Завтра утром, за чаем

– 7 -

В небольшой светлой комнате, куда меня привел Лысый, стояли три маленькие программирующие машины типа «Аргус», возле одной, работавшей, крутился паренек лет восемнадцати в больших черных очках – наверное, Юра. Толстяк прямо весь светился от счастья, а в углу, в кресле сидел маленький, рябой, тихий человечек.

Лысый назвал мою фамилию, толстяк и Юра подошли ко мне и долго трясли мне руку, человечек в углу встал тоже, но не подошел, а Лысый подтолкнул меня к нему.

– Зинченко, – сказал он, робко почему-то улыбнувшись, и легонько пожал мне руку, и я, потому что сам он ко мне не подошел, а после и потому еще, что вспомнил его фамилию, догадался, что он здесь – самый главный. Он снова сел в кресло, и толстяк потащил меня к Юре и работающему «Аргусу».

– Видел когда-нибудь «Аргус»? – спросил он.

– Нет, только на картинке, – сказал я.

– Приглядись внимательно, что непонятно, спроси.

Я стал разглядывать работающий «Аргус», стараясь сообразить, где что и как он работает (машины сходного типа мы изучали в школе), и вдруг, совершенно неожиданно, ну, абсолютно внезапно, очень остро и по каким-то совершенно непонятным причинам почувствовал, что жутко влюблен в Натку Холодкову. Влюблен в нее – и все тут. Мне даже жарко стало, и волосы зашевелились на голове.

– Ну, как? Сообразил? – сказал толстяк, этот Рафа.

– Что? – спросил я. – А-а… да. Да, в общих чертах.

– Черт знает, что делается, – сказал Юра. – Сначала все идет идеально, а потом бред сивой кобылы.

Рафа объяснил мне, как ребенку, что в «Аргус» они вкладывают весь (точнее, почти весь) расчет нового микрокосмолета, который Лига признала идеальным, и одновременно предполагаемый вариант детали «эль-три», тогда машина выдает характеристику нагрузок и возможностей всего корабля. До того, как родилась моя, Рыжкинская, идея, все их варианты давали минус-эффект, и вот только теперь «Аргус-М» выдает сплошные плюсы, но… до определенного момента: дальше идет белиберда, сплошные минусы, в чем дело – неизвестно.

– Если, – сказал Рафа, – что-то с машиной, то ужасно смешно, что вначале выдается сплошной плюс-эффект, ведь все же показания неверны, все!

«Чего они тогда радуются? – подумал я. – Лучше бы домой меня отпустили, хомяк сидит некормленый». – И тут же снова вспомнил про Натку.

– А почему нужно ломать именно семнадцатую молекулу? – спросил у меня Юра. – Чует мое сердце, что здесь и зарыта собака. Ярусность-то до четырех меняется, но не во второй зоне.

– Во второй, – сказал я. – Да и вообще, если взять другую, не семнадцатую, машина бы с самого начала выдавала минус-эффект. Конечно, я не считал, но мне так кажется, и я…

– Уверен?

– Абсолютно. Но можно проверить.

Я взял мел и сделал расчет прямо у них на глазах.

– Да, – сказал Зинченко. – Все верно и гениально просто.

Рафа и Лысый согласились, и еще что непонятно, почему же потом все меняется, и вряд ли дело в «Аргусе-М», тогда бы он все выдавал неверно, с самого начала.

– Цветы! – вдруг заорал я так, что все вздрогнули. – Цветы! Кто их туда поставил? – И я бросился к «Аргусу-М» и подлез под него (он был высокий, на изящных ножках); за ним на окне стояли в банке с водой цветы. Рядом со мной оказался вдруг Юра, и я услышал голос Рафы:

– Это Юрины фантазии. Привез с Земли. А в чем дело?

– Бог ты мой, – сказал я, снова вылезая вместе с Юрой и с цветами из-под «Аргуса». – Вынесите их ненадолго отсюда!

– Не дам, – сказал Юра.

Рафа глядел на меня, вытаращив глаза.

– Да ненадолго, – сказал я Юре. – Ты не беспокойся.

Юра вышел, вернулся без цветов, и, пока я сидел и хохотал как ненормальный, все смотрели на меня так, будто меня укусила собака или я сам сейчас всех перекусаю. Потом я успокоился и сказал:

– Запустите программу снова.

Юра трясущимися руками вложил данные группы и мои данные и включил «Аргус». Все собрались возле окошечка итогов и стали внимательно следить за каждой новой строчкой выкладок.

– Вот тут, – зашептал Рафа. – Вот тут-то все и ломалось.

– А сейчас? – спросил я, когда появилась новая строчка.

– Ой, – сказал Рафа, крепко сжав мой локоть. – Ой!

Юра (я быстро поглядел на него) стоял бледный. Зинченко – спокойный, вообще без всякого выражения на лице.

– Ну, а сейчас? – спросил я, когда появилась новая строчка.

Рафа крякнул и шлепнул меня по попе – я покраснел.

– Рафа, – сказал Зинченко. – Аккуратней.

– Ох ты, щенок! – сказал Рафа, обнимая меня (а я старался вырваться; красный я был – ужас). – Ух ты, наше золотце!

– А сейчас – снова верно? – спросил я. – Совпадает?

– Мальчик – ты прелесть, – сказал Рафа. – Где ты раньше-то был?

И дальше, до самого конца все шло как по маслу.

– Уф-ф-ф! – сказал Рафа. – Слушай, Рыжкин, а что это было? А?!

– Да так,– сказал я. Я вдруг почувствовал, что жутко устал. – Ерунда, в общем-то. Цветы… Живая природа. Биология все-таки. Вот они и оказывают…

– А-а-а! – заорал Рафа, покатываясь со смеху. – Ой, держите меня!.. Биологическое влияние. «Аргус» хоть и «М», а все же «Аргус», ничего не поделаешь, параметры биополя машины меняются…

Теперь уже ржали все, после успокоились, Зинченко вытер слезы и сказал:

– Мы тут решили до твоего прихода, что если ошибка будет найдена, то на время окончания работ по «эль-три» ты станешь руководителем группы из шестнадцати человек. Шестнадцать взрослых мужчин в твоем подчинении! Только не зазнавайся, хотя случай этот в практике редчайший. А со школой мы договоримся. Рафа, вы с Землей связались, как они там?

– Они прибудут сорок восьмым рейсом через две минуты.

– А специалиста по пластмассам заполучили?

– Да, двоих.

– Правильно, что двоих. А то возни с перестройкой этой двухъярусной будет выше головы. Кстати, они должны быть полноправными членами группы Рыжкина, закажите им перед возвращением на землю постоянные пропуска.

– Будет сделано.

– Ну молодец.

Вскоре послышались голоса за дверью, в дверь постучали. «Да-да», – сказал Зинченко, и вошли четверо мужчин.

– Это наш герой, ребята, – сказал Зинченко. – А почему герой, вы сейчас узнаете, – сюрприз, мы вам специально ничего не передали на Землю.

Я молча каждому пожал руку, еще не понимая по-настоящему, в какую сумасшедшую жизнь я внезапно попал.

– А пластмассовики где? – спросил Зинченко.

– Идут за нами.

Дверь снова открылась, вошел какой-то сутулый дядька, а за ним… а за ним – мой папа.