Записки десантника

По набережной реки Свислочь прогуливалась праздная пара: прилично одетый молодой человек с женщиной в скромном платье. Хоть и было воскресенье, гуляющих на набережной немного, поэтому Лена и Валентина сразу же увидели Николая Похлебаева с незнакомой женщиной. Лена шла навстречу новой опасности. Еще одна встреча. Что принесет она? Ведь самое страшное — новый человек. Каким он окажется? Не подослан ли? Не погубит ли того дела, которым она мучается вот уже два месяца?

Когда идущие навстречу парочки поравнялись, Николай сделал вид, будто встреча произошла неожиданно, приостановился и воскликнул:

— Ба, знакомые! Куда это вы?

— Да никуда, — громко сказала Валентина. — Решили немного прогуляться, подышать свежим воздухом.

— В таком случае присоединяйтесь к нам.

Женщина, бывшая с Похлебаевым, приветливо улыбнулась. Лена смотрела на нее неотрывно— что она за человек? Глаза, спокойные, вдумчивые, выдавали прямой, суровый характер; во всех чертах моложавого лица угадывались упрямство, смелость, решительность. Это была Мария Осипова, та отважная подпольщица, которую мы держали в резерве на случай, если бы Надю Троян постигла неудача.

Но Мария этих наших соображений не знала и, вдохновляемая минским партийным подпольем, уверенно подбиралась к Кубе. Случилось именно так, как и предполагал Лопатин: в одну точку — к Елене Мазаник устремились разные параллельно действующие силы…

Назвав себя по имени и поздоровавшись с сестрами, как с давнишними знакомыми, Мария взяла под руку Лену, и они неторопливо пошли по набережной вслед за Похлебаевым и Валентиной.

Лена как-то сразу почувствовала доверие к этой женщине, и когда та сказала, что хочет говорить о важном деле, Лена, к своему удивлению, не почувствовала ни страха, ни подозрений, какие испытала при первой встрече с Надей. Из осторожности она все же спросила Марию:

— А вы смогли бы устроить мне или моей сестре встречу с командиром партизанского, отряда?

— Отчего же нет? Конечно, смогу, — просто ответила та.

После этого у Лены совсем отлегло от сердца, и она стала разговаривать с Марией свободно и просто, как если бы речь шла не о страшном деле, а о самом обыкновенном, будничном.

Они условились, что встретятся в городском парке в следующее воскресенье, когда у Лены будет свободный от работы день. К этому времени Мария обещала уточнить, когда и каким образом сестра Лены, Валентина, сможет повидаться с командиром партизанского отряда. На этом они и расстались.

Давая Лене обещание, Мария рассчитывала на скорую встречу с Финской, которая вот-вот должна была появиться в Минске. Но прошло три дня, а Галина Финская все не приходила. Мы в штабе бригады были уверены, что дела у Троян продвигаются успешно, и потому не торопили Финскую с выходом.

Нетрудно представить волнение Марии. К концу недели она должна была выполнить обещание, данное Лене, а Финской все нет. Другого же способа связаться с нами у Осиповой не было. Она знала только, что мы базируемся в восьмидесяти километрах от Минска, но как нас найти, никогда у Финской не расспрашивала.

«Как же быть? — думала подпольщица. Не сдержать обещание — значит показать свою несостоятельность и, может быть, потерять единственную возможность. Кто знает, удастся ли потом возобновить с таким трудом установленный контакт с Леной». И тут Мария вспомнила, что в селе Янушковичи, расположенном севернее Минска, базировался партизанский отряд Дяди Димы, с которым одно время она поддерживала связь и бывала в его расположении. В оставшиеся до встречи с Мазаник три дня она могла бы, пожалуй, успеть связаться с этим отрядом и устроить встречу Валентины с командиром.

Под видом спекулянтки Мария совершила дальний и очень небезопасный путь. В Янушковичах она связалась с недавно прилетевшим туда из Москвы новым командиром отряда майором Федоровым. Тот сразу оценил исключительную важность дела и заявил, что готов встретиться с сестрой Лены в любой час. Условившись о месте и времени встречи, Мария довольная возвратилась в Минск.

Все налаживалось как нельзя лучше, И вдруг одно неожиданное обстоятельство чуть было не помешало условленной встрече. В субботу вечером, когда Лена собиралась уходить домой, ее вызвала к себе Анита и приказала явиться на работу в воскресенье.

«Вот тебе и на! — опешила Лена. — Значит, Мария напрасно будет ждать меня в парке и подумает, что я вожу ее за нос! Как же быть?» Мысль работала лихорадочно, но Лена ничего не могла придумать и в большой тревоге ушла домой. Думала весь вечер, плохо спала ночь, ничего не придумала и с тем пришла утром в воскресенье на работу. Работала как на иголках и все на часы посматривала и все спрашивала себя: как же быть? А когда настало время встречи в парке, она в отчаянии обратилась к Аните с просьбой отлучиться на час «повидаться с теткой», якобы приехавшей в Минск из деревни.

— Успеешь повидаться и после работы, — отрезала Анита.

— Но, добрая госпожа, тетя приехала на базар и пополудни уедет обратно. Отпустите, пожалуйста, я потом подольше поработаю.

— Ну, хорошо, — смилостивилась строгая генеральша. — Иди, но чтобы через полчаса вернулась. Я не затем вызывала тебя на воскресенье, чтобы ты бегала по личным делам.

Лена стрелой вылетела за калитку и, убедившись, что никто за ней не следит, решительно направилась в сторону парка.

Мария уже ждала ее. Она назвала час и место, где будет ждать Валентину, чтобы вместе с ней пойти в отряд.

— Для этого Вале потребуется отлучиться из города, по крайней мере, на сутки, если не больше, — предупредила Мария.

— Ну что ж, придется выдумать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы ее отпустили с работы, — ответила Лена и пообещала приложить все старания к тому, чтобы в назначенное время Валентина была на месте.

Взволнованная, возвращалась она в дом Кубе, боясь опоздать хотя бы на минуту и этим вызвать гнев Аниты. Как назло, пошел проливной дождь, и, пока Лена добежала до дома, ее платье промокло до последней нитки.

— Где это ты шаталась? — недружелюбно встретила ее на кухне повариха.

— Домой бегала, — ответила Лена, выжимая блузку.

— Что ты врешь? Я же видела в окно, откуда ты бежала.

Дело могло принять скверный оборот. Повариха доносила Виленштайну обо всех замеченных ею непорядках, и если Лена вот сейчас же не рассеет подозрений этой шпионки, все полетит вверх тормашками.

И Лена нашлась моментально.

— Ладно уж, Домнушка, — заговорила она застенчиво и виновато, — я тебе признаюсь. Я забегала к одному молодому человеку… Ведь я же не знала, что меня сегодня заставят работать, и условилась с ним пойти в кино. Ну вот, а сейчас меня отпустили на полчаса домой, и я его предупредила, что наше свиданье не состоится.

— Ох, догуляешься ты, голубушка! Смотри, наш генерал не любит этого. Вот узнает и прогонит тебя в два счета, — заворчала Домна, но уже без прежней вражды в голосе. Видно, поверила Лениной выдумке.

«Сколько же преград предстоит преодолеть, если даже эта старая карга становится поперек пути!» — тоскливо думала Лена.

А трудности еще только начинались. Сестрам пришлось проявить много изворотливости, чтобы устроить выезд Валентины в отряд на встречу с Федоровым. За несколько дней до встречи Валентина распространила среди работников суда, где она работала поварихой, слух, что в деревне у нее заболел сын. Ходила с заплаканным лицом, то и дело тяжело вздыхала, а когда пришло время, обратилась к шефу суда Кульгаузу с просьбой отпустить ее на сутки в деревню.

— Сын у меня там сильно заболел… Разрешите повидать, — говорила она плачущим голосом, и казалось, вот-вот разревется.

— Ну, ну, только без слез. Скажи моему адъютанту, что я разрешил тебе отлучиться на сутки. Но только не вздумай запаздывать! — прикрикнул Кульгауз для острастки.

Но надо же было так случиться, что тетка, у которой в деревне Масюковщина жили дети Валентины и к которой она якобы отпросилась, в тот же самый день приехала в Минск! Не застав никого из сестер дома, она направилась в здание суда, где Валентина передавала ей иногда кухонные отбросы. Ее остановил у входа полицай.

— К кому?

— К поварихе я, пан, к Валентине. Тетка я ее, из деревни.

— Тетка? Так повариха ж поехала в деревню, должно быть, к тебе. Сын там у ней, говорят, тяжело заболел.

— Валин сын? Да вчера еще… — но тут тетка смекнула: что-то не так! И запричитала по-бабьи: — Вчера еще градусник ему ставила… Очень плох мальчонка! Я вот и приехала, а, вишь ты, разминулись… Поехала, значит? Отпустили? Ну и хорошо, ну и хорошо, — и поскорей от проклятого места.

Но прежде чем вернуться в деревню, тетка решила пойти на квартиру сестер и дождаться возвращения с работы Лены. Надо было выяснить, как и что.

Выслушав тетку, Лена пришла в ужас.

— Ой, тетя, что же ты наделала! Ведь Валюша пошла совсем в другое место! Что, если тот полицай донесет Кульгаузу о твоем приезде? Ты хоть не сказала ему, что сын Вали здоров?

— Заикнулась было, да вовремя спохватилась. Поменьше бы скрытничали перед теткой, вот и не получилось бы так, — добродушно выговорила старая женщина.

— Так смотри же, если к тебе приедут и станут проверять, — скажи, что Валя была у тебя, а мальчик был действительно болен, но уже поправился, — наказывала Лена тетке на прощанье.

Уже смеркалось, а Валентины все не было. Лена то и дело выглядывала в окно. И вдруг она оцепенела: к воротам спешил начальник охраны суда.

— Где Валентина? — грозно спросил он Лену.

«Что ему ответить? — быстро соображала Лена. — Сказать, что Валентина еще не вернулась? А что, если он получил задание поехать за ней в деревню? Сказать, что уже пришла? Но он тогда потребует ее немедленно. Лене казалось, что она погибает. Молчать уже больше нельзя, надо сказать что-то. А что? Все ведет к гибели.

И в этот момент на улице показалась Валентина.

— Да вот она идет! — воскликнула Лена и точно камень с себя свалила.

Офицер повернулся, увидел Валентину и пошел к ней навстречу. Пока он, стоя спиной к Лене, что-то говорил Валентине, Лена знаками дала понять сестре, чтобы та была начеку.

— С тетей не встретилась? — громко спросила Лена. — Ты к ней, а она — к нам. Как там сынишка?

— Ладно, — перебил ее охранник, — потом поговорите. Пошли.

Валентина и гитлеровец направились вверх по улице, по-видимому в суд, а Лена, захлопнув окно, в волнении заметалась по комнате. «Что бы это значило? Почему он увел ее?».

Но Валентина вскоре вернулась.

— Ох, сестричка, что я пережила, пока тебя не было! — бросилась к ней Лена. — Куда это он таскал тебя?

— Успокойся, Ленушка, ты хорошо сделала, что вовремя предупредила меня насчет тетки. Кульгауз допрашивал меня именно об этом. Но я уже все сообразила, пока шла от дома до суда, и знала, что ему ответить.

— Ну и слава богу, и слава богу! А я так переволновалась за этот день! На дворе уж вечер, а тебя все нет. Ну, думаю, не добралась она до партизан. Уж хоть бы живая вернулась…

— Нет, Лена, все обошлось хорошо. Виделась я с командиром отряда Николаем Петровичем, разговаривала с ним. Словом, Маша Осипова — человек наш, и ей можно во всем доверять.

Встал вопрос: а как же теперь с Надей Троян? Надо было что-то придумать. И Лена придумала: при очередной встрече с Надей она сказала ей, что готова, и велела принести мину к двадцать третьему сентября. Она рассчитывала, что к этому времени все уже будет кончено.

Итак, дело, которое начала и форсировала Надя Троян, перешло теперь в руки Марии Осиповой.

Партизанская мина

Наступил момент, когда Лена, преодолев все сомнения и колебания, перешла от слов к делу. План в свое время был разработан еще с Надей. Он был настолько же прост, насколько и труден для исполнения. В дом Кубе нужно было пронести мину замедленного действия, заложить ее в спальне и за несколько часов до взрыва уйти из Минска. Начав практическое осуществление этого плана, Лена становилась на путь, на котором должны погибнуть либо гитлеровский наместник Кубе, либо она. Лена это очень хорошо понимала. Но решение было принято, и она начала действовать.

Мину взялась раздобыть у партизан Мария Осипова. Задача эта оказалась нелегкой. В течение нескольких дней Мария поджидала Финскую, рассчитывая заполучить мину через нее. Но Финская не появилась — мы сознательно задержали ее, чтобы Наде не мешала, — и Мария, переодевшись под спекулянтку, вышла из Минска в отряд Дяди Димы.

Знакомый путь она совершила без каких-либо затруднений. Командир отряда Федоров в тот же день вручил ей мину с заводом на 24 часа, проинструктировал, как ею пользоваться, и, напутствуемая пожеланиями удачи, Мария тронулась в обратный путь.

До Минска она опять же добралась без происшествий. Но тут предстояло самое страшное: нужно было как-то обмануть стражу на заставе при въезде в город.

Мария шла, как торговка, с тяжелой корзиной, в которой были брусника, яйца и творог, а под ними, на дне, — мина. О, если бы можно было миновать заставу! К сожалению, такой возможности не было. Стража — всюду, решительно на всех подходах к городу, и ничего другого не оставалось, как идти напролом и надеяться только на случай и на собственную изобретательность.

Без тени волнения, с безразличным, усталым видом не шла, а тащилась Мария к патрульному пункту. Но когда она подошла совсем близко, то, к своему ужасу, заметила, что на этот раз патрульные с особой тщательностью проверяют прохожих. Возвращаться уже было поздно.

— Что у тебя в корзине? — грубо окликнул Марию полицай, стоявший рядом с немецким солдатом. Вид как того, так и другого ничего хорошего не предвещал.

— Брусника, яйца, творог, — устало и безразлично ответила Мария.

— Высыпай на землю! — приказал полицай.

Если бы он ударил ее, она бы не растерялась так, как от этого приказания. Но через мгновение она уже овладела собой, снова вошла в роль торговки и стала слезно умолять полицая пощадить ее ягоды и творог — ведь они же помнутся и запачкаются! Кто же их купит в таком виде? А у нее, бедной вдовы, дома голодные дети…

Но полицай был неумолим.

— Высыпай на землю, говорят тебе!

Но как же она могла высыпать, если на дне корзинки мина! И Мария решила попытаться воздействовать на немецкого солдата, равнодушно наблюдавшего эту сцену.

— Пан! Господин пан! Пожалейте бедную вдову, я вам сто марок дам и пол-литра водки — у меня с собой, — только не портите творог и бруснику! Пожалуйста!

При упоминании денег и водки у полицая забегали глаза. Мария заметила это и, продолжая причитания, вытащила из-за пазухи бутылку с водкой и стала развязывать угол платка, где обычно крестьянки хранят деньги;

— Ну, ладно, ладно, не вой, — смягчился полицай и, обращаясь к немцу, сказал: — Вообще-то я эту женщину знаю, не раз видел, как она торгует на рынке…

Гитлеровец молча махнул рукой, и полицай выхватил из рук Марии деньги и водку. Часть марок он сунул себе в карман, остальное передал немцу и закричал на Марию во всю глотку:

— Ну, проходи, что ль! — и подтолкнул ее в спину.

Мария не стала мешкать. Миновав заставу, она, чтобы не маячить долго на глазах часовых, юркнула в первый же переулок и глухими улицами добралась к себе на квартиру.

И вот настал час, к которому с таким душевным трепетом готовилась Лена: мина у нее в комнате.

Чтобы отвлечь внимание полицая, проживавшего за стеной и, конечно, шпионившего за сестрами, Валентина завела громкий разговор о продаже туфель. Начался торг о цене, а тем временем женщины осматривали мину. Потом они положили ее на диван, закрыли матрацем и, то садясь, то приподымаясь, пробовали: прощупывается ли?

— Как будто бы не прощупывается, — прошептала Валя.

За стеной послышалась возня. Было ясно, что полицай прислушивается.

— Так какая же ваша окончательная цена? — повысила голос Мария.

— Меньше чем за сто пятьдесят марок не отдадим, — в тон ей ответила Валя. — Посмотрите, какие изящные туфли!

— А не взорвется она раньше чем через сутки? — взволнованным шепотом спрашивала Марию Лена.

Мину, по уговору с Марией, сестры должны были зарядить ровно в два часа ночи. Весь вечер Лена и Валентина сидели, прижавшись друг к другу, и молча поглядывали на часы. Говорить не хотелось. Обе напряженно думали об одном и том же: завтра решается их судьба, если, конечно, мина не взорвется раньше времени у них в комнате. Малейшая неудача — и обе погибнут. Чем больше они думали об этом, тем напряженнее себя чувствовали. В двенадцать они прилегли, но сон не шел. Так и не сомкнули глаз до двух.

— Ну… давай заряжать, — дрожащим голосом сказала Валя. — Пора.

— Да, пора.

Когда они, впервые в жизни, стали вставлять в мину взрыватель, руки у обеих дрожали.

— Куда же мы ее положим до утра? — спросила Валентина, когда мина была заряжена. — Может быть, вынести ее во двор?

Лена не согласилась.

— Нет, Валюша, положим-ка ее себе под подушку. Если уж взорвется раньше времени, так пусть погибнем вместе. А во двор выносить нельзя — вдруг заметит этот, что за стенкой…

Мину положили под подушку и легли. Но, конечно, не спали.

В шесть утра Лена встала, быстро умылась, оделась, позавтракала — день предстоял трудный и страшный, и нужно было хорошенько подкрепиться, это Лена понимала. Покончив с завтраком, стала втискивать мину в поношенную дамскую сумочку. Поверх мины положила надушенный носовой платок и закрыла сумку на замок. После этого занялась портфелем: уложила в него белье, мыло, мочалку, будто собиралась в ванну.

— Ну, Валюша, прощай. — Сестры обнялись и поцеловались. — Пойду. Помни наш уговор: если к тебе днем нагрянут гестаповцы, значит меня схватили. Выворачивайся изо всех сил, говори — знать ничего не знаю. Ну, а если все будет благополучно, не опоздай к месту встречи. Подготовь все заранее для выхода из Минска. Прощай…

— Ты не трусишь, Лена? — напрямик спросила Валентина.

— Нет, — ответила та. — Все страхи уже перегорели. Я спокойна.

— Крепись, Ленушка, крепись, дорогая? Помни, во имя чего ты идешь. И если… случится самое страшное, будь твердой до конца. Ну, ни пуха тебе ни пера!

Валя бодрилась, улыбнулась даже сестре на прощанье. А когда осталась одна — разревелась: ведь, может быть, они распрощались навсегда!

А Лена в это время уже приближалась к дому Кубе. У калитки стоял обычный часовой, а рядом прогуливался дежурный офицер СД, известный своей грубостью и придирчивостью. У Лены захватило дыхание. Вот тут ее и схватят сейчас. Велят расстегнуть сумочку, обнаружат мину и — схватят… Но, как это ни странно, Лена испытала при этой мысли не страх, а лишь обиду, что дело, которому она отдала так много душевных сил, рухнет в самом начале. «Нельзя этого допустить! — мысленно сказала она себе. — Нельзя!». Гордо вскинув голову, смело пошла навстречу опасности. Поравнявшись с офицером, она приветливо поздоровалась с ним и мысленно подивилась своему спокойному и даже нежному голосу. Некрасивый и грубый офицер взглянул на нее и не мог удержаться от улыбки — так мило и наивно было лицо этой приятной молодой женщины.

Лена перехватила взгляд и улыбку офицера, ответила улыбкой и хотела пройти во двор. Офицер преградил ей путь.

— Подожди. Покажи, что несешь.

Момент был страшный, но Лена ничем не выказала своего волнения. Она сделала вид, что смущена вопросом, и ответила запинаясь:

— Здесь… здесь у меня… знаете, неудобно… — и обеими руками прижала портфель к груди (сумочка висела на запястье левой).

Офицер встревожился:

— Что значит, неудобно! Открой!

Продолжая прижимать портфель к груди, Лена залепетала смущенно:

— Тут у меня… у меня… белье… я — в ванну…

На грубом лице офицера мелькнуло что-то вроде любопытства, но уже не было никакой тревоги.

— Открой! — менее решительно повторил он.

Лена обиженно надула губки и, не торопясь, стала возиться с замком портфеля.

— Что так долго возишься! — не выдержал офицер. Ему, видимо, не терпелось взглянуть на интимные принадлежности женского туалета. А может быть, он надеялся увидеть в портфеле что-то другое.

Наконец портфель раскрыт. С пылающим от стыда лицом Лена стала вытаскивать и показывать офицеру дамское белье.

— Вы заставляете меня краснеть, господин лейтенант, — говорила она при этом. — А вы ведь знаете, что сегодня наш день приема ванны… — и стала торопливо складывать белье обратно в портфель. Складывая, она направилась в калитку.

— А что в сумочке? — снова остановил ее офицер.

И тут Лену охватил страх. Заранее продуманная и ловко разыгранная комедия с портфелем должна была отвлечь внимание охранников от дамской сумочки, и вот — провал.

Спасенья, кажется, уже нет… Но это замешательство продолжалось одно мгновенье. Овладев собой, Лена залепетала капризно:

— Ах, боже мой, обычная дамская мелочь, что же еще может быть в женской сумочке! — а сама отодвигается от офицера подальше и норовит боком проскользнуть в калитку.

В это время к воротам подкатила легковая машина, и офицер кинулся к ней.

— Проверь! — бросил он часовому, кивнув в сторону Лены.

Постовой солдат хорошо знал Лену, и если бы не дежурный офицер, он вряд ли бы вообще стал проверять ее. Но приказ есть приказ, и он терпеливо ожидал, пока Лена, чертыхаясь на «плохой замок», раскрывала сумку. Раскрыв, она на расстоянии в два шага показала солдату лежавший сверху кружевной вышитый платочек и сказала кокетливо:

— Хочешь, я вышью такой же твоей фрау? — и, захлопнув сумочку, двинулась в заветную калитку.

Солдат улыбнулся и утвердительно кивнул головой.

Лена не помнила, как она вошла во двор, и пришла в себя лишь тогда, когда увидела у входной двери дома второго постового. Этот солдат тоже хорошо знал Лену и, так как никогда не обнаруживал при ней ничего подозрительного, относился к ней добродушно. Но Лена не хотела больше испытывать судьбу. Она не пошла сразу в дом, а, миновав часового, направилась к дровянику. Тут положила на землю портфель и сумочку и стала отбирать дрова для топки печей. Солдат посмотрел на ее работу и стал прохаживаться перед парадным.

Лена долго возилась с дровами — должно быть, выбирала, которые посуше, — а солдат все не отходил от двери. Тогда Лена вложила сумочку в середину охапки дров, взвалила охапку на плечи и, прихватив одним пальцем портфель, направилась к подъезду.

— На, посмотри, если хочешь, — кивнула она часовому на портфель, а сама кряхтела под тяжестью дров.

Тот взял портфель, помял его в руках, щупая, нет ли чего твердого, и вернул Лене, не раскрывая.

— Тебя же проверяли, чего уж там, иди, — сказал он, открывая перед Леной дверь.

Так завершился первый этап выполнения задуманного плана.

Лена торжествовала, хотя впереди было еще самое трудное: пронести мину в строго охраняемую спальню Кубе и суметь заложить ее так, чтобы она не прощупывалась. О самой последней трудности — вовремя уйти из дома после того, как мина будет заложена, — Лена сейчас не думала: как-нибудь вырвется. Сейчас, когда она шла с дровами по коридору, ее занимал другой вопрос: куда и как спрятать мину?

Из кухни выглянула повариха Домна.

— Вот молодец, что догадалась прихватить дров! Давай их скорее сюда, у меня в печи все прогорело, а сходить некогда.

«Пропала, — обомлела Лена. — Продаст» старая карга! Зачем, спросит, сумку в дрова спрятала?»

Положение казалось безвыходным.