Записки десантника

На «борисовском направлении» нас постиг тяжелый удар — не вернулась с очередного задания наша юная разведчица Люся Чоловская. Эта бесстрашная комсомолка за короткое время развернула кипучую деятельность. Она сумела установить связи с железнодорожниками, с рабочими спичечной фабрики и городской электростанции. С помощью мин, переданных патриотам отважной партизанкой, был взорван цех спичечной фабрики и спущены под откос два воинских эшелона. Дважды Люся связывалась с заведующим паспортным столом Тришко и получала от него бланки паспортов, справок, пропусков с последними отметками гестапо. Пользуясь изготовленными на этих бланках документами, наши разведчики свободно чувствовали себя на улицах Минска, Борисова, Смолевич, и пока не было случая, чтобы кто-нибудь придрался к ним.

Одновременно Люся искала путей к захвату в качестве «языка» Берке-Субботина. После ухода из города Чернова, Нюры Орловской и Марии Гавриловны нашей связной стала подруга Люси, Мария Комар. Ее квартиру, расположенную в одном из окраинных домов города, было решено использовать для захвата Берке. Действуя по заданию Люси, Мария завязала знакомство с руководителями штаба НТСНП и предоставила свою квартиру для организации молодежных вечеринок. В одной из таких вечеринок должен был принять участие Берке.

Когда все было подготовлено, Люся доложила нам:

— Разрешите приступить к выполнению задания по захвату Берке; план продуман во всех деталях, и, надеюсь, операция увенчается успехом.

Мы переговорили с Носовым и Меняшкиным. Оба они к этому времени фактически превратились из бойцов боевого прикрытия в разведчиков и не только сопровождали Люсю в Борисов и оберегали ее в пути, но всякий раз, когда перед разведчицей возникали какие-либо трудности, сами брались за дело и всегда справлялись с ним успешно. Всячески сдерживая порывы Люси, они и сами постепенно заразились ее горячностью и так же смело стали ходить по улицам города в дневное время и, пренебрегая опасностью, вместе с ней пускались в рискованные предприятия.

Мы узнали об этом слишком поздно. Отдавая все свое внимание Минску, мы ослабили контроль за борисовскими разведчиками, и потому, когда оба боевых спутника Люси Носов и Меняшкин, подтвердили, что операция хорошо продумана и они уверены в успехе дела, мы дали свое согласие.

Люся, Носов и Меняшкин направились в Борисов.

Проходит день, другой, третий — от разведчиков никаких вестей. Решили выслать на помощь группу Качана. Но в момент выхода ее из лагеря возвратились Носов и Меняшкин. Они принесли страшную весть.

Связавшись с Марией Комар, разведчики условились с ней о времени, когда должны будут появиться на вечеринке, и терпеливо стали дожидаться на явочной квартире назначенного часа. Но через некоторое время прибежала взволнованная Мария и сообщила:

— Сорвалось! Берке передал через Евгения, что не может быть на вечеринке, занят, дескать, по службе, и обещал прийти только завтра вечером.

— Ну что ж, подождем до завтра, — решительно заявила Люся.

— Но откуда нам знать, в котором часу он зайдет к Марии? Кроме того, одно дело вечеринка, выпивка, другое — когда он зайдет один. Нет, лучше бы нам отложить операцию до другого раза, — посоветовал Носов.

— Пожалуй, это верно, — поддержал его Меняшкин. — Надо заново менять весь план.

— Нечего откладывать, — возразила Люся. — О выпивке Мария позаботится, а мы завтра к вечеру перебазируемся к ней, спрячемся, а в подходящий момент сделаем свое дело.

Никакие уговоры Носова и Меняшкина не помогли. Нетерпеливая Люся настояла на своем.

На другой день утром молодая разведчица вдруг объявила, что намерена сходить в город.

— Это еще зачем? — встревожился Носов.

— Свяжусь пока с железнодорожниками, узнаю, как у них идут дела, — ответила Люся.

— Не советую, — отозвался Меняшкин. — Давай прежде покончим уж с одним делом, а то, ведь знаешь, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

— Ну вот, закаркали, — засмеялась Люся. — Что же, по-вашему, так вот и сидеть с вами целый день? А если Берке и на этот раз не явится? Значит, возвращаться в отряд с пустыми руками? Нет, ребятки, как хотите, а я не склонна краснеть перед командованием. Сами вы из дому никуда не ходите — к вашему брату немцы более придирчивы, — а за меня не беспокойтесь, я скоро вернусь.

Но Люся не вернулась.

Соседи Марии Комар видели Люсю в группе горожан, которых вели с базара гестаповцы. Лицо у Люси было в крови, волосы растрепаны, блузка разорвана. При аресте она, видимо, сопротивлялась и ее били.

— Товарищи! — кричала она встречным борисовчанам. — Передайте в бригаду Дяди Коли, что меня схватил Евгений. Скажите, что Люся Чоловская умрет с честью за свою Родину!

Гестаповцы сбивали ее с ног, но она вставала и кричала еще громче:

— Бейте, гады, бейте! Вам только с девушками и воевать. Но погодите! Придет наша Красная Армия и уничтожит вас всех до единого!

Сраженные страшной вестью, Носов и Меняшкин попробовали спасти Люсю. С помощью Марии они раздобыли среди горожан несколько золотых вещей и через одного полицая решили подкупить следователя гестапо. Тот золото взял, но, как только оно оказалось у него в руках, арестовал полицая, и на следующий день его расстреляли за связь с партизанами, а Люся по-прежнему оставалась в тюрьме.

Мрачные, подавленные вернулись Носов и Меняшкин к нам в лес. Страшное их известие подействовало на нас, как удар грома. И что мы ни предпринимали, как ни старались, вырвать Люсю из цепких лап гестапо так и не смогли.

Впоследствии мы узнали, что после тяжелых истязаний и страшных пыток, которые Люся перенесла с несгибаемой стойкостью и беспримерным мужеством, юная патриотка была выведена во двор тюрьмы и расстреляна. Через раскрытые окна до слуха других узников тюрьмы долетели ее последние гневные слова:

— Стреляйте, гады! Но всех не убьете, нас миллионы! Да здравствует комсомол!

Так оборвалась недолгая жизнь этой скромной девушки, пламенной комсомолки, достойной дочери своего народа.

Слух о трагической гибели Люси дошел до Марии Гавриловны, находившейся в одном из сел вблизи штаба бригады на Палике. Убитая горем мать вскоре пришла к нам под Смолевичи, чтобы лично расспросить Носова и Меняшкина о последних днях ее дорогой Люси.

С печальными лицами встретили Марию Гавриловну партизаны, когда она появилась в нашем лагере. Все притихли, ходили с виновато опущенными головами, словно каждый в какой-то мере был повинен в смерти Люси.

Какие найти слова! Чем утешить материнское горе? Каждый из нас понимал, что нет таких слов. И когда Мария Гавриловна разыскала Гришу Носова, этот, казалось очерствевший в битвах, партизан не выдержал и разрыдался. Мы уже знали, что страдал он не только потому, что утратил боевую подругу. За время совместных походов он искренне полюбил Люсю, полюбил той светлой, невысказанной любовью, которая согревает душу, удесятеряет силы воина. Иван Меняшкин, не то смущенный слабостью товарища, не то сам не в силах удержать слезу, безнадежно махнул рукой и направился в сторону леса.

Рудак велел вернуть Меняшкина, а Мария Гавриловна, придвинувшись к Носову и гладя его, будто маленького, в чем-то невольно провинившегося перед ней сына, говорила:

— Успокойся, Гришенька… Что ж делать? Я знаю, ты не виноват… Она с малых лет была такой: уж если задумает что, ничем ее не удержать.

— Эх, Мария Гавриловна! — простонал Носов. — Я ведь сердцем чувствовал, что с ней должно случиться что-то страшное. Мы с Иваном уговаривали ее, чтобы не выходила из дому. Да вот не удержали. Я, я виноват в этом!

— Нет, Гриша, не ты виноват. Виноваты фашисты. Бейте же их, дорогие мои сыночки! Бейте без всякой пощады!

Гибель Люси болезненно переживали Борис, Николай и Артур. Они поклялись выследить в городе всех тех гитлеровцев, которые лично принимали участие в аресте, допросе, пытках и истязаниях Люси.

— Дорого они заплатят за кровь нашей Люси, — твердили разведчики. — Мы будем уничтожать всех, кто виновен в ее гибели!

Вильденмайер, Нивеллингер, Кёринг, Вольф, Берке, сиятельный бандит фон Ранке — все были занесены в список смертников.

Но просто уничтожить, не получив от них нужных сведений, было неразумно, и потому мы дали указание группе Носова подстеречь в городе Берке и Вильденмайера, схватить их и доставить на базу, а группе Качана предложили форсировать выполнение плана по захвату Кёринга и Нивеллингера.

Враг первым перешел в наступление, что ж, «примем бой», как любила говорить наша Люся.

Неудачный поход

Первыми вернулись с задания Носов и Меняшкин. Пришли обескураженные, злые. Через связную Комар они узнали: Берке и Вильденмайер выехали в Минск. Среди штабных работников НТСНП ходят разговоры, что Берке в Борисов больше не вернется и что на его место будет назначен новый руководитель. Некоторые предполагают, что этот пост займет Вильденмайер.

— Ну так чего же вы носы повесили? Тем ценнее для нас будет захват этого типа. Надо думать, он привезет с собой свежие инструкции, — оживился Рудак.

— Выходит, сиди у моря и жди погоды? А если ни один из них не вернется, тогда что? — хмуро промолвил Носов.

— Ничего, Гриша, не унывай, — подбодрил я разведчика. — В нашем деле, сам знаешь, выдержка, выдержка и еще раз выдержка. Группу Качана не встречали в городе?

— Встречать не встречали, а от Комар узнали, что Николай чуть было не попал в руки гестаповцев. Марии рассказал об этом подпольщик Поздняк. «Вбегает, — говорит, — ко мне вчера взволнованный Николай и просит спрятать его от преследования гестаповского шпика». Поздняк велел Николаю лечь в постель, а сам вышел на крыльцо. Там уже стоял преследователь. «Куда. — спрашивает, — спрятал бандита?» — и, отстранив Поздняка, вбегает в комнату. «А ну, приятель, вставай!» — толкнул он укрывшегося с головой одеялом Николая. И тому ничего не оставалось, кроме как выпустить в шпика пулю из пистолета. Гестаповский агент свалился замертво. Поздняк и Николай завернули труп и выволокли в сарай. Уходя от Поздняка, Николай сказал ему:

— За нами охотится гестапо. Передай Касперовичу, чтобы он усилил наблюдение за Нивеллингером. Мы придем через неделю.

«Плохие дела, черт возьми. Что же там сейчас происходит?» — с тревогой думал я.

А происходило в Борисове, как мы узнали об этом позже, вот что.

Нивеллингер, который, несомненно, догадался об измене Федотова, прилагал бешеные усилия, чтобы поймать его и связанных с ним разведчиков группы Качана. На это дело были брошены десятки опытных шпиков, снабженных фотокарточками наших разведчиков; под усиленное наблюдение были взяты все те места, где они когда-либо появлялись.

Не подозревая еще обо всем этом, разведчики, как обычно, ночью вошли в город и направились на явочную квартиру, хозяином которой был известный в городе старик Гуринович. Жена его — немка по национальности, и это делало их квартиру более надежной. Однажды, когда разведчики ночевали у них в доме, неожиданно кто-то забарабанил в наружную дверь. Вышла хозяйка, и минуту спустя до слуха разведчиков донесся ее голос:

— Что вам угодно, господин лейтенант?

— Я решил занять этот дом под свою квартиру. Приказываю немедленно очистить его и приготовить к моему приезду. Я буду через два часа.

— Во-первых, я, господин лейтенант, немка и не позволю обращаться с собой так, как вы это делаете, а, во-вторых, у меня уже живет один майор, и я сейчас позову его сюда.

Непрошеный постоялец быстро удалился, боясь, видимо, связываться со старшим офицером и этой немкой.

Через минуту в комнату разведчиков вошла сама хозяйка. Увидев у них в руках приготовленные пистолеты, она рассмеялась:

— Что это вы так нахохлились? У меня, ребятки, можете чувствовать себя спокойно. Я знаю, как разговаривать с этими молодчиками.

На этот раз разведчики переночевали у Гуриновичей спокойно, и на следующее утро Борис отправился к связному, чтобы вызвать на явочную квартиру Никифора и Казимира. Смело шагая по улице, он вдруг заметил, что к нему спешат два полицая.

— Эй, ты! Стой! — крикнул ему один из них.

Борис прибавил шагу. Полицаи тоже. Борис побежал, те за ним. Понимая, что долго бежать по улице, да еще днем, опасно, Борис завернул за угол, шмыгнул в первую попавшуюся калитку и вбежал в дом. Как оказалось, в этом доме жил глухонемой парень Костя, который знал Бориса с детства, знал, что он партизанский разведчик, и не раз знаками упрашивал при встрече захватить его с собой.

Костя выглянул в окно и, увидав вбежавших в калитку полицаев, быстро показал Борису на место в углу за единственным стоявшим в комнате, кроме кровати, шкафом, а сам поспешил во двор.

— Где ты спрятал партизана? — донеслось со двора.

Последовала небольшая пауза.

— Вот черт, он, оказывается, глухонемой! А ну отойди!

Дверь с шумом отворилась, и на пороге застучали шаги полицаев. Борис притаился с пистолетом в руке. Полицаи остановились у порога, окинули глазами комнату и, увидя, что в ней никого нет, хотели уже было уходить.

— Погоди, — сказал один из них. — Наверное, в этом шкафу спрятался.

Дверца шкафа со скрипом распахнулась и удачно закрыла собой прижавшегося в уголке Бориса.

— Нет. А ну пойдем с нами! — гаркнул полицай и толкнул Костю к выходу.

Борис подумал, что полицаи хотят арестовать его спасителя, осторожно вышел из-за шкафа и краем глаза выглянул в окно. Костя стоял посреди двора и, размахивая руками, показывал на забор — дескать, перемахнул туда. Полицаи поспешили в соседний двор, а Борис, воспользовавшись моментом, выбежал от Кости и вернулся к Гуриновичу.

Посоветовавшись, разведчики решили послать на связь Николая. Капшай направился прямо к той улице, на которой жил Касперович, надеясь увидеть его во дворе и знаком вызвать к себе. Когда Николай уже приближался к дому Казимира, то заметил, как из-за угла вывернулся подозрительный тип в в штатском. Остановившись, он внимательно посмотрел в лицо Николая и поспешил к нему. После случая с Борисом Капшай не стал мешкать и, прибавив шагу, миновал двор Касперовича, даже не посмотрев в ту сторону. А тип не отставал. Вот тогда, не видя другого выхода, Николай и вошел во двор Поздняка…

После того как гестаповский агент был убит, Николай обыскал его карманы и нашел в них список квартир, в которых иногда бывали разведчики, точные записи их примет и фотокарточку Артура Ржеуцкого.

После этого случая разведчики поняли, что дальнейшее их пребывание в городе на этот раз опасно. Хотели уже было уходить восвояси, но неожиданно их задержало следующее обстоятельство.

К старухе Гуринович пришел ее земляк, военнопленный из немцев Поволжья, служивший шофером легковой машины у барона фон Ранке. Оказалось, он уже не раз заходил к Гуриновичам главным образом за тем, чтобы взять в долг денег, которых обычно не возвращал.

— А нельзя ли его склонить на нашу сторону и доставить барона на его же собственной машине к нам в лес? — спросил Борис Гуриновичей.

— Отчего нельзя, попробовать можно, — ответила старуха. — Угостим его медовухой, поговорим по душам, — может, и согласится.

Против ожидания разведчиков шофер очень легко согласился на их предложение. Было условлено, что на следующий день утром, когда барон отправится на обычную прогулку на своей машине, шофер, сделав вид, что что-то случилось с мотором, остановится против указанного ему разведчиками места; за калиткой его будут поджидать партизаны.

Окрыленные удачей, разведчики почти не спали эту ночь и утром отправились в назначенное место. Время, как казалось им, остановилось— так мучительно было ожидание. Изредка по улице проезжали грузовые машины с немцами; один раз промчалась легковая машина. Вдруг против калитки того двора, за забором которого притаились разведчики, остановилась большая грузовая машина, и почти в ту же минуту подкатила и ожидаемая машина фон Ранке. Она стала между калиткой и грузовой машиной. Разведчики растерялись. Глянув в щель забора, они увидели, что с грузовой машины стали выскакивать гестаповцы, а из легковой вышел шофер. Фон Ранке в ней не было.

— Предательство! Биться до конца, — прошептал Борис.

В это время над домами на бреющем полете пролетел трехмоторный немецкий бомбардировщик, заполнив все вокруг таким ревом, что дрожала земля. Гестаповцы невольно замерли на месте и, подняв к небу головы, с улыбкой провожали самолет.

— В легковую машину! — крикнул Николай своим товарищам.

Разведчики бросились в калитку, подбежали к легковой машине, которая скрывала их от глаз гестаповцев, отвлеченных наблюдением за самолетом, толкнули в раскрытую дверцу глазевшего вверх шофера, мигом ввалились сами, и не успел шофер сообразить, что произошло, как Борис, тыча пистолетом ему в висок, крикнул:

— На полном газу за поворот!

Растерявшийся шофер машинально нажал на стартер, и машина помчалась. Опомнившиеся гестаповцы что-то кричали, бросились к грузовику, но «оппель-капитан» быстро оставил их позади, выскочил из города и помчался по шоссе Борисов — Большое Стахово по направлению к лесу.

Когда машина катила уже по лесной дороге, Борис приказал шоферу остановиться. Тот побледнел.

— Простите, дорогие товарищи, черт попутал. Соблазнился в пьяном виде легким заработком, хотел заработать на вас пятнадцать тысяч марок… Но ведь я же вовремя опомнился и спас вас от гибели! Простите же меня, возьмите с собой, я кровью искуплю свою вину в боях с фашистами, — умолял негодяй.

— Расстрелять бы тебя надо, ну да ладно, посмотрим, что ты за гусь. Веди машину дальше, — приказал Борис.

Перебравшись с машиной через речку Бродянку, разведчики въехали в район расположения бригады «Смерть фашизму!», и тут же их машину взяли в окружение партизаны, приняв было ее пассажиров за гитлеровцев. Каково же было их удивление, когда Артур, высунув голову из кабинки, крикнул что было сил:

— Эй, ты! Правофланговый! Почему отстаешь? Живее действуй, окружай смелее — у разведчиков Дяди Коли горючее на исходе!

Бензин в машине действительно кончился, но у партизан нашелся спирт, и, пополнив им бак, разведчики вскоре были уже у первого поста нашего лагеря.

Так с необычным трофеем вернулись с этого в общем неудачного похода разведчики группы Качана. Основной задачи им, как и Носову с Меняшкиным, выполнить не удалось.

Шофер фон Ранке (он впоследствии зарекомендовал себя боевым партизаном) показал на допросе, что гестапо усиленно охотится за нашими разведчиками, а комендант города Кёринг вывесил по всему Борисову объявления с посулом крупного денежного вознаграждения— по пять тысяч марок с каждой головы — тем из горожан, которые помогут изловить Бориса, Николая и Артура.

Кроме того, шофер сообщил, что, насколько ему известно, Берке получил назначение в Днепропетровск для организации там такого же филиала военной разведки «Абвер», замаскированного под штаб НТСНП, каким он руководил в Борисове.

Вскоре из своего списка мы должны были вычеркнуть еще одну фамилию: фон Ранке был отозван в Берлин, по-видимому на повышение. Вместе с ним отбыл в Берлин и Болдырев.

Исчезнув из поля нашего зрения, ни один из этой тройки не появился больше в Борисове, и дальнейший след их был нами утерян.

Кровь за кровь!

Никифор Алехнович переживал тревожные дни. В назначенный срок наши разведчики не явились, и он целую неделю мучился в догадках — что бы это могло значить? А между тем дела у него шли к развязке.

Но вернемся несколько назад, чтобы проследить развитие событий после того, как Алехнович, пройдя «испытание», начал работать шофером у Кёринга.

Стараясь всячески показать свою «честность», он не только не возбудил никакого подозрения у своего шефа, но даже заслужил похвалу с его стороны. «Вашим братом я вполне доволен», — оказал он как-то Жене. Семенковой вначале показалось, что в словах Кёринга сквозит ирония, но нет — он говорил, вполне серьезно.

— О, да! — поспешила ответить она. — Мой брат честный парень, так что можете ему доверять вполне, господин оберст.

Она, конечно, давно догадывалась, с какой целью Никифор поступил на работу к коменданту, особенно после того, как он в ответ на ее жалобу, что Кёринг надоедает ей своим ухаживанием, предложил ей быть с комендантом более покладистой. «Очевидно, Никифор действует по заданию партизан», — решила она, и когда однажды Кёринг стал упрекать Женю в невнимательности к нему, она повела разговор уже в другом тоне.

— Вы не правы, господин оберст, — сказала она улыбаясь, — и в доказательство я приглашаю вас к себе в гости.

— Когда? — обрадовался Кёринг.

— Ну, хотя бы послезавтра.

— В субботу, значит?

— Да.

— А у вас дома кто-нибудь из посторонних бывает?

— Кроме моей семьи и брата Никифора, — никого.

— В таком случае в субботу вечером я буду у вас обязательно.

Вернувшись с работы, Женя за ужином сказала Алехновичу, что Кёринг согласился побывать у нее в гостях.

— Неужели?! — удивился Никифор.

— Представьте, дорогой братец, что да. Вы довольны? Знаете что, Никифор Васильевич, пора бы вам перестать играть со мной в жмурки и не считать меня чужой. Я не намерена выяснять подробности ваших планов, но очень хотелось бы знать одно: не ухлопаете ли вы моего гостя, как только он здесь появится?

Никифор внимательно посмотрел в глаза Жени и после небольшой паузы ответил:

— Ну что ж, я рад, что не ошибся в вас. Не будем говорить пока о дальнейших планах, но в данное время для нас важно приучить Кёринга к посещению вашей квартиры, и я действительно доволен, что вам удалось в этом отношении уже кое-что сделать.

— Но я надеюсь, вы понимаете, что мне к моей семье будет угрожать в случае неприятностей, которые могут произойти у меня на квартире с Кёрингом?

— Очень хорошо понимаю и могу вас заверить, что пока Кёрингу ничего не угрожает.

— Хорошо, я вам верю и согласна во всем, вам помогать, если, конечно, вы в этом нуждаетесь.

Узнав об этом разговоре, мы дали задание Качану связаться с Семенковой лично, чтобы, до того как Кёринг будет схвачен или убит, использовать ее для получения информации о планах борисовского гарнизона и о тех предателях, на которых опираются гитлеровские органы власти.

Женя с готовностью согласилась, и мы потом были в курсе многих дел комендатуры и всего борисовского гарнизона. Никифор посвятил ее в план захвата Кёринга.

После первого посещения квартиры Семенковой Кёринг еще несколько раз заезжал к ней, становясь с каждым разом все более напористым в своих домогательствах. Жене все труднее было вести игру. Приближался момент, когда самонадеянный оберст не захочет больше ждать. Никифор отлично понимал это и волновался все больше, особенно после того, как группа Качана, преследуемая гестапо, вынуждена была покинуть город и назначенная встреча не состоялась.

Разведчики появились в Борисове только-через неделю. На этот раз им удалось установить контакт с Никифором. Он доложил Качану и Капшаю, что к проведению операции у него все готово, передал настоятельную просьбу Жени ускорить дело, потому что дальше она уже не в силах растягивать флирт с Кёрингом.

Подробно расспросив Никифора о поведении Кёринга в доме Жени, разведчики обсудили план действий. В общих чертах он заключался в следующем. В ближайшее воскресенье Женя организует «именины» своего пятилетнего сына и пригласит Кёринга. Разведчики в ночь на это воскресенье проберутся во двор к Семенковой, спрячутся в сарае и будут ждать приезда Кёринга. Через час после начала «именин» (за это время хозяйка дома должна стараться как можно сильнее подпоить и с помощью Никифора обезоружить гостя) разведчики войдут в дом и заставят Кёринга следовать к машине. Никифор еще в субботу должен заправить «мерседес-бенц» достаточным количеством горючего, с тем чтобы после захвата Кёринга без остановки гнать машину прямо к нам в лагерь.

Мы с Володей Рудаком утвердили этот план, включив в группу Качана дополнительно Федотова (он очень просил об этом) и Носова.

— Не исключена возможность схватки, — предупреждал Рудак Качана, — смотри не лихачествуй, береги себя и своих людей. Не дастся оберст в руки живым — долго не раздумывайте.

И вот наши разведчики в сарае Семенковой. Кёринг запаздывал. Женя с волнением поглядывала на часы — пора бы ему уже быть.

— Неужели не приедет? — волновался в свою очередь Борис в сарае. — Ведь скоро настанет пора комендантского часа и выезжать из города будет труднее.

Наконец раздался сигнал автомашины. Никифор вошел в калитку, открыл ворота, снова сел за руль и въехал во двор. Как было условлено, Никифор поставил «мерседес» прямо перед крыльцом дома, открыл дверцу, и грузный Кёринг, пыхтя, выбрался из машины и стал подниматься на крыльцо. За ним Никифор с большим свертком подарков…

Женя умело разыграла восторженную встречу, сразу же усадила дорогого гостя за стол (спиной к входной двери) и стала усиленно угощать его.

В комнате было жарко. После нескольких рюмок вина Кёринг отстегнул ремень с кобурой и, передав его Никифору, попросил положить на тумбочку. Никифор незаметно переложил пистолет из кобуры себе в карман.

Женя изо всех сил старалась споить Кёринга. И он очень много пил, но почти не хмелел.

Прошел час. Борис подал своим друзьям команду. Артур остался у машины, Федотов притаился в коридоре, остальные бесшумно вошли в комнату. Николай приблизился сзади к Кёрингу и, направив ему в голову автомат, спокойным твердым голосом сказал по-немецки:

— Господин оберст! От имени советского командования приказываю встать и без шума следовать к машине.

Кёринг медленно повернул голову, увидел Николая и других разведчиков с автоматами, вскочил со стула, опрометью рванулся к тумбочке, схватил кобуру, но… она была пуста. Быстро обежав глазами присутствовавших, полковник увидел свой пистолет в руках Никифора и сел. Тут он заметил гневный взгляд своей переводчицы.

— И ты с ними?

— Да, господин оберст, и я с ними! — гордо сказала Женя.

Оказавшись в безвыходном положении, Кёринг сделал вид, что сдается, и покорно направился к выходу. Но в дверях он вдруг оттолкнул Николая и бросился бежать. В сенях его схватил Федотов, и сейчас же подоспели остальные. Общими усилиями оберста свалили, заткнули ему рот платком и потащили во двор. Он продолжал яростно отбиваться, выплюнул платок и заорал. Разведчики пытались зажать ему рот, он кусался, рвался, как пойманная в сеть огромная щука, и продолжал кричать. И хотя Женя предусмотрительно завела патефон, а Никифор включил мотор машины, не было гарантии, что возня и крики не будут услышаны на улице, не говоря уже о соседях.

— Неподалеку казармы, — напомнил Никифор Борису, — часовой может услышать…

— Жаль, — сказал Борис, — а придется прикончить.

Николай выхватил финку и со словами «за Ковалева и Люсю!» заколол палача.

Покончив с Кёрингом, разведчики стали торопиться.

Носов и Артур быстро уложили в чемодан самые необходимые вещи семьи Жени, одели, обули ее мать и малолетнего сынишку и вместе с ними вышли со двора, чтобы переулками и огородами пробраться к лесу и далее— к нам на базу. Николай, Борис, Никифор и Федотов вскочили в машину — они думали, что им придется прорываться с боем. Обрядившись в китель и форменную фуражку коменданта города, Николай сел рядом с Никифором. Эта бутафория и помогла беспрепятственно вывести машину из города. Так и проехали разведчики на шикарном «мерседесе» до партизанской зоны.