Записки от скуки

CXXX

Однажды какой-то наставник в монашеской дисциплине — имени его я не помню — саммайсо из храма секты Цветка Закона, в котором погребен экс-император Такакура,[179] взял зеркало и принялся внимательнейшим образом рассматривать свое лицо. В конце концов, безмерно расстроенный тем, что вид его безобразен и жалок, законоучитель возненавидел само зеркало, долго после этого боялся зеркал и никогда уже не брал их в руки. Кроме того, он перестал общаться с людьми и заперся в келье, откуда стал выходить только для исполнения храмовых служб. Услышав эту историю, я подумал, что это очень редкий случай.

Даже мудрейшие люди, умея судить о других, ничего не знают о себе. Но не познав себя, нельзя познать других. Следовательно, того, кто познал себя, можно считать человеком, способным познать суть вещей.

Не сознавая безобразности собственного обличья, не сознавая собственной глупости, не сознавая своего невежества в искусствах, не сознавая ничтожности своего общественного положения, не сознавая того, что годы твои преклонны, не сознавая того, что сам ты полон недугов, не сознавая близости своей смерти, не сознавая, как несовершенен Путь, которому ты следуешь, не сознавая собственных своих недостатков, — тем более не постигнешь чужих поношений.

Однако облик свой можно увидеть в зеркале; годы можно узнать, сосчитать. Но когда о своей внешности знают все, а поделать с нею ничего не могут, это все равно как если бы о ней и не знали. О том, чтобы улучшить свою внешность или уменьшить возраст, не может быть и речи. Но как же можно не отступиться от дела, едва только узнаешь о своей непригодности к нему? Как можно не смирить плоть, если узнал ты о своей старости? Как можно не призадуматься, коли узнал ты о том, что глупо ведешь себя?

Вообще-то стыдно навязываться людям, когда тебя никто не любит. Безобразные обличьем и подлые сердцем выходят на люди и занимаются службой; недоумки водятся с талантами; бездарные в искусствах — завсегдатаи у тончайших мастеров; дожившие до белоснежной головы равняются на цветущую молодежь. Хуже того, люди желают недостижимого, убиваются по тому, что невыполнимо; ждут того, что заведомо не явится; боясь кого-то, льстят ему — и это не тот позор, который навлекается посторонними, этим позорят себя сами люди, отдавшиеся во власть алчной своей души.

А не сдерживают они свою алчность лишь потому, что не знают, что великий момент, завершающий жизнь, — уже вот он, приблизился!