Запах «Шипра»

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Закончив повесть, я понял, что написал историю Жени Грошевой, молодого инспектора ОБХСС. Свою основную задачу я видел в том, чтобы возможно точнее описать ее поведение в непривычной для нее среде воров, расхитителей и убийц.

Но если Женя Грошева в какой-то мере - создание автора, то воры и расхитители, о которых упоминается в повести, не выдуманные люди. Эта воровская «фирма» существовала на самом деле и «работала», пока ее не разоблачили.

Не хочу сказать, что это произошло так, как описано в повести, но так или иначе воров поймали с поличным, судили, и все они получили по заслугам.

Я их видел. Я говорил с ними. Я хочу дополнительно кое-что рассказать о них читателю.

Человек по своей природе - оптимист.

Купив билет автомотолотереи, он спешит узнать, работают ли курсы водителей-любителей, и загодя присматривает место для гаража. С хорошим настроением спешит на стадион, когда хоккейная команда его города встречается в матче на Кубок страны со столичной командой ЦСКА.

Он надеется на лучшее и верит в это лучшее.

Я тоже верю.

Верю, например, что рано или поздно понятие «уголовное преступление» исчезнет из повседневного обихода и мои прапраправнуки, случайно с ним встретившись, полезут за разъяснением в толковый словарь. Верю, что исчезнет нужда в милиции и сам Уголовный Кодекс станет исторической книгой. Верю, что неуважительное отношение человека к человеку и к Обществу будет считаться тяжким психическим заболеванием, и лечиться такие больные будут в специальных клиниках, окруженные ласковым вниманием белоснежного медицинского персонала.

Все это будет, обязательно.

А пока… А пока делами нарушителей общественного порядка занимается учреждение, к медицине отношения никак не имеющее. И методы лечения оно применяет весьма суровые, продиктованные насущной необходимостью…

Мое знакомство с учреждением по изобличению и исправлению покосившихся человеческих душ произошло на очередной писательской «среде», когда к нам в гости пришли работники милиции.

- В нашей работе,- говорили они,- не так уж много той интригующей занимательности, которую вы встретите в любом детективном фильме или повести. В большинстве случаев разбор деталей преступления - это нудное, кропотливое, а зачастую и грязное занятие. Но так или иначе, а это тоже работа по человековедению, познакомиться с ней небезынтересно для вас…

И я отправился в милицию.

Я пришел в милицию, и там меня спросили, с чего я хотел бы начать. Пришлось признаться, что я не имею об этом сколько-нибудь ясного представления. Тогда мне предложили начать с самого легкого. Не с анализа преступной человеческой души, где сам черт ногу сломит, а с простых материальных вещей - с музея, где собраны орудия совершившихся преступлений.

Я с интересом прошел по музею.

Я увидел сотни ножей всех фасонов и размеров. Пистолеты всех систем и калибров. Ружья, обрезы и «старорежимные» гирьки на ремешке. Самодельные кастеты - железные плитки с четырьмя дырками для пальцев. Даже прикинул на руке одну такую увесистую плитку, вложил пальцы в отверстия, сжал ее в кулаке… и уже нетрудно было представить, что произойдет, если такой штукой ударить человека по голове… а кастет предназначался только для этого, ни для чего другого он не годился.

И ножи - с тонкими лезвиями, острые, ножи-стиле-ты, были тоже самодельные, государственная промышленность таких не выпускает, невозможно найти таким ножам применение в народном хозяйстве. Вот один - ручка из наборного плексигласа, медные заплечики, узкое ребристое лезвие. По форме и отделке можно было заключить, что человек, который его сделал, обладал и вкусом и умением. Отполировал, наточил… и в случайной драке нож выполнил свое единственное назначение. Красивая поделка, стоимостью в одну человеческую жизнь.

Я разглядывал все эти ножики и пистолеты и слушал истории их появления здесь, в музее. Истории были если не нелепые, то во всяком случае несложные. И сама личность участника такой истории не вызывала у меня интереса. В большинстве случаев это была зеленая молодежь, по разным обстоятельствам обделенная и образованием, и воспитанием. Такой примитивный интеллект привлекают только примитивные «радости»: уличные приключения и, конечно, водка. Ценность человеческой жизни - понятие, требующее духовных ценностей в личности самого оценщика, и если он никогда не занимал свою буйную голову подобными мыслями, то любая пьяная вспышка гнева легко переходит в злое действие. А потом на суде он растерянно твердит: «Я же не хотел его убивать… я просто ударил его ножом».

Поэтому владельцы всех ножей и пистолетов и не вызывали у меня интереса. Правда, тут много было материала для размышления над причинами, которые делали возможным появление подобных людей, но личность каждого из них была проще пареной репы.

Мне же хотелось посмотреть на человека, который сделался преступником не в результате пьяного или эмоционального взрыва, а после холодного и точного расчета всех будущих преступных же действий. И тогда меня направили в ОБХСС.

Там как раз завершалось следствие по делу шайки расхитителей государственной собственности. Под суд отдали несколько человек - работников торговой сети.

Это были уже не желторотые юнцы, у которых, кроме эмоций и потребностей, ничего не имелось за душой. Это были взрослые, житейски опытные, много поработавшие люди. Семейные и вполне респектабельные на вид. И тем не менее, все они были воры.

Воровская эта организация пользовалась современными методами разделения труда. Одни воровали, другие прятали концы в воду, третьи реализовали наворованное. Это были опытные хапуги, им долго все сходило с рук. Но, как говорят, сколько веревочке ни виться…

Однако ревизорам и следователям долго пришлось распутывать хитроумные узлы уголовной веревочки. Материалы по делу воровской «фирмы» составили несколько десятков томов.

Суд приговорил расхитителей к разным срокам заключения, вплоть до пятнадцати лет лишения свободы, а пятнадцать лет - максимальный срок… Я прочитал обвинительное заключение - толстый том в триста пятьдесят страниц. За сухими протокольными записями допросов, за суммами украденных денег, за номерами фальшивых фактур скрывались не известные мне люди. О личности обвиняемых, об особенностях их характеров в обвинительном заключении не было сказано ничего.

И тогда я отправился в путешествие по отделам милиции и камерам следственного изолятора. Я встречался с обвиняемыми и с их защитниками. Разговаривал со следователями, инспекторами, ревизорами. Расспрашивал, что они знали о своих подследственных, об их поведении, мелких черточках характера - обо всем том, что ни один следователь не записал бы в свой протокол. Обвинительное заключение было моим путеводителем. И постепенно за его сухими строками описаний преступных действий и украденных сумм я начал различать живых людей.

Я и здесь не стану называть их настоящих фамилий.

Хотя бы из сочувствия к их близким, которые не причастны к преступлению, но все равно несут на себе моральное бремя расплаты. Нет надобности привлекать к ним чье-то праздное любопытство.

Начну с женщины, оказавшейся для будущих участников роковой вдохновительницей, неким катализатором, в присутствии которого так легко совершалось любое хищение. Эта женщина придала воровскому, сугубо меркантильному предприятию особую пикантность и «творческий» размах.

Она совсем молодой начала работать в торговой сети, в мире материальных ценностей, и они показались ей куда привлекательнее и надежнее духовных радостей. Мир вещей был предельно понятен, все в нем имело свою определенную цену и измерялось вполне определенными единицами - рублями.

Она заведовала складом, где находились горы государственного добра. Через ее руки проходили товары и документы на них на многие тысячи рублей. И вот, когда-то, от обилия текущих мимо нее денег у нее закружилась голова. Она была уже опытным работником и знала, что в торговой практике встречаются операции, на которых при желании можно «погреть руки». Списания, пересортицы, уценки… а можно и просто перевесить на пальто ярлык с другой ценой - словом, есть много лазеек для человека, который решил забыть слово «честность».

Кто знает, какими были первые украденные ею рубли. Вряд ли ее преступная биография началась с того крупного хищения, которое записано в обвинительном заключении. К нему нужно было еще психологически подготовиться.

Она была уже взрослым человеком, имела семью, детей. Она читала газеты, следила за художественной литературой, считала себя культурной женщиной… Прежде, чем преступить закон, ей пришлось преступить через какие-то свои убеждения. Была борьба соблазна против страха и совести.

Она еще не стала воровкой, но нужно было совсем немного - удобный случай, чужое влияние. Для крупного хищения нужны сообщники, их пока не было…

Снабженец работал в другой организации. Это был видный мужчина, веселый и общительный. Он мог достать все и везде, так как умел завязывать хорошие отношения с нужными людьми. Только «хорошие» отношения начинались и поддерживались в той среде принятыми здесь средствами: взятки-подарки, магарычи,

«междусобойчики». У подобных людей понятие «государственная собственность» имеет весьма произвольное толкование. Вроде бы это, конечно, не твое личное, а общественное добро, но раз оно плохо лежит, почему бы его и не прихватить? Не возьмешь сам - другие подберут!.. Такие случайные поборы здесь не считались даже воровством, это - как грибы собирать. Поэтому к крупному хищению снабженец уже психологически подготовился,,.

Я встретился с ним в следственном изоляторе. Он был огорчен, расстроен предельно. Приговор показался ему уж очень суровым. Он горестно кряхтел, каялся… Да, виноват, конечно! Все началось с малого, думал, ну один только раз. А там пошло и пошло…

Мой снабженец не был загадочной натурой. Он был прост и понятен. Обыкновенный слабохарактерный человек, которому очень хотелось иметь много денег - потому, что в его мире за эти деньги и покупались все радости. Возможно, сам он и не придумал бы что-либо крупное - ему помог «добрый» человек.

Таким человеком и оказался главный бухгалтер Торга. По заключению следствия, именно он и стал организатором коллективного преступления, создателем «фирмы», покрывателем первых ее преступных деяний.

Он был самый пожилой, самый опытный. Старый счетный работник - четверть века производственного стажа. На его столе завершались все операции. Через его умелые руки проходили документы на сотни тысяч рублей. Все эти деньги лично для него были всего лишь длинными колонками цифр на страницах бухгалтерских документов. И вот он увидел возможность превратить часть этих цифр в настоящие осязаемые рубли…

В начале повести приведена выдержка из обвинительного заключения. Все началось именно так…

«…С целью сокрытия хищения,- говорилось в обвинительном заключении,- главбух, получив копию фальшивой фактуры, отнес эту сумму на дебет счета № 42 «торговая скидка» со ссылкой на проводку № 18, но в проводке эту сумму не записал и тем самым завуалировал похищенную сумму на балансовом счете комбината…»

Операция оказалась предельно простой, но принесла каждому ее исполнителю сразу почти годовую зарплату.

Неловкое ощущение тревоги, страх перед возможным разоблачением прошли быстро. Деньги разошлись еще быстрее, оставив после себя ощущение жажды, которую можно утолить только деньгами же. Вскоре была сфабрикована новая фактура, и вновь операция прошла успешно. Разбогатевшие «акционеры» торопились приобретать вещи, без которых они прекрасно обходились раньше, но которые сейчас стали им казаться необходимыми. Покупались импортные гарнитуры, дорогие костюмы, меховые пальто, золотые вещи, роскошные ковры. Участились пьяные загулы, поездки на южные курорты.

Аппетит приходит во время еды. Заведующая складом решила расширить сферу своих операций. Фиктивные накладные - это было все же хлопотное дело из-за многоканальности операций. Нашлась еще одна торговая ‹ операция, которую тоже удалось приспособить для воровства. В системе Торга периодически проводились уценки залежавшихся товаров. В акты уценок так легко можно было вписать несуществующие вещи, скажем, те же пальто…

Ответственность за проведение уценок была возложена на начальника торгового отдела.

Начальник торгового отдела… На него и обратила внимание заведующая складом. Кто знает, как она добилась его расположения, хотя методы, которые в таких случаях применяют женщины, подобные ей, не отличаются новизной со времен библейской Евы… Начальник торгового отдела подписал первый фальшивый акт, за ним второй…

Нельзя сказать, чтобы хлопотливая деятельность «фирмы» за время ее существования не вызывала у случайных наблюдателей справедливых подозрений. Но хапуги были опытными жуликами, не оставляли за собой прямых улик. Разобраться в том, какая операция фальшивая, какая нет, было весьма трудно, фиктивные фактуры затерялись среди подлинных, похищенные суммы надежно схоронил среди своей отчетности главбух. Акты подписал начальник торгового отдела. Ему доверяли в торге. С его ведома назначались ревизии, и, понятно/ ревизоры не находили ничего…

Но, опять же, сколько веревочке ни виться…

Следствие длилось долго. Обвиняемые врали, выкручивались, как могли. Обличительные документы разыскивались с великим трудом. Истекали все сроки следствия. И тут заведующая складом начала рассказывать.

Она поняла, что рано или поздно, но все раскроется. Независимо от того, будет она признаваться или нет, все станет известным, и для нее уже не будет такого смягчающего вину обстоятельства, как «чистосердечное признание». А может, ей просто надоело врать, и запоздалое раскаяние толкнуло ее на единственный в ее положении путь. Она начала рассказывать, она знала все и обо всех, и следствие быстро пришло к концу…

И вот я сижу в холодном неуютном кабинетике следственного изолятора. Моя собеседница против меня на стуле. Она и здесь выглядит хорошо, у нее крупные черты лица, большие, широко открытые серые глаза…

- Мне очень хочется понять,-говорю я,-почему вы свернули на дорогу, которая привела вас сюда, в следственный изолятор? Я знаю, у вас есть взрослая дочь…

Она вспыхнула.

- Моя дочь сюда не попадет!

Она произнесла эти слова с таким отчаянным убеждением, что даже слезы выступили у нее на глазах.

Мне жаль ее, но я стараюсь не выдать своих чувств.

- Ваша мать,- говорю я,- в свое время так же сказала бы про вас. А видите, что получилось?

- Моя дочь никогда не будет работать в торговой сети.

- Вы считаете,- упрямо продолжаю я,- что в торговой сети нельзя удержаться, чтобы не красть?

Она промолчала. Она не вытирала слез, они все катились и катились по ее щекам…

Мне было совершенно очевидно, что в основе всех ее бед - отсутствие уважения к государственному добру. А понятие его неприкосновенности должно стать привычным, рефлекторным. Чтобы даже мысль украсть у государства стала бы такой же противоестественной, как желание забраться с целью воровства в карман к самому себе…

…А моя собеседница уходит по коридору, заложив руки за спину. Мне жалко ее. Мне обидно за нее. Один раз нам дается жизнь, можно по-разному ее прожить. Но до предела глупым и оскорбительным кажется мне закончить свою биографию потерей свободы, продать совесть гражданина своей страны за какие-то «лишние» рубли…

Михаил Михеев