Записки десантника

В поисках партизан, имеющих в Минске родственников или надежных знакомых, мы с Рудаком ходили по отрядам и часто подолгу беседовали с Финской.

В наш план входило подобраться к самому Кубе.

— Как вы смотрите на это? — спросил как-то я Галю.

Финская ответила не сразу.

— Трудное дело… Но во всяком случае я попытаюсь. И еще я хотела бы попросить: нельзя ли штаб бригады хоть немножко приблизить к шоссейной магистрали? От Палика очень уж далеко ходить в Минск и обратно. А бывает так, что дело требует быстрой, оперативной связи со штабом.

Я обещал посоветоваться с командиром бригады.

Тут подошел сияющий Рудак.

— В пятом отряде есть подходящая дивчина, — возбужденно заговорил он. — Мне ее комиссар рекомендовал. Около года жила при немцах в Минске, знает немецкий язык, боевая, смелая. Зовут ее Надя Троян. Бывшая студентка медицинского института, комсомолка. Последние месяцы жила в Смолевичах, работала переводчицей у шефа управления торфоразработок.

Рудак рассказал, как эта девушка попала к нам в отряд.

В Смолевичах жила сестра одного нашего партизана, Косаревская. Работала она в местной больнице, и к ней иногда по ночам приходил ее брат за медикаментами для отряда «Буря».

Как-то Косаревский вернулся из Смолевич и доложил командованию, что к его сестре вот уже много дней пристает переводчица шефа управления торфоразработок Надя Троян с просьбой связать ее с партизанами. Косаревская из осторожности сказала ей, что никакой связи с партизанами не имеет и, как связаться с ними, не знает. Но в отряде заинтересовались этой переводчицей и скоро узнали, что до войны она училась в Минском медицинском институте, была активной комсомолкой.

Вскоре произошел такой случай. Косаревская дала знать командованию отряда, что против него выступает большая карательная экспедиция, которую поведет староста деревни Трубичино, знающий место стоянки отряда. Сообщила об этом Косаревской Надя Троян.

Накануне из Минска в Смолевичи приезжали военные и штатские гитлеровцы. Останавливались у шефа управления торфоразработок и, передохнув, выехали с ним и его переводчицей в деревню Трубичино. Оказывается, они искали тут месторождения нефти. Староста деревни пообещал помочь им в поисках, но тут же стал жаловаться на партизан. Ему известно, они неподалеку, он может показать, где именно… Гитлеровцы сейчас же затребовали из Смолевич отряд эсэсовцев, который и прибыл в Трубичино на следующий же день.

Присутствуя при разговорах гитлеровцев как переводчица, Надя Троян притворилась захворавшей, и шеф отправил ее на своей машине в смолевичскую больницу. А девушке только этого и надо было. Она улучила минуту и передала Косаревской, чтобы та немедленно сообщила партизанам о готовящейся против них экспедиции. Косаревская вновь начала отказываться от какой бы то ни было связи с партизанами, но Троян закричала на нее: «Ты можешь не доверять мне сколько тебе угодно, но немедленно предупреди наших товарищей, что им грозит опасность! Имей в виду, если отряд погибнет, я сумею добраться до другого партизанского отряда и расскажу, как ты из глупого подозрения ко мне отказалась спасти партизан!». Косаревская обо всем этом сообщила в отряд, и командование решило на всякий случай переменить место стоянки. А наутро отрядные разведчики донесли, что большая колонна эсэсовцев осторожно пробирается к покинутой партизанской базе.

Таким образом, командир отряда «Буря» убедился, что Надя — честная патриотка. С нею установили связь, и до июня этого года она выполняла серьезные задания: часто ездила в Минск и там через своих подруг собирала различные разведывательные данные и аккуратно передавала их в отряд.

Когда мы колесили по Домжерицким болотам, пятый отряд, оказавшись вне кольца блокады, снова направился в смолевичские леса, и здесь выяснилось, что за Надей охотятся гестаповские молодчики. Об этом узнал комиссар бригады Чулицкий. Он отозвал Надю из Смолевич, и теперь она находится при пятом отряде в качестве медицинской сестры.

— По-моему, — сказал Рудак, — эта девушка больше, чем кто другой, подойдет для работы в Минске.

Через полчаса в штаб вошла Надя Троян, миловидная девушка с коротко подстриженными, задорно вьющимися русыми волосами, с правильными чертами чуть тронутого загаром лица. От всей ее ладной фигуры веяло молодостью, свежестью, здоровьем. Она смело смотрела на собеседника своими чистыми иссиня-серыми глазами и уверенно отвечала на все вопросы. Да, в Минске у нее много знакомых среди студентов; есть и знакомые преподаватели. Правда, она уже много месяцев не встречалась с ними, но думает, что они охотно станут помогать ей во всем, что касается борьбы с ненавистными оккупантами.

— А вы не боитесь попасться гитлеровцам в руки? — спросил ее Рудак. — Ведь в Минске они ввели очень строгий режим и хватают без разбора всякого мало-мальски подозрительного человека.

Надя внимательно посмотрела на Рудака, слегка передернула плечами.

— Я уже привыкла к опасности, знаю, что ходить в Минск рискованно, но если не быть разиней и уметь подделываться под тех «барышень», что флиртуют с немцами, можно провести и минских гестаповцев.

— Вы как ушли из Смолевич, бежали? — спросил я.

Троян смутилась. Левая бровь ее взметнулась выше правой. Она немного помялась, потом ответила:

— Видите ли, за мной по пятам стали ходить какие-то типы. У шефа мои отлучки в Минск вызывали все больше подозрений. Я рассказала об этом командиру отряда. Он решил, что оставаться мне в Смолевичах уже опасно, и посоветовал уйти. Но как это сделать? У меня же в Смолевичах останутся мать, отец, братишка, надо, чтобы после моего ухода в лес их не тронули немцы. Ну, вот мы и придумали: договорились с одним студентом о том, чтобы я для видимости вышла за него замуж и выставила это в качестве причины выезда. Шеф не верил, требовал официального подтверждения брака. Пришлось сходить в паспортный стол и там зарегистрироваться. Так я выехала из Смолевич, но не в Минск, а в лес, в отряд.

На наш вопрос, готова ли она пойти в Минск с особым заданием штаба бригады, Надя, не колеблясь, ответила согласием, но тут же спросила:

— А с каким заданием?

— Надо найти таких людей в Минске, которые смогли бы уничтожить Кубе, — прямо сказал ей Рудак.

Лицо Нади сразу посуровело, между бровей легла складка, нижняя губа совсем поджалась, словно она ее закусила.

— Что, боитесь? — спросил Володя.

— Нет! Но это очень серьезное дело, а я еще так малоопытна и не знаю, справлюсь ли с таким ответственным заданием… Ведь весь квартал, где живет Кубе, очищен от жителей, и пройти по улице мимо его особняка почти невозможно.

— Так не вам же мы предлагаем идти к нему. Вы должны найти таких людей, которые по службе или по дому встречаются с Кубе. Вот они-то и должны это сделать. Ну, так как, согласны попытаться? — спросил я Троян.

Она немного подумала, потом выпрямилась и уже твердо заявила:

— Да! Вот только одно: я не знаю от Палика до Минска дороги.

— Ну, об этом мы позаботимся, — пообещал Рудак.

С этого дня мы начали готовить Троян и Финскую (которая должна была действовать параллельно с Надей) к отправке в Минск. Мы уже располагали образцами паспортов и пропусков, выдаваемых гитлеровскими органами власти советским людям для проезда по Белоруссии, а наш гравер Анатолий Александров так напрактиковался в граверном искусстве, что мог изготовить любые печати и штампы. Володя Рудак не менее искусно подделывал любые немецкие подписи. Оставался нерешенным вопрос о том, как сократить путь разведчиц до нашей базы.

Вот тут и пришлось вспомнить предложение Финской о перемещении штаба бригады поближе к Минску. Предложение оказалось совершенно неприемлемым: нельзя было ради выполнения одного — хоть и важного — задания снимать с насиженного места всю бригаду. Но нельзя было оставить без внимания и просьбу разведчиков. После долгого обсуждения решили создать штабную группу, которую и выдвинуть поближе к Минской магистрали для руководства разведчиками.

Перед нашим выходом на новую базу прилетел очередной самолет из Москвы и сбросил в мешках автоматы, пулеметы, противотанковые ружья, патроны, гранаты, взрывчатку, питание к рациям и — к общей радости курящих — большой запас табаку. Впервые за полтора месяца мы не крутили цигарок из сухих березовых листков.

На полпути к месту, где собирались основать новую базу, мы неожиданно повстречались с Петром Ивановичем Набоковым. Его группа возвращалась из Борисова. Среди разведчиков было новое лицо — совсем молоденькая стройная девушка. «Люся!» — догадался я.

— Вот так встреча! — воскликнул Артур, опережая своих товарищей и приближаясь к нам.

— Вы не в гости ли к Кубе направились? — спросил Петр Иванович.

Я рассказал о нашем решении осесть на лето в лесу под Смолевичами. Разведчики обрадовались.

— Давно пора, — сказал Борис, — а то знаете, как нам далеко было ходить до Палика! Правда, от Смолевичей до Борисова тоже не рукой подать, зато здесь мы можем ходить Юрьевским трактом и по пути — ни болот, ни гарнизонов.

Люся — а это действительно была она — молча стояла в стороне и нервно теребила в руках веточку березки. Знакомясь с нами, она несмело протягивала свою маленькую руку и опускала глаза. Я вспоминал о ее боевых делах в Борисове, и мне как-то не верилось, что эта хрупкая стройная девушка, недавно вышедшая из пионерского возраста, та самая отважная комсомолка Люся, боевыми делами которой мы часто восторгались.

— Вы, очевидно, здорово устали? — спросил я ее.

— Нет, что вы! Просто сегодня очень душно, а так я не устала. Могу еще пройти столько же…

Видя, как она смущается, краснеет, ей на выручку поспешили наши разведчицы Финская и Троян. Оттеснив нас, они завладели молоденькой девушкой и вскоре так разговорились, словно сошлись три старые подружки. Тонкий полудетский голосок Люси перемежался то звонким голосом Нади, то сильным низким голосом Гали.

Жара и общая усталость заставили нас сделать продолжительный привал. Пока отдыхали, Набоков и Качан доложили о выполнении задания в Борисове.

В город они пробрались в полночь, остановились до наступления утра в доме дяди Бориса — Дударенко Антона Ивановича, а утром перебрались на квартиру к Чернову. Николай и Федотов дважды ходили к управлению ТОДТа и через знакомого Федотову военнопленного пытались вызвать Болдырева. Наконец тот появился и, узнав, что его поджидает посланец штаба партизанской бригады, сначала было смутился, но быстро взял себя в руки и ответил:

— Хорошо. Вы идите вперед, а я приду чуть попозже. Буду следовать на некотором отдалении от вас. Только вы не торопитесь, чтобы я не потерял вас из виду.

Войдя в дом Чернова, он снова растерялся. Петр Иванович пригласил гостя к столу, на котором стояла бутылка коньяку и кое-какая закуска. От выпивки Болдырев отказался. Тогда Набоков достал из кармана наш с Рудаком вопросник и разложил его перед Болдыревым. Тот внимательно прочитал его несколько раз подряд, подумал, потом молча достал из нагрудного кармана автоматическую ручку и решительным почерком написал ответы на каждый из вопросов.

— Передайте своему командованию, — промолвил он, пряча ручку, — что вскоре я буду сам в районе возводимых укреплений и, когда вернусь, смогу вам в точности передать их расположение, систему размещения огневых точек и другие подробности.

В ответах он разъяснил нам задачи управления ТОДТа, его структуру, перечислил всех лиц, занимающих командные должности, и дал другие интересовавшие партизан сведения.

Время отдыха истекло, и я подал команду двигаться дальше. В пути Люся все же разговорилась. Из ее рассказа я узнал, что первое время, когда в Борисов пришли немцы, она пряталась и никуда из дому не выходила. Но когда по городу был расклеен приказ об обязательной регистрации на бирже труда, она, чтобы избежать отправки в Германию, поступила на лимонадный завод. Как-то Люся повстречалась на улице со своим товарищем по школе Колей Капшаем и с Артуром, разговорилась с ними и вскоре стала членом подпольной молодежной группы Качана. Все, что ей поручалось, выполняла аккуратно. Постепенно становилась все смелее, активнее.

— Труднее всего мне было после того, как наши мальчики — так она называла разведчиков — ушли из города в отряд. Когда я об этом узнала, то первое время даже растерялась, не знала, что делать. Но вот однажды вечером они пришли к нам в дом и предложили мне стать их подпольной помощницей. Я так обрадовалась, что готова была расцеловать каждого из них. Вот с тех пор я и считаюсь связной вашей бригады.

Я попытался было расспросить ее более подробно о том, как она выполняла наши задания, в частности, как уточняла цели штаба НТСНП, но она отвечала короткими фразами, и было видно, что и не умела и не хотела рассказывать о себе.

— Мое знакомство с Берке продолжалось недолго, — сказала она. — Вскоре после вечеринки он куда-то уехал из города, а потом я стала замечать, что за нашим домом установлена слежка. Мама с двумя детьми стала скитаться по домам знакомых, а меня вот взяли к вам в отряд. Да вы лучше расспросите об этом мальчиков, они все знают, — закончила Люся и тут же попросила меня, чтобы я не держал ее долго в отряде, а поскорее отправил с заданием в Борисов.

К вечеру жара спала, дышать стало легче, и мы ускорили шаг. Но с наступлением сумерек небо покрылось низкими тучами, и вскоре начал накрапывать дождь. Мы добрались до деревни Смольницы, вошли в крайний двор и попросились у хозяина на ночлег. Он отвел нам большой сарай с сеновалом и сказал, что немцы в деревне не бывают и спать мы можем спокойно.

Люся и Надя легли вместе, недалеко от меня. Мне не спалось, и я невольно прислушивался к шепоту девушек.

— Понимаешь, Надюша, — доносились до меня слова Люси, — так меня злило это, так злило, что места себе не находила, даже плакала. Подумаешь — герои! Как будто мы, девушки, не в состоянии воевать с фашистами! А они: «Тоже нам патриотка! Ты же при первом выстреле заревешь, маму будешь звать». Но я все-таки не отставала от Николая до тех пор, пока он не пообещал уговорить Бориса принять меня в их подпольную группу. А когда я стала работать с ними, они даже хвалить меня стали…

А у меня это так получилось, — заговорила Надя приглушенным голосом. — Вместе с другими схватили меня эсэсовцы на улице, посадили в машину и повезли. Натерпелись мы страху: думали, на расстрел везут. Привезли нас в одну воинскую часть, она размещалась в техникуме связи — может, знаешь?

— Нет, я в Минске не была.

— Ну вот, заставили нас чистить картошку и мыть полы. Однажды моя соседка подобрала на улице листовку. В ней был призыв к нам, молодежи, встать на борьбу с фашистами. Я, недолго думая, захватила с собой эту листовку в казарму и, когда на кухне остались только одни девушки, стала читать ее вслух. Вдруг — что ж бы ты думала? — из-за ящиков показывается немецкий солдат. Подходит ко мне и вырывает листовку.

— Ой, я бы, наверно, умерла в ту минуту со страху! — пискнула Люся.

— И не говори, я уж сама думала, что конец. А он подержал листовку в руках, потом вернул ее мне. «Возьми, — говорит, — но больше этим не занимайся, а то нарвешься на агента гестапо и сгоришь в два счета».

— Да. Среди их солдат встречаются и хорошие люди.

Я закурил. Огонь спички осветил сарай. Девушки помолчали, но вскоре зашептались вновь, но уже так тихо, что я ничего не мог расслышать и вскоре уснул.

На следующий день, часам к одиннадцати утра, мы уже подходили к месту назначения — к лагерю второго отряда. Он разместился недалеко от сожженного хутора Мыльница, примерно в полукилометре от проселочной дороги, ведущей в Смолевичи. Отсюда было почти равное расстояние до Минска и до Борисова — километров сорок пять, и разведчики были очень довольны этим. После непродолжительного отдыха первой ушла в Минск Финская со своей неизменной группой прикрытия, которую возглавлял Иван Автушенко. Потом отправилась Надя Троян. Прощаясь с нами, она попросила:

— Хорошо бы, если бы кто-нибудь из партизан находился вблизи Минска, чтобы можно было передавать вам срочные донесения.

— А мы вам приготовили уже группу боевого прикрытия, — ответил я.

Она сперва не поняла, что это означает. Ей объяснили, что группа боевого прикрытия будет сопровождать ее в пути почти до Минска, а потом будет поджидать ее в условленном месте и снова будет охранять в пути при возвращении на базу.

— А можно мне познакомиться с моими телохранителями? — улыбаясь, спросила Надя.

— Можно, — ответил Рудак, — только старшего группы мы еще не подобрали.

На эту должность сейчас же напросился мой ординарец Коля Антошечкин, и Надя, познакомившись с ним, осталась довольна.

Немного спустя после ухода Нади с ее «телохранителями» покинули новую базу разведчики группы Качана. Они снова отправились в Борисов с заданиями для Алехновича и Касперовича. А на следующий день туда же пошла в сопровождении Носова и Меняшкина Люся. Ей дали задание — добыть бланки паспортов.

Так началась деятельность оперативно-разведывательной группы нашей бригады на новом месте.

Подвиг Люси

Еще в прошлый приход в Борисов наши молодые разведчики узнали от Чернова все, что было нужно, о Касперовиче. С первых же дней войны он был на фронте, попал в окружение и, избежав плена, вернулся домой, в Борисов. А семья его уже эвакуирована, фронт отодвинулся очень далеко, и Касперович. теперь живет в своем доме один. Снова работает на стеклозаводе по своей прежней специальности и мечтает уйти в лес к партизанам.

Зная все это, Борис, Николай и Артур смело явились к нему. Касперович несказанно обрадовался — ведь он хорошо знал каждого!

— Вы вот воюете, а я в кустах отсиживаюсь. Сам себе стал противен, — жаловался он разведчикам.

Те переглянулись.

— Чего перемаргиваетесь? Я-то ведь знаю, что вы партизаны. Мне верный человек говорил о вас.

— Ну, а коль знаешь, так слушай наш совет, — также без обиняков перешел к делу Борис. — Оставайся пока в городе. Ты нам здесь нужен. За этим и пришли к тебе.

Борис объяснил Касперовичу, что разведчики намерены использовать его дом для оперативных целей. Тот с радостью согласился, и группа Качана поспешила на квартиру Чернова: там разведчиков должен был ждать кандидат в бургомистры Парабкович.

Вот он сидит против Николая и, слегка волнуясь, с опаской поглядывает на окна, хотя они хорошо замаскированы.

— Знаете, кто мы? — в упор спросил его Николай.

Парабкович утвердительно кивнул головой, потом поднял глаза и тихо сказал:

— Догадываюсь.

— Нам известно, что вас вызывал к себе комендант города и предлагал стать бургомистром. Что вы решили?

— Я отказался.

— Окончательно?

— Да нет… Отказаться наотрез опасно — беды наживешь. Оттягиваю время. Но комендант настаивает.

— Значит, при желании вы завтра же сможете стать бургомистром?

— Да-а… Но…

— Так вот, — строго сказал Николай, — штаб партизанской бригады Дяди Коли предлагает вам согласиться с предложением Кёринга. А как только вы станете бургомистром, мы дадим вам особое задание.

Парабкович несколько секунд сидел молча и тяжело смотрел в пол. Перспектива — стать в глазах горожан предателем — была слишком страшна для честного человека. Да и опасна. Наконец он поднял глаза и сказал неожиданно твердым голосом:

— Я выполню ваше задание.

— Вот и хорошо, — с облегчением вздохнул Борис. — Вот вам первое наше задание. Слушайте внимательно. Нам стало известно, что начальник военной разведки полковник Нивеллингер ищет себе через магистрат города семейную квартиру. Становитесь бургомистром и как можно быстрее устраивайте Нивеллингера на квартиру к Касперовичу…

Так Парабкович стал бургомистром города Борисова. А через три дня Качан уже докладывал нам, как Касперович чуть было не сорвал все дело.

— Все рухнуло! — в отчаянии воскликнул Касперович при встрече с разведчиками. — Проклятый Парабкович! Не успел стать бургомистром, как сразу же начал выслуживаться перед фашистами — выгнал меня в сарай, а в моем доме собирается поселить какого-то фрица. Черт с ними, я уже все обдумал: как только он въедет, подожгу вместе с ним свой дом, а сам подамся к вам в лес.

Борис охладил его пыл и сказал, что офицером, которого вселяют в его дом, интересуется штаб бригады Дяди Коли, а на него, Касперовича, возлагается обязанность следить за своим квартирантом, брать на заметку всех, с кем он будет приходить или приезжать домой, и все, даже мельчайшие сведения о нем, передавать разведчикам.

Не ожидавший такого оборота Касперович сначала растерялся, потом по-мальчишески рассмеялся и попросил рассказать все сначала и, выслушав, сказал торжественно:

— Спасибо за доверие, товарищи! Сделаю все, как надо.

Теперь оставалось ждать развития событий.

Я спросил Бориса, не видали ли они в городе Люсю. Дело в том, что минули уже все сроки ее возвращения и — ни слуху ни духу. Мы очень волновались за ее судьбу.

— Нет, Люсю мы не встречали, — ответил Качан.

Прошло еще два дня, и Люся вернулась. Пришла она как-то тихо, не так, как возвращаются другие разведчики, с шумом. Молча подошла к нам с Рудаком, вытащила из сумки толстый сверток и подала мне. Я развернул и ахнул: у меня в руках оказалось семьдесят чистых бланков немецких паспортов для советских граждан. Этому богатству цены не было!

— Как же вам это удалось? — с удивлением и восхищением спросил я.

И Люся рассказала.

Пока она шла в Борисов, все время думала, как же достать паспорта, за которыми ее послали? И в ее голове созрел дерзкий план.

Она смело пошла в центр города, зашла в паспортное бюро и направилась прямо в кабинет заведующего Тришко. Приняв ее за очередную посетительницу, тот грубо спросил, что ей надо.

— Я пришла к вам от штаба партизанской бригады Дяди Коли за чистыми бланками паспортов, — бесстрастным ровным голосом заявила Люся. Тришко от неожиданности раскрыл рот, а Люся тихо добавила: — Они нам очень нужны.

Тришко побледнел, вскочил с кресла, глаза его округлились, налились кровью. Он закричал:

— Что ты сказала, паршивая девчонка?!

— Я партизанская разведчица, — все так же бесстрастно повторила Люся, — и пришла за паспортами.

Тришко затрясся в ярости. Цепко ухватившись большими ручищами за край стола, он глотал открытым ртом воздух, и казалось, вот-вот проглотит дерзкую девчонку.

— Да как ты смела прийти сюда? — выдохнул, наконец, Тришко. — Да ты знаешь, что я тебя сейчас же арестую и отправлю в гестапо! Да я…

Но Люся не дала ему договорить. Лицо ее сделалось строгим и гневным.

— Тише ты, предатель! Только посмей сообщить в гестапо, тебя сегодня же не станет в живых! Слыхал? И никакая охрана тебя не спасет от партизанской пули. Запомнил? Сядь, — властно сказала девушка.

Тришко поперхнулся ругательством, но сел и, откинувшись на спинку кресла, стал тереть себе виски. Кто знает, о чем думал в эти минуты изменник, — Люсю это не интересовало, — только он ничего не мог выговорить и сделался белее снега. Тогда Люся решила доконать его.

— Если, — сказала она, — меня арестует гестапо, то я скажу, что вы давно уже снабжаете меня бланками паспортов. — Чуть помолчала и добавила: — И докажу это документально.

Ошарашенный новым оборотом дела, Тришко снова вскочил, хотел, видно, что-то сказать, да так и не выговорил и застыл с открытым ртом. В округлившихся глазах светился ужас. Потом мало-помалу он овладел собой и даже улыбнулся.

— Ну и ну, здорово же вы напугали меня, барышня! Но те, кто послал вас сюда, чтобы проверить меня, зря беспокоятся. Я честно служу германским властям. Так что вы так и передайте своему шефу, барышня, — уже совсем любезно заключил Тришко.

«Он принял меня за гестаповку», — догадалась Люся и на миг растерялась. Такой ход событий ею не был предусмотрен, и далее она действовала уже без всякого плана, по наитию.

— Вы ошиблись, дядько Тришко, если приняли меня за агента гестапо. Я — Люся Чоловская. Вы меня не узнали, а я вас хорошо помню. Вы же до войны бывали у нас в гостях, дружили с моим отцом…

Тришко снова переменился в лице. Перегнувшись через стол, он пристально посмотрел в лицо девушки и протянул не то с радостью, не то с досадой:

— А ведь верно… Действительно… Да… Но послушай, как же ты так смело пришла сюда? Ведь тебя разыскивает гестапо. Стоит только мне сообщить, как тебя схватят и вздернут на виселицу.

Но Люся уже оправилась от минутного замешательства.

— А я не верю, чтобы советский человек уж так продался врагу, что в нем ничего не осталось советского, — слукавила она.

Тришко сокрушенно покачал головой.

— Прямо ума не приложу, как мне быть с твоей просьбой?

Тогда Люся опять перешла в наступление.

— Это не просьба, а приказ штаба бригады, — твердо сказала она.

— Но пойми же, что бланки паспортов у меня на учете!

— Немцы вам верят. Скажите, что выдали паспорта борисовчанам, сделайте там у себя отметки какие-нибудь — и все.

— Сколько тебе надо?

— Двести.

— Да ты в своем уме? Утащить сразу такое количество паспортов! Это же верная тюрьма, пытки и виселица… Нет, что хотите со мной делайте, а столько я не дам.

После этих слов Люся поняла, что победа одержана. Разговор принял уже деловой характер. После некоторых препирательств условились, что Тришко выдаст «пока» семьдесят бланков, но не здесь, в кабинете, а вечером, на улице.

Остаток дня Люся провела в напряжении. Придет или не придет? А вечером смело пошла к месту встречи. Меняшкин с Носовым притаились поблизости, готовые в случае опасности вступить в бой. Но Тришко пришел один и, как обещал, принес семьдесят бланков паспортов. Передавая их Люсе, он сказал:

— Если потребуется еще, приходи, но только не сразу, а несколько недель спустя, и не в кабинет, а лучше вызови меня через кого-нибудь из ваших людей.

Люся предупредила, что вызывать она будет его через Марию Комар, и скрылась в темноте.

Мы похвалили Люсю за ее смелость и находчивость, но действовать в таком роде в будущем запретили. Она обещала быть более осторожной, однако, судя по тому, как она это сказала, было видно, что вряд ли она сдержит свое обещание. Слишком сильна была в этой девушке ненависть к врагу и любовь к Отчизне, чтобы она остановилась, если нужно, перед самопожертвованием.

Вернулась из Минска с отрадной вестью Финская: подготовка к убийству Кубе начата! В это дело включилась Маша Осипова.

А вечером того же дня вернулась Надя Троян. Еще с дороги она крикнула:

— Удача, товарищи!

Через минуту, сидя в шалаше, Надя торжествующе объявила:

— Связалась с личной горничной самого генерального комиссара в Белоруссии фон Кубе!