23

Тут я должна на время прервать мой собственный рассказ, чтобы изложить важные события, касающиеся моей сестры Эмили. Вечером, в день допроса бирмингемских преступников, Энн, мистер Слейд и я возвратились в Хоуорт. Я обходилась с Энн по-новому, уважительно, и она это, видимо, оценила. Эмили держалась по-особому отстраненно. Когда я спрашивала ее, что произошло в Благотворительной школе, она отвечала мне с большой неохотой. И всю историю целиком я узнала, лишь прочитав в ее дневнике нижеследующее описание событий.

Из дневника Эмили Бронте

11 июля 1848 года.

На заре я постепенно очнулась от сна и увидела у моей постели миссис Гримшо.

— Оденься, жду тебя в прихожей школы.

Вороватая мина придала ее распоряжению зловещность, но я подчинилась. Внутри безмолвной опустелой школы миссис Гримшо зажгла свечи для нас обеих, отперла дверь подвала и повела меня вниз по лестнице в тюремный лабиринт коридоров с земляными полами и сырыми затхлыми каменными стенами. Я дрожала, ощущая, что это место таит зло. Мы вошли в каморку, выкопанную в земле. Маленькая девочка стояла, привязанная к деревянному столбу веревками, стягивавшими ее запястья и щиколотки. Это была Фрэнсис Каллен, моя застенчивая ученица. В тонком белом балахончике и босая. Волосы ее были растрепаны, лицо в потеках слез. При виде нас она съежилась и всхлипнула. Я ошеломленно смотрела на нее.

— Фрэнсис плохо себя вела, — сказала миссис Гримшо, — и должна быть наказана. — Она протянула мне кожаный ремень. — Дай ей двадцать плетей. Бей сильно, но чтоб рубцов не осталось.

Так вот как я должна была заплатить за то, что она спустила мне мое воровство! Оглушенная ужасом, я стояла, окаменев… Миссис Гримшо вышла из каморки и закрыла за собой дверь, ее шаги поднялись вверх по ступенькам. Я обернулась к Фрэнсис, она смотрела на меня округлившимися от ужаса глазами. Я бросила ремень, поставила свечу на пол, опустилась на колени перед Фрэнсис и обняла ее.

— Не бойся, — сказала я. — Я не сделаю тебе больно. — Напряженное дрожащее тельце Фрэнсис расслабилось, и она зарыдала. Ее страдания разрывали мне сердце. — Почему миссис Гримшо хочет так строго наказать тебя?

— Я рассердила преподобного Гримшо, — прошептала Фрэнсис.

— Чем? — спросила я, недоумевая, что могла сделать эта кроткая послушная девочка.

Она судорожно сглотнула, словно подавившись воспоминанием.

— Что произошло, Фрэнсис? — спросила я настойчиво.

— Я не должна говорить, — всхлипнула она.

— Я никому не скажу, — обещала я.

Это словно бы успокоило Фрэнсис.

— Он повел меня с собой на мельницу, — сказала она дрожащим голоском так тихо, что я еле расслышала. — Он… он велел мне раздеться и лечь на пол… мне стыдно говорить про это!

Она снова вся затряслась, и мне стало дурно от ужаса. Теперь казалось несомненным, что преподобный Гримшо использует мельницу для безнравственного поведения с ученицами, включая Джейн Фелл, и вот теперь Фрэнсис.

Тут я заметила, что по ее голым ножкам ползут струйки крови, и мой ужас утроился. Такое кощунство!

— Я заплакала, — продолжала шептать Фрэнсис. — Он велел мне перестать, сказал, что приютил меня и кормил, и я должна быть рада отблагодарить его. — Она снова заплакала. — Он ударил меня и нагнул. Сказал, что я должна научиться ублажать мужчин и не жаловаться. Мне так больно было! — Всхлипы Фрэнсис перешли в истерические рыдания. — Он… он сказал миссис Гримшо, что я плохо себя вела. Она привела меня сюда и привязала. И я была тут одна в темноте уж не знаю сколько времени.

Меня снедал гнев на обоих Гримшо, пока я развязывала веревки.

— Ничего больше не бойся, — сказала я. — Я не буду тебя сечь.

— Но вы должны! — к моему изумлению, возразила Фрэнсис. — Не то меня накажет миссис Гримшо, а она будет бить больнее.

Мы услышали шаги на лестнице. Миссис Гримшо спускалась проверить, как продвигается экзекуция.

— Ну, пожалуйста! — вскрикнула Фрэнсис.

Я взяла ремень, приподняла юбку и сказала:

— Кричи и плачь, как сможешь громче.

Двадцать раз я с силой хлестнула ремнем по собственным ногам и терпела боль, а Фрэнсис кричала, будто била я ее. Завершив, я испытывала жгучую боль, но и добродетельную гордость, потому что пощадила Фрэнсис. Позднее она появилась за завтраком, робко ежась, и миссис Гримшо одобрительно мне кивнула. Ненависть к школе закипала все сильнее, мне было невыносимо оставаться там, где пытали детей, и все же я не хотела покинуть Фрэнсис. Как ни томилась я по дому, отказаться от взятой на себя миссии я не могла. Видимо, Изабели Уайт выпал тот же жребий, что и Фрэнсис, но, может быть, школа прятала и другие секреты, которые мне надо было узнать ради Шарлотты и нашей семьи. А потому я решила остаться и продолжать.

Однако после того, как учениц отправили в дортуар, миссис Гримшо перехватила меня.

— Я видела, как Фрэнсис раздевалась, и на ней нет никаких следов порки, — сказала она, щетинясь злобой. — Ты ее не высекла. В следующий раз делай, что тебе велено, или я сдам тебя полиции.

Она ушла, оставив меня дрожащей от страха. Я поняла, что должна покинуть школу, как бы я ни сожалела об этом. В полночь я быстро оделась, затем упаковала мой баул. Прокралась наружу, намереваясь добраться пешком до города и первым же поездом отправиться домой. Стылый беспокойный ветер гнал тучи по звездам и полной луне. Деревья в саду взметывали ветки, мелькали тени. Торопливо шагая по дорожке, я заметила свет в запретной мельнице.

Любопытство возобладало над стремлением бежать. Я прокралась к мельнице вверх по склону. Дверь закрыта, но освещенное окно отворено. Через него я услышала мужские голоса. Я заглянула в окно и увидела, что преподобный Гримшо стоит, освещенный фонарем, который держит в руке. Его лицо я видела совершенно ясно, но двое мужчин напротив него стояли ко мне спиной.

— Джентльмены, я больше не намерен иметь с вами дело, — сказал он тоном, одновременно и чванным, и боязливым.

— Прекращать сотрудничество с нами слишком поздно, — сказал один из мужчин высоким благовоспитанным голосом.

— Но оно становится слишком опасным. По городу ходят о школе всякие слухи. Церковные власти отправляют инспекторов, уполномоченных осмотреть ее. И чем больше девочек проходит через школу, тем больше шансов, что какая-нибудь проболтается.

Казалось, преподобный Гримшо вот-вот расплачется.

— Молю вас, господа! Если вы не освободите меня от обязательств, я лишусь всего!

— Если вы нарушите свое обещание, вам надо будет бояться куда более худшего, чем того, что церковные власти узнают о судьбе девочек под вашей опекой, — сказал второй мужчина. Голос его был басистым и угрожающим. — Вам понравится, если все узнают, что вы удовлетворяете свои плотские желания с вашими ученицами?

Даже в тусклом свете фонаря я увидела, как побледнел преподобный Гримшо.

— У вас есть выбор: либо выполнять свои обязательства перед нами, либо быть изобличенным как гнусный грешник.

Преподобный Гримшо возвел глаза вверх, будто ожидая, что на него падет небесный огонь. Он понял свое поражение. Утратив чванство, он выглядел постаревшим и съежившимся. Мне не было его жаль.

— Я схожу за ней, — сказал он.

Он и его собеседники вышли из мельницы. Я незаметно последовала за ними. Преподобный Гримшо вошел в дом. Мужчины направились к фасаду школы. Я поспешила за ними, мое сердце отчаянно билось, кровь томительно бежала по жилам. На дороге стояла карета, запряженная парой. Мужчины остановились возле кареты, а я спряталась среди облитых лунным светом деревьев. Вскоре показался преподобный Гримшо со своим фонарем. Рядом с ним шла Абигайль Уэстон, подруга отсутствующей теперь Джейн Фелл. Они остановились у кареты. Кучер открыл дверцу.

— Куда вы меня везете? — спросила Абигайль у мужчин.

В ее голосе звучало пьянящее волнение, окрашенное страхом. Один из них сказал:

— Ты едешь в Лондон, чтобы жить в раю.

Шла ли она по стопам Изабели Уайт? Я не сомневалась, что обе девушки подвергались такому же обращению, как Фрэнсис, и обеих готовили для одной и той же гнусной цели. Путь Изабели привел к преступнику, которого она называла своим господином, и к жизни низких интриг. Увы, я не сомневалась, что Абигайль, Джейн, Фрэнсис и другие девочки в школе были обречены тому же.

Абигайль уехала с мужчинами в карете. Преподобный Гримшо вернулся в школу, а я брела по дороге, пока не добралась до деревни.

Я пишу этот отчет в поезде, который везет меня домой. Утреннее солнце теперь золотит поля и луга, но мои мысли пребывают в темном царстве неуверенности. Окажутся ли мои открытия сколько-нибудь полезными для Шарлотты и мистера Слейда?

Я сожалею, что Эмили ради меня пришлось вынести подобное страдание. Нам, когда мистер Слейд, Энн и я приехали в Хоуорт, она рассказала лишь о том, что девочек в школе бьют и что одну увезли в Лондон мужчины, обещая ей жизнь в раю. Мистер Слейд был глубоко признателен за эти скудные сведения.

— «Рай», а точнее «Парадиз», это лондонский игорный клуб и дом дурной репутации, — объяснил он Эмили. — Его клиентура слагается из английских и иностранных политиков, предпринимателей, дипломатов и аристократии. Ваши наблюдения наводят на мысль, что мсье Ле Дюк использует девушек из школы, чтобы вовлекать именитых людей в свои интриги. Он, вероятно, наметил Изабель еще в школе, использовал ее как курьера для сношения с радикальными обществами и устроил в «Парадиз», где она встретила премьер-министра. Вы замечательно преуспели, открыв для нас место, где можно расследовать его деятельность. Я немедленно установлю слежку за этим клубом.

Эмили казалась равнодушной к похвалам Слейда. В то время мы не могли даже предположить, насколько важными окажутся ее открытия.

— Чтобы школа, назначение которой творить благо, губила девочек, это неслыханно! — вскричала я.

Папа сказал:

— Я сообщу о преподобном Гримшо церковным властям, чтобы его обличили, а школу закрыли.

— Ничего другого они не заслуживают, — сказал Слейд. — Однако обличение школы понудит мсье Ле Дюка скрываться еще надежнее. Боюсь, нам придется подождать с этим, пока мы не завершим нашу работу.

— Он прав, папа, — сказала Энн.

— Но все это время девочки будут страдать, — испуганно возразила Эмили.

— Поэтому тем более важно, чтобы мы отыскали мсье Ле Дюка и положили конец его злодеяниям как можно скорее, — сказала я.

— Мы можем успеть на вечерний поезд в Лондон, а завтра сесть на пароход в Бельгию, — сказал мне мистер Слейд.

Я пришла в восторг, что он включил меня в свою поездку. Вероятно, он просто хотел избежать нового спора, и все же я осмелилась спросить себя, не было ли у него другой, более личной причины.

Мысль о новом путешествии, когда я изнемогала от утомления и нервного перенапряжения, ввергла меня в ужас, тем не менее я ухватилась за шанс еще одного дерзания с мистером Слейдом и услышала пение сирен, которое упоминание о Бельгии всегда вызывает в моем сердце.

— Я буду готова, — сказала я.

Загрузка...