Запад-36

Глава 9

Гродненские дружины благоразумно не рискнули сразиться с моими войсками в чистом поле, запёршись за стенами своего окольного города. Поэтому мы спокойно выдвинули войска к самым городским стенам, на дистанцию пушечной стрельбы.

Телеги гуляй — города поскрипывая своими осями, под недовольные всхрапывания запряжённых в них лошадей, медленно и планомерно подступали к городу. Для гродненских лучников дистанция была очень приличной, достать смолян можно было из очень дорогих и редких составных луков. Со стен всю ночь периодически вёлся беспокоящий обстрел из луков, из-за чего устроившийся на ночлег аванпост находился в тонусе. Чуть поодаль, вне зоны досягаемости гродненских лучников, окапывался и укреплялся основной лагерь.

Сразу после завтрака полковые трубы горнистов подали сигнал «на молитву». Пехотинцы быстро, попрятав в вещмешках посуду, выстроились в батальонные колонны и устремились к маячившим в центре лагеря фигурам — полковым священникам, пребывающим в окружении политработников. По уже традиционно сложившемуся порядку вначале выступали перед военнослужащими политработники, а уж потом, «пройденный материал» в головах бойцов закрепляли капелланы посредством молитвы. Полковые священники, облачившись в ризы, «вооружившись» хоругвями, крестами, иконами, кадилами и святой водой, вначале затягивают пение специально сочинённого канона против врагов смоленского православного воинства, а потом громко творят молитву. Построенные в полковые квадраты войска благочестиво внимают словам молитвы «О силе непобедимой Христовой, что молитвами препоясало Смоленского князя и покорило ему злых ворогов» при этом периодически крестясь. По окончании молитвы капелланы с песнями, под крестный ход удаляются, а политруки громко выкрикивают.

— Одолеем, братья, ворогов наших! С нами Бог и крестная сила!

А войска убеждённо, громогласно и дружно отвечают.

— Одолеем!!!

После завершения религиозного обряда следует сигнал «Сбор командиров частей» и вот уже старший командный состав спешит в штабной шатёр. Большинство направившихся туда сами пока не знали, зачем они понадобились государю и его ближникам — то ли для разноса, то ли для постановки боевой задачи. Неожиданностей на совещании не случилось, готовился штурм города.

Пушкари, укрытые гуляй — городом, с трудом, при помощи множества попарно запряжённых коней, передвигали мощные и тяжёлые осадные орудия.

Парапеты стен, крытые двускатными тесовыми крышами, были заполнены множеством вооружённых людей. Первые пристрелочные выстрелы осадной артиллерии, ожидаемо, заставили неприятеля сильно понервничать. Услышав грохот и увидев вздыбившуюся землю у крепостного вала, горожане, как ужаленные заметались по крепостным заборалам. До нас отчётливо долетали их истошные вопли и крики. Когда же первые бомбы обрушились на стену и крыши башен — на крепостных заборалах разразилась настоящая паника.

— Выводи пушку на прямую наводку, долго стены ломать, ударим прямо по воротам! — приказал командиру батареи осадной артиллерии.

Через пару часов, в выломанные ворота, хлынули батальоны, сопротивление им никто не оказывал, поскольку их встретили лишь опустевшие, спешно покинутые улицы окольного города. Жители вместе с дружиной и ополченцами, засели в хорошо укреплённом детинце. Гродненский детинец располагался на самой оконечности мыса, где речка Городничанка, впадала в Неман.

В строительстве контрвалационной и циркумвалационной линий, укреплении гуляй — города, я стал активно использовать мешки с песком — очень удобно и практично. Надо укрепить позицию — накопал и засыпал в мешки землю, надо уйти — высыпал землю, прихватил с собой практически невесомые мешки и топай куда хочешь! Поэтому, под начавшимся артиллерийским обстрелом, пехотинцы, пользуясь моментом, прикрывшись щитами, быстро закидали ров у стен детинца, уже давно засыпанными мешками с песком, укреплявшим ранее лагерь. Надобность в лагере отпала, как только полки заняли окольный город.

В сгущающихся сумерках, освящаемыми яркими языками пламени, хаотично вспыхнувших пожаров, детинец был взят. Жители Гродно и большая часть выживших бояр и дружинников всю ночь присягали новому князю на верность.

Из Гродно вначале ушла наша конница, а через два дня от городских пристаней отплыли вниз по Неману галеры, устремившись в самое сердце литовских просторов. Судовую рать, казалось, вышел провожать весь город. Осмелевшие горожане толпились на берегу Немана, сначала с интересом наблюдая за погрузкой войск, а затем и довольно весело, можно сказать по — свойски, прощались с уходящими в сплав кораблями. В Гродно все успели понять и осознать, что Смоленский князь пришёл к ним всерьёз и надолго. Насилия над простыми горожанами войска не творили, даже не грабили никого, кроме бояр сильно замаранных кровью или замешанных в связях с литовцами или с галицко — волынскими князьями — у таких деятелей отнимали имущество, казнили и холопили. А остальной город покорно принимал законы и установления новой власти. Уже к концу лета распробовавшим новые порядки гродненцам станет кристально ясно, что свод «Новой Русской Правды» разработанной в Смоленске, а также включение Гродненских земель в состав Смоленского государства, является очень выгодным не только городу в целом, но и прежде всего отдельным категориям горожан — купцам и ремесленникам, а также всем производящим товарную продукцию хозяйствам.

Ушедших вперёд ратьеров передовые галеры обнаружили на третий день по поднимающемуся вдоль берега облаку белой пыли. Конники в жёлтых сюрко с нашитыми чёрными крестами скрывающие блестящие на солнце чёрные кирасы и в сверкающих шлемах, едва завидев нагоняющий их галерный флот, остановили продвижение своих походных колонн и принялись весело перекликаться с судовой ратью.

На мою галеру с целью доклада прибыл Злыдарь. Выяснилось, что ратьеры, ещё сутки назад миновав рубежи «Чёрной Руси» уже успели, разбившись на отдельные отряды, обрушиться всей своей мощью на несколько пограничных литовских селений и вновь объединиться в единый кулак в заранее оговорённой точке сбора. Недаром мы наблюдали вчера дым застлавший полнеба от занявшихся огнём деревень. Более двух сотен полоняников уже ждали своих конвоиров, состоящих из ополченцев западных областей, и мобилизованной посошной рати.

Согласовав и внеся уточнения в ранее составленные планы, русские войска, продвигаясь по суше и воде, продолжили своё вторжение в земли литовских племён.

Неман становился всё полноводнее, одновременно возрастала сила литовского сопротивления. Периодически попадались на берегу возле населённых пунктов сборища вооружённых дрекольем и охотничьими луками литовцев. Но с ними зачастую и вовсе не приходилось вступать в бой. Достаточно было просто, даже не прицельно, выстрелить из носовой пушки, как они мигом разбегались, что — то истошно вопя. Масштабные вылазки, против русских отрядов, чаще всего случались в густых чащобах — в них литовцы себя чувствовали куда как более уверенно, прямо как рыбы в воде.

Застигнутые врасплох городища на берегах рек, укрытые в лучшем случае тыном, в массе своей добровольно сдавались, отворяя ворота без всякого сопротивления — ни князьков, ни воинов, чтобы организовать отпор захватчикам не было. Литовцы все ещё продолжали жить родами, их деревушки состояли из круглых избёнок — полуземлянок, где жили отдельными семьями. А в общеродовых избах готовили на всех жителей пищу, варили пиво и пекли хлеб. Люди себя не мыслили вне рода, а потому если большая часть рода оказывалась пленена, то и остающиеся на свободе добровольно присоединялись к своим родичам, сдаваясь всем скопом.

В таких местечках, как правило, оставалась галера с ротой пехотинцев. Перед ними ставились задачи закрепиться в захваченном городке, создав в нём опорный пункт. Все эти деревни и городища полностью опустошались, тысячи и тысячи литовцев обращались в холопов и с остатками своего скарба, под охранной, угонялись в плен, перемещаясь по уже проложенному русскими войсками маршруту движения. Из городских сборных пунктов пленники, упорядоченной массой, перетекали в русские пределы. Всего около двухсот тысяч пленных за лето и осень, под надзором ополченских батальонов, было переправлено в земли Смоленской Руси. В переселенческих колоннах явно преобладали молодые женщины с детьми, лица старшего, не репродуктивного возраста были оставлены в прежних местах проживания. Половая диспропорция сложилась от того, что десятки тысяч мужчин были либо перебиты, либо бежали в свои непролазные леса и скрывались там.

Иногда случалось, что литовцы перегораживали заваленными деревьями речное русло, устраивая неподалёку от такого завала засады. Вот и сегодня они перекрыли реку, о чём нам с Анфимом, при помощи «флажной сигнализации» доложили с передовой галеры. Когда у рукотворного завала выстроилась цепочка из пяти галер авангарда, то я увидел выбегающих к берегу литовцев, числом больше тысячи. Их передние ряды были защищены хорошими, профессионально изготовленными щитами, остальное воинство обходилось самоделками — они укрывались от посыпавшихся на их головы стрел и болтов связками досок и брёвен. Все мои галеры были «канонерскими», снабжённые минимум двумя пушками. Слитный картечный залп полутора десяток пушек разбил набегающую литовскую волну в брызги, послышались душераздирающие крики раненных и умирающих. «Стена щитов» разваливалась прямо на глазах, в образовавшиеся проплешины стали прицельно бить лучники и арбалетчики, множа потери прибалтов. Выбегающие на берег литовцы смогли стерпеть ещё несколько залпов корабельной артиллерии, а затем бросились обратно в заросли. Лишь немногие «везунчики» и смельчаки смогли, по мелководью, приблизится к галерным бортам, но только для того, чтобы замертво плюхнуться в воду.

Я распорядился начать высадку десанта, по нашим данным, где — то недалеко от русла реки должен находиться относительно крупный литовский город. Не прошло и часа, как на берегу из подручных средств и заранее приготовленных кольев была выстроена контрвалационная линия, занятая тремя полками. Ещё один полк принялся расчищать завалы, орудуя топорами и верёвками. Уже к вечеру на берегу был сооружён полноценный военный лагерь, где и разместилась на отдых вся судовая рать.

С воеводами мы ужинали у костра, обсуждая последние новости и перипетии похода. Время незаметно близилось к закату. Розовые лучи солнца заливали зелёный простор окружающих нас лесов и лугов, лёгкий свежий ветерок колыхал пологи палаток, а почерневшая от галер река, казалось, как ни в чём не бывало, продолжала дышать спокойствием, совсем не замечая на своей поверхности незваных гостей. Даже наш обычно по — военному хмурый, всегда сосредоточенный и готовый в любой момент взорваться по сигналу боевой тревоги лагерь, купаясь в солнечных закатных бликах, казался безмятежным стойбищем мирных кочевников, неимоверно далёких от войны. Когда отбрасываемые на землю тени стройных сосен сделались гораздо длиннее, а розовые солнечные лучи приобрели насыщенный ало — красные цвет, послышался давно ожидаемый воеводами конский топот — возвращалась дальняя разведка.

Быстро проскакав через весь лагерь десяток конников остановился у оцепления телохранителей, а Душило — командир отряда и всей полевой разведки в целом, гремя железом, залихватски спрыгнул на землю и в сопровождении пары телохранителей направился к нашему костерку.

— Государь! — он приложил ладонь к виску. — Разреши сделать доклад?

Явившаяся разведка, лучше любого кофеина, вновь привела мой организм в тонус, сняла, словно рукой, всю дремоту с нашей дружной, но сейчас сонной компании.

— Слушаем тебя, комбат.

Выше по течению реки располагалась деревенька, ныне превращённая в дымящиеся развалины, в которой разведке удалось разжиться «языками». Опрос пленных показал наличие в нескольких километрах от нас хорошо укреплённого по местным меркам города с труднопроизносимым названием, окружённого земляным валом с частоколом и мощным детинцем.

К этому литовскому городу, длинное название которого упростили до Бержаниса, на рассвете следующего дня были направлены все наличные силы. Сам я остался в лагере с третьим смоленским полком. Таким не хитрым способом я понемногу приучал своих воевод, да и излишне суеверных рядовых пехотинцев, к самостоятельности. В русских войсках до сих пор бытовали поверья о какой — то сакральной роли князя в походе и в войне в целом, дескать, без его непосредственного участия поход будет неудачным, бой проигранным и всё в таком духе. Вот от подобных вредных пораженческих мыслей я своё воинство и отучал уже второй год к ряду, при всяком удобном случае предоставляя своим воеводам возможность действовать самостоятельно, в географическом отрыве от моей сакральной … хе — хе, персоны!

Бронислав, назначенный государём в этом деле старшим, ещё издали осматривал городской посад, точнее то, что от него осталось. Сами литовцы местами разобрали, местами спалили свой слабозащищённый тыном окольный город.

— Они думают, что тем самым затруднят нам штурм детинца, — весело проговорил Клоч.

— Да! — согласился с коллегой Лют, командир восьмого полоцкого полка, — наоборот, наша задача облегчилась, не придётся вести уличные бои в посаде. Как говорит государь, осталось дело за малым — взять детинец!

— Ага, — глумливо согласился Олекс, командир пятого Вяземского, — просто — как плюнуть и растереть!

Присутствующие заулыбались, впрочем, не отводя пристального, изучающего взгляда с вражеского детинца. Литовский замок с деревянными стенами и башенками величаво возвышался на земляных валах среди разобранных или выгоревших до черноты домов посадского поселения.

— Если бы запёршиеся в детинцы литовцы обладали достаточными силами, то они навряд ли стали бы разрушать своими руками собственный город, попытались бы дать нам там бой, — высказался Аржанин, бывший комбат четвёртого батальона, а ныне полковник седьмого Можайского.

— Наверное, ты прав! Не думаю, что в детинце заперлось более тысячи вооружённых.

— Верно! Настоящих воев там не больше сотни, а остальные — наспех вооружённые ополченцы, — авторитетно заявил начальник разведки Душило.

— Откуда знаешь? — удивился Вертак, командир тринадцатого Минского.

— Сужу исходя из расспросов пленных и по другим косвенным признакам. Владетель этого города и всей близлежащей местности кунигас Викинтас. О его силах нам известно очень многое, информацию собирали обо всех литовских князьках ещё с прошлого года. Этот кунигас участвовал в бою у Новгородка вместе с войском Миндовга. Вопрос заключается только в том, сколько воинов сумели вернуться домой, но их там не больше нескольких сотен, дружинников не больше полусотни — сотни!

— Глянь — ка ты! — воскликнул Олекс, — похоже, князёк направил к нам послов!

Из приоткрывшихся ворот выехала конная процессия в составе трёх всадников — ближников кунигаса.

Условия для подобных переговорных случаев государь выдвинул прям — таки драконовские. Все литовцы желающие присягнуть Смоленску и его государю должны были не только принять православие, но и отказаться от княжеских титулов, перейдя в боярское сословие, а самое главное — со всеми своими челядинниками переехать в новую вотчину, что им государь выделял во внутренних уездах Смоленской Руси. Только приняв и выполнив эти условия, литовцы могли избежать боя с подошедшими русскими войсками. Дальнейшая практика показала, что выполнять подобные требования соглашались в среднем только один из пяти литовских вельмож. Кунигас Викинтас, здесь, в данном конкретном случае, не стал этим редким исключением. Послы поспешно отбыли восвояси ни с чем, но зато крайне обозлённые, оскорблённые такими безумными и циничными с их точки зрения условиями сдачи крепости.

Литовцы и русские принялись готовиться к неизбежному боевому столкновению, но каждый по — своему. Литовцы активно привлекали к работам мирное население города: затаскивались на крепостные стены камни, предназначенные для метания во врагов, поднимались котлы с кипящей смолой, что должна, по замыслам кунигаса, пролиться на головы захватчиков. Русские же устанавливали на позиции тяжёлую осадную артиллерию, скапливали в отдельных точках местности свои полки с авангардными штурмовыми подразделениями.

Наконец, грянул гром пушечных раскатов, сопровождаемый свистящим ливнем стрел и болтов. Ядра осадных единорогов насквозь прошивали проезжую башню детинца, её балки разламывались и рассыпались, башня стала заваливаться прямо на глазах. Если дружинники кунигаса уже имели возможность наблюдать и даже почувствовать на собственной шкуре действие русской артиллерии, то для простых ополченцев она стала самым настоящим откровением, ужасным и страшным откровением. Хоть жители городка уже и были наслышаны о русских пушках, и даже получили соответствующие инструкции как себя вести под огнём порождений Перунаса, но эти их знания, с приливом обуявшего всех защитников панического ужаса, бестолку потонули втуне. Шумно обрушившаяся башня мигом согнала со стен детинца последних смельчаков, оголив и разрушив всю и без того хлипкую систему обороны города.

Штурмовые колонны, напичканные до отказа огнестрелом, под редкие хлопки ружей, одна за другой входили в словно обезлюдевший замок, практически не встречая на своём пути никакого серьёзного сопротивления. Прямо на обрушенные брёвна башни выстилались доски по которым, на верёвках, катили трёхфунтовые пушки. Литовская конница рискнувшая атаковать вторгшиеся в замок войска сейчас мчалась в обратном направлении. Одичавшие от ружейных залпов кони волочили по мостовым зацепившиеся за стремена трупы или опрокинувшихся навзничь в сёдлах полуживых дружинников.

А в городе уже начали собирать полон. Отделения пехотинцев врывались в прячущиеся за частоколами дома. Выгоняли на улицы женщин, сжимающих в руках громко плачущих детей. Вслед за ними из домов выкидывали сундуки с одеждой, продукты в бочках и горшках. Рискнувшие оказать сопротивление замертво падали под мечами, роняя дубины, копья и ножи на землю.

Запуганных женщин, мужиков, девушек, парней и детей сгоняли в толпы, их окружали гарцующие на конях ратьеры и гнали несчастных пленников к воротам и дальше к реке. Там, у вбитых в берег ряжей, уже стояли, кренясь на волнах, огромные дощаники. Людей ожидало рабство. Лодейщики набранные из городских ополченцев, посошной рати и отрядов ГОПа глумились над полоняниками, размахивая плетьми, и мысленно подсчитывали свои барыши. Ведь все полоняники с этого дощаника будут бесплатно розданы в вотчины минским и полоцким боярам. Но опять же, полоняники разные, ведь боярину можно и худую девку всучить, а можно здорового крепкого холопа за малую мзду подсунуть…

Вскоре мне доложили, что во второй половине дня Бержанис был взят в ходе скоротечного штурма. А уже днём следующего дня в лагерь стали прибывать первые повозки с провиантом и стада животных, предназначенных на заклание. Таким не хитрым способом регулярно пополнялись наши продовольственные запасы. Сюда же, к причалам, стали приходить огромные колонны литовцев, конвоируемых под охраной. Отдельные партии полоняников, потенциально склонных к побегу, грузились в трюмы дощаников, семьи с малолетними детьми отправлялись вдоль берега реки в пешем порядке.

В захваченном городе разместился сороковой батальон четырнадцатого Минского полка. Задачи перед этим контингентом были поставлены стандартные для таких случаев — взять под контроль округу и продолжить выводить полоняников в земли Смоленской Руси. Следующим этапом должно стать заселение этих мест русскими колонистами, в первую очередь семьями городских ополченцев Минской и Полоцкой областей. Также, в ограниченном масштабе, предполагалось привлечь запасников состоящих в «посошной рати». В первую очередь из этих категорий поселенцев планировалось организовать в этом пограничье нечто вроде хорошо вооружённой ландмилиции.

Далеко не до всех литовских городков можно было добраться по руслам рек. Некоторые из них прятались в лесной глуши, поэтому, бросая галеры, приходилось в буквальном смысле прорубаться по суше, орудуя в окружении непролазных бурьянов бердышами и топорами. Густые заросли на пути войск то и дело отягощались непроходимыми рвами, оврагами и топкими болотами. Для преодоления этих природных препятствий сооружались мосты и прокладывались гати. Дневные переходы воеводы старались рассчитать таким образом, чтобы ставать на ночь лагерем в захваченных деревнях.

Во время этих вылазок русским воинам приходилось противостоять не только суровой местной природе, но и не менее суровым обитателям этих мест. Хотя их организованное сопротивление и было сломлено ещё в Гродненских землях, но разрозненные отряды, используя партизанскую тактику, серьёзно досаждали. Передовые разъезды перманентно натыкались на «партизанские» отряды, состоящие из бортников, охотников и прочих промысловиков. Они с диким звериным рыком выскакивали из лесных засад, устраивая, скорее не своему противнику в нашем лице, а самим себе безумные кровавые феерии. Бросавшиеся вперёд литовцы буквально на каждом шагу дистанции теряли десятки людей, остававшихся лежать на земле утыканные стрелами и болтами. Дальше их встречали мертвящие жала строя пик, до рукопашных рубок дело доходило не часто.

Ничто не могло помочь литовцам выстоять, столкнувшись лицом к лицу с русскими полками: ни их звериная сила, ни доблесть, ни дикая ярость. Литовцы неизменно оказывались биты, вынужденно спасаясь бегством и прячась в своих болотах и дебрях. Как известно сила силу ломит, и русская мощь вчистую перебарывала литовскую. Не в последнюю очередь благодаря техническому превосходству в плане вооружений, а также лучшей тактической выучки и дисциплине пехотинцев. Нельзя забывать, сбрасывая со счетов, много лучшую, чем у противника, полководческую грамотность и таланты моих воевод. В этом я видел немалую собственную заслугу, очень много полезных идей военноначальники почерпнули у меня.

Так, дойдя до места впадения в Неман текущий с юго — востока реки Нярис (Вилия), кстати говоря, в будущем здесь будет расположен город Каунас, мы переправились в русло Няриса, начав двигаться вверх по его течению. Таким образом, мы замыкали кольцо окружения огромного куска литовской территории. Здесь нам предстояло выдержать очередное испытание. Практически обезлюдевший, спешно покинутый дружинами Миндовга город Кернаве, расположенный на берегу Няриса был взят сходу, а вот со следующим городом — Бражуле, пришлось повозиться. Он стоял поодаль от реки, километрах в двадцати от берега и там, по данным разведки, скопились значительные, ещё, по всей видимости, непуганые силы противника. Делать нечего, пришлось всей судовой ратью выбираться на берег. Эти сборные силы, возглавляемые дикими лесными литовскими князьками, необходимо было ликвидировать как можно скорее, не затягивая с этим делом. Так как выше по течению располагался Виленский замок Довспрунга — родича Миндовга, где литовец, скорее всего и сам скрывался с остатками своего войска.

А тут, как назло, не успели мы пройти и пяти километров, налетел порывистый ветер, и разверзлись хляби небесные. Ратьеры накинули на головы капюшоны, целиком закутавшись в кожаные плащи. Пехотинцам приходилось стоически переносить непогоду. Кожаные куртки встречались в основном в ветеранских смоленских полках, где даже рядовые стали регулярно получать жалование, да и прошлогодние «боевые» были ими спущены не только в кабаках.

Ливень мгновенно превратил грунтовую дорогу в грязевую трясину. Конфискованные у местных телеги наравне с нашими пушечными лафетами то и дело застревали, колёса проваливались в наполненную водой колею. Так, черепашьим ходом, добрели до ближайшей поляны с деревушкой, где и остановились пережидать непогоду. К вечеру ветер и дождь стихли, но небо было по — прежнему обложено тучами. Когда немного подсохло стали разжигать костры, разбивались палатки. Над огнём развешивалась для сушки сырая одежда.

Низкие, тяжёлые облака утром следующего дня угрожающе повисли почти недвижимо на вершинах деревьев, но дождь, к счастью не возобновлялся, поэтому поход был продолжен.

— Государь! Обнаружили литовцев! — пробился ко мне весь заросший грязью комроты из разведки. — Возле Бражуле есть священная роща — капище. Там их скопилось больше десятка тысяч!

— Как считали? — вклинился в разговор Клоч.

— С вечера, по кострам. Да и обозных телег там утопло две — три сотни штук. Все окрестные деревни как вымерли.

— Вооружение, конница?

— В основном все босые пешцы, вооружены копьями, топорами, охотничьими луками. Конных дружинников сотни три — четыре наберётся, не больше.

— Войска устали, — выдал я после минутного раздумья, — ищите место, где нам стать лагерем. Отдохнём, подождём пока грязь подсохнет. Разведаем пути подхода к литовцам, а затем уж навалимся на них всей силой.

Через пару часов подходящее место для разбивки лагеря было найдено. А большинство свободных от нарядов, развалившись в своих палатках, спали «без задних ног», совсем выбившись из сил. Неудивительно, ведь переход происходил по местности со сложным, пересечённым рельефом, к тому же земля была ещё влажная после недавнего сильного дождя. А я зарёкся предпринимать летние походы в эти заболоченные и поросшие бурьяном дикие земли.

На следующий день в путь войска так и не тронулись, опять зарядил проливной дождь. Потом ещё трое суток с моря к нам тянулись тяжёлые дождливые тучи, заливая отрытые землянки, вызывая непрекращающуюся капель в намокших палатках. Хорошо, что было лето, осенью при такой погоде, уже половина армии слегла бы от простуды.

Литовцы тоже не сидели сложа руки. Обнаружив нас, они стали совершать ночные вылазки в лагерь, вырезая сторожевые заслоны. Незаметно пробравшись на дистанцию стрельбы, они немедленно начинали обстреливать спящий лагерь стрелами. Это сеяло тихую панику и вызывало неразбериху среди спящих воинов. Отлавливать этих «лесных братьев» было крайне сложно, они просто бесследно растворялись в ночном лесу.

На четвёртый день наконец — то выглянуло солнце. Утопающий в грязи лагерь начал быстро просыхать. По подсохшей дороге от речного лагеря начали подходить, под усиленной охраной, обозы с порохом и артиллерией.

Ещё через три дня по раскислой болотной земле были наведены гати. Они требовались, прежде всего, для перевозки артиллерии к литовской крепости. Сами литовцы не чинили никаких препятствий переправе. С флангов атаковать, из — за наличия болот, они не могли, а в лоб пока не решались.

Только через двое суток, с того момента как мы снялись с лагеря, войска подошли к злосчастной литовской цитадели. Полки авангарда, упёршись своими флангами в леса и болота, сходу вступили в бой. Впереди двигалась трёхфунтовая артиллерия, а за первой линией полков — двенадцатифунтовая. Бронзовые единороги открыли частый огонь ещё за километр от противника. Они забрасывали через головы наступающих впереди полков ядра и картечные гранаты, целясь в самую гущу беспорядочно колышущейся литовской пехотной массы. Когда до истекающего кровью противника, в чьих рядах по — прежнему продолжали рваться шрапнельные снаряды, оставалось метров двести, полки остановили своё наступление и в дело вступили лучники. В небо поднялась, а затем неумолимо обрушилось на литовцев целая туча стрел. За щитами смогли укрыться только первые ряды бросившихся на нас литовцев, остальные их просто не имели. Трёхфунтовые пушки открыли огонь ближней картечью, а к лучникам присоединились арбалетчики, выцеливая редкие хорошо бронированные цели. В это время двенадцатифунтовая артиллерия перевела огонь на виднеющийся вдали литовский лагерь, перемешивая телеги и шатры с землёй.

Такой чудовищной плотности огня противник не выдержал, литовское море схлынуло, оставляя после себя многие сотни замерших неподвижно или корчащихся в агонии на земле тел. До шеренг пикинеров добежали не больше двух — трёх сотен запыхавшихся литовцев, которые сразу же на месте, были насажены на пики или расстреляны двинувшимися по команде вперёд полками.

Стоило лишь передовым частям вступить в разгромленный и брошенный второпях лагерь, как из — за городских укреплений Бражуле внезапно «вынырнула» конная лава. На полки неслась полутысячная дружина — сводный конный отряд литовских князьков. Выставив вперёд копья, они скакали, растянувшись на всю длину поля. А вслед за ними бежали пешие воины — уже сильно деморализованные и на порядок поредевшие в своей численности.

За этой сшибкой я наблюдал стоя на пригорке, взятый «в коробочку» своими собственными телохранителями и «пасущимися» поблизости вестовыми. Литовцы, большей частью, обмотанные в шкуры неслись во весь опор, подпрыгивая от тряски в сёдлах. Они били пятками по брюхам своих коней, наращивая ход и переходя в галоп.

От пехотных полков по дуге в небо потянулась целая туча стрел, со стороны напоминая радугу или арку. Достигнув высшей точки полёта, стрелы опускали свои железные головы, устремляясь к земле. Их железные граненые наконечники прекрасно буравили плохо защищённую плоть всадников и коней. От литовцев сразу понеслись крики раненных и конское ржание. Часть конницы начала заваливаться на землю, другие остановили свой разбег, а некоторые кони, взбесившись, вообще стали выделывать непонятные пируэты, поднимая в воздух из — под копыт целые комья земли. При приближении неумолимо накатывающей литовской конницы, навесная стрельба сменилась более редкой, но не менее убойной — настильной. Попаданий было много, стрелы пронзали конские попоны и даже кольчуги всадников, пускай пробивали слабо и не навылет, но зримый результат стрельбы был. Смертоносный ветер, в виде жалящих закалённой сталью оперенных наконечников, заваливал конников десятками. Но всё, здесь главное слово должна была сказать артиллерия, уже выехавшая на передний край.

И «царица полей» в полной мере оправдала возлагаемые на неё надежды. Громовой залп пушек, с противным пищащим звуком картечи «сдул» первые ряды атакующих, окутав занятые войсками позиции густым белым дымом. Тем не менее, разогнавшись, задние ряды литовцев уже не могли остановиться, продолжая двигаться по инерции вперёд. Как только дым рассеялся, я увидел, что на пики вынесло четыре десятка израненных конников. Их за пару минут всех прикончили. Ещё несколько десятков повернули коней вспять, их примеру моментально последовала бежавшая за конницей пехота. У нас не было ратьеров для преследования, поэтому вся эта масса разбегалась, кто куда, но большей частью направились к опушке леса. Отчаянная атака противника окончательно захлебнулась в крови.

Вся конница, кроме охранной сотни, была перенаправлена в Виленский замок Довспрунга. Если бы я этого не сделал, то не думаю, что литовские всадники решились бы нас атаковать. Мне же нужно было уничтожить здесь и сейчас как можно больше литовских войск, поэтому и приходилось очень часто манёврами и специальным рассредоточением сил сознательно уменьшать их численность, лишь бы спровоцировать врага на вступление в бой. Из — за этого часто возникали подобного рода неприятности, как в данном случае, когда разбегавшегося противника некому было преследовать.

К вечеру войска обустроили свой лагерь, разместив в занятом городе Бражуле 12–й Витебский полк. Этот литовский город крепостных стен не имел, только центральная часть города — замок, где размещались княжеские хоромы, была огорожена бревенчатым частоколом.

Терем местного князька, в архитектурном плане, был сильно похож на русские княжеские дворцы и боярские хоромы. Выстроен он был целиком из дерева, имелись наслоенные друг на друга разной высоты и формы крыши с козырьками, гульбища с витыми опорами, резные карнизы и наличники окон, резное крыльцо со ступенями и так далее. Внутреннее устройство дворца и с точки зрения планировки комнат с коридорами, их убранства также вполне соответствовало русскому стилю. Во всяком случае какая — либо инаковость в глаза не бросалась, создавалось полное ощущение, что находишься в относительно скромном княжеском тереме удельного князя. Оно в принципе и понятно, мы с литовцами ни одну сотню лет живём по — соседству.

Строения остальной части города тоже были на первый взгляд неотличимы от русских городков или волостных сёл. Присутствовали всё те же огороженные тыном дворы с избами, где проживали ремесленники — кузнецы, плавильщики, плотники, лодочники, рыбаки, гончары и прочие. Естественно, дома местных бояр и купцов выделялись на общем фоне своими размерами, основательностью и общим архитектурным богатством.

Будучи в опочивальне бывшего владельца, потягивая местное пиво, я вызвал в терем одного из комбатов дислоцированного в городе витебского полка, вместе с его командиром, Усташем.

— Завтра мы свернём лагерь и уйдём назад к реке, в Бражуле останется лишь твой батальон.

Комбат внимательно слушал, покачивая согласно головой. Для него мои слова не были особой новостью. Во всех захваченных крупных населённых пунктах оставались оккупационные гарнизонные войска.

— Твоя первейшая задача — окончательно зачистить город и все окрестности от всего местного населения. Всех здоровых мужиков, баб, детей будешь под охраной переправлять в Борисов, передавая их с рук на руки тамошним службам.

— Понял государь! А с немощными, больными или стариками что прикажешь делать?

— Что хочешь! На Руси они без надобности, можешь на месте их оставлять. Ты теперь, до особого распоряжения ГВУ, и военный и уездный глава всего вверенного тебе района. Этой осенью или к следующей весне обязательно в твой уезд прибудут русские землепашцы и некоторое число городских поселенцев. Рукастых русских крестьян тоже заселяй в город, поживут малость, глядишь, и обвыкнуться, ремесленников у нас нехватка. Твоя задача — всех русских поселенцев разместить, удоволить их необходимыми орудиями труда, жильём, посевными семенами, а также обеспечить их безопасность. Справишься со всеми этими делами — получишь чин служилого боярина и полковника. И далее выбор будет за тобой — можешь пойти по стезе служилого чиновничества, оставшись главой Бражульского уезда или продолжить службу в войсках, но уже на полковничьей должности. Но! Если не справишься — не обессудь, не получишь ничего, кроме выговора!

— Не подведу, Владимир Изяславич! — комбат вскочил, вытянувшись в струнку.

— Ну — ну…, — я неопределённо промычал и обратился к молча нас слушающему Усташу, — к утру очисти от литовцев весь город, задействуй для этого весь свой полк.

— Будет исполнено, государь!

— Утром, когда войска начнут снимать лагерь, мы тебе подсобим, прихватим твоих горожан с собой, — опять заговорил с командиром тридцать шестого батальона. — Проводим до реки, а там вместе с ранеными сплавим всех их вверх по реке до Вильно — там будет организован этапный лагерь для перемещённых лиц.

— Слушаюсь, государь! Разреши начать исполнять твой приказ!?

Я отпустил комбата, а сам в компании с Усташем направился к воеводам в штабную палатку — перекусить и обсудить планы на завтрашний день.

По уложенным на месте разбитого моста брёвнам, с самого раннего утра из Бражуле потянулась печальная вереница депортируемых. Женщины тащили на руках маленьких детей вперемешку с узлами. Дети постарше держались рядом, тоже что — то волокли. В глазах у многих стояли слёзы, некоторые, не сдерживаясь, откровенно рыдали. Молодые девицы с ужасом косили взгляд на лыбящихся в тридцать два зуба русских пехотинцев.

— Живей ноги передвигайте! — прикрикнул какой — то взводный. Окрик возымел действие, темп передвижения сразу возрос.

Немногочисленные литовские мужчины и подростки, ссутулившись и вжав шею в плечи, брели позади женщин, их отделяли друг от друга отделение пехотинцев. Такое раздельное путешествие существенно затрудняло возможность побегов у семейных пар. Кроме того, литовцы и без охраны посматривали с настороженностью за своими соседями. Перед выходом им всем было объявлено, что за каждого сбежавшего будет казнено три полоняника. Подобную практику мы ввели с самого начала кампании. Поэтому, во время депортаций если и случались побеги — то только массовые. А таких беглецов, бежавших толпой, было потом куда как легче найти, нежели одиночек. К тому же, среди переселенцев было много детей, а с ними особо по лесам не побегаешь.