Затерянный остров

15

Очень поздно следующей ночью Эли Глинн в гордом одиночестве сидел в своем инвалидном кресле посреди безмолвной просторной центральной лаборатории ЭИР, перелистывая потрепанный, наполовину сожженный и разваливающийся на глазах томик стихов У.Г. Одена[28]. Было почти пять часов утра, но Глинн не мог уснуть — его искалеченное тело терзала старая боль, которая никогда не покидала его.

Наконец, убрав книгу в карман, он направил свое инвалидное кресло прочь из лаборатории в сторону лифтов. Двери открылись, и он положил руку на цифровой сканер. Через мгновение двери снова закрылись, и светодиодный дисплей показал, что кабина движется к пентхаусу.

Когда двери открылись, Глинн выкатил кресло наружу. Тремя годами ранее, обнаружив, что его недуги все сильнее затрудняют перемещения, Глинн превратил самый верхний этаж штаб-квартиры ЭИР в небольшой пентхаус с террасой на крыше, предназначенный для облегчения его физических ограничений. Здесь он мог скрыться, когда ему это было необходимо, а затем — снова появиться в разгар работы, нагрянув в самые неожиданные моменты — днем или ночью — чтобы проконтролировать, что происходит в его лабораториях и офисах. Он редко покидал здание — это было слишком затруднительно. Кроме того, Глинн больше не чувствовал себя комфортно среди незнакомых людей. Слишком много он ловил на себе жалостливых взглядов, слишком многие говорили с ним тихим голосом, как с маленьким ребенком, который готов спрятаться за юбку матери, и указывали на него пальцем, когда он появлялся в поле зрения.

Инвалидное кресло въехало в квартиру по полированному полу. Массив стен холодного серого оттенка успокаивал глаза, а пространство, обставленное в стиле Дзен, умиротворяло нервы своим аскетизмом. Мебель здесь практически отсутствовала: сам Глинн был прикован к инвалидному креслу, а посетителей сюда — в свою святая святых — он почти никогда не звал, что устранило необходимость в диванах и стульях.

Глинн подкатил инвалидное кресло к одному из немногочисленных столиков своих апартаментов, взял пульт дистанционного управления, оснащенный циферблатом и множеством цветных кнопок, и включил газовый камин. Следующим нажатием на пульт он открыл небольшую дверцу, которая с мягким шипением скользнула в сторону, явив за собой пространство его спальни. Еще один щелчок пульта включил воду в гидромассажной ванне, а четвертая кнопка заставила замерцать ряд ароматических свечей.

Скупясь на движения, с помощью двух силовых платформ и роботизированной руки, Глинн разделся и опустился в пышущую паром гидромассажную ванну. Это была не роскошь, а необходимость для его травмированного тела — только такие ванны могли хоть немного унять боль, которая накапливалась к концу дня.

Откинувшись на бортик ванной, он снова поднял потрепанный томик Одена и начал читать его знаменитое стихотворение «Хвала известняку». Через некоторое время он отложил книгу в сторону. Творчество этого поэта было рекомендовано ему женщиной… единственной женщиной, существовавшей в его жизни. Вернее, почти существовавшей: их отношения закончились, так и не начавшись, из-за ее трагической гибели при крушении супертанкера «Ролвааг».

Это навсегда лишило Глинна возможности любить.

Не сказать, что и до этого он слыл безнадежным романтиком. Он стал сиротой в два года, когда его родители погибли в авиакатастрофе, причину которой так и не удалось установить. Это был первый секретный проект, за который он взялся, основав ЭИР, и результаты его оказались весьма банальны: самолет потерпел крушение из-за разрыва топливной магистрали. Глинн ожидал чего-то другого и даже чувствовал легкое разочарование, но теперь ответ на вопрос, как погибли его родители, хотя бы перестал быть его навязчивой идеей и терзать его.

После смерти родителей последовала целая череда приемных семей, и Глинн закрыл свою душу от людей, как бутон на замерзшем дереве.

Во время несения военной службы у него не возникало потребности в друзьях, возлюбленных, семье, в праздновании дней рождения, Днях Благодарения, семейных ужинах, подарках на Рождество, новогодних елках или пятничных вечеринках. Ему требовалась лишь верная команда, готовая беспрекословно выполнять все его приказы, и эти свои скромные потребности он с лихвой удовлетворил. Единственное, что поистине требовалось ему для полноты жизни — это возможность решать чрезвычайно сложные задачи. Он страдал неиссякаемой жаждой таких задач и в этом отношении был идеалистом, стремился к лучшему. Как оперативник разведки, он мог взорвать практически любой мост или здание… он мог взломать почти любой компьютер, разработать самую надежную систему защиты или снести ее. Однажды, на расширенном курсе криптоанализа в академии профессор задал им задачу. Это была отвратительная уловка, потому что студенты понятия не имели, что им поручили трудный случай под названием Опыт Майкельсона[29], который так и не был решен. Глинн работал над заданием 48 часов подряд, и сумел найти решение к следующему занятию.

Невозможность решения была для него своеобразным вызовом, незаменимым топливом, которое и привело его в военную структуру, а потом позволило основать ЭИР. Решать невозможные задачи — таков, пожалуй, был принцип всей его жизни.

А затем произошла та катастрофа с музеем Ллойда, которая погубила единственную женщину, которую Глинн мог бы когда-либо полюбить, а его самого — приковала к инвалидному креслу.

С тяжелым вздохом Глинн снова поднял книгу и прочитал:

Я — одиночество. То, что не просит и не обещает.

Так — я дарую свободу тебе. Ведь любви не бывает.

Есть только зависти облики, что нас печалят[30].

Закончив читать стихотворение, Глинн снова откинулся на бортик ванной, и его мысли отчего-то потянулись к той странной фразе на древней карте: «Respondeo ad quaestionem, ipsa pergamena» — «Ответ на вопрос дает сама страница».

Действительно ли это было ключом к природе загадочного снадобья? Потому что ничего хорошего в том, чтобы отыскать Форкис и не знать, что нужно искать дальше, не было.

Ответ на вопрос дает сама страница. Ответ на эту загадку был прямо там, на странице — он должен был там быть!

Лежа в ванной и визуализируя карту перед глазами, Глинн изучал ее снова и снова, пробегая по милым миниатюрным рисункам, испещренным точками линиям и крошечным надписям.

Ответ был там, и он найдет его!

О, да, он его найдет. В этом — у него не было никаких сомнений.