Записки десантника

Утром двадцатого июня восточная окраина Большого острова, на котором вновь очутилась наша бригада, вдруг огласилась лаем собак и выкриками эсэсовцев. Каратели перебрались на остров и, рассыпавшись по нему цепью, продвигались в нашем направлении. Медлить было нельзя. Мы тут же снялись с острова, быстрым маршем прошли с полкилометра по болоту и вышли на небольшой островок — Северный. Гитлеровцы не могли, конечно, не обнаружить наших свежих следов, но преследовать нас не стали, а, по-видимому, передали на берег донесение о направлении нашего отхода. В воздухе вскоре повис «костыль» — так партизаны называли самолеты-разведчики.

С берега загрохотали минометы и пушки. Сначала снаряды и мины рвались впереди нас, потом справа и слева.

— Пристреливается, стервец, — заметил Волошин. — Надо успеть выскочить из-под обстрела, пока снаряды не накрыли нас.

Лопатин стал следить по часам за короткими паузами между артиллерийскими залпами и, выбрав момент, скомандовал:

— Вперед!

Бригада быстрым броском проскочила метров сто по прямой, а затем круто повернула на запад.

Чтобы ввести в заблуждение противника, который мог пойти по нашим следам, мы до вечера петляли по болоту, останавливаясь лишь на короткое время, чтобы дать отдых усталым ногам, до того одеревеневшим к концу дня, что, казалось, еще шаг-два — и упадешь словно подкошенный прямо в болотную жижу.

Ночь мы провели на маленьком островке Павлове, расположенном в тылу карателей, засевших теперь на Большом острове.

На следующее утро наш наблюдатель заметил с дерева, что прямо на нас шагает по болоту около ста эсэсовцев. Времени на отход не оставалось, и мы вынуждены были вступить в бой.

Подпустив карателей на расстояние выстрела, наши партизаны открыли по ним дружный огонь. Особенно ценной оказалась в этом бою поддержка московских автоматчиков из отрядов Озмителя и Галушкина. Их огонь сразу же скосил первые ряды эсэсовцев, остальные в панике повернули обратно.

Нанеся врагу значительный урон, мы отогнали его обратно на Большой остров и, таким образом, получили возможность сманеврировать.

День и следующую ночь мы провели среди болот, рассредоточившись так, чтобы каждого из нас прикрывала от наблюдения вражеских воздушных разведчиков шапка болотной сосенки.

Ночью нас с трудом нашел связной Жуковича, шедший по нашим следам весь день. Он передал приказание бригаде выйти к острову Долгому, где концентрировались все отряды для прорыва блокады с боем. Не успел связной передать это приказание, как со стороны Долгого до нас донеслись пулеметные очереди, винтовочная стрельба, взрывы гранат.

— Пошли на прорыв, — сказал Лопатин. — Опоздали мы.

Партизаны заволновались.

— Не беспокойтесь, товарищи, — обратился к ним Лопатин. — Раз каратели пошли с проческой болота, значит, не сегодня-завтра они снимут блокаду.

И действительно, утром наши разведчики, высланные на берег, уже не обнаружили врага — карательная армия снялась, и наша бригада без единого выстрела вышла из Домжерицких болот.

Измученные, голодные, покрытые грязью, возвращались мы на свой Палик. После девятидневного блуждания по болотистым топям как-то не верилось, что под ногами снова твердая, сухая почва, и первое время мы по привычке поднимали высоко ноги, как это делали на болоте. Особенно трудно пришлось тем, у кого ноги были разъедены болотной экземой. В раны попадал песок, причиняя мучительную боль. Зина Савченко использовала на повязки все, что только можно, вплоть до нижних рубах партизан, и этим в известной мере облегчила участь босоногих.

В двух километрах от хутора Старина — места постоянной стоянки Жуковича и штаба бригады имени Кирова — мы повстречались с разведчиками из третьего отряда, который оставался вне кольца блокады.

От них мы узнали, что после нашего ухода на север эсэсовцы еще в течение суток вели обстрел Паликовского леса и только после того рискнули ступить на кладки. Но здесь их ждали мины, расставленные Набоковым и его помощниками. Раздались взрывы, и многие каратели нашли себе тут могилу.

Наши второй и пятый отряды, во главе с комиссаром бригады Чулицким, все это время находились за двадцать восемь километров от базы, в больших лесных массивах под районным центром Смолевичи, и только недавно вернулись на Палик.

— А группу Качана вы не встречали? — спросил у Носова Рудак.

— Ну как же! Качан со своей группой дважды ходил в Борисов. В последнее время с ними вместе действовал майор Федотов. Он убежал из лагеря военнопленных и примкнул к группе Качана.

Расспросив обо всем наших разведчиков, мы тронулись в дальнейший путь. Впереди колонны кто-то затянул песню. Сложили ее сами партизаны и распевали на мотив «Плещут холодные волны».

Вот слова этой песни:

Так с песней подошли мы к хутору Старина, где встретились с партизанами бригады имени Кирова и нашим партийным руководителем и наставником Павлом Антоновичем. Он с нескрываемой радостью бросился пожимать нам руки.

Лопатин коротко рассказал Жуковичу о наших мытарствах и о том, как, его связной с большим запозданием передал нам приказ присоединиться к другим отрядам для прорыва кольца блокады.

— Словом, не было бы счастья, да несчастье помогло, — заключил Жукович. — Мы хотя и нанесли эсэсовцам большой урон и захватили у них немало трофеев, но и у себя имели потери.

Жукович поздравил партизан с благополучным выходом из блокады и пожелал дальнейших боевых успехов.

Простившись с кировцами, мы поспешили к реке, где нас уже поджидали комиссар Чулицкий и командиры второго и пятого отрядов.

— Да здравствуют воскресшие из мертвых! — улыбаясь, приветствовал нас Чулицкий.

— Почему воскресшие? Мы умирать не собирались, — ответил Лопатин.

— В самом деле? — с нарочитым недоверием спросил Чулицкий. — А гитлеровские газетчики раструбили на всю Белоруссию, что их доблестная карательная армия полностью уничтожила в борисовской зоне десять тысяч партизан, сто семьдесят восемь партизанских дзотов, захватила сто пятьдесят продовольственных складов и до десяти тысяч штук различного вида оружия.

— Ну, скоро им придется писать опровержение, — засмеялся Лопатин.

А Чулицкий, сменив тон, стал рассказывать отрадные новости. Колхозники Боровлян, Буденниц и Сельца, ожидая возвращения партизан на прежнюю базу, выделили для бригады значительное количество муки, соли, картошки. Кроме того, колхозники закрепили за нашей бригадой несколько гектаров посевов ржи, назвав их партизанскими.

— Ну вот вам и ответ народа гитлеровским писакам, — весело закончил Лопатин рассказ Чулицкого.

Возбужденные, радостные, возвратились мы на Палик и сразу же принялись расчищать от хлама свои острова, мастерить из еловых веток временные шалаши, восстанавливать разрушенные карателями постройки.

Донесение разведчиков

В тот же день мы с Рудаком заслушали отчет Бориса Качана о действиях его группы в период блокады.

Борис рассказал о вечеринке, на которой побывала Люся, и о ее знакомстве с Берке. Из того, что в дальнейшем удалось узнать Люсе о деятельности Берке и его штаба, было ясно, что главным занятием НТСНП является подготовка лазутчиков для заброски в тыл нашей армии. Подробные сведения о жителях города Борисова и их родственниках на Большой земле этому штабу необходимы были для того, чтобы его шпионы в случае надобности могли выдавать себя в тылу Советской Армии за белорусов, бежавших через линию фронта от преследования гитлеровских карательных органов.

— Молодец, Люся, смело действовала, — похвалил Рудак храбрую разведчицу.

— Боимся, как бы этот самый Берке не сцапал ее, — вмешался Николай.

— А что? — насторожился я.

— За ее квартирой установлена слежка.

— Почему же вы не привели Люсю сюда? Ведь оставаться ей теперь в Борисове опасно?

— Мы пока на это не решились и посоветовали ей нигде не показываться и жить на другой квартире. Но если вы не возражаете, в следующий раз мы ее приведем, — сказал Борис.

Из дальнейшего выяснилось, что через Чернова Борису удалось установить связь с его старым другом Никифором Алехновичем.

Алехнович передал разведчикам, что комендант города Кёринг вызывал к себе директора местного зеленхоза Парабковича — человека степенного и весьма уважаемого борисовчанами — и предлагал ему пост бургомистра города. Парабкович колеблется.

От Алехновича же наши разведчики узнали и другую важную новость: полковник Нивеллингер ожидает приезда в Борисов своей жены и в связи с этим обратился к Кёрингу с просьбой подыскать для него через магистрат, города квартиру.

— Очень хорошо! — воскликнул Рудак. — Надо склонить Парабковича на пост бургомистра и использовать его для вселения Нивеллингера в одну из наших квартир.

— А такая квартирка как раз имеется у нашего человека, у рабочего стеклозавода Касперовича, — подхватил тотчас же Борис.

В заключение разведчики рассказали о том, как они совершили налет на немецкий гарнизон под Зембином.

— В этом деле нам сильно помог майор Федотов, — докладывал Борис.

— Да, кстати, что это за Федотов? — заинтересовался я. — О нем Носов уже говорил. Где вы его встретили?

— В лесу под Борисовом. Видать по всему, неплохой парень. Во время нашего налета на немецкий гарнизон он первым ворвался в казарму и забросал гитлеровцев гранатами.

— Так-то оно так, да не окажется ли он вторым усачом? — усомнился Володя.

— Да, мы тоже подумали, — ответил Борис. — Но ведь дрался-то он по-настоящему, рискуя жизнью! Мы же это видели. А кроме того, он сказал, что может связать нас с одним крупным работником управления тыла гитлеровцев в Борисове. Важная, слышь, персона и хочет передать партизанам ценные сведения…

— Очень, очень любопытно, что за персона!

Во время этого похода наши боевые друзья попали, как говорил Николай, «в жестокий переплет».

Ночью вышли они из дома связной Орловской и наткнулись на немецкий патруль.

— Хальт!

Партизаны бросились из города, гитлеровцы — за ними. К счастью, ночь была темная, и разведчики благополучно добежали до кургана, прозванного «батареями». Тут они спрятались за деревьями и решили перевести дух. Но только присели, как послышался топот бегущих вслед патрульных. Пыхтя и отдуваясь, они взбирались на холм, освещая карманными фонариками впереди себя. Партизаны хотели остаться незамеченными, но гитлеровцы их обнаружили и открыли огонь из автоматов.

Отстреливаясь, разведчики ползком отступили и выбрались на Кузнечный переулок. Тут они оторвались от патрульных и вскоре были на квартире у Чернова, где и решили заночевать.

Утром в сарай, где спали разведчики, вбежал взволнованный Чернов.

— Беда, хлопцы! Гитлеровцы оцепили соседнюю улицу и ведут повальные обыски. Вот-вот нагрянут и к нам.

По совету Чернова партизаны юркнули в соседний двор, принадлежащий завхозу лимонадного завода Климковичу, который пользовался у немцев полным доверием.

Как и предполагал Чернов, облава не коснулась двора Климковича, и разведчики благополучно просидели там до вечера. Хозяйка и ее дочь Люда отнеслись к ним с трогательной. заботой.

— А хозяин не поругает вас? — спросил их Николай.

— Что вы! — воскликнула хозяйка. — Он у нас тихий и ни в чем нам с Людочкой не перечит. Так что в другой раз смело можете приходить к нам, и уж, верьте мне, вас тут никто не тронет и не выдаст.

— Так что у нас прибавилась еще одна надежная явочная квартира, — закончил Борис.

— А не Федотов ли навел на вас гитлеровский патруль? — спросил Рудак.

— Нет, с Федотовым мы встретились позже. Да вы с ним сами поговорите, — посоветовал Борис.

Через несколько минут в шалаш вошел человек лет тридцати пяти, сухой, с быстро меняющимся выражением глаз. По его разговору можно было сразу заключить, что человек он находчивый, расторопный, на вопросы отвечает быстро, откровенно, ничего не утаивая. Войну начал в Крыму, в должности заместителя начальника отдела кадров начальствующего, состава Приморской армии. По образованию— военный инженер. В плен попал с группой краснофлотцев, прикрывавших эвакуацию защитников героического Севастополя. Первое время скрывал от немцев свое офицерское звание, но те как-то узнали, что он военный инженер, отделили от рядового состава и, перебрасывая из лагеря в лагерь, увозили его все дальше и дальше от Родины, пока он не оказался в Германии, в Хамельбургском лагере.

— Лагерь этот не простой, — рассказывал Федотов, — в нем функционировал так называемый «Исторический кабинет» — орган военной разведки «Абвер», — в котором изучалась тактика и стратегия советского командования.

— Кто же руководил этим кабинетом? — спросил я.

— Люди в штатском, именовавшие себя докторами. Были и военные и сотрудники гестапо.

После продолжительного пребывания в Хамельбургском лагере Федотов был переброшен в Борисов.

— В борисовском лагере, — продолжал он, — находится так называемое «Русское управление организации ТОДТа «Волга». При этом управлении немцы создали специальные курсы под названием «школа русских специалистов». Я тоже попал в эту «школу», но когда узнал, что оттуда специалистов будут отправлять на сооружение укреплений на центральном участке фронта, стал добиваться, чтобы меня использовали на какой-либо другой работе. После долгих мытарств, с помощью одного нашего пленного, Болдырева, мне, наконец, удалось попасть на торфоразработки в качестве техника — строителя бараков. Там я связался с другими военнопленными, сколотил из них группу в пятнадцать человек и намеревался с ней уйти в лес, разыскать партизан и влиться в их ряды. Но нашелся какой-то предатель, и нас арестовали. Я был отправлен в Борисов, просидел полгода в заключении, пока тот же Болдырев не добился моего перевода в общий барак. Отсюда мне и удалось бежать. В лесу повстречался с вашими разведчиками и таким образом оказался здесь.

— А что за человек этот ваш доброжелатель Болдырев? — поинтересовался Рудак.

— Он уже старик и используется немцами как специалист по строительству укреплений. Тяжело переживает свой позор. Ему каким-то образом удалось узнать о моем намерении совершить побег, и однажды, встретив меня, он сказал: «Желаю удачи. Если партизанам потребуется что-либо знать об оборонительных сооружениях гитлеровской армии, передайте, что я готов сообщить все, что знаю». Мы условились относительно места встречи, и если вас это интересует…

Вечером Лопатин, Рудак и я ломали головы над предложением Федотова и пришли к решению: послать его в Борисов вместе с группой Качана. В качестве старшего группы на этот раз мы назначили Петра Ивановича Набокова, строго-настрого наказав ему проявить максимум осторожности и бдительности.

Узнав, что ему доверяют, Федотов поклялся, что не пожалеет жизни ради того, чтобы оправдать доверие командования.

Через два дня группа под руководством Набокова ушла в Борисов.