Записки от скуки

LVI

В павильоне Истинной Колесницы[105] был редкой мудрости служитель по имени Дзёсин-содзу. Он очень любил сладкий картофель имогасира и помногу ел его. Даже во время проповеди сидит, бывало, на своем месте, читает святые книги, а сам уплетает из пристроенного на коленях большущего горшка, который доверху засыпан картофелем. Когда этот служитель заболел, то неделю или две пролежал у себя в постели — якобы лечился; и тогда он ел особенно много отличного картофеля, который отбирал по своему вкусу, и таким способом излечился от всех болезней.

Других он никогда не угощал — ел всегда один. Служитель был очень беден, однако его наставник по своей смерти завещал ему двести связок монет[106] и хижину. Хижину служитель продал за сто связок и, предназначив все свои деньги для покупки имогасира, поместил их на хранение к одному столичному жителю. Затем Дзёсин стал брать у него по десять связок монет, так, чтобы можно было есть картофеля вдоволь. И хотя ни на что другое денег он не тратил, монеты эти скоро все вышли.

Говорят, что он был поистине удивительным подвижником, если, живя в бедности, получил триста связок монет и распорядился ими таким вот образом.

Увидал как-то этот служитель одного монаха и прозвал его Сироурури.

— Да что это такое? — спросили его, и он ответил:

— А я и сам не знаю, что это такое, но только если бы оно существовало, то, наверное, смахивало бы на физиономию этого бонзы.

Дзёсин во всем превосходил других — в красоте, в силе, в аппетите, в искусстве письма, в учености, в красноречии; но хотя он и был Светильником Закона[107] в секте, а посему почитался во всем храме, в то же время он был человеком странным, не считавшим мирское суетным, все делал как ему заблагорассудится и никогда не поступал так, как того желало большинство.

Однажды, когда Дзёсин, будучи по делам службы вне храма, был приглашен к обеду, он не стал дожидаться, пока угощения расставят перед всеми присутствующими, — как только перед ним поставили прибор, он тут же все съел, а едва лишь ему вздумалось вернуться домой, он тотчас поднялся и ушел один.

Ни обед, ни ужин он не принимал в положенное для всех время, а ел тогда, когда захочет, неважно, было ли то среди ночи или на рассвете; если же он хотел спать, будь то хоть в полдень, он закрывался у себя и, с каким бы важным делом к нему ни пришли, ничего не хотел слушать. А когда ему не спалось, он не спал и в самый поздний час, невозмутимый, бродил он кругом как ни в чем не бывало. Словом, вел себя Дзёсин не так, как это принято обычно, однако никто не относился к нему неприязненно и все ему позволялось.

Может быть, оттого, что добродетели его достигли совершенства?