Записки русского бедуина

ЕВРОПЕЙСКОЕ ЧУДО

Я вам рассказывал, как познакомился с Дэвидом Констаном на трамвайной остановке в Бостоне. Так вот, книга, которая была тогда со мной, называлась «Европейское чудо». Она написана Эриком Джоунзом. Джоунз — историк-экономист. Он пытался ответить на вопрос о том, что позволило Европе намного опередить Азию в хозяйственном развитии. Меня интересует другое: никогда в истории люди не жили так хорошо, как современные европейцы.

Люди привыкают к такой жизни и начинают думать — а как же еще? И правильно, что они так думают. Но у человека, приехавшего из менее благополучной страны и привыкшего погружаться в историю, все это вызывает совершенное недоумение — как такое возможно? как им это удалось?

Можно было бы взять в библиотеке книгу Джоунза и найти там пару подсказок, но мне уже пора не брать, а срочно возвращать все книги. Мне завтра уезжать домой, и я не стану задерживаться до послезавтра, ибо путь длинный, и я не хочу упустить возможность повидаться с друзьями в Трире, Бонне и Ганновере. Так что выпалю — почти наобум — то, что представляется главным.

Великий секрет Запада — искусство жить сообща.

Мне это ясно хотя бы как автомобилисту. И еще я вспоминаю девизы, украшающие дома шестнадцатого века в Целле, в Нижней Саксонии: жизненное правило домохозяина — быть любезным соседу. Конечно, все это упрощенно и поверхностно, но кто станет отрицать, что в европейской истории, в том числе и новейшей, мы сплошь и рядом наблюдаем сочетание того, что называют индивидуализмом, со способностью проводить в жизнь общеполезные решения как на уровне небольшой общины, так и на уровне государства?

Вот еще одно, случайное, если угодно, впечатление. Посетители Версальского дворца почти с неизбежностью попадают в спальню Людовика XIV. Движимый смутной догадкой, я подошел к окну и слегка отодвинул штору — так и есть! Кровать Людовика поставлена строго на центральной оси всего архитектурного ансамбля. Монарху в этой системе предписано место — ключевое, почетное, но определенное место. И каждое его утро будет начинаться с приема министров и работы с бумагами.

Нужно ли вдаваться в обсуждение корней и истоков? Они залегают глубоко. Уже в знаменитом зачине «Одиссеи» говорится об ответственности вождя; поэт считает необходимым разъяснить, как могло случиться, что его герой вернулся домой без тех, кто был с ним на одном корабле:

Трою осаждает союз вождей, и принцип коллегиальности усвоен греческой аристократией уже в тот момент, когда мы впервые ее видим. Принцип вассалитета, свойственный аристократии европейских Средних веков, совсем другой, но результат сходный — ненасильственная сплоченность. Рядом с этой аристократией и возглавляющими ее монархами мы застаем разнообразные успешные корпорации: монашеские ордена, университеты, коммуны, цеховые объединения. Со временем на смену сословной солидарности приходит солидарность внесословная, гораздо более широкая.

Всерьез то, о чем я говорю, началось со второй половины семнадцатого века. Европейские правительства проникаются чувством социальной ответственности. В Амстердаме, Лондоне и Париже появляется полиция, заботящаяся о безопасности горожан; с конца века принимаются за освещение улиц, а вскоре забота о благоустройстве городов станет обычным явлением. Правительства впервые обращаются к экономической политике, сообразив, что они заинтересованы в хозяйственном процветании нации, а нации — одни раньше, другие позже — примут меры к тому, чтобы поддерживать в правительствах сообразительность.

Во второй половине семнадцатого века происходит существенный сдвиг в мировоззрении европейцев. Прожить жизнь так, чтобы принести пользу человечеству, — это становится отчетливо сформулированным и все шире распространяющимся принципом. В 1662 году основывается Королевское общество для усовершенствования естествознания, среди первых членов которого Роберт Бойль, Кристофер Рен, Исаак Ньютон. Высший смысл своей деятельности Общество видит в bringing more benefit to Mankind.

Неевропейские культуры постепенно становятся предметом живого интереса со стороны европейцев. В 1687 году был опубликован латинский перевод речений и бесед Конфуция, в 1704-м — французский перевод «1001 ночи».

Европейцы забыли думать о дьяволе и перестали охотиться на ведьм. Религия становится возвышенной и благочестивой. Появляется философия, исходящая из доверия человеческой природе. Не ренессансная риторика о венце творения, а спокойная и аргументированная, как у Шефстбери, убежденность в том, что готовность думать и заботиться о других является нашим прирожденным свойством. О работорговцах же, напротив, начинают говорить с негодованием, и вскоре появляются люди, способные рисковать жизнью ради освобождения порабощенных и восстановления достоинства обездоленных. Европейские народы до сих пор чувствительны к абстрактным нравственным категориям, и я мог бы долго рассуждать о значении этой привычки.

Новые и весьма характерные формы человеческих связей складываются в ту же эпоху. Первые научные журналы — Journal des savants и Philosophical Transactions — появились в 1665 году. Литературно-общественные журналы распространились в начале следующего столетия. Первая газета была основана еще при Ришелье. В 1652 году в Лондоне открылась первая кофейня, а к концу века их там были сотни. Сюда приходили выпить кофе, выкурить трубку табаку, прочитать газету, но вместе с тем и ради общения со знакомыми и единомышленниками. Каждый был завсегдатаем какой-нибудь одной кофейни, и многие кофейни приобретали характер политических, религиозных или профессиональных клубов — чем не образцовое сочетание privacy и sociability!

Словом, гуманный и толковый уклад европейской жизни начал складываться не вчера, а потому едва ли скоро исчезнет, даже если на наших глазах происходят различные перемены и не все новшества так же прекрасны, как новые трамваи или мосты.

Всё, мне пора отправляться в дорогу. Я вернусь в Петербург тем же путем, что и шесть лет назад, — через Путтгарден и Зеландию, только остановлюсь на ночь не в Копенгагене, а в Эльсиноре — разыщу отель «Тень отца Гамлета».