Завтра утром, за чаем

– 10 -

В тот вечер, когда мы с Наткой глядели в ее колодец, я возвращался домой в совершенно перевернутом настроении, диком, непонятном каком-то, и все думал (именно одна, именно эта мысль неизвестно отчего вдруг прицепилась ко мне): сказал папа маме или нет, что я стал руководителем группы, в которую входит и он, папа.

Конечно же, он сказал, я сразу это понял, когда вернулся домой. В их комнате света не было, мама сидела на кухне одна.

– Промок, милый? – спросила она как-то особенно ласково и очень грустно. – Пирожки с картошкой еще теплые.

– Ерунда, – сказал я. – Дождь кончился.

– Кушать будешь?

– Нет, неохота, я замотался, пойду спать.

– Ну, ложись. Даже свекольника не хочешь?

– Нет!

– Ну, спокойной ночи. Папа уже спит. Он очень устал сегодня. Утром не ищи пирожки с картошкой, я заверну вам вместе.

Я кивнул, тут же мы неожиданно посмотрели друг другу прямо в глаза, и оба отвернулись. Я быстро принял душ и ушел к себе в комнату.

Я разделся не зажигая света, лег и вдруг понял, что мне не хочется, не хочется, не хочется думать об этой истории с папой, и о Натке думать не хочется, буду думать о чем-нибудь другом, приятном, решил я, но о чем именно – я так и не сумел придумать, мне все не нравилось, все, и я уснул, совершенно сбитый с толку. Помню только, что снова мелькнула мысль – завтра на работу.

Дни покатились однообразные и совершенно одинаковые. С третьей и девятой молекулами мы справились быстро, а семнадцатая совершенно не хотела ломаться, и подтянуть ярусность до четырех не удавалось никак.

Дома все было вроде бы нормально, как и раньше, но я-то знал, чувствовал, что это не так. По вечерам я старался не сидеть дома, просто болтался по городку и по тихим улочкам на окраине, и все думал, как же мне быть – я совершенно не собирался жить дальше так, как жил эти дни, но что именно мне делать – нет, этого я не знал. Все путалось у меня в голове, я даже догадался, что вообще очень смутно себе представляю, почему так плохо то, что случилось; гуляя, я заставлял себя рассуждать вслух, последовательно и внятно (никогда раньше со мною этого не было), и именно таким вот дурацким образом я дорассуждался до того, что самое-то плохое, оказывается, было вовсе не в том, что я, мальчишка, стал папиным начальником, а совершенно в другом; мне трудно было объяснить словами, в чем именно, но я чувствовал, что я прав, и скоро в этом убедился…

И еще я все время думал – может, я ненормальный? Другой бы человек на моем месте был бы счастлив от такого успеха, даже нос бы задрал повыше, а уж если бы его отец попал к нему в подчиненные – тем более: сколько бы шуток было, веселья!..

Иногда мне страшно хотелось пойти к Натке и все рассказать ей, но я не мог, нет, не мог я к ней пойти, я ее любил, вот в чем дело, а она меня – ни капельки, я был в этом почти абсолютно уверен.

Через несколько дней уехала мама – улетела в космос, на самую большую и далекую от Земли нашу «промежутку» – Каспий-1. Там работала врачом ее сестра Галя, и мама повезла ей шерстяную кофту, помидоры, несколько свеклин, любимые Галины конфеты с ликером «Орбита» и кое-какую специальную литературу. Мама, мне так показалось, улетала на Каспий-1 вся какая-то перевернутая – нервничала, что ли? Я подумал даже, что там, на Каспии, она первым делом расскажет Гале, что произошло на Земле и тут же позвонит домой и будет весело спрашивать, – ну, как, мол, вы там, а Галя будет сидеть рядом с ней и напряженно слушать мои или папины веселые отчеты.

В общем, улетела мама, и мы с папой остались вдвоем.

И в первую же ночь, под утро уже, я неожиданно и как-то очень резко проснулся, потому что папа с кем-то разговаривал (слов я разобрать не мог), а ведь мамы не было. Может, это было и нечестно (в тот момент я даже и не подумал об этом – так разволновался), но я, не вставая с кровати, тихонечко, ногой, приоткрыл свою дверь – и сразу же начал разбирать слова.

– Да-да. Вот именно!.. Приехали! Так сказать – докатились!.. Не правда ли, какой плавный полет, а? .. Попытайся-ка вспомнить, дружок, – в каком чемодане лежит мой золотой диплом? … Что, уже и не помнишь, забыл? А где первая премия европейской зоны за анализ гиперпластического ряда?.. Тоже забыл?.. Все это было – не ложь, не вымысел. Руку жали! Помнишь? Талант!!! А теперь мой сын, мальчишка, шкет, сидит за завтраком, уплетает пирожки с картошкой, болтает под столом ногами и с набитым ртом запросто, походя, высказывает гениальные идеи!.. Попытайся-ка это понять, дружок!.. Слушай внимательно: час, всего час обычного учебного практического занятия на Аяксе – бац!!! – и решен вопрос, над которым группа взрослых людей Высшей Лиги бьется целый год! Понятно теперь? Чторядом с его детской выдумкой мой талант?! Ноль. Невидимая капля, букашка, лапка букашки… Или он износился, мой талант, а?.. Затупился, завял – а виноват я сам: не углядел, не уследил…

Я слушал его в невероятном напряжении, мне было даже страшно, потому что то, чтоон говорил, и было то самое, чего никак не мог точно назвать, произнести я сам, именно то самое, а то, что я оказался его начальником, выглядело рядом с этим главнымпросто ерундой.

Еле слышимый, раздался щелчок, звякнул звоночек – папа повесил трубку. Или мне показалось. Не знаю.

Поразительно, но я вдруг уснул.