Запах «Шипра»

7

И в этот раз на встречу с Г. Бошко я тоже отправилась из вестибюля Торгового института.

Опять на мне было красное платье, только плащ я решила не снимать, на улице было холодно и сыро. Очки надевать не стала, а пустила в ход черный карандаш.

Молоденькая студенточка, занимавшаяся перед зеркалом тем же* чем и я, оглядела меня со вниманием, даже с завистью. У нее были чистые целомудренные глазки, и она тщетно пыталась придать им противоположное выражение…

Г. Бошко разглядел меня еще издали. Он тут же закрыл окошко картонкой с надписью: «Ушел на базу», - и, надев плащ, вышел из киоска.

- Здравствуйте! - он двумя оборотами ключа запер дверь.- Извините, я не сумел выполнить обещание. Задержался в нашем Торге. Но журналы приготовил. Они у меня дома, я живу здесь рядом. Зайдемте!

- Не знаю…- начала я.- Удобно ли?

- А чего ж, живу один - никому вы не можете помешать. Наоборот, лично я буду считать за честь, если вы посетите меня.

Считать за честь!.. В книгах такое я встречала, но в жизни ко мне никто еще так изысканно не обращался. Это была игра в хорошие манеры, один из способов обработки отзывчивых женских сердец.

Коренастый и крепкий, он двигался энергично, и сейчас я могла бы сбросить ему еще лет пяток, дополнительно к тем десяти, которые сбросила при первой встрече.

- Я думаю,- продолжал он,- можно пренебречь некоторыми условностями. Меня некому представить. Разрешите сделать это самому. Георгий Ефимович Бошко.

Конечно - Георгий, дядя Гоша!..

После этаких китайских церемоний мы пошли рядом. Он уверенно поддерживал меня под локоть, когда нужно было перешагнуть поребрик, и мне уже нетрудно было представить, как эта рука так же уверенно открыла кран газовой плиты…

По дороге Бошко завел разговор о мужском одиночестве, о том, как только с годами начинаешь понимать, что стоят дружба и близость другого человека… и так далее, и в том же роде. Говорил он умело - это была все та же игра в хорошие манеры. «Русские девушки любят разговорчивых!» - в свое время заявил Тургенев, в этом отношении методы мало изменились с тех пор. Г. Бошко сделал такой вывод, очевидно, на основании собственного опыта. Гладкость его монолога заставляла думать, что он повторял его уже не один раз. До девятиэтажки, где он жил, мы дошли за несколько минут.

Лифт поднял нас на пятый этаж.

- Разрешите!

Он достал из кармана большой ключ от «кассового» замка. Мы вошли в маленькую переднюю однокомнатной квартиры. Он помог мне снять плащ.

Большую комнату заполнял рижский гарнитур. Стояла в углу широкая поролоновая тахта, полированный журнальный столик, видимо, при необходимости заменяющий и обеденный стол. В серванте одну полку занимали книги.

Это была комната привыкшего к достатку холостяка, которого посещают женщины. Над сервантом отличная фотография - снимок с фарфоровой купальщицы. Красивое зеркало в резной рамке. На серванте терракотовые статуэтки, фигурки из цветного стекла. Тут же отличный чешский телефон. За стеклом серванта электробритва в футляре и… флакон одеколона «Шипр».

Г. Бошко посмотрел в ту же сторону, я сразу переключила внимание на фотографию.

- Хороший снимок со статуи.

- Почему вы не допускаете, что это с натуры?

- Слишком много совершенства.

Он подвинул к столику кресло. Поставил передо мной деревянную резную избушку - коробку с сигаретами.

- Сам не курю.

- Я- тоже.

- Тогда, может быть, кофе или коньяк?

- Лучше - кофе.

Он ушел на кухню, побрякал там посудой, вернулся.

- У вас отличная квартира.

- Да, кооперативная. Одна комната, к сожалению. Когда-то жили в большой квартире. Остался один, разменял квартиру на две, одну отдал сыну.

- У вас здесь сын?

- Да, взрослый. Уже инженер. Шалопай, знаете, ужасный.

- Семейный?

- Вроде бы семейный. Разве у вас, молодежи, сейчас что поймешь. Живет с какой-то студенткой, рыжая такая девица. А в ЗАГСе, как я знаю, не регистрировались. Так кто она ему: жена или временная подруга, разберись, поди. Вот ваши журналы.

Я достала из портфельчика деньги. Г. Бошко поднял руки в шутливом протесте. И хотя от подарков не принято отказываться, но я решила не придерживаться правил хорошего тона.

- Неудобно, знаете. Будто я напросилась на подарок.

Он взял деньги, положил их на сервант.

- Извините, пойду насчет кофе…

- Можно, я ваши книги посмотрю?

- Пожалуйста, ради бога. Только там все более специальные, бухгалтерские.

Г. Бошко удалился на кухню. Знакомо завыла кофейная мельница. Я подошла к серванту, отодвинула стеклянную дверку. Пробежала взглядом по корешкам, заметила в сторонке знакомый желто-оранжевый переплет, вытянула книгу. Так и есть - «Желтый пес» Сименона.

Ах, комиссар Мегрэ! Мне бы сейчас ваши возможности. Да и способности тоже. Что бы вы делали на моем месте, комиссар Мегрэ? Искали бы доказательства. Я тоже пытаюсь это сделать.

На полке, кроме книг, ничего не было. Я заглянула на вторую, нижнюю полку. Там стояли фужеры, блюдечки- посуда. В углу приютилась черная палехская коробочка, с тройкой огненно-красных коней на крышке.

В таких коробочках обычно хранят всяческие мелочи, которые не нужны сейчас, но и выбросить вроде бы жалко - старые пуговицы, разрозненные запонки, ключи от потерянных замков - вдруг понадобятся…

Я сунула Сименона под мышку и взяла коробочку.

А вдруг здесь я увижу ключ от квартиры Вали Бессоновой?

Конечно, Г. Бошко давно мог его выбросить, как ненужную вещь, которая выполнила свое роковое назначение. Но мог и не выбросить, а по привычке сунуть в эту коробочку - ведь сам по себе ключ не является уликой, он становится аргументом лишь в сочетании с другими доказательствами…

В коробочке лежали одни пуговицы, запонка и две игральные кости - черные кубики с белыми пятнышками.

Я шевельнула пуговицы пальцем.

Неожиданно в передней резко забрякал звонок. Я вздрогнула, будто меня уже застали за таким неблаговидным занятием, как осмотр чужих вещей. Коробка выскользнула из рук. Я успела удержать ее, но все содержимое посыпалось на пол.

Веселый хрипловатый голос громко закричал в передней: «Здравствуй, папуля! Как у тебя…» Затем крик перешел в приглушенный шепот.

Я нагнулась и начала собирать рассыпавшиеся пуговицы. И тут увидела ключ. Маленький желтенький ключик от американского замка. Он лежал среди пуговиц на полу. Но я не успела его поднять.

В комнату вошел Бошко.

Он поставил на стол подносик с чашками.

- Вот, напроказила,- извинилась я.- Понравились мне эти кони на крышке, хотела посмотреть.

- Пустяки какие. Сейчас соберем.

Ключ лежал у самых ног хозяина, Бошко поднял его в первую очередь, я так и не успела как следует рассмотреть. Если бы мне удалось хотя бы подержать его в руках…

А в дверях уже появился молодой человек, невысокий, черноволосый, с тем же римско-императорским профилем.

Конечно, это был Бошко-сын.

Бошко-отец ссыпал пуговицы в коробочку. Я не заметила, положил он туда ключ или нет, рассматривать мне было уже некогда.

- Знакомьтесь, Евгения Сергеевна! Легок на помине.

Бошко-сын шагнул ко мне, протянул руку. В улыбке его лицо показалось даже приятным.

- Мы с вами нигде не встречались? - спросил он.

- Вероятно, нет. А то бы я запомнила.

Бошко-сын коротко хохотнул, давая понять, что понимает шутки, и выпустил, наконец, мою руку. Подтащил к столику две мягкие табуреточки, для отца и для себя. Мне предложили кресло. Пока Бошко-отец ставил чашки с подносика на стол, сынок продолжал разглядывать меня. Он, должно быть, знал, что к его отцу временами залетают подобные птицы, и сейчас не удивился этому.

- Евгения Сергеевна интересуется художественной фотографией,- пояснил отец.- Я предложил ей свои журналы.

Бошко-сын взял с тахты журналы, полистал их.

- Вы не фотокорреспондент? - спросил он.

- Разве похожа?

- Совсем не похожи. Поэтому и спросил. Но вы снимаете?

- Больше люблю смотреть чужие снимки.

- А сами сниматься любите?

Я сделала неопределенный жест, но отделаться от него было не так просто.

- А как вы хотели бы сняться? Вот так?.. Или так?..

Он показал на страницу журнала. Это были снимки

девушек на речном берегу, хорошие снимки - юные тела девушек, одетые только в капли воды, были прекрасны. Это были на самом деле художественные фотографии, просто Бошко-сын не желал этого понять.

Вел он себя бесцеремонно, да и чего ему было стесняться посетительниц его отца.

Отец, для приличия, пришел ко мне на защиту.

- Послушай, сынок, по-моему, ты хамишь!

- Что ты, отче! Евгения Сергеевна, разве я хамлю?

- Нет, почему же,- сказала я.- Вполне естественные вопросы в вашем возрасте.

- Вот видишь, отец! В моем возрасте… Ну, а все же так? Или вот так?

- Вероятно, это будет зависеть от того, кто будет снимать.

- А если бы я?

- У вас я снималась бы только в шубе.

Бошко легонько похлопал в ладоши.

- Хорошо сказали. Сынок, ты - пас.

Но Бошко-сын не унимался.

- Вы работаете в школе?

- Почему-в школе?

- Внешность у вас такая, педагогическая.

Надо же! И этот шалопай напоминает мне о внешности. Зря я отказалась от своей «линии поведения» и не согласилась на коньяк…

- Нет, я торговый работник.

- Неужели? Никак не походите. И это тоже умеете?

Он поцарапал пальцами по столу, как бы подгребая к себе что-то. Жест был красноречивым, но вопрос наглый, конечно.

Тут Бошко-старший решительно вмешался в разговор:

- Болтаешь ты ерунду всякую. Как старуха, ей-богу!.. Сходи лучше кофе принеси.

- Мне не нужно,- отказалась я.

- Я тоже не хочу, отец. Вот коньячку бы…

- Какой тебе коньячок, ты же на машине.

- То-то, что на машине… Так я жду, отче! Тороплюсь, знаешь. Мне еще за женой заехать нужно.

- За женой… Подождет она, твоя жена. Вот сынок, Евгения Сергеевна! Инженер, да еще старший, а думаете, зачем приехал к отцу-пенсионеру?

- Отче, дай десятку,- предположила я.

- Что вы, Евгения Сергеевна! - оскорбился Бошко-сын.

- Не угадали,- подтвердил отец.- Он сказал: «Дай четвертную!» Куда тебе четвертную, хватит три шестьдесят две?

- Отче, ты меня оскорбляешь перед дамой.

Бошко-отец поднял с тахты пиджак, вынул бумажник.

- Высшее образование, оклад полтораста рублей.

- Сто тридцать пять всего.

- А у меня пенсия…

- Отец, не нужно про пенсию! Ты когда уезжать собираешься?

Уезжать?.. Это была неприятная новость для меня. Неужели что-то почуял старый хищник и подумывает уносить ноги заблаговременно? Ох, плохи мои дела…

- Да ничего еще не собираюсь,- пробурчал Г. Бошко.

- Ты же сам говорил.

- Ну, говорил, говорил… На тебе две десятки, обойдешься, думаю.

- Попробую, как-нибудь впишусь.

Бошко-сын засунул деньги в карман. Я тоже поднялась из-за стола.

- Вы на машине?

- Да. Вас подвезти?

- Если-по пути.

- Какой может быть разговор.

- Ладно!-сказал сыну Бошко.- Иди пока, свой тарантас заводи… Да, вы в субботу едете?

- Наверное. Хочешь с нами?

- Ты Евгению Сергеевну пригласи.

- Куда это?

- На море,- сказал Бошко-сын.- На бережок. Вы рыбалкой интересуетесь?

- Никогда не пробовала.

- Так папаня вас научит. Он рыболов знаете какой!

- А что, Евгения Сергеевна,- предложил Бошко.- Попробуем, составим компанию молодежи.

Мне могли пригодиться любые продолжения знакомства, но пока я уклонилась от определенного ответа.

Бошко-сын многозначительно ухмыльнулся и оставил нас вдвоем. Мне нужно было еще встретиться с Бошко. На худой конец, я могла попросить почитать «Желтого пса»… Но хозяин квартиры сам пошел мне навстречу:

- Знаете, я могу вам достать «Фотографию» за весь прошлый год.

- Неужели? Буду очень вам признательна.

Он вытащил из серванта почтовую открытку и написал номер телефона.

- Это мой домашний. Позвоните через денек.

Мы прошли в переднюю. Бошко подал мне плащ.

Руки его чуть задержались на моих плечах. Осада велась корректно, без хамства, которое сейчас позволил бы себе, скажем, Колесов. Бошко действовал осторожнее, расчетливее.

Он хотел проводить меня в лифт, но я ответила, что предпочитаю спускаться по лестнице.

Светлый «Москвич» стоял у подъезда. Он носил на боках и крыльях следы нерасчетливой езды. Бошко-сын, по-прежнему ухмыляясь многозначительно, открыл мне дверку.

- Вы поедете за женой?

- Да, а что?

- Тогда я сяду сзади.

- Будет вам!

- Нет, так мне удобнее.

Его жену мы подобрали у подъезда электротехнического института. Маленькая, рыженькая, в узких - до опасности - брючках, она уставилась на меня. Бошко-сын пояснил, как мы познакомились, тогда она протянула мне руку со снисходительной приветливостью - посетительницы Бошко-старшего не вызывали у нее подозрений. Она назвала себя Жаклин. Это имя не шло ей, круглолицей и курносой.

На улице Бошко-сын немедленно включился в соревнование с таксистами, которые, что там ни говори, в городской езде «собаку съели». При выезде с моста наш «Москвич» проскочил под самым носом отчаянно зазвонившего трамвая. Признаюсь, мне стало не по себе, но Жаклин и глазом не повела, привыкла.

Я попросила высадить меня возле ТЮЗа. «Москвич» с визгом и заносом затормозил на обочине.

- Лихо ездите! - сказала я.

- Стараюсь. Так как насчет субботы?

- Пока не знаю.

- Поедемте. Папаня вас развлекать будет.

Он опять подмигнул мне нахально. Я махнула им на прощанье.

- Чао! - кивнула мне Жаклин.

Дойдя до бульвара, я остановилась возле бронзового бюста Александра Покрышкина. Посмотрела на суровое лицо героя-летчика и побрела домой.