Запад глазами монастырей

Глава 4 Наставники

Большой двор монастыря был хорошо выложен тёсаным камнем. Это создавало ощущение тишины и простора. Впрочем, вид гор дополнял дизайн монастыря и его постройки. Здесь не было помпезности западных строений, потому что все предназначалось для совершенствования духа человека. Монастырь это не демонстрация ценности, как строятся дворцы Запада. Монастырь это место свершения самой главной ценности, которая называется — Человек.

Уже прошел слух о приходе в монастырь Дон Мена. Наверное, заслуга в том У Сяна. Он любит поговорить. В нем есть что-то от западного человека. Это заметно не только в желании отобразить всё на мышление, то есть понять, — он любит значимость.

Дон Мен был у настоятеля монастыря. Они встретились в главной, части храма, где изваяние Будды было напоминанием для каждого, кто имел склонность к «Пяти ядам».

— Нам приятно встретить у себя такого гостя, — сказал настоятель.

— Я здесь не ради приятных встреч, — ответил Дон Мен. Основной смысл монастырей быть в духе и тренировать дух. Поэтому приятности не должны зависеть от событий.

— Вы слишком требовательны. В монастырях более высот кого ранга редко найдешь таких монахов.

— Каким же источником удовольствий я могу быть?

— У нас много вопросов.

— Значит, речь идёт об уме.

— Духовные практики тоже нуждаются в осмыслении.

— Позволю выразить несогласие.

— Почему?

— Хотя бы потому, что вы сказали «почему».

— Как это понять?

— «Почему», «понять», «как», всё это относится к той наглости ума, когда служащий уму полагает, что через ум можно постичь духовную практику.

— Иного способа даже в оповещении о наличии духовности нет.

— В том вся беда… Тот, кто владеет духовными свойствами, тот не знает о духовности. Он как ребёнок. Сторонний наблюдатель находит в таком существовании прекрасное и провозглашает эти свойства, назвав их духовностью. Потому и провозглашает, что сам не имеет. Так простота духовного существования начинает светиться видимостью.

— Это благородная видимость. Она побуждает юношей и наполняет надеждой стариков.

— Я понимаю. Вы живёте, стимулируя себя этой видимостью. Но причём здесь понимание? Ум — это совсем другое. Надежда представляет качество в сознании. Она может стимулировать, она и есть стимулятор. Однако, почтенный, Вы как аксиому берёте роль ума и в дальнейшем.

— Поясните, уважаемый.

— Получив стимуляцию от информации о просветлённых, вы используете ум как дальнейший инструмент.

— В чём?

— Вы собираетесь найти «путь к просветлению» через понимание?

— Что в том плохого?

— Нет в том ни плохого, ни хорошего. Просто вы переходите через границу. Вы делаете резкий прыжок в область мира ума. В этой области свои жесткие законы и свойства.

— Мне не понятно, уважаемый Дон Мен.

— Объясню с другой стороны. Почему вы уверены, что средствами ума можно получить качества сознания? Ум ведь не объемлет сущность Человека.

— Мы не задумывались над этим.

— Поэтому я и сказал, что вы сделали слепой скачок в мир ума.

— Было ли это случайным?

— Нет, почтенный. У вас это произошло от того положительного опыта, когда засветилось качество сознания по причине оповещения средствами ума о просветлённых. Вспыхнуло доверие к уму. Вот тут и настиг вас лукавый.

— В чём?

— Ум тут же подсунул свои свойства.

— Какие?

— Иерархию. Расслоение на добро и зло. Провозглашение Высшей истины. Расчленение дел Человека на праведные и греховные. Обоснование Пути.

— Это следует из четырёх «Благородных истин» Будды.

— Не согласен с Вами, почтенный. Будда здесь не причём. Лучше скажите, что это следует из транскрипции высказываний Будды Вашим умом.

— Как это?

— Будда из наблюдений провозглашает факт: «Мир полон страданий». Из этого не следует, что есть худшее и лучшее. Когда вы говорите, что ваш рот набит пищей, то из этого не следует, что есть хорошая и плохая пища. Это предложение делает ум. Он дробит событие на двойственность.

— Однако совершенный говорит: «Есть источник страданий».

— Ну и что? Вы же говорите, что из зерна будет растение. Зерно и растение это одно и то же, но в разных видах. Другое дело ум. Он подразумевает, что источник страданий и сами страдания это разные вещи и одно можно отделить от другого.

— Совершенный говорит: «Есть путь прекращения страданий».

— Я потрясен несокрушимостью ума! Конечно же, вы все «благородные истины» вытянули в одну цепочку. Что я могу сказать? Если вы понимаете, что сознание одно, то эта «благородная истина» свидетельствует о некоторой смене сознания из неудовлетворённого в удовлетворённое.

— Мне непонятно это.

— Тогда слушайте простые истины Дон Мена. Всё есть сознание: нет сознания и говорить не о чем. Сознание бывает удовлетворённого и неудовлетворённого видов. Сознание не любит свой неудовлетворённый вид и отдаёт предпочтение удовлетворённому виду. Сознание стремится к своему удовлетворённому виду.

— Мы часто обсуждаем эти благородные истины, пришедшие к нам из монастыря Дон Мена. Некоторые из патриархов считают, что «Благородные истины» Будды поглощаются как часть благородными истинами Дон Мена. Однако я лично считаю…

— Что истины Дон Мена не делят мир на внутренний и внешний, — вставил Дон Мен.

— Это так, уважаемый.

— Деление на миры внутренний Человека и внешний, в котором он существует, принадлежит миру ума в его двойственном варианте. Это достойно лишь западных людей. Впрочем, у них это единственная форма ума. Но такой ум мешает практике. На таком уме Запад успешно создаёт механизмы и воспитывает механические характеры у людей.

— Вы настаиваете на том, что для духовной практики и для развития чудесных свойств Человека такой ум не пригоден?

— По Вашему состоянию я чувствую сопротивление.

— Да, уважаемый. Мы воспитываем учеников с помощью информации. Мы рассказываем о жизни просветлённых. Мы провозглашаем Высшие состояния духа. Всё это слова. В них есть время, и есть события во времени. Естественно, что слушающий это отделён от своего «я».

— Нет спора. Вы взываете к качествам влечения. Это доступно такому уму. Однако это единственное в нем, которое имеет позитивное начало. Остальное принадлежит' отрицанию.

— Поясните.

— Если ученик воспримет Высшее как Высшее, а не как ощущение в себе стимуляции, то он становится рабом. Его уделом будет, уничтожение себя.

— Как это понять?

— Зная о Высшем, мы полагаем недостойное. Никто не рискнёт приписать себе Высшее. Следовательно, он обязан ощутить в себе нечто недостойное. Теперь шансов на стимуляцию крайне мало. Остаётся борьба с самим собой, то есть самоуничтожение. Итак, вместо стимуляции к развитию, провозглашение Высшего может привести к угнетению.

— Мы следим за духом ученика.

— Следовательно, вы знаете, как преподнесена информация и как она употреблена учеником.

— Не скрою, что таких мастеров, как Вы, у нас мало. Видеть мгновенно изменяемое состояние человека трудно. Но мы наблюдаем за его последующими результатами.

— Я не судья вам.

— Но мы всегда рады подсказкам.

— Хорошо. Затем вы говорите ученикам о «Правильном Пути». Опять ставите их на риск. Если кто-то в Правильном услышит Правильное, а не ощутит стимуляцию, то он обречён. Затем вы преподносите им «Восьмеричный путь», где говорится о правильном поведении, правильном дыхании, правильном мышлении, правильной речи, правильном питании…

Согласитесь, преподобный, что риск ощутить свою ничтожность увеличивается. И это ещё не всё. Вы скатитесь на Винайю. Теперь ваши ученики будут остерегаться в речах, питании, поведении. Вот я и говорю, что они вместо совершенствования, встанут на путь ограничений.

— А как развивать добродетели у учеников!

— Вы «правильностями» развиваете не добродетели, а ограничения.

— Поясните.

— К добродетельным относятся созидательные качества характера.

— Согласен.

— Можно ли качества вызвать словами или кучей слов?

— Нет.

— Следовательно, вы бросаете учеников на произвол.

— Поясните.

— Вы предостерегаете о границе, за которой следует разрушение.

— Нет. Мы предлагаем Правильный Путь.

— Это одно и то же.

— Почему?

— Всё остальное «неправильное» принадлежит вашим ученикам. Об этом вы им и говорите.

— Никогда! — воскликнул настоятель.

— Тогда ваши ученики уже просветлённые.

— Понял, уважаемый. Если ученики не просветлённые, а ученики, то они не владеют добродетелями.

— Именно так. Вы же подчёркиваете их ничтожность повествованием о «правильностях».

— Надо подумать…Но ведь мы предлагаем примеры!

— Питания? Речи? Поведения? Всё это идёт от органов чувств и качественного состояния человека. Если у ученика подавлена психика, то аппетита не будет. Во что превратится тогда «правильное» питание? Если у ученика плохое настроение, то контактности не будет. Во что тогда превратится правильная речь? Если кто-то раздражен, то о каком «правильном» поведении речь? Выдержанность не отменяет само состояние человека. Поэтому я и, сказал, что вы учите учеников тому, как должно быть, а остальное оставляете на произвол.

— Практика больше строится на качествах.

— Пригласите сюда кого-нибудь из мастеров.

Помощник наставника поклонился и вышел. Вскоре стали входить монахи. Они шли ритуально, погруженные в самовосприятие. Это и было соединением внешнего сознания с внутренним восприятием. Это достаточное мастерство для того, чтобы не потерять духовное состояние в зависимости от ситуации. Западные люди всегда материалисты. Даже если они называют себя идеалистами, то каждый зависит от реальных событий. Нет у них другого свойства.

Каждый монах тренирует качества. Качества, которые на Западе называют эмоциями или состояниями психики, имеют созидательный и разрушительный виды. Более того, они имеют гармоническую последовательность, поэтому при деструктивном переходе из качества в качество созидательность тут же оборачивается разрушением. Мастерство выражается в двух показателях: гармоничном ведении качественных переходов и соответствии событий с ними.

Монахи заняли места. Было видно, что здесь царит порядок. Они знали, что встреча с Дон Меном будет интересной.

Дон Мен посмотрел на отдалённо сидевшего монаха и спросил:

— Почему не избрали наставником монастыря его?

— Потому, что он не умеет…

— Думать?

— Да.

— Когда-то я тоже не умел думать. А для вот этого думать не надо…

Дон Мен взял лежащий среди предметов волчок и пустил его во вращение. Вращающийся на полу предмет поднялся и повис в воздухе, продолжая крутиться. Монахи отреагировали одобрительно.

Тот самый монах поднялся в воздухе и завис на расстоянии двух метров от пола. Ни для кого это не было новостью.

Дон Мен стал прозрачным и исчез из видимости. Монахи опять отреагировали одобрительными качествами. Появился Дон Мен возле изваяния Будде. Один из монахов начал тихо петь. Голос его сливался с каждой частичкой тела, пока монах не превратился в вибрирующую сущность. Это вибрирование проникало во все уголки храма. Наконец всё слилось в этом благотворном «а». Казалось, что и за пределами храма всё поёт весенним и радостным «а». Мир превратился в единое дыхание и качество.

Для проверки Дон Мен вышел из монастыря сквозь стену. Он чувствовал и теперь благотворное состояние монахов. В разных местах площади сидели ученики. Они старались настроиться на то, что происходило в храме. Они знали, что там происходит, что-то необычное.

Дон Мен появился возле наставника и сказал:

— Вот для этого ум является помехой.

— Мы это понимаем, — ответил тот, — но, будьте справедливы, ученики ещё не достигли такого мастерства. Как быть в этом случае?

— Я не говорю об их несовершенстве. Речь идёт о роли ума. Даже пребывая теперь учеником в развитии ума, я отметил несовместимость двух миров.

— Каких, почтенный?

— Мир ума строится на «вчерашнем».

— Согласен. Нет событий, не о чём думать.

— Мир непосредственных восприятий всегда мгновенный.

— Согласен. Если в зрении, или слухе, или вкусе не будет откуда-то являться восприятие и тут же мгновенно исчезать куда-то, то эти органы погибнут.

— Смею поправить. Восприятия появляются ниоткуда и исчезают в никуда.

— Разве я выразился не в этом же смысле?

— Для себя, возможно, что Вы отметили именно так. Но слушающий может поставить вопрос: откуда появляются восприятия и куда они исчезают. Затем он придёт к выводу, что предметы и явления уже существуют, но пока не попадают в восприятие.

В среде монахов прошло волнение.

— Так, незаметно, мы лишим «мгновенное» прав на существование и отдадим предпочтение миру ума.

— Согласен. Это действительно свершается незаметно.

— Мир непосредственного существования не имеет времени и пространства, — сказав это, Дон Мен появился в разных местах храма одновременно.

— Мир ума не может существовать без времени. Следовательно, он не возможен без «точечного» существования, без причин и следствий, — продолжал Дон Мен, появившись рядом с наставником.

— В чём же эти миры несовместимы? — как ни в чём не бывало, вопрошал наставник.

— Зрение — это орган, который всегда имеет всё. Сколько бы объектов и событий не появилось в поле зрения, они всегда имеют исчерпывающее заполнение зрения. Я появился в поле вашего зрения по законам зрения. Зрение допускает разнообразие в пространстве, а ум нет. Живущему в мире ума, требуется время для перемещения из одной точки в другую.

— Согласен. Но разве этим исключается одним другое?

— Ум живёт сохраненным в памяти «вчерашним».

— Это Вы говорили, почтенный.

— Затем в своей деятельности ум сцепляет причинами и следствиями это «вчерашнее» в понятия. Так он набирает массу знаний.

— Согласен.

— Эта масса скреплена законами и правилами. Нет правил, не о чём думать. Нет законов, будет хаос.

— Согласен.

— Итак, мы имеем дело со свойством самого ума.

— Каким?

— Закреплять!

— Да. В этом я нахожу несовместимость, — сказал наставник.

— Разъясните, Ваше преподобие, — раздался голос из среды монахов.

— Закрепление является смертью в органах восприятия, ответил наставник, — Но жизнь ума строится лишь на закреплении. Мгновенное является жизнью органов непосредственного восприятия. Но это же является смертью для ума.

— Итак, два мира не только не совместимы, но и исключают друг друга. Если живёт одно, то умирает другое, — продолжал Дон Мен.

— А как же живут говорящие люди? — спросил монах из глубины храма, — когда они говорят, то служат уму и представляют в речах мир ума. В это же самое время они смотрят глазами и слушают ушами.

— В это время они перевоспитывают в себе ту часть, кото рая занимается молодыми процессами. Они лишают себя не изведанного. Они воспитывают старость и стареют при этом.

— Разве ум не сталкивается с неизведанным?

— Неизведанное для мира ума — это сам процесс формирования понятий, то есть закреплений. Лишь в самом себе ум имеет ещё не состоявшееся. Как растущий жесткий кристалл, ум имеет в своём формировании ещё подлежащее увязыванию в понятия. Это он и полагает как неведанное.

— Как это связано с действительным?

— Действительное бывает двух типов. Действительное для восприятия является ниоткуда и исчезает в никуда. Действительное для ума — это материал, поставляемый органами восприятия для закрепления. Сначала закрепление происходит в памяти, а затем ниточкой причин и следствий сцепляется в понятия. Как по волшебству, мгновенное тут же умирает в уме, превращаясь в знания.

— Существует ли непосредственное знание?

— Сначала разберитесь с миром ума. Прежде всего, из-за своей «точечности», ум препятствует существованию вне пространства и времени. Ум — враг молодости и новизне. Он закрепляет, а значит, старит организм. Он сковывает всё живое и порождает механику в действительном мире. Он проникает в действительное своими свойствами, которые превращают действительное в окаменелость.

— Какие основные свойства ума?

— Стягивание. Без притяжения ум не будет осуществлять образование понятий. Но стягивание и притяжение ум распространяет не только на организм, но и на отношение между людьми, и на поведение каждого человека. Люди мира ума стремятся попасть в такое место общества, где почести будут максимальными. Это инстинкт ума на потенцию притяжения и беспрепятственное прорастание своей воли.

— Значит, люди Запада живут сплочённо?

— Увы, точкой отсчёта «притяжения» ума является индивидуальный ум каждого человека. Поэтому каждый претендует на справедливость, правильность, равноправие, свободу.

— Разве это плохие стремления?

— Я сказал «каждый претендует». А так как ум принадлежит всегда только данному человеку, то каждый «тянет одеяло» на себя. Так устанавливается антагонизм и незримая борьба за «правильность» и «свободы».

— Разве у людей Запада нет общих интересов? Здесь настоятель прервал беседу и сказал:

— Это интересно и нашим ученикам. Отложим такую тему до встречи с ними. Сейчас меня интересует, есть ли у них темы духовности? Есть ли наставники по этим темам?

— Запад выдвинул тему психологии. Однако она посвящается болезненным отклонениям. Более того, строится психология как наука, то есть по законам ума. Это обрекает её на недееспособность к тренировкам психических и эмоциональных окрасок. К психологам и психиатрам обращаются только больные люди.

— Как же люди Запада практикуют эмоции? Как они управляют состояниями психики и духа?

— Эмоции брошены на самотёк. Первоначально для этого использовали органы непосредственного восприятия. Были художники, композиторы, они развивали ароматы, вкусовую гармонию, для тела были физическая культура и балет.

— Вы перечислили направления для зрения, слуха, обоняния, вкуса, и тела. Осталось осязание.

— Осязание поставлено в стихию ласк мужчин и женщин и полового наслаждения. Качественно трудились только художники и композиторы. Они вывели слух и зрение на уровень искусства.

— Они стали видеть сквозь стены?

— Нет, — засмеялся Дон Мен.

— О каком тогда развитии речь?!

— Для Запада и это было не долгой вершиной. Тут на поле сознания у людей Запада выступил ум. Живопись и музыку стали обосновывать. Появились искусствоведы. Они нанесли окончательный удар по непосредственному восприятию. Параллельно стала наращивать темпы наука. В ней скопились служители только законов ума.

— Они освоили законы ума?

— Нет. Я же сказал «служители». Слуга всю жизнь может прислуживать благородному человеку, но так и не ощутит, что такое благородство.

— Значит, ум опередил и погасил возможности органов непосредственного восприятия?

— Мир ума серьёзнее, чем вы себе можете представить. Он превращается в естественное поведение людей Запада. Например, в уме есть иерархия. Это — свойство линейного наращивания, которым живёт ум в себе. Каждый человек Запада, инстинктом ума, стремиться устроиться в более почётное место. Так как искусство питало людей гармонией, то для служителей ума оно перестало быть только средством, а превратилось в ценность. Тут же в искусство ринулась толпа бездарных и алчущих людей. Эта толпа, с наращиванием из года в год, растоптала талантливых.

— Вы, почтенный Дон Мен, считаете себя учеником мира ума, но уже увидели гибель источников жизненных сил и физиологических родников у людей Запада. Куда смотрят их мастера и учителя? Разве они желают зла своему народу?!

— Я вынужден повторить, что их учителя были и есть из числа служителей мира ума. Законы ума они не знают…

— Почему? Они же мастера ума.

— Позволю уточнить. Они мастера «в уме», но не мастера ума. В произволе, а не в поле их внимания находятся свой ства, дхармы ума. Они скрыты для осознания этих мастеров. Но что касается материала ума, то здесь идёт чёткий процесс. Как паук плетёт сеть в любом месте, так и ум этих мастеров плетёт сеть пониманий в местах приложения ума. Паук не ведает, откуда и как вытекает нить. Он ею пользуется. Он — мастер паутины. Мастеров «паутины» ума уважают. Они имеют звания профессоров, докторов, академиков и других рангов.

— И это всё!

— Нет, это наращивается год за годом. Теперь оно разлилось глубоко в самих инстинктах людей Запада.

— Как такое может войти в инстинкт?

— Раболепием и насилием. Это одно и то же свойство линейности ума, то есть его вида — иерархии. Кто выше, тот инстинктивно диктует свои понимания от имени народа. Кто ниже, тот преклоняется перед авторитетом. Так раб, в зависимости, от ситуации, может стать деспотом.

— Что для них святое?

— Кто видит мир через призму, тот всегда преломляет изображение. Призмой у людей Запада являются инстинкты мира ума. Поэтому было преломлено искусство так, что насилие стало темой. Преломлена и религия. Верующих называют рабами Господа. Перед этим вседержителем воспитывается беспрекословное поклонение.

— Разве они не знают, что «поклонение» это качество.

— Да, в своих проповедях, наставники Запада, практикуют у паствы качества. Но они сами из мира ума, поэтому действуют инстинктом и искренно верят во благо своих дел. Поэтому, они берут темой, например, Иисуса Христа и преподносят его качествами и средствами ума. А так как паства сама из мира, ума, То покорно воспринимает своё, но в призме иерархии.

— Я знаком с учением Иисуса из Назарета, то есть Иисуса Христа — сказал один из монахов. — Это учение совпадает с нашими духовными заповедями. В нем нет иерархии. Как раз напротив, Иисус говорит: «Кто выше всех вознесётся, тот ниже всех станет». На таком не воспитаешь раболепие или деспотизм.

— Это для вашей «призмы» восприятия, учение Иисуса светит духовным содержанием. Но призма ума делает своё дело. Церковь всецело построена на иерархии. Что ещё вы находите у Иисуса?

— Он видит непреодолимое препятствие для тех, кто отдаёт предпочтение не только людям, но и ценностям: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому достигнуть Царства Небесного».

— Какое отношение у Иисуса к непосредственному?

— «Блаженны нищие духом», «Кто не потеряет свою душу во имя меня, то не спасётся».

— Не воспринимается ли вами в последнем высказывании уничижение других, или пуганье? — продолжал вопрошать Дон Мен.

— Нет. Напротив…

— Вот вам пример, — сказал Дон Мен. — Знакомство с учением зависит от призмы восприятия. Нет абсолютного учения. Одно и то же учение воспринимается искренне, но противоположно. Так же, как этот монах учение Иисуса Христа воспринял Лев Николаевич Толстой. Он увидел созидательность в самом учении Иисуса и противоположные качества, пропагандируемые наставниками в церкви. Иисус говорит «не клянитесь», он считает иерархию препятствием. «Любите врагов ваших, молитесь за врагов ваших и благословляйте врагов ваших». На деле церковь предала Толстого анафеме. Велика сила мира ума! А, ведь, Толстой был даже не враг учению Иисуса Христа.

— Мы отклонились от главного, — вмешался наставник. Улей пчёл складывается из свойств каждой пчелы. Муравей ник гармонично существует лишь за счёт свойств отдельных муравьев. Кто занимается развитием духовности, эмоций и психических переживаний в среде индивидов Запада? Кто следит за этим?

Вместо ответа Дон Мен оторвался от пола монастыря и растворился. Монахи восприняли это как знак достаточности. Они знали, что Дон Мен — мастер меры. Переход через меру ведёт к упражнению в патологии.

Остался некоторое время неподвижным лишь тот монах, который повис в воздухе. Он ничего не понял из того, что тут говорили. Он чувствовал состояния не только Дон Мена, но и каждого монаха. Он следил за волнами и переливами этих состояний и лишь изредка отмечал деструктивный ход у того или иного из присутствующих. Он поднялся в воздухе и переместился к месту, где сидел Дон Мен. Затем взял волчок, пустил его во вращение и повесил в воздухе. Но Дон Мен умел ещё и думать…

Дон Мен появился далеко за стенами монастыря возле говорливой и дружелюбной речки. Вода нежной вуалью обкатывала камни. От реки веяло свежестью. Дышать стало легко. Началось раскрытие. Дон Мен уже знал, что упражнение в уме ведёт к закрытию. Дыхание угнетается. Чувствительность в восприятиях падает. Эмоции угасают. Переход через меру в закрытии смещает физиологические процессы. Не только отмирают эмоции, но и организм стареет. Это и есть практика механических людей Запада.