Записки космического контрразведчика

«У летчиков погоны не видны»

11 ноября 1965 года неожиданно, как гром среди ясного неба, пришла повестка о призыве. А далее — как в песне: «Были сборы недолги...» И вскоре уже эшелон парней из Донбасса отправился в долгий путь к сибирскому городу Канску Красноярского края. По дороге мы узнали, что будем целый год учиться в ШМАСе — школе младших авиационных специалистов на стрелков-радистов и затем летать на самолетах Ту-16, М-3 и Ту-95Е.

Старые, когда-то «колчаковские» казармы приняли нас на двухъярусные койки. Целыми днями из радиоточек лилась морзянка, и мы, вначале ничего не понимая, постепенно учились различать все точки-тире и записывать радиограммы. Чтобы не скучать и не расслабляться в свободное время, я поставил себе задачу — за год научиться ходить на руках так, чтобы обойти круг по стадиону. С этой целью я бросил курить и упрямо шел к поставленной цели. В конце концов, результат был достигнут еще до того, как большинство из нас стало радистами 3-го класса и парашютистами...

После окончания школы и десятидневного отпуска, уже в декабре 1966 года, я прибыл в авиационный полк, стоявший в белорусском городе Бобруйске.

Конечно, то, что меня ждало, было сказкой, по сравнению с годом в ШМАСе. Это и летное обмундирование, и планшет с картами, и летная реактивная норма в столовой. Ну, в общем, душа пела:

Нынче я стрелок-радист, хоть в душе пилот

и лечу в своей кабине задом наперед.

Дело в том, что стрелок-радист и командир огневых установок (КОУ) летели в задней кабине Ту-16 вдвоем и спиной к движению. Мы общались с командиром и членами экипажа только по СПУ (самолетному переговорному устройству). В те годы на этих летных должностях были в основном сержанты срочной службы, хотя стали появляться и сверхсрочники. Чтобы как-то выделить нас из общей солдатской массы, офицеры в шутку называли нас «хвостовой интеллигенцией». А во время посадки на запасных аэродромах нам иногда позволялось ходить в офицерских фуражках, чтобы не выделялись, ведь летная форма у всех была одинаковая.

Как-то летом 1967 года я прочел стихи маршала авиации Голованова:

У летчиков погоны не видны,

На летном поле мало козыряют.

У летчиков все звания равны,

У летчиков и маршалы летают!

Действительно, пилоты не любят «щелкать каблуками» и «козырять».

Годы службы в авиации оставили неизгладимое впечатление и до сих пор остаются в памяти, как одни из лучших. Естественно, о них можно рассказать много баек и авиационных прибауток, но это уже другая история...

Если на первом году службы я, как и каждый солдат, все время хотел есть и спать, то теперь, питаясь в летной столовой, я периодически отправлял сестренке Танюше посылки с шоколадками, выдаваемыми ежедневно, но не съедаемыми мной.

Три года пролетели быстро. «Дембель» должен был быть осенью 1968-го, но в августе наши войска вошли в Чехословакию, и «дембель» затянулся. Всех, кто летал в составах экипажей, перевели на положение сверхсрочников и попросили « не беспокоиться », потому как быстро заменить стрелков-радистов стало проблематично, а противостоять НАТО надо было. Таким образом служба продолжилась до мая 1969 года.

И полеты по маршрутам над морями и нейтральными водами, и полеты «в районе» со стрельбой по наземным и воздушным целям — так называемым «конусам», все было крайне интересно. Кстати, солдаты-наземники, готовящие мишени на полигонах, просили нас не попадать по мишеням, чтобы потом их не восстанавливать. Обещали за такую «работу» пятерки по конечному результату. Но как удержаться, если ты видишь сам, как твои по тем временам мощные, но уже старенькие пушки, производившие 22 выстрела в секунду, вдребезги разносят деревянные самолеты и технику на земле, а «конусы» — на канате в воздухе. Это надо видеть!

А какие испытываешь стрессы в нейтральных водах, когда к твоему самолету приближаются боевые самолеты-истребители потенциального противника! Все эти истории очень эффектно показаны в фильме «Случай в квадрате 36-80». За все это время я, старший сержант и затем старшина, имел более 500 часов налета. Как раньше писали в летных книжках, «на учебные и боевые задания с простыми и ядерными бомбами и крылатыми ракетами» летали с дозаправкой в воздухе и без нее. Хотя, как шутили опять же сами «стрелки», у нас был не налет, а «навоз», потому что нас возили в корме, а сами мы не летали...

И все-таки служба подходила к естественному завершению. Я уже строил планы на предстоящую гражданскую жизнь, думал о том, что вернусь на шахту, продолжу учебу в институте и... Однако этим планам не суждено было сбыться. Как-то раз меня пригласили в Особый отдел и повели прямой мужской разговор. Мол, мы отбираем кандидатов для учебы в ВКШ (Высшая краснознаменная школа) КГБ СССР, и тебя как активного комсомольца и первоклассного специалиста-радиста командование настоятельно рекомендует.

Тогда я в первую очередь подумал: «Ну да, я радист, а до армии, на шахте, приобрел специальность взрывника да еще и разряд по вольной борьбе... Сейчас меня подготовят, и я, как герой кинофильма о разведчиках, буду заброшен в какую-либо страну со специальным заданием...»

Мысли громоздились одна на другую, варианты тоже, но... меня быстро вернули на землю и взялись экзаменовать по русскому языку, литературе, истории и английскому. Читал я в ту пору много, любил документалистику, исторические романы, неплохо и довольно грамотно писал, а вот познания в английском после трех лет службы были на нуле. Тем не менее, пройдя множество тестов, экзаменов и подготовительных курсов, в мае 1969 года я уехал в подмосковную Балашиху на бывший «объект» так называемой 101-й разведшколы.

Там, после двух месяцев жизни в палатках и постоянной подготовки, сдал все экзамены и был зачислен на 1-й факультет ВКШ КГБ СССР, готовивший кадры для военной контрразведки. В тот период нас тщательно проверяли, и с нами произошел один анекдотичный, но поучительный случай. Утренний кросс под моросящим дождем. Впереди, как самые беговые, — пограничники, затем представители других родов войск и замыкающие — моряки. Один из бегущих впереди, старшина Владимир Сергеев, ставший впоследствии генералом, с неудовольствием заметил вслух: «Блин, дождь, как в Мюнхене!» Едва мы привели себя в порядок после кросса, как его пригласил начальник курса и в лоб задал вопрос: «Товарищ Сергеев, когда и при каких обстоятельствах вы были в Мюнхене? В автобиографии вы не указали данный факт». Володя долго объяснял, что прочел о таком дожде в книге и т. д. и т. п.

Но только после того, как он показал этот эпизод в книге, его оставили в покое. Интересный вопрос поставил каждый из нас перед собой после того случая, но не все на него ответили сразу. Все пришло потом и постепенно...