Записки космического контрразведчика

Беглец Беленко

Старший оперативный начальник, отправивший меня на три года в Ахтубинск, внимательно следил за моим становлением. В 1976 году он стал первым авиационным генералом в военной контрразведке и слыл волевым и решительным руководителем. Как потом оказалось, у него на меня были свои виды — так что все, что мне говорилось в кабинете на Лубянке, было сказано не зря, не для утешения офицера, сменившего вдруг Чкаловский на Ахтубинск.

Но я об этом не знал и просто добросовестно работал, стараясь всегда делать так, чтобы меня не за что было попрекнуть и тем более ругать. Кстати, я с раннего детства не терпел, когда на меня кто-либо повышал голос. Может быть, поэтому я стремился быть в числе лучших — но не выпячиваться, а именно быть! Как я узнал значительно позже, достигнутые мною результаты вполне устраивали моего прямого шефа и радовали «большого шефа». Но если первый изо всех сил старался «выращивать» меня в Ахтубинске, то «центральный» начальник решил и, как отрезал, повелел забрать меня в Звездный городок.

В результате, в соответствии с приказом КГБ СССР, с 1 сентября 1976 года я уже должен был приступить к исполнению обязанностей в отделе военной контрразведки по Чкаловскому гарнизону, в оперативном обслуживании которого находился и Центр подготовки космонавтов им. Ю. А. Гагарина.

Если честно, я боялся радоваться, хотя чувствовал, что меня буквально распирало от открывающихся возможностей. Но я никогда не был карьеристом, так что и в тот момент не строил никаких далеко идущих планов. Я понимал, что мне уже 30 лет — не лучший возраст для человека в погонах, если на этих погонах у него по три небольшие звездочки, обозначавшие, что он «уже старший лейтенант». Мне никогда ничего легко не давалось, и я просто ожидал изменений, греясь на августовском солнышке гагрского побережья, где проводил отпуск и мог вдоволь поиграть со своим трехлетним сыном Денисом.

В то время по радио и телевидению постоянно рапортовали об успехах в строительстве развитого социализма, так что информация о летчике Беленко, сбежавшем в конце августа в Японию на новейшем истребителе МиГ-25, еще не дошла до обывателя... Однако на пляже санатория «Украина», где отдыхали номенклатурные работники из Киева, уже вовсю об этом шептались, и я, как радист 1-го класса, краем уха уловил приглушенный разговор.

«Боже мой! — подумал я. — Ведь человек с такой фамилией в прошлом, 1975-м году приезжал поступать в Центр подготовки летчиков-испытателей, но не набрал нужных баллов и должен был прибыть для обучения в этом, 1976-м!»

Едва я дозвонился в Ахтубинск, шеф потребовал, чтобы я побыстрее приезжал, так как придется много писать и отвечать на разные вопросы. Уже на месте я узнал более точно все обстоятельства и радовался тому, что Беленко не поступил к нам в Центр подготовки летчиков-испытателей. В это же время было горестно узнать, что ему удалось обмануть нашего коллегу, который, кстати, учился вместе со мной на одном курсе, но в параллельной группе...

Только немного улеглись эти страсти, как в Особый отдел буквально прибежал начальник Центра летчик-испытатель Владимир Алексеевич Добровольский и передал письмо, отправленное в его адрес лично Беленко. Разумеется, это письмо было написано еще до побега — автор письма выражал желание учиться на испытателя.

Добровольский перекрестился, что ему теперь не приходится отвечать за такого «перспективного летчика». Это письмо, однако, вновь породило множество вопросов. Вывод был прост: если он собирался учиться, значит, решение улететь не было продуманным заранее, а было принято спонтанно, под влиянием каких-то обстоятельств. Тогда выходит, что он никакой не «агент спецслужб», а просто человек с неустойчивой психикой... На эти и другие вопросы мы строчили ответы в Москву, и мои сослуживцы радовались тому, что я еще не уехал и отвечаю на все вопросы со знанием дела.

Все пилоты и особенно испытатели в тот период были не в лучшем расположении духа. Нельзя сказать, что они были подавлены случившимся, но понимали — этот урод бросил тень на всех авиаторов. Не раз мы собирались вместе и, однажды, наливая по 100 граммов, кто-то из летчиков вдруг вспомнил прежнее мое высказывание о необходимости контрразведчиков.

— Да, Николай, ты прав, — признались мои товарищи. — Есть еще среди нашего брата раздолбай!

Однако это не было простым «раздолбайством», и тогда никто из летчиков еще не мог представить тех огромных потерь и затрат, которые понесло государство для замены одной лишь системы опознавания «свой — чужой».

Об этом предателе впоследствии было много статей и передач, в которых никто не подвергал сомнению тот факт, что это был именно «предатель». Даже те, кто пытался объяснить его действия обидой, нанесенной ему со стороны командования, его тонкой душой и тем, что он оказался «непонятым профессионалом», — все осознавали, что Беленко — подлец, нанесший серьезный ущерб своей Родине.

По счастью, этот факт никак не отразился на моей судьбе — хотя известно, что даже случайные «прикосновения» к подобным происшествиям нередко приводят к очень печальным и совершенно несправедливым последствиям...