ГЛАВА 11

Мара

Неделя прошла как в тумане. Мы с Зейном проводили вместе каждую свободную минуту, когда он не работал. Даже когда он был за стойкой в большинстве случаев я сидела в ближайшей кабинке к бару, потягивала пиво и читала то, что планировала когда-то прочесть. Мой список "К прочтению" вышел из-под контроля, моя библиотека Киндл была заполнена книгами, которые я покупала и хотела прочитать, но у меня так и не дошли руки. Так что за те шесть или восемь часов, что Зейн работал за стойкой бара или в зале, я успевала читать и позволяла себе немного опьянеть.

Ксавьер приносил мне еду, все, что его душе хотелось приготовить, а один из других братьев Зейна время от времени составлял мне компанию и болтал со мной. Я познакомилась со всеми его братьями, кроме Баста, который все еще наслаждался медовым месяцем.

Брок был остроумным, милым и хорошим собеседником, и, возможно, самым чертовски красивым парнем, которого я когда-либо встречала... похожим на молодого Пола Ньюмана[14]. Такой же высокий, худощавый и непринужденно обаятельный, с густыми и шелковистыми каштановыми волосами, аккуратно разделенными на пробор и зачесанными набок, с несколькими прядями, падающими на глаза, c блестящей, ослепительной улыбкой и теплыми карими глазами.

Бакстер был полной противоположностью, грубо-сложенный, бесцеремонный, истеричный и вульгарный, но все же милый и сексуальный в своем собственном стиле. Громоздкий, мускулистый и тяжелый с массивными мускулами, физически устрашающий и все же легкий, и веселый. Бакс был почти таким же высоким, как Брок, но в отличие от него, в два раза шире в плечах и более мускулистый, с той же ослепительной белой улыбкой и карими глазами, хотя взгляд Бакса никогда не останавливался на чем-то одном и блестел юмором. Его волосы были такого же насыщенного каштанового цвета, как у Зейна, но у Бакса они были коротко подстриженны по бокам и длинными и растрепанными на макушке, волнистые и спутанные, словно он только что кувыркался с кем-то в постели.

Когда Бакс скользнул в кабинку в первый раз, то сделал это с драматической хромотой. Я хихикнула, когда он схватил себя за бедро и притворился, что должен волочить свою ногу за собой, словно вся его нога ему подыгрывала.

- Ох, перестань, - сказала я, смеясь. - Это была не такая уж ужасная рана.

Он изобразил шок на лице.

- Я едва могу ходить, док. Возможно, я уже никогда не буду прежним.

Я закатила глаза.

- О, пожалуйста. Это было всего лишь, сколько, тридцать швов? С тобой все будет в порядке.

- Вообще-то, тридцать один, и у меня есть рекомендации от доктора не напрягаться какое-то время. - Он указал на меня подбородком. - Но у меня так и не выдалось возможности поблагодарить тебя как следует. Ты вмешалась и спасла положение, а возможно, и мою футбольную карьеру. Так что... спасибо.

Я пожала плечами.

- Была военным медиком. Это как вторая натура.

- И все же спасибо.

Я улыбнулась ему.

- Не за что, Бакс. - Мы выдержали целую минуту молчания. - Итак, на самом деле, повлияет ли травма на твою карьеру?

Он пожал плечами.

- Скорее всего, нет. Я остаюсь в Кетчикане, по крайней мере, на год, поэтому не уверен, что буду делать с футболом в долгосрочной перспективе. Но физически я буду в порядке. Нужно время, чтобы прийти в форму, но, думаю время - это единственное, что у меня есть.

Он поболтал со мной еще несколько минут, а потом ушел, и я снова осталась одна за столом... по крайней мере, до появления близнецов.

Близнецы были стихийным бедствием. Как и все братья Бэдд, они были высокими, ростом в шесть футов три дюйма [15], но близнецы были сложены скорее как Брок, Ксавьер и Лусиан, такие же высокие и жилистые, нежели высокие и сложенные как греческие боги. У Канаана были волосы до плеч, такого же насыщенного каштанового цвета, как и у всех братьев. Когда он работал, то завязывал их в хвост, но в остальное время оставлял растрепанными и распущенными, обычно свисающими на глаза и наполовину скрывающими черты лица. Корин был резким, больше хипстер-панк-рок-звездой, его волосы были коротко подстриженными по боками и длинными, волнистыми на макушке, окрашенными в неоново-синий цвет на кончиках. Канаан носил бороду, что делало его немного старше, в то время как Корин был чисто выбрит. У обоих были одинаковые яркие карие глаза Бэддов, и они имели склонность заканчивать предложения друг друга и говорить в унисон.

Они также оба одевались как рок-звезды, даже во время работы. Обтягивающие, низко сидящие джинсы, заправленные в наполовину расшнурованные армейские ботинки и непонятные концертные футболки группы, руки были полностью забиты татуировками, множество тяжелых серебряных колец, и проколотые уши. У Канаана было продето кольцо в центре нижней губы, в то время как у Корина была проколота перегородка носа и тоннели в ушах.

Они никогда не появлялись поодиночке, всегда передвигались вместе, и были чертовски энергичны, болтливы, склонны перепрыгивать с одной темы на другую со скоростью света. Они препирались о лучших басистах 70-х годов и странных инди-арт-фильмах, а затем вступали в спор о Бритни против Мадонны или против Бейонсе, и это все в течение пятнадцати минут, и все что ты мог сделать, это попытаться не отставать.

Лусиан был самым трудночитаемым и, лично для меня, самым непонятным. Неразговорчивость - слишком щедрое понятие, и это еще мягко сказано. На той неделе он проводил за моим столиком столько же времени, сколько и остальные братья, но по большей части молчал, довольствуясь тем, что потягивал пиво, делился сырной картошкой фри и читал книгу, пока я углублялась в свою. Однажды я заставила его перечислить пять любимых книг. Трилогия "Основание" Айзека Азимова, и он считал ее за одну, а не за три, "Краткая история времени" Стивена Хокинга, "451 градус по Фаренгейту" Рэя Брэдбери, "Прощай, оружие!" Эрнеста Хемингуэя и "Джубал Сакетт" Луи Л'Амура [16] . Я спросила его, какая у него любимая книга, и он в задумчивости смотрел через мое плечо целых пять минут, а затем перечислил эти книги в таком порядке, без объяснений, а затем вернулся к чтению романа Энн Райс.

Лусиан был похож на близнецов и Ксавьера, сложен как лезвие бритвы, высокий, худощавый, крепкий и поджарый. Если у Канаана волосы были длинные до плеч, то у Лусиана были немного другими, низко собранные низко на затылке и свисающие до середины спины густой каштановой косой. Лусиан имел привычку заворачивать длинный хвост в кулак, пока читал, и рассеянно дергать его, и я ни разу не видела его с распущенными волосами.

А еще был Ксавьер. Возможно, мой любимец из братьев, за исключением Зейна, конечно. Ксавьер был милым, странноватым, забавным и разносторонним до крайности. Он устроился на стуле напротив меня, перед ним лежала стопка толстых учебников, рядом с ними ноутбук, а на еще одном соседнем стуле ящик с различными деталями робототехники, каждая из которых была разложена по типам в маленьких отсеках. Он читал и строил своих роботов, а затем несколько минут разговаривал со мной, обычно о том, что он читал в то время.

По большей части я понятия не имела, о чем он говорит, но слушать его было увлекательно, он красноречиво и искусно формулировал предложения и любил использовать архаичные обороты речи. Он мог легко и долго рассуждать на любую тему: литературу, физику, философию, социологию, историю... на любую, кроме поп-культуры, о которой он был безнадежно и комично неосведомлен. Но он не был похож на робота-инженера, супер-ученого, математика-волшебника или супер-гения. Он был высок, худощав, и меньше всего походил на остальных своих братьев с каштановыми волосами. Его волосы казались почти черными, и он был единственным из братьев Бэддов с ярко-зелеными глазами. Уши Ксавьера были проколоты в трех местах и замысловатая татуировка из серии геометрических и математических символов покрывала его предплечья. Волосы были подстрижены почти так же, как у Корина и Бакса, короткие по бокам и длинные, волнистые и свободно лежащие на макушке. У него был такой вид, словно он понятия не имел, насколько сексуален или великолепен, и еще меньше имел понятия о том, насколько привлекательны его эксцентричность и ум.

Если я и поняла что-то за эту неделю, так это то, что я определенно могла сказать, почему братья Бэдд имели репутацию в этом городе, потому что все они были глупо, абсурдно, невероятно великолепными мужчинами, каждый со своими уникальными, яркими, сильными чертами и стилем. Они были грубыми и иногда вульгарными, но всегда веселыми, теплыми и приветливыми, и всегда милыми по отношению ко мне.

Неудивительно, что в баре было так оживленно, поскольку в любое время вечера там работали, по меньшей мере, два восхитительных брата Бэдд, один за стойкой, другой в зале, а еще один, обычно Ксавьер или Лусиан на кухне, в то время как Зейн, Брок или близнецы по очереди обслуживали бар и столики, а Бакс обычно сидел на стуле у входа, исполняя роль вышибалы и проверяющего документы, так как ему полагалось не напрягать ногу.

Клиентура преимущественно состояла из женского пола, будь то молоденькие, ищущие вечеринки девушки, одинокие женщины в возрасте тридцати лет на охоте, или замужние женщины, приходившие сюда просто ради веселья, хороших напитков и приятных на вид парней. Присутствующие мужчины были почти исключительно одиночками, надеющимися воспользоваться бесконечным парадом одиноких женщин... все это означало, что бар сгребал наличные в руки от открытия до закрытия.

Когда Зейн не работал, мы проводили много времени, прогуливаясь по тропинкам за пределами Кетчикана, я и понятия не имела, что это занятие доставит мне такое удовольствие. Он упаковывал кучу еды в рюкзак, и мы брали грузовик, принадлежащий братьям, чтобы добраться до тропы... Зейн убедил братьев скинуться на новый Сильверадо 2500, которым они все могли пользоваться, поскольку им редко нужно было быть где-то, куда они не могли дойти пешком.

Когда мы не были в походе или в баре, мы были в моем номере в отеле, трахаясь, как подростки, которые только что открыли для себя секс. И, кроме одного раза в его постели, мы всегда пользовались защитой. Однако я не могла заставить себя пожалеть о той неосторожности, потому что это было воспоминание, выжженное глубоко в моей душе. В то утро мы сотворили нечто друг с другом. Пересекли некую границу, где союз тел стал союзом душ. Секс после этого всегда был эмоционально напряженным, почти всегда яростным и диким, иногда медленным и нежным. Я обнаружила, что ему больше всего нравилось, когда мы начинали с миссионерской позы и заканчивали позой наездницы, объезжающей его и доводящей нас до кульминации, но больше всего я предпочитала, когда мы начинали с позы обратной наездницы и заканчивали по-собачьи, чтобы он мог полностью выпустить яростную силу своего мощного тела. Но, несмотря на позу, которую мы выбирали, между нами всегда был элемент уязвимости и ощущение глубины.

И мы... говорили. Много. Обо всем. Эти длительные походы всегда проходили в разговорах друг с другом, делая селфи, смеясь, дразня друг друга... думаю, что за эту неделю я узнала о Зейне больше, чем обо всех остальных в моей жизни вместе взятых. И я узнала о себе. У него был способ заставить меня говорить, заставить открыться так, что, по моему мнению, было невозможным.

А вскоре, слишком быстро, наступил вечер среды, и я боялась утра, как никогда раньше. Мой рейс в Сан-Франциско отправлялся в десять, и мне нужно было выехать из отеля к девяти, поскольку к Кингсли приезжала пара, которая хотела бы заселиться пораньше. Я решила выехать в среду вечером и попросила Зейна привезти грузовик, чтобы я могла перетащить свои чемоданы в бар и оставить их сложенными прямо на лестнице.

Я уже прошла онлайн-регистрацию на обратный рейс и загрузила посадочный талон в браузер на мобильном телефоне. У меня также была смена одежды на утро, сложенная в ручную кладь…

И я была в полной панике.

Зейн работал до девяти вечера, так что у нас оставалось всего несколько часов побыть наедине. Я сидела в кабинке возле стойки обслуживания, потягивая пинту крепкого пива и закусывая начос. Близнецы работали в зале, обслуживая столики и делая все возможное, чтобы прослыть самыми охрененно поющими официантами, заставляя толпу завывать, когда они пели любимые песни групп из баров, такие как "Милая Кэролайн", "Свободная птица" и "Что Вы делаете с пьяным моряком", пели по очереди куплеты, а припевы хором, все это время танцуя по залу с подносами, полными напитков или пробивая заказы на компьютере.

Лусиан был на кухне с Ксавьером, Зейн за стойкой бара, а Бакс прочесывал контингент у входа.

И я, одна за столом, безнадежно наблюдающая, как Зейн встряхивает мартини и космополитен, протягивает пинты, наливает рюмки, откупоривает вино и вливал тонкой струйкой безалкогольные напитки. Я жалела о том, чтобы нужно было уезжать. Желала, чтобы он попросил меня остаться. Желала знать, что, черт возьми, мне делать. Потому что, Боже, было бы безумием, если бы я просто осталась, верно? Типа, я знаю этого парня всего лишь неделю. Это слепое увлечение. И даже если бы это было нечто большим, я знаю его всего лишь неделю. Семь дней. Семь волшебных, славных дней. Шесть ночей и пять рассветов - самого невероятного секса в моей жизни. Одна неделя, и я была без ума от этого парня.

Но у меня была работа в Сан-Франциско, и возможно новая работа нарисовывалась в Сиэтле, в офисе с Клэр, не говоря уже о квартире с арендой до октября. Моя жизнь была в Сан-Франциско. У меня там были друзья. Там были воспоминания. Папа навещал меня там до того, как его арестовали и отправили в федеральную тюрьму Терра-хот, штат Индиана. Каждое Рождество мама проводила со мной в Сан-Франциско. Это был мой дом.

Хотя, в последнее время идея переезда в Сиэтл звучала неплохо, снова быть с Клэр, новая работа, новый город....

Но Кетчикан?

Черт. В Кетчикане был Зейн. В Кетчикане были горы и пешеходные тропы, а также милые бары и заведения с морепродуктами, которые мы с Зейном часто посещали. В нем также были Брок и Бакс, близнецы, Лусиан и Ксавьер. И Зейн.

Я упоминала, что в Кетчикане был Зейн?

Но.. кто же переворачивает свою жизнь с ног на голову ради парня, с которым познакомилась неделю назад?

И если Зейн не просил меня остаться, то и я не могла кинуть в него бомбу "Слушай, эм, я тут подумала, что могу обосноваться здесь с тобой в Кетчикане... навсегда". Да, сработает безотказно.

У нас был уговор на неделю. Мы договорились, что проведем эту неделю вместе, а потом я вернусь домой и найду другого мужчину, с которым у меня будут настоящие отношения, а он найдет женщину, с которой у него будут настоящие отношения, и мы больше никогда не увидимся.

Но... черт возьми, мысль о Зейне с другой женщиной в его постели, с другой женщиной, держащей его в своих объятиях? Боже, нет. Я даже думать об этом не могла, иначе сошла бы с ума. От одной мысли об этом мне захотелось швырнуть солонку и перечницу в Зейна за то, что он обманул меня в моей собственной голове, или начать плакать, или убежать отсюда так быстро, что я оставлю в стене дыру в форме Мары, в стиле Луни Тьюнз.

А мысль о том, чтобы быть с другим мужчиной? Она тоже не привлекала меня больше. Я попыталась представить, как кто-то другой целует меня, снимает с меня одежду, погружается в меня... и мой желудок взбунтовался, мозг настоял на замене мысленного образа таинственного мужчины на образ Зейна, на то, как он целовал меня, как раздевал меня догола, как погружался в меня.

Я отчаянно пыталась создать хоть какое-то подобие душевной и эмоциональной стабильности у себя в душе, когда в кабинку напротив меня кто-то плюхнулся. Лусиан, пахнущий ресторанной кухней, верхняя половина его волос была заплетена в две косы, переходящие в одну, свисающую между лопатками, был одет в черную футболку, замаранную и испачканную кухонной ерундой. В одной руке он держал миску тушеного мяса, в другой - пинту пива.

- Привет, Лус, - всхлипнула я.

Он настороженно посмотрел в мою сторону, услышав мое шмыганье носом.

- Привет. - Он положил в рот немного тушеного мяса и принялся жевать, все еще задумчиво глядя на меня. - Уезжаешь завтра?

Я молча кивнула.

- Да.

- Ну, если говорить, по крайней мере, за пятерых из нас, мы будем скучать по тебе. Было приятно проводить все это время с тобой.

- А мне было здорово познакомиться со всеми вами. - Я взболтала пиво на дне стакана, наблюдая, как пузырьки образуются на его поверхности. - Но почему только вы пятеро?

- Ну, Баста здесь нет, и я не могу говорить за Зейна.

- Почему Зейн не будет скучать по мне?

Лусиан съел несколько кусочков тушеного мяса, прежде чем ответить.

- Я не это имел в виду.

- Тогда что ты имел в виду?

Он прожевал, проглотил и запил все это пивом.

- Может быть, он не хочет скучать по тебе.

- О. - Я допила свое пиво. - Думаешь, он... скажет что-нибудь?

Лусиан пожал плечами.

- Не знаю. Может быть да, а может и нет. - Он ткнул в тушеное мясо ложкой, прежде чем продолжить. - Но, во всяком случае, тебе лучше поговорить об этом с ним, не со мной.

- Все не так просто, - сказала я.

Лусиан снова пожал плечами.

- Обычно именно все так просто. - Наконец он встретился со мной взглядом, его глаза были темными, напряженными и нечитаемыми. - Просто и легко - это не одно и то же.

В этот момент Зейн скользнул на стул рядом со мной, протянул руку и схватил миску Лусиана с тушеным мясом, в три укуса съел половину, а затем запил все добротным глотком его пива.

- Ты утомляешь ее своей мистической чушью, Лус?

Лусиан только насмешливо приподнял бровь.

- Пожалуйста, угощайся. - Он забрал свое блюдо и пиво и продолжил есть, как ни в чем не бывало, затем посмотрел на брата. - Что еще за мистическая чушь?

- Твои скупо сформулированные крупицы мудрости.

- Вряд ли это мистическая чепуха.

Зейн рассмеялся.

- На самом деле это так.

Лусиан только покачал головой и молча начал опять есть.

Я нашла руку Зейна под столом и переплела свои пальцы с его.

- Никакой мистики, просто…

- Лусиан был Лусианом? - Подсказал Зейн. - Разбив все, что ты представляла и что знала о жизни, всего лишь дюжиной слов, а то и меньше?

Я склонила голову набок.

- Вроде того.

- Я убежден, что он древний восточный мистик, замаскированный в тело угрюмого подростка, - сказал Зейн. - Это единственное возможное объяснение, откуда он знает половину того дерьма, о котором говорит.

- Я наблюдаю, слушаю и задаю вопросы. Обращаю внимание. Читаю. - Лусиан доел тушеное мясо и запил пивом. - Это не мистика, это называется быть внимательным наблюдателем человеческой природы.

- Ага, как скажешь, Конфуций. - Зейн откинулся на спинку стула и обнял меня. - Возвращайся на кухню, бездельник.

Лусиан снова покачал головой, но с легкой и искренней усмешкой на губах, а затем парировал:

- Разве не ты должен быть за стойкой?

- Броку наскучило быть одному наверху, и он спустился, чтобы сменить меня.

Лусиан только кивнул и пошел обратно на кухню, насвистывая тему Кунг-Фу.

Зейн посмотрел на него, а потом улыбнулся мне.

- Этот парень что-то с чем-то.

- Сколько ему лет? - спросила я.

- Девятнадцать, почти двадцать.

- Но он совершенно уже не ребенок, да?

Зейн кивнул.

- Да, ты права. Но такое чувство, что он им никогда и не был. Даже когда Лус был маленьким, то был тихим до безумия. Он не говорил до тех пор, пока ему не исполнилось больше двух лет, и начал говорить полными предложениями. Мама думала, что у него могут быть проблемы с развитием, но доктор сказал, что физически и ментально он способен говорить, и развивается нормально, и что он просто... не хочет говорить по какой-то причине.

- Да. Что ж, он просто мудрый молодой человек.

Зейн рассмеялся и кивнул.

- С этим, черт возьми, не поспоришь. Ты забываешь, что он сидит рядом, ты разговариваешь с кем-либо или что-то типа того, а затем он просто выпаливает предложение или два, которые так... проницательны, как по мне, что заставляет всех восхищаться: "Ха, а он прав. Будь я проклят".

Я прислонилась к плечу Зейна.

- Хочешь, эм, пойти наверх? В центр города? Или чего-нибудь еще?

Он посмотрел на меня.

- Напомни еще раз, во сколько твой рейс?

Я сморгнула какую-то странную, горячую, соленую влагу, которая собиралась в уголках глаз. Не знаю, что это было, но мне это не очень понравилось.

- Завтра в десять утра.

- Эта неделя пролетела слишком быстро, не так ли?- Его рука, обхватившая меня за плечи, напряглась. - Я просто хочу побыть с тобой в постели еще одну ночь, что скажешь, детка?

Я молча кивнула.

- С удовольствием.

Он переплел свои пальцы с моими, повернулся вбок и встал, а затем потянулся, чтобы поднять меня. Без особых усилий он понес меня на руках к лестнице, ведущей в квартиру, остановившись, чтобы я открыла дверь. Прежде чем подняться по лестнице, мужчина поцеловал меня.

Прямо там, на виду у всего переполненного бара, раздался хор из волчьего воя и кошачьих мяуканий от его братьев и нескольких постоянных завсегдатаев бара. Я рассмеялась во время поцелуя, не в силах сдержать улыбку, которая расползалась на моих губах, несмотря меланхоличное настроение.

Позже мы оказались в его комнате.

На его кровати.

Одежда слетела с нас, и он навис надо мной, целуя меня до удушья, до бесчувствия, до полного слез забытья. Он отстранился, проведя большим пальцем у меня под глазами.

- Эй, не нужно, - пробормотал он.

Попроси меня остаться, попроси меня остаться, попроси меня остаться... мольба вертелась у меня в голове, но не сорвалась с губ. Я не стала бы умолять сама, не могла.

- Это просто была... это была самая удивительная неделя в моей жизни, - прошептала я.

Он скользнул в меня, ничего не было между нами, его член был горячим и твердым внутри меня.

- Для меня тоже.

Я обхватила его ногами за талию, обняла за шею и поцеловала, когда мы начали двигаться вместе в совершенном ритме. Наши бедра толкались друг к другу, языки переплелись, дыхание слилось, и я не смогла сдержать еще одну слезу, скатившуюся по моей щеке. Зейн не стал вытирать ее, хотя и видел. Его глаза встретились с моими, когда мы двигались вместе. Он не заставил меня молчать, когда я начала стонать, звук вырывающийся был смесью из стонов восторга и горестным рыданием.

В его глазах отражался его собственный глубокий колодец бурлящих эмоций, ни одну из которых он не выразил словесно. Он показал мне их, в отчаянном пылу своих толчков, в дрожании его губ, когда он сдерживал свою кульминацию, в сжатых желваках и нахмуренных бровях, в движении его рук по обеим сторонам моего лица, которые были словно твердые железные прутья из плоти и мышц.

Я прижалась лицом к его плечу и вжалась в него, всхлипывая.

Мы кончили вместе, его лицо было спрятано между моих грудей, а волосы мягко касались моей щеки. Я позволила нескольким слезинкам капнуть на его волосы, когда кончила, прижимаясь к нему, содрогаясь под ним, все еще молча умоляя попросить меня остаться.

Но он не сделал этого.

Ни до того как мы уснули.

Ни после того как мы проснулись в сумерках раннего утра, чтобы снова заняться любовью, забыв про защиту.

Ни тогда, когда мой будильник зазвонил в половине восьмого, и мы снова страстно сплелись в последний раз. Обнаженная кожа скользила по коже, дыхание сбивалось в свете рассвета. Мы не произнесли ни слова, когда достигли кульминации вместе быстрее, чем когда-либо, кончая более отчаянно, чем когда-либо прежде, закрыв глаза, зная, что это был последний раз.

Мое сердце бешено билось в груди, в то время как я лежала на плече Зейна... останься... останься... останься... останься... молил ритм моего сердца.

Но я не могла.

Моя жизнь была не здесь.

Зейн не был моим.

Как я могу перевернуть всю свою жизнь с ног на голову ради человека, которого знаю всего неделю? Это было бы верхом глупости, независимо от того, какие сильные чувства я испытывала. Эмоции изменчивы, как и чувства и желания. Это было временным, мимолетным явлением, созданным в вакууме отпуска. Это было не по-настоящему. И не должно было быть таковым.

Проходили минуты, и красные цифры на цифровом будильнике Зейна прошли свой пусть с половины восьмого до без двадцати восемь, а затем до восьми.

Наконец, я поняла, что должна была уйти, иначе рисковала потерять ту слабую силу воли над глупыми, нелепыми, бессмысленными эмоциями.

Я должна была улететь.

Заставив себя двигаться, я откатилась от Зейна. Натянула его футболку, взяла с собой дорожную сумку, прошла через холл в ванную, быстро приняла душ и переоделась в чистую одежду. Я почистила зубы, расчесала еще влажные волосы и собрала их в тугой пучок на затылке.

Когда я вышла, было двадцать минут девятого, и Зейн был уже одет в белые спортивные шорты, синюю толстовку с капюшоном и эмблемой морских котиков, на голову он натянул белую бейсболку с рисунком штурмовой винтовки и красными буквами HK [17] . В одной руке у него были ключи от грузовика, а в другой - два бумажных стаканчика с кофе.

- Я загрузил твои сумки в машину, - сказал он, протягивая мне кофе.

- Окей, - сказала я, мой голос был едва слышен.

Поездка до аэропорта прошла в полном молчании.

Он проводил меня до контрольно-пропускного пункта, а затем передал мне мою ручную кладь.

- Ну что ж.- Он отхлебнул кофе, его темно-карие глаза стали непроницаемыми и нечитаемыми для меня. - Вот и все.

Я кивнула, ненавидя внезапную неловкость между нами, приносящую боль.

- Полагаю, что да.

Один напряженный момент, потом другой. Уже было без десяти девять утра, и мне все еще нужно было пройти через охрану и найти свой выход на посадку. Но как я могла уйти, не сказав и слова на прощание? Это не было прощанием, это было неловкое, напряженное, неприятное расставание.

- Зейн, я...

Он поцеловал меня. Жестко, сильно, одна рука сжалась на моем затылке, его огромное твердое тело прижалось к моему. Его язык скользил по моим губам снова и снова, и я погрузилась в поцелуй, утонула в нем, упивалась им, надеялась, надеялась, надеялась, что это значило, что он...

Он отстранился, отступив на шаг назад.

- Прощай, Мара.

Я тяжело моргнула.

- Увидимся, Зейн.

Чертовски странно. Чертовски больно. Чертовски глупо.

Я прошла через охрану, остановилась на другой стороне и обернулась. Зейн все еще стоял там, где мы попрощались, одна рука лежала на затылке, брови были сдвинуты, плечи тяжело поднимались и опускались, желваки ходили. Он наиграно улыбнулся, когда я обернулась, помахал мне рукой, а затем резко развернулся на каблуках и покинул аэропорт, почти яростно вышагивая.

Я не плакала весь перелет домой.

Нет, нет, нет.


Загрузка...