Записки военного врача

Чудеса без чудес

После капитуляции неприятеля мне пришлось принять в свое распоряжение госпитали для солдат и офицеров вермахта близ Мемеля. Они были в ужасном состоянии, как отмечалось выше, — сплошная антисанитария и бесчеловечность. Должен добавить, что, прежде чем можно было приступить к лечению несчастных, брошенных своими врачами и командирами, понадобилось потратить немало сил для расчистки этих авгиевых конюшен. И всем нам, как выяснилось позже, подумалось тогда об одном: не очень-то уж глубоки корни хваленой бюргерской аккуратности и распорядительности, вот до чего довели бездумная исполнительность и раболепное повиновение, веками вбивавшиеся в души немецких солдат, что-то совсем не видны рыцарские доблести, издавна приписывавшиеся прусскому офицерству и его последователям, если дипломированные доктора в крученых серебристых погонах, со всяческими бляхами и бляшками на мундирах, так нагло, при свете дня, надругались над своими соотечественниками, которые стали жертвами войны, затеянной их же фашистским государством, и над собственным профессиональным долгом, человеческим достоинством!..

Многое довелось повидать и пережить советским медикам за годы войны, но только не подобный распад личности, не такое коллективное самоуничтожение. Горячим летом 1941 года на Юго-Западном фронте, где я тогда служил, при отступлении наших войск сама земля, казалось, горела под ногами. А санитары и санинструкторы, рядовые советские парни и девушки, вытаскивали раненых с поля боя, тут же перевязывали и переправляли на медпункты или прямехонько в медсанбаты. И врачи и медсестры по всем правилам антисептики колдовали, что было сил, над пострадавшими, не давали им задерживаться «в гостях у смерти», как тогда говаривали, возвращали побыстрее к жизни.

Как ни усложняли неожиданные обстоятельства работу советских медиков, они в абсолютном большинстве продолжали действовать нормально в любых условиях.

Однажды, в июле 1941 года, когда нашему пункту медицинской помощи пришлось изрядно покочевать со сражающейся частью, мы вдруг обнаружили на очередном биваке, что кончаются медикаменты, бинты. Но только приладились кипятить старые бинты, побывавшие на раненых, да стали прикидывать, куда отправить людей за медикаментами, как из леса выкатился краснокрестный бежевый автобусик — и прямо к нам.

Бегу навстречу. Ведет машину лейтенант средних лет, с медицинскими знаками различия на петлицах.

— Сыворотки есть? — спрашиваю.

— Все имеется, — ответил он.

Лишь после того, как мы вдосталь пополнили свой фармацевтический арсенал, я сообразил, что впервые вижу этого лейтенанта. Оказалось, он из другой дивизии, о которой я не слышал, как и он — о нашей. Их сегодня вывели в тыл, на переформирование. Он узнал об этом в пути, возвращаясь с уцелевшей базы медикаментов. И подумал: зачем же отвозить такое добро в тыл?.. По голосу боя отыскал нас, чтобы затем догонять своих.

Поблагодарить его не успел, лишь крикнул вслед:

— Бывай, друг!..

— Бывай! — ответил он, разворачивая автобусик.

Ему, очевидно, и не требовалась моя благодарность. Судя по всему, для него, как и для всех нас тогда, жизненно необходимо было как можно активнее и плодотворнее участвовать во всенародной борьбе с захватчиками, беря на себя максимум в делах и в ответственности. Такое стремление я живо ощущал почти у всех, с кем привелось работать на войне. Вот это-то и составляло, по логике вещей, нерушимый фундамент нашей организованности, ее, так сказать, первичный элемент.

Но сколько он ни был прочен, ему, конечно, не было дано подменять стержень организованности — руководство. Оно осуществлялось непосредственно Главным военно-санитарным управлением при участии медицинских управлений фронтов и армий. Эта сфера деятельности военно-медицинской службы тоже обладала рядом отличительных черт, несвойственных такого рода службам всех других армий того периода.

Начать хотя бы с того, что руководство нашей службой на войне носило творческий характер, всемерно стимулировало неустанное совершенствование методов и средств лечения раненых и больных воинов, а также форм его организации. Кто-то из медицинских светил, побывавших в нашем госпитале в Смоленске примерно в середине войны, между делом сказал: «Наша военная медицинская служба мало-помалу превращается в крупнейший научно-исследовательский комплекс…» Сказал он это так, что не понять было — то ли в похвалу, то ли в осуждение. А мне подумалось: ну и что ж, со временем наука всюду переплетется с практикой. Но было не до диспутов.

Между тем организация работы наших военных медиков действительно давала определенные основания для такого заключения. Наиболее эффективная система медицинского обеспечения боевых действий войск в современных условиях, лечебно-эвакуационная, разработанная в СССР в преддверии Великой Отечественной войны, была затем, в ходе ее, завершена, усовершенствована, а главное, успешно внедрена и продолжала развиваться. Видные деятели медицины США, Англии и Канады, приезжавшие в СССР в июле 1943 года, не скрывали интереса к нововведениям советских медиков в уходе за ранеными, к нашей системе оказания им не просто специализированной, но и квалифицированной помощи. Нигде более не практиковались эвакуация раненых по назначению и лечение их по специальности, задуманные и освоенные у нас в боевой обстановке.

А как настойчиво и, я бы сказал, вдохновенно стимулировала система управления нашей военно-медицинской службой творческий рост ее основных кадров, в особенности неустанное оттачивание хирургического мастерства! Инспектора ГВСУ, которыми стали в войну многие крупнейшие ученые-медики, получившие высокие воинские звания, до генерал-лейтенантов медицинской службы включительно, периодически появлялись во фронтовых и армейских госпиталях как заботливые наставники. Они сердечно делились с военно-полевыми медиками своими безмерными знаниями и бесценным опытом, гражданской мудростью. Взыскательный контроль за качеством лечения, за каждой хирургической операцией неразрывно сочетался в военных госпиталях с разбором и обсуждением наиболее показательных примеров медицинской работы. И все главные хирурги, начиная с «самого главного» академика Н. Н. Бурденко и его заместителей, не уставали помогать младшим коллегам и словом, и примером, и поучительными образцами хирургического лечения.

Профессор А. В. Тафт, возглавлявший одно из хирургических отделений эвакогоспиталя № 3829 в Калинине, а до войны кафедру в Харьковском мединституте, сказал мне как-то, что в институте ему приходилось меньше заниматься педагогикой, чем в эвакогоспитале. И добавил с оттенком удивления:

— И это, знаете ли, не идет мне во вред! Н-да…

Такая педагогика высокого класса обращалась на пользу всем, и главное — раненым воинам.

Да не только старейшины военных медиков, по существу, вся советская медицина деятельно поддерживала и разжигала творческий дух в своих авангардных военно-полевых отрядах. Не без заботы ГВСУ, конечно, «советские врачи на всем протяжении Великой Отечественной войны, — отмечается в «Опыте советской медицины», — наряду с уже известными и постоянно применяемыми методами и средствами хирургического лечения, широко пользовались разработанными советскими учеными новыми методами диагностики и терапии, в частности новыми методами хирургической помощи при различных боевых травмах и новыми модификациями ранее производившихся оперативных вмешательств. Все эффективные, дававшие благоприятные результаты, новые методы диагностики и терапии немедленно становились достоянием всех лечебных учреждений армии»[25].

Первейшей предпосылкой эффективных действий военно-медицинской службы являлся заблаговременный маневр полевыми медицинскими учреждениями. А он требовал от медицинских начальников быть ежечасно в курсе боевой обстановки, получать сведения о динамике боя, операции. Поэтому приказом наркома обороны от 10 сентября 1942 года командиры всех степеней обязывались систематически и своевременно ориентировать медицинских начальников об изменении боевой обстановки.

Среди того, что способствовало совершению советскими военными медиками чудес без чудес, необходимо назвать демократический характер управления их боевым трудом. В должной мере используя действенность воинских порядков и приказов, наши медицинские начальники всех рангов в то же время делали ставку прежде всего на добрую волю, высокую сознательность подчиненных. Взаимное доверие и уважение было нормой служебных взаимоотношений, что не исключало, понятно, систематического контроля исполнения, являвшегося правилом, и гласного разбора допущенных ошибок, упущений как урока для всех.

В создании такой благоприятной рабочей атмосферы в многочисленных госпиталях и других разнообразных организациях военно-медицинской службы велика была роль ее руководства, тон тут задавало Главное военно-санитарное управление. Мы регулярно получали новейшую медицинскую литературу, инструкции о применении новых средств и методов лечения. А также, хотя и не в точно обозначенные сроки, ибо все зависело от хода дел, поступали к нам на места служебные письма начальника ГВСУ генерал-полковника медицинской службы Е. И. Смирнова, в которых со всей откровенностью, дозволенной военным временем, прямо, точно и неизменно с уважением к читателю трактовались самые насущные и острые вопросы деятельности военных медиков.

Письма Смирнова, обращавшиеся преимущественно к старшему командному составу службы, вплоть до начальников госпиталей, нередко носили полемический характер, в них излагались разные точки зрения по тем или иным назревшим проблемам организации лечебно-эвакуационного процесса. Иногда в этих письмах анализировались конкретные ошибки и недостатки в работе военных медиков, обнаруженные лично автором во время очередной командировки в действующие войска.

Перечитав недавно некоторые из тогдашних служебных писем Е. И. Смирнова, обращенных к более или менее широкому кругу военных медиков и вошедших в его книгу «Война и военная медицина», я убедился, что они и поныне не утратили своей значимости, по крайней мере как человеческий документ, ярко отображающий повседневную работу наших медиков в Великой Отечественной и своеобразный облик многих из тех, кто вершил немаловажные ратные дела.

Уже много лет спустя после войны, ознакомившись с книгой Е. И. Смирнова, которая представляет собой сочетание мемуаров и научных обобщений, я открыл для себя, что глава военно-медицинской службы Красной Армии в годы войны являлся личностью не только яркой, но и весьма символичной для своего высокого поста.

Родившись в рабочей семье в глуши Владимирской губернии, Е. И. Смирнов с ранних детских лет познал труд. Когда ему исполнилось семь лет, он стал работать подносчиком посуды на стекольном заводе. До поступления на рабфак в начале двадцатых годов ему довелось учиться всего около трех месяцев в начальной школе при стекольном заводе. Зато на рабфаке и после него, будучи слушателем Военно-медицинской академии, он наверстал упущенное, учился жадно и целеустремленно, много читал, часто бывал в театрах и музеях, которыми так богат Ленинград, ставший для него вторым отчим домом. В 1929 году он вступил в ряды ВКП(б). Активная общественная работа, в том числе депутатская в Ленсовете, не мешала успешным занятиям в академии.

Е. И. Смирнов был учеником профессора С. П. Федорова, знаменитого хирурга и основоположника брюшной хирургии и урологии в нашей стране. Он вместе с тем не упускал случая слушать и записывать лекции профессора В. А. Оппеля, о котором так отзывался впоследствии: «Меня поражали его эрудиция и талант изумительного педагога и блестящего лектора, щедро одаренного ораторским искусством»[26]. Но это не помешало Смирнову, по мере знакомства с трудами В. А. Оппеля и трудами Н. И. Пирогова, прийти к выводу, что именно Пирогов, а не Оппель, правильно трактовал проблемы военно-медицинского дела. Он укрепился в этом заключении на собственном врачебном опыте, начавшемся со службы младшим полковым врачом и дополненном учебой в Военной академии имени М. В. Фрунзе. А в конце тридцатых годов, став начальником ГВСУ, положил мудрые заветы Пирогова в основу развития всей военно-медицинской службы Красной Армии. Ефим Иванович уже тогда продумывал принципы организации медицинской помощи раненым на Халхин-Голе, вскрыл недостатки военно-полевой хирургии того времени, особенно в советско-финляндской войне. Он подготовил целый ряд инструкций по организации хирургической помощи пострадавшим накануне Великой Отечественной войны.

Жизненный путь Е. И. Смирнова во многом типичен для первого поколения советской интеллигенции. Все, кто работал с Ефимом Ивановичем, сразу чувствовали, что этот знающий дело, энергичный, внимательный к людям руководитель является глубоко убежденным и стойким коммунистом. И это придавало еще больший вес его словам, разумным и нетрафаретным рекомендациям. Все это привлекало к нему симпатии коллег и подчиненных.

Среди его ближайших соратников по руководству военно-медицинской службой было немало виднейших деятелей медицинской науки и практики. Кое-кто из них начинал свой врачебный путь еще в госпиталях для раненых в русско-японской войне, а уж первую мировую войну прошли многие. И все они, конечно, знали, если не по горькому собственному опыту, то по многочисленным публикациям, что до Великой Октябрьской социалистической революции тоже были люди, всемерно стремившиеся улучшить медицинское обеспечение армии и горячо преданные служению раненым и больным, однако их деятельность «протекала в условиях порочной организации медико-санитарной службы, а их усилия, направленные на улучшение лечебно-профилактической помощи в армии, не могли сколько-нибудь заметно изменить положение вещей, так как не встречали сочувствия правительства и командования армии»[27].

Вспоминая прошлое, старейшины нашей военно-медицинской службы испытывали тем большее удовлетворение от работы, доверенной им Советской властью в опаснейший для судеб человечества момент. Н. Н. Бурденко был назначен главным хирургом Красной Армии. Среди его заместителей были С. С. Гирголав и В. Н. Шамов, которые еще молодыми врачами участвовали в первой мировой войне; В. В. Гориневская, С. С. Юдин и ряд других известных хирургов-исследователей стали инспекторами ГВСУ. Главными хирургами фронтов и армий были назначены крупные хирурги, возглавлявшие клиники, руководившие кафедрами в институтах и медицинских академиях, высоко компетентные в военно-полевой медицине, собранные и целеустремленные. Опытные специалисты, врачи с большой буквы, в том числе немало профессоров и доцентов, руководили многими звеньями управления медицинской службой на фронтах, возглавляли хирургическую и терапевтическую деятельность в армиях, в ряде крупнейших госпиталей.

В когорте таких профессоров, с которыми меня и впоследствии сводила жизнь, был и бригврач А. Н. Бакулев. Военно-полевую медицинскую подготовку Александр Николаевич получил еще во время первой мировой войны, работая врачом-практикантом в пехотном полку Западного фронта.

В 1918 году А. Н. Бакулев закончил медицинский факультет Саратовского университета и получил диплом врача. Уже тогда было видно, что молодой медик незаурядный врач. Он приобщился к науке, начал восходить по ее каменистым тропам, вскоре стал ассистентом, а затем доцентом у знаменитого профессора-хирурга Сергея Ивановича Спасокукоцкого.

А. Н. Бакулев был опытным специалистом, добрым, общительным человеком, но очень требовательным хирургом. В течение двух лет до Великой Отечественной войны он заведовал кафедрой госпитальной хирургии 2-го Московского медицинского института и блестяще организовал работу по оказанию хирургической помощи. Особое внимание Бакулев уделял также воспитанию молодых врачей.

При оказании хирургической помощи недужным Александр Николаевич делал все, чтобы уменьшить человеческие страдания, предотвратить смерть и инвалидность и возвратить людей к трудовой деятельности. Такие требования он предъявлял не только к себе, но и к своим помощникам.

Все его сотрудники знали, что профессор Бакулев не ругает врачей, не отчитывает за промахи, — одного его взгляда было достаточно, чтобы не повторить допущенные ошибки.

Началась Великая Отечественная война, и А. Н. Бакулев ушел в действующую армию. Его назначали главным хирургом Резервного фронта. Войска этого фронта участвовали в сдерживании фашистских армий, рвавшихся к Москве, на Западном направлении. В этой обстановке с еще большей силой проявился организаторский талант Бакулева, который в тяжелейших условиях направлял деятельность военных хирургов в оказании медицинской помощи раненым, а в наиболее сложных случаях оперировал сам.

В тяжелой Ельнинской операции 1941 года А. Н. Бакулев сумел организовать лечебно-эвакуационную работу, позволившую с наименьшими потерями вывезти раненых из-под удара врага и спасти им жизнь. За эту боевую операцию Президиум Верховного Совета СССР наградил бригврача А. Н. Бакулева орденом Красной Звезды. После реорганизации Резервного фронта он назначается главным хирургом эвакогоспиталей города Москвы, а затем и главным хирургом лечебно-санитарного управления Кремля. В московских госпиталях под его руководством проводилась большая и напряженная работа.

О высоком статуте деятелей нашей военно-медицинской науки и практики в период войны свидетельствует и тот факт, что они располагали своим почетным и авторитетным форумом. То был ученый совет при начальнике ГВСУ, на который периодически собирались в Москве специалисты-медики со всех фронтов. На пленумах совета выступали с докладами и речами по важнейшим проблемам текущей работы военно-медицинской службы и ее предстоящим делам. Здесь освещались и анализировались самые значительные явления в теории и практике различных сфер медицины, в особенности хирургии, применительно к нуждам медицинского обеспечения боевых действий.

Всем кардинальным мерам организационного и лечебного характера, осуществлявшимся в военно-медицинской службе с целью непрерывного совершенствования ее деятельности, предшествовало обсуждение проекта этих мер на ученом совете. Протоколы его пленумов рассылались по фронтовым и армейским медслужбам, доходили и до нас в госпиталях. Помню, как это помогло нам, например, при освоении некоторых принципов восстановительной хирургии, которой был целиком посвящен один из пленумов совета.

Успехи нашей медицины, в том числе военной, стали возможны не в последнюю очередь благодаря плодотворному сотрудничеству различных поколений наших медиков.

Мне довелось однажды слышать, как профессор Петр Андреевич Куприянов, блестящий мастер хирургического лечения, главный хирург Ленинградского фронта, рассказывал о своих учениках. Обычно сдержанный в проявлении эмоций, он говорил о них с неприкрытой теплотой, за которой ощущалось полное удовлетворение их делами. И на то имелись веские основания.

Об одном из учеников, которых Куприянов упомянул тогда в кругу коллег, я уже рассказал немного, — это был Милий Аничков, ассистировавший профессору С. С. Юдину в госпитале Ленинградского фронта. Со вторым из молодых, которого также увлек хирургический почерк Куприянова, я познакомился лично лишь впоследствии. Но то, что услышал в тот вечер о нем из уст Петра Андреевича, запало в память.

Жил в дружной ленинградской врачебной семье Лисицыных юноша по имени Константин, ставший со временем Константином Михайловичем. Решив продолжать дело отца, он еще до войны поступил в Военно-морскую медицинскую академию. Вскоре после начала войны, будучи слушателем первого курса, он в составе бригады морской пехоты воевал на Ленинградском фронте, защищая свой родной город. Стрелять Константин научился еще в школе, пулеметом овладел в академии. В морской пехоте он был сперва командиром пулеметного взвода, а затем взвода конной разведки. Пошли тяжелые бои за Ленинград. Лисицын выполнял свой солдатский долг. А через несколько месяцев по приказу командования, поскольку стране и фронту нужны были квалифицированные медицинские кадры, ему пришлось сочетать службу с учебой в медицинской академии. Он стал выполнять обязанности санинструктора, затем фельдшера. Уже в 1943 году, проходя медицинскую практику на Балтийском флоте, в дивизионе бронекатеров, обеспечивавших выход подводных лодок в рейды, Лисицын оказывал помощь раненым морякам. И когда осколок снаряда сразил военфельдшера катера, Лисицын заменил его.

Доставляя раненых из дивизиона в госпиталь, Константин стремился к участию в операциях, которые проводили опытные хирурги, и иногда это ему удавалось. Во время одной из таких операций П. А. Куприянов и познакомился с молодым Лисицыным. Это было летом 1943 года. Проверив, что знает и умеет этот рвущийся к хирургии молодой фельдшер, маститый хирург стал привлекать его к сложным операциям. Одновременно ставил перед ним разные задачи из практики хирургической помощи, все усложняя их.

Эта сторона военной жизни Лисицына-младшего шла как бы сама собой, подвластная лишь его все нараставшему стремлению овладеть скальпелем по-настоящему, научиться помогать раненым, как умел это делать его отец, главный хирург Балтийского флота, и как учил его П. А. Куприянов. И не случайно в июле 1944 года для медицинского обеспечения десантной операции по освобождению островов в Выборгском заливе был направлен зауряд-врач К. М. Лисицын. Есть такой ранг зауряд-врач — врач без диплома, с правом лечения, обоснованным, конечно, соответствующими познаниями и опытом. Он отлично справился с поставленной перед ним задачей и был награжден орденом Красной Звезды.

— Да, наша молодежь далеко пойдет, — сказал Петр Андреевич с доброй улыбкой, отражающей одну из основных черт его многогранной, сильной натуры, и обвел вокруг рукой. Среди нас действительно было немало молодых, для которых война стала и суровым экзаменом, и серьезной школой медицинского мастерства, и патриотическим служением Родине. И все мы уверенно смотрели вперед.

За годы фронтовой работы мне пришлось сотрудничать со множеством людей. Среди них были сыны и дочери разных наций и народностей нашей страны: русские, украинцы, белорусы, армяне, евреи, грузины, узбеки, эстонцы, буряты, чуваши и др., не знаю уж точно кто, мы просто не задумывались над этим. Бок о бок трудились бывшие рабочие и дети рабочих, интеллигенты в первом поколении и интеллигенты, прадеды которых были знакомы с Чернышевским, Сеченовым, Мечниковым, дети неграмотных кочевников и рафинированных деятелей искусств. Наконец, среди медиков в большей мере, чем среди других военнослужащих, были представители самых различных поколений, включая старшие.

Это можно сказать, например, о таких заслуженных медиках, ветеранах нашей партии, как М. И. Барсуков, который участвовал в создании первых советских медицинских учреждений сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции, о Д. Г. Оппенгейме, который студентом-медиком участвовал в подпольной работе Томской организации большевиков при колчаковской диктатуре и восстании против нее, о В. М. Банщикове, чей путь в науку начался в борьбе коммунистов и комсомольцев против кулацкого засилья в деревне, в боях с контрреволюционными бандами, и о ряде других уважаемых товарищах. Я познакомился с Барсуковым, Оппенгеймом, Банщиковым на войне, не зная об их славном прошлом, и был удивлен, услыхав о нем. Все они отличались необыкновенной скромностью и несли фронтовую службу, несмотря на свой возраст, весьма энергично и успешно.

При всей пестроте и многообразности облика персонала нашей военно-медицинской службы он был непоколебимо един в своей верности патриотическому долгу, в отношении к своей повседневной нелегкой работе на фронте. О причинах такого единства, сыгравшего незаменимую роль в успехах нашей службы, можно рассказывать обстоятельно и долго. И можно сказать обо всем лаконично, первыми словами старой песни, рожденной на заре Советской власти и живущей поныне: «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой…»

Когда говорят о наших медицинских чудесах без чудес, нередко забывают, что у них имелась помимо идеологической, нравственной и управленческой еще и мощная материальная, хозяйственная основа. Медицинское обеспечение боевых действий наших войск стоило огромных сил и средств. Лишь за первый год войны действующим войскам было отправлено больше комплектов различного медицинского имущества, чем имелось к началу войны. Это тем примечательнее, что летом 1941 года большинству предприятий, выпускающих необходимое медицинское снаряжение, пришлось эвакуироваться. Но Советское государство заботилось о средствах лечения воинов не меньше, чем о производстве оружия и боеприпасов. В самое горячее время Московской битвы было предоставлено 220 вагонов для перевоза из столицы в глубокий тыл шести центральных предприятий медицинской промышленности. Они быстро устроились на новых местах и вскоре превзошли довоенную выработку.

Следует учесть также, что до Советской власти наша страна почти не имела собственных диагностических и лечебных средств. На ее фармацевтическом рынке господствовали крупные западные фирмы, преимущественно германские, и, как отмечается в «Опыте советской медицины», «большую часть медикаментов, медицинской аппаратуры и инструментов приходилось ввозить из-за границы». Нетрудно представить, как бы это обернулось для нашей армии и всего народа, если бы Коммунистическая партия и Советское правительство не позаботились в пору первых пятилеток о создании мощных химико-фармацевтических и медико-инструментальных предприятий, которые освободили нас от импорта всего нужного медицине, «обеспечили потребности населения и лечебных учреждений в медикаментах, предметах ухода за ранеными, хирургическом инструментарии и медицинской аппаратуре»[28].

Конечно, при всем том рачительные медицинские сестры, скажем, в эвакогоспитале № 3829 старшая операционная сестра А. П. Лунева, не пускали в дело без надобности стерильные перевязочные средства, не обращали марлю на хозяйственные нужды. Стирали и стерилизовали бинты и марлевые салфетки после применения. Но это шло не от крайней нужды, а от разумной бережливости. Вообще наши медики своей распорядительностью и инициативой усердно содействовали совершенствованию лечебного процесса и хозяйственной деятельности.

Вспоминается, как профессор Г. М. Гуревич, уже работая на 1-м Прибалтийском фронте, с восхищением рассказывал об отменных гипсовых шинах для раненных в кисть и лучезапястный сустав. Шины эти, предложенные военврачом Сталинградского фронта М. Г. Таборийским и получившие название «сталинградских», избавляли раненых от страданий и ускоряли сращивание костей. А изготовляли их для госпиталей Сталинградского фронта четыре медицинские сестры во главе с военфельдшером Полиной Степанюк. До войны эта женщина была заместителем председателя Ярунского исполкома на Волыни. Уйдя с нашими войсками из родного края как военфельдшер, она спасла в боях многих, отважно и умело работала с первых дней Сталинградской битвы, а когда понадобилось наладить тут же, на фронте, изготовление медицинских шин нового типа, быстро освоила эту технику и, можно сказать, поставила ее на поток: за день самодеятельные мастерицы выпускали до 400 таких шин, о которых крупнейшие специалисты по травматологии говорили, что они «изумительно удобны и изящны». Вскоре с легкой руки Полины Степанюк и ее подруг они получили широкое применение и на других фронтах.

Совершенствовалась, обогащалась во время войны и наша фармацевтика. В частности, увеличилось и расширилось применение сульфидина и стрептоцида в хирургическом лечении, начатое С. С. Юдиным. На последнем этапе боевых действий появился советский пенициллин. Один из его создателей — профессор З. В. Ермольева приезжала на 1-й Прибалтийский фронт в составе большой группы медиков, возглавляемой Н. Н. Бурденко, для всестороннего исследования во фронтовых условиях влияния антибиотиков при огнестрельных ранениях и их последствиях. В состав группы входили также профессора А. П. Авцин, Г. М. Гуревич, А. В. Авцина, И. Г. Руфанов, А. М. Маршак, Н. И. Гращенков. В организационном плане эту исследовательскую работу обеспечивал генерал-лейтенант А. И. Бурназян.

Выступая осенью 1944 года на фронтовой медицинской конференции в Паневежисе с докладом об итогах своей работы над антибиотиками, Зинаида Виссарионовна Ермольева выразила уверенность, что применение пенициллина уменьшит возникновение тяжелых осложнений при ранениях, ускорит заживление ран и костных переломов, снизит смертность. К таким выводам привели исследователей предыдущие изыскания и проверки, в том числе клинические. Опыт наших госпиталей подтвердил это, и я, вспоминая слова Ермольевой, слышанные в Паневежисе, с радостью думал о благотворной силе целеустремленного научного труда. Такого рода творческие работы велись, несмотря на военные невзгоды, во многих наших институтах.

Потребности армейской медицинской службы были многочисленны и разнообразны. В первый период войны ощутилась острая нехватка госпиталей и медсанбатов. Эти потребности возникли потому, что многие имевшиеся прежде медико-санитарные учреждения оказались разрушенными либо утраченными на занятой врагом территории, и потому, что количество раненых далеко превзошло первоначальные расчеты, исходившие из опыта прежних войн, не столь насыщенных огнем и динамичных, как вторая мировая война. И несмотря на то что обстановка отнюдь не благоприятствовала массовому развертыванию больших госпиталей, они были созданы в считанные недели и месяцы. Уже к октябрю 1941 года в распоряжение военно-медицинской службы поступило свыше двух тысяч госпиталей с более чем миллионом коек.

Это чудо без чудес, как помнит читатель историю возникновения эвакогоспиталя № 3420, порождено вполне реалистическими обстоятельствами. За годы Советской власти в нашей стране была создана первая в мире система подлинно народного здравоохранения с множеством разного рода лечебных учреждений. И все они вместе с тысячами домов отдыха и санаториев широко распахнули двери перед военными госпиталями, многие стали их постоянными тыловыми базами. А в значительном по объему труде, связанном с развертыванием новых госпиталей, военным медикам помогали различные общественные организации, в том числе Общество Красного Креста, профсоюзы, а также коллективы промышленных предприятий, учреждений, колхозов, учебных заведений. В памяти медиков-фронтовиков навсегда остались шефы наших госпиталей, ухаживавшие изо дня в день, ночь за ночью за тяжелоранеными после долгих и нелегких рабочих смен.

Для перевозок раненых на разных этапах санитарной эвакуации нужно было множество транспортных средств. Их тоже не хватало тогда. Тем не менее летом 1941 года, когда на железнодорожных путях стало наиболее тесно, поездам с ранеными давали зеленую улицу: знаю по собственному опыту, что одно слово «раненые» открывало сердца и семафоры. И как ни перегружены были прифронтовые пути, по ним без задержки курсировали военно-санитарные поезда, перевозившие раненых в тыловые госпитали. К началу декабря 1941 года таких поездов насчитывалось 286. Наряду с ними перевозили раненых в военно-санитарных летучках, формировавшихся по мере надобности медицинскими службами фронтов и армий. Каждая летучка вмещала 250—300 человек. В пору навигации 1942 года на Волге, Оке, Шексне и Северной Двине раненые вывозились водными путями на санитарно-транспортных судах. В последующие военные навигации число этих судов и их дорог значительно увеличилось, к ним прибавились Днепр, Дунай и другие реки. С течением времени расширялось использование санитарной авиации, располагавшей к концу войны 600 самолетами[29].

Среди многих технических средств, использовавшихся медицинской службой, были и несложные аппараты противоэпидемического назначения, скажем, автодушевые установки, дезинфекционные камеры. Их выпуск в годы войны был значительно увеличен.

Но прежде всего и больше всего военно-медицинской службе нужны были, конечно, квалифицированные медики различных специальностей. В ряде буржуазных государств недостаток врачей остается и поныне больным местом жизни общества. Так было и в нашей стране до революции. Перед первой мировой войной она имела всего-навсего 24 тысячи врачей. Война, развязанная фашистской Германией, потребовала их в десятки раз больше. Страшно подумать, что было бы с миллионами раненых, не реши Советская власть еще в период построения социализма эту извечную проблему человечества.

К моменту нападения фашистских орд у нас было уже около 510 тысяч медицинских работников с законченным средним медицинским образованием. Вместо 15 высших медицинских учебных заведений, существовавших при царизме, в СССР было перед войной 58 медицинских институтов и две военно-медицинские академии[30]. Выдающейся творческой силой, двигающей вперед развитие медицинской мысли и практики, стали 200 медицинских научно-исследовательских институтов, созданных в годы Советской власти, — вместо одного подобного учреждения, имевшегося в России до революции; они имели свыше 20 тысяч научных сотрудников. Наконец, Советская страна обладала огромными потенциальными возможностями для ускоренной подготовки и военно-полевых врачей, преимущественно хирургов, и среднего медицинского персонала, от которого так много зависит всегда, а на войне особенно. Теперь известно, как деловито, плодотворно были реализованы эти возможности, созданные нашим общественным строем: в период Великой Отечественной войны в армии и на флоте несли свою благородную службу свыше 140 тысяч советских врачей и более 500 тысяч фельдшеров и медицинских сестер. Кроме того, раненых обслуживала огромная армия санинструкторов, санитаров и санитарок.

Военно-медицинская служба Красной Армии сумела достойно выполнить свой долг в тяжелейшей из войн, какие знал мир, благодаря множеству различных предпосылок морально-политического и материального характера. Главными из них являются наш общественный строй, детище Великой Октябрьской социалистической революции, марксистско-ленинская идеология и руководящая роль Коммунистической партии.