Та же, что и в первом действии, комната Микиты. Беспорядочно разбросаны различные домашние вещи, как будто их посносили сюда изо всех комнат. Трюмо, граммофона и мягких кресел нет. Обои ободраны и свисают клочьями. Портреты — те самые, из первого действия,— повернуты лицом к стене. Все свободные места на стенах заклеены правительственными постановлениями, декретами, лозунгами, газетами того времени, плакатами. Висит балалайка.
Когда подымается занавес, Гануля, закатав рукава, стирает в корыте белье, рядом сидит Гарошка и пыхает люлькой.
Гануля — Гарошка
ГАРОШКА. Аб чым жа, тое-гэта, хацеў я сказаць?
ГАНУЛЯ. А нешта нейкае аб высяленні была ў цябе, сваток, гутарка спачатку.
ГАРОШКА. Ага, успомніў. Дык вось, як нашы гэткім чынам апошні суд з князем прайгралі, пачалося тое высяленне. Але як, свацейка, пачалося? Нашы ўсё роўна не хацелі пакідаць сваіх сяліб. Ну што ж? Нагналі гібель казакоў, сам нават спраўнік з Менску прыехаў. Тады ўсе мужчыны і ўсе кабеты, найболей старэйшыя, паклаліся ўпоперак вуліцы: «Хай высяляюць! — сказалі сабе гэтак — Хай праз нашы галовы ўвойдуць ў нашы родныя хаты!» Ну, разумецца, казакі не спалохаліся гэтага. Рынулі ўсёй гурмай на конях праз ляжачы народ, а за імі прыстаў на сваёй вараной тройке. На капусту людзей зрэзалі і на кашу з зямлёй змяшалі. Бацька і маці мае таксама там засталіся.
ГАНУЛЯ. Мы наракаем, што цяпер цяжка жывецца, а як падумаеш, дык і ўперад не вялікі мёд быў.
ГАРОШКА. I чамярыца яго ведае, як гэта неяк хітра на свеце устроена! Паны былі польскія, законы — рускія; польскія лаюць[31]рускіх, рускія лаюць польскіх, а як прыйдзе што да чаго, каб нашага простата чалавека пакрыўдзіць, дык і польскія і рускія ў адну дудку граюць.
ГАНУЛЯ. Ды яно ж гэтак, мой сваток. Каму па каму, а нам, казаў той, дык два камы.
ГАРОШКА. Наш настаўнік, Янка, дык той без ніякага нічога як тапаром сячэ: «Пакуль, кажа, не зробімся самі гаспадарамі, датуль ніякага ладу ні складу ў нас не будзе». Гэты настаўнік добры і дужа разумны чалавек, але трохі галава яго нечым заведзена, бо мала, што сам носіцца, як кот з салам, з усялякімі мудрымі думкамі, дык яшчэ, як на тое ліха, і маёй Алёнцы ў галаве ўсё дагары нагамі перакуліў. I цяпер тая ўжо, як папуга, паўтарае за ім: «Будзем самі сабе гаспадарамі!»
ГАНУЛЯ. Звычайная рэч[32], мой сваток. Маладое піва заўсёды шуміць.
ГАРОШКА. Так яно, так. Але найчасцей ад гэтага шуму нам, бацькам, галава баліць. Я табе шчэ не казаў, мая свацейка, што ў мяне апрача Аленкі быў і сын — Юрка. Удалы дзяцюк[33] быў, ах які ўдалы! I таксама шумеў, занадта ўжо шумеў. I што? Самахоць[34]за німашто асіраціў мяне. Служыў тады ён у Маскве на нейкай фабрыцы. А там — помніш — у дзевяцьсот пятым годзе пайшлі забастоўкі ды іншыя непарадкі. Як людзі казалі, і мой Юрка не адстаў. Вылез на вуліцу і давай з іншымі на чым свет шумець і крычаць «Зямлі і волі!» Разумеецца, за такі крык жандармы і зжылі яго з гэтага свету. Кажу свайму настаўніку, што во да чаго шум і крык такі даводзіць, а ён смяецца: «Бо, кажа, твой Юрка за чужую зямлю і волю шумеў і крычаў, а не за сваю, дык нічога з гэтага і не выйшла».
Входят Янка и Аленка.
Гануля — Гарошка — Аленка — Янка
ЯНКА (здороваясь с Ганулей). Як жывём, цётачка? Даўненька мы з вамі не бачыліся!
ГАНУЛЯ (оставив стирку). О, даўненька! Відаць, годзікі са два ўжо будзе.
ЯНКА. Ды з гакам, цётачка. (Гарошке.) А дзядзька Гарошка прачакаўся, мабыць, на нас? Мабыць, люлек з тузін[35]здыміў за гэты час.
АЛЕНКА. Тузін — не тузін, а штук з сем то пэўна ж татка высмаліў.
ГАРОШКА. Не табе іх лічыць[36] сарока. (Ворчливо). Пайшлі і прапалі, а мне тут сядзі у чужой хаце і чакай на іх.
ГАНУЛЯ. Што ты, сваток? Якая ж тэта табе чужая хата?
ЯНКА. Ну, не бурчыце, дзядзька: па вельмі важнай прычыне прыйшлося нам заседзецца крыху.
ГАРОШКА. Заседзецца, заседзецца! Як прышпілюць вам калі- небудзь хвост на гэтых пасядзінах, то прападзе вам ахвота і стаяць, не толькі што сядзець. Тое-гэта, палякі на носе,— кажуць, што ужо Навінку забралі,— а яны швэндаюцца сабе!
АЛЕНКА. Трэба ж было, татачка, прыглядзецца, як рыхтуюцца менчукі[37] спатыкаць новых акупантаў.
ГАРОШКА. Ну, і што там цікавага? Мала йшчэ вас гэтыя абскубанды абскубалі.
АЛЕНКА. Не абскубанды, тата, але акупанты, акупанты. (Пауза.)
ЯНКА (оглядывая комнату, Гануле). Але ваша хата, цётачка, надта неяк змянілася ад таго часу, як я выехаў ад вас: так выглядае тут усё, як бы вы толькі што з іншай кватэры перавезліся.
ГАНУЛЯ. Бачыце, было тут у нас у Менску апошнім[38] часам нейкае палатненне, дык нас і ўпалатнілі ў адзін пакой, а іншыя — забралі. Той пакой, дзе жылі вы, аддалі нейкаму ў скураной жакетцы,— паміж іншым, ён сягоння раніцай ужо выехаў ад нас; а з таго боку, дзе была мая спальня і Мікіткавы габінет, абодва гэныя пакоі заняў нейкі іхні рэдактар, па прозвішчы[39] Гізульскі. Але, як відаць з усяго, то ён, мусіць, не зусім іхні, бо не збіраецца выязджаць, хоць іхнія пачці што ўсе ўжо выехалі. Мікітка кажа, што гэты Гізульскі душа, а не чалавек,— надта[40] палітычны і знае ўсялякія свабодныя прафесіі.
ЯНКА. Асабліва, відаць, добра знаёмы з прафесіяй правакатарскага мастацтва?
ГАНУЛЯ. Хто яго разбярэ, з чым ён там знаёмы.
ЯНКА. Мусіць, для гэтага палітычнага чалавека вы, цётачка, і крэслы свае плюшавыя аддалі, каб мягчэй было яму сядзець, бо гэтых крэслаў штось я не бачу тут?
ГАНУЛЯ. Ды не! Да яго йшчэ пераезду нашы крэслы недзе ў іншае месца спалатнілі.
АЛЕНКА. I грамафон і трумо таксама?
ГАНУЛЯ. Не, дзетка. Гэтыя рэчы Мікітка мой сёлета на тавараабмен пратаргаваў. I вось з усяёй, казаў той, роскашы засталася толькі балалайка, але і тую запісалі на нейкі ўчот.
Входит Микита в поношенной и залатанной защитного цвета одежде, волоча за собой тележку, на которой: три огромных толстых портфеля, четвертый — поменьше; под ними: несколько кульков с продуктами, две селедки, связанные лыком, три воблы, нанизанные на веревочку, стограммовый пузырек с керосином, громадная, как из-под шляпы, коробка с пудрой, несколько поленец дров, вазочка для цветов, три рюмки.
Гануля — Гарошка — Аленка — Янка — Микита
МИКИТА (втащив тележку, здороваясь с Янкой). Какая приятная, меджду протчим, встреча, товарищ профэссор! Сколько лет! Сколько зим!
ЯНКА. И нисколько лет, и нисколько зим, а всего восемь месяцев, пане регистратор, как мы не виделись. Да, видно, плохи ваши дела, что таким долгим время вам показалось; месяцы в целые лета и зимы превратились?
МИКИТА. Так себе, ничего себе, меджду протчим, время течет.
ЯНКА. Да что это с вами? Уж не записались ли вы в здешние герцум-сролики[41]? Как тачечник, тарабаните эту бричку за собой. '
ГАРОШКА. Мусіць, яны пазайздросцілі конскаму хлебу.
ГАНУЛЯ. Тэта Мікіта кожны дзень гэтак на службу ездзіц.
Микита. Да, пане профэссор. При теперешнем политичном экономичном положении Российской, меджду протчим, империи не можно иначей. Теперь так: если конь может таскать повозку, то человек и подавно. На то ж у нас и абсолютная свобода, чтоб все живое имело абсолютное равноправие.
ЯНКА. Равноправие равноправием, но разве ж оно не вынуждает вас каждый день становиться этаким возчиком-кустарем?
МИКИТА. О, нет! Тележку я таскаю за собой только добровольно и только для собственной выгоды. Во-первых: на службу и со службы вожу потребные мне официальные, меджду протчим, бумаги; во-вторых: вожу, однако уже только со службы, всякие пайки, кооперативный товар и протчее; в-третьих: вот попадается по дороге какая-нибудь контрабанда, иначей сказать — то, что в Менск завозить запрещается: мука, крупа, бульба, сало, масло, цибуля[42], редька этому, меджду протчим, подобное. Значицца, выторговал тайком чтоб никто не видал, то-сё из этой контрабанды на такой-сякой чулок либо носок, поклал себе, меджду протчим, на воз и вези в своей колымажке. Ну, разве ж не выгодно?
Аленка (пытаясь поднять лежащие на тележке портфели). Ну і цяжкія ж гэтыя торбы! Ці не каменне ў іх напакована?
Микита. Не камни, меджду протчим, мамзэль, а хлеб наш насущный. (Берет первый портфель.) В этом портфельчике всякие особистые свидетельства: на мою личность, на мою кватеру, на воду, на отопленье, на еду, на ходьбу, и так далее и еще документы на право вставать рано и не вставать рано, ходить на службу и не ходить на службу, носить одежду и не носить одежду, держать гроши и не держать грошей, иметь себе женок и детей и не иметь себе женок и детей, свистать, меджду протчим, на...
ЯНКА (перебив). А в этом сундуке?
МИКИТА (беря следующий портфель). А в этом, меджду протчим, портфельчике, всяческие декреты, законы, постановы, приказы, резолюции, инструкции об равном правии всех рас и подрас, всех наций и поднаций, всех народов и поднародов, всех языков и подъязыков в нашей единой и неделимой Литбелорусской[43] республике. (Берет третий портфель.) В этом тольки гроши — моя пэнсия[44] за первые десять дней этого июля месяца и за две недели вперед. (Берет последний, четвертый портфель.) А в этом карапузике найважнейшие документы: профсоюзный, биржи труда, культпросвета, нашего № 157348 домкома, где я полноправный секретарь, и так, меджду протчим, далее. (Берет с тележки остальную поклажу.) Дальше идут мои за июнь месяц, за первые десять дней июля и за две недели вперед дармовые, меджду протчим, пайки: семь фунтов отборной отрубной муки, полтора фунта с осьмушкой круп, два фунта с четвертью гороха, не знаю сколько керосины, полчетверти фунта и два лота[45] соли, а до всего этого еще: селедцы, тарань, семь с половиной фунтов дров, коробочка, меджду протчим, пудры а ля руж, подставка для цветов, а больше, сдается, ничего.
ЯНКА. Неплохая, как я вижу, дойная коза вышла из вашей свободной профессии оратора: столько денег да еще дармовые пайки.
МИКИТА. Видите, пан профэссор, как вам сказать, меджду протчим, я уже махнул рукой на все свободные профэссии: что-то мне с ними не везет.
Га нуля. Потому что не за своё берешься. Это ж надо вам знать, чуць не наклікаў на сваю голову безголовь. Как только немцы ушли, то он ужо на другой день полез на Трэке[46] где-то на вышки и давай на чем свет подбухторивать людей. Спочатку все только глядели, смеялися, а после давай шпурлять в него чем попало. Стащили силком с вышек и немоведама куда б затащили. Да, на шчасце, мамзэль Наста заступилася и так-сяк выпутала из этой беды.
МИКИТА. Меджду протчим, мамаша, вы немного не в тех колерах обмалевали всю этую трагичную историю. Вся беда была в том, что я не угадал, на какую, меджду протчим, стать платформу, потому поскользнулся и был вынужденный силой сой'ги с трибуны. И это, меджду протчим, происшествие показало мне, что кровь свободных профессий в моих еще жилах не течет и что мое истинное призвание вот в этом (хлопает по портфелям): бумаги, бумаги и бумаги. Теперь я, пан профэссор, имею шестнадцать дневных и восемь вечерних, меджду протчим, постов регистратора в разных менских губернских Совхозах, Нархозах, Комхозах, Домхозах и протчих отделах, подотделах и половинных подотделах, где, меджду протчим, сижу себе и сижу, пишу себе и пишу. На мою работу даже начальство, меджду протчим, обратило внимание и к моей ранге регистратора добавило почетную рангу, какая по-нашему зовется «совбур»[47]. Беда только, меджду протчим, что вот новая, по счету третья, политичная ситуация останавливает на неопределенное время мою регистраторско-совбуровскую карьеру.
Входят из двух противоположных дверей Ученые.
Те же — Западный ученый — Восточный ученый
ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (столкнувшись с Восточным). Пся крэв!
ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Черт подери!
ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Пшепрашам пана!
ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Извините, сударь!
ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. И пан ту?
ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. И вы здесь?
Ученые кланяются друг другу и присутствующим.
ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. (Янке). Бардзо на часе, же пан обэцным ест. Для взбогацэня нашей ведзы польскей потшебнэ сон ешчэ нектурэ шчэгулы о нибы вашим краю. Може шановны пан поинформуе цось о пшыродзе так званэй по-вашэму Бялэй Руси и цось о тэм, як собе закрэсляте граница политычнэ[48].
ЯНКА. Прырода наша, паны вучоныя, прыродная. Есць поле і лес, горы і даліны, рэчкі і азёры, нават мора было — называлася Пінскае,— але акупанты змяшалі яго з гразёю, дык засталося толькі Пінскае балота. А граніц палітычных не маем, бо і палітыкі сваёй не маем — на чужой палітыцы пакуль што ездзім.
ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывая в блокнот). Природа в Русском Северо-Западном крае велика и обильна — есть суша и водные бассейны, даже море собственное имелось, но благодаря вредным климатическим веяниям с Запада поименованное море утонуло в
Пинском болоте. Что касается политических границ, то они в представлении здешних общерусских людей очень туманны. Все же примечается стремление расширить границы эти на Запад.
ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывает вперемежку с Восточным). Пшырода на Польских Крэсах Всходних надзвычай буйна и богата: экзыстуе ленд и водозбёры; край тэн посядал нават можэ, але, завдзенчаёнц шкодлiвым вплывом зэ Всходу, можэ тэ пшэисточыло сень в Пиньcке блото. Цо сень тычы границ политычных краю, то взглендэм их у месцовэй людности вшэхпольской пшэдставене бардзо не ясна. Еднак, спостшэга сень донжэне розшэжыть овэ граница на Всхуд.
ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Еще один маленький вопрос: земляки не собираются в будущем приобрести себе море вместо утонувшего, чтобы со временем пробить себе куда-нибудь окошко в Европу или Азию?
ЯНКА. Нам і без мора, пане вучоны, ёсць дзе тапіцца, як павее пошасцяй[49] праз усходнія ці заходнія «акошкі».
ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывает). О Дарданеллах, о Индийских морях и о каких-либо окошках не помышляют и помышлять не желают, ибо, по их же словам, и без того имеют где топиться, когда повеет сквозняком с Запада.
ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывая одновременно с Восточным) О розшыжэню своих границ от можа до можа не мажон и мажы собе не жычон, поневаж, як сами твердзон, маён где топить сень без можа, гды повеён пшэцёнги зэ Всходу.
ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (окончив запись). Благодарю вас!
ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (окончив запись). Дзенькуен пану!
Ученые раскланиваются и уходят — каждый выходит в противоположную дверь
Гануля — Гарошка — Аленка — Янка — Микита
ЯНКА (Миките). Ну и дуроломы эти ваши ученые!
МИКИТА. Все это, меджду протчим, тутэйшие люди: один сын дьяка, второй — органиста.
АЛЕНКА. Хоць яны і вучоныя і тутэйшыя, а ўсё ж такі надта смешныя.
МИКИТА. Для особ из глухой деревни, мамзэль, может, они смешные, но для Менской русской, меджду протчим, интеллигенции они очень даже серьезные ученые.
ЯНКА. Настолько же серьезные, пане совбур, как и нынешня вид вашей хаты, особенно эти хвосты от шпалеров да портреты задом наперед.
МИКИТА. Это, пане профэссор, есть результат моего последнего, меджду протчим, служебного положения и последней политической ситуации, какая создалась в Российской, меджду протчим, имперыи. Все это потребовало то-сё изменить, чтоб таким способом придать жилищу больше, меджду протчим, демократичности и простоты.
ЯНКА. Легкий и дешевый способ у вас приспосабливаться к ситуации.
МИКИТА. Очень легкий и дешевый. Глядите. (Переворачивает портреты.) Раз, два и готово!
ЯНКА. Интересно, как это вы со своим последним совбуровским положением приспособитесь к новейшей политической ситуации, которая маячит уже возле Переспы[50]?
МИКИТА. Об этом я тоже, меджду протчим, не забыл. Мой профэссор герр Спичини работает со мною в данном направлении уже некоторое время и помогает мне расчищать дорогу к моей будущей карьере в губернаторской канцелярии. Беру у него лекции того языка, с которым приходит новая ситуация.
ЯНКА. Смотрите только, чтоб этот герр Спичини и тут не навставлял вам спиц, как и перед немецкой ситуацией.
МИКИТА. Меджду протчим, герр Спичини в том не винен, что наплодили себе люди языков, как та крольчиха крольчат, и мне, меджду протчим, как идут немцы — учись по-немецки, а поляки идут — учись по-польски, а как придут еще какие-то — так учись еще по-какому-то. И герр Спичини тут ни при чем. Эх, был бы я, меджду протчим, царем! Завел бы я от Азии до Австралии, от Африки до Америки, и от Смоленска до Берлина один неделимый русский язык и жил бы себе тогда припеваючи. А то крути башкой над языками, как баран над колодцем.
ЯНКА. Бог знал, что делал, когда не дал свинье рога, а регистратору власти. Но почему бы вам, коллежский регистратор Никитий Сносилов, не стать тем, кто вы есть на самом деле? Микита Зносак — и благозвучно, и по-здешнему, да и языки не надо менять, как цыгану коней.
МИКИТА. Как это понимать, меджду протчим?
ЯНКА. А очень просто: станьте на свою здешнюю почву, на ту почву, на которой взросли ваши отцы и деды.
МИКИТА. Меджду протчим, вы хотите, сябра белорус, чтоб я стал не на свою, а на вашу — белорусскую — хе-хе-хе! — почву.
ЯНКА. А хоть бы и так.
МИКИТА. Меджду протчим, пане учитель, я еще не уронил свою, меджду протчим, честь так низко, чтоб лезть в вашу, извините, мужицкую белорусскую кумпанию. Вы, может, посоветуете мне еще и зубрить грамматику вашего Тарашкевича[51]?
ЯНКА. А почему бы и нет?
МИКИТА. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! И шутник же вы, дядька белорус, свет такого не видел! Ха-ха-ха! От нечего делать интернациональная интеллигенция выдумала какой-то национальный белорусский язык, а вы хотели б заставить нас, русско-истинную тутошнюю, меджду протчим, интеллигенцию, сушить над ним остатние мозги. Ха-ха-ха! Вот так додумалися! Ха-ха-ха! Меджду протчим, пане белорус, мне ваш (с нажимом) «дэмократычны» язык не нужен, когда я имею свой, меджду протчим, матерынский русский язык.
ЯНКА. О, да! Вашей чести подавай материнский язык царей, Муравьевых-вешателей, Распутиных, Азефов и всей компании им подобных, а на свой действительно родной язык вам наплевать. Эх, русопят вы, русопят! Но хватит об этом. Когда-нибудь, пане регистратор, вы опомнитесь, да смотрите, чтоб поздно не было. (Гануле.) Цяпер я да вас, цётачка, толькі не з спрэчкай[52], а з просьбай: ці няможна будзе ў вас мне з маёй кампаніяй пераначаваць? Шукаць іншага месца для начлегу неяк не хочацца.
ГАНУЛЯ. А начуйце, мае дзеткі, колькі хочаце! Гэны пакой, дзе вы кватаравалі, свабодны, дык і лезьце пакуль што туды.
ЯНКА. Шчыра дзякую!
Выходит с Аленкой и Гарошкой. Входит Спичини.
Гануля — Микита — Спичини
МИКИТА. Очень уважаемому профэссору мой сердечный, меджду протчим, привет! Как это мило с вашей стороны, что даже и в такое тревожное время не забываете об моем образовании!
СПИЧИНИ. Я только исполняю свою миссию, как и вы, мусье Сносилов, свою. А взялся за гуж —- не говори, что не дюж.
МИКИТА (раскладывает словари). Совершенно справедливо, мусье профэссор. Мы с вами высоко держим свои стяги: вы стяг, меджду протчим, обучения, а я — стяг, меджду протчим, охранения! И наше потомство когда-нибудь занесет, меджду протчим, наши имена на золотую доску. Меджду протчим, мамаша, оставьте на минуту эту комнату, пока у нас тут будет длиться лекция.
Гануля выходит.
Микита — Спичини
СПИЧИНИ. Можем приступать, мусье регистратор!
МИКИТА. Я уже готов, мусье профэссор!
СПИЧИНИ. Мы с вами прошли приветствия обычные и вчера начали так называемые приветствия шиворот-навыворот. Повторим то, что начали. Как будет: собачья твоя кровь?
МИКИТА. Пся крэв, затрацона[53] душа.
СПИЧИНИ. Как будет: сгинь, пропади, нечистая сила?
МИКИТА. Идь пан до сту дьяблув за Буг[54].
СПИЧИНИ. Очень хорошо, прекрасно! Самое важное, что вы не забыли «За Буг». А теперь, как будет: не лезь, а то получишь по уху?
МИКИТА. Нех се пан не наставя, бо достанеш по пыску и утонешь в Немидзе[55].
СПИЧИНИ. Поздравляю! Совсем хорошо! Прогресс в обучении налицо. Попробуем теперь из другой бочки. Переверните на наш манер такой оборот: ешчэ Польска не згинела.
МИКИТА. Еще Польша не погибла, но собирается погибнуть.
СПИЧИНИ. А теперь переведите: двадзесце пенць[56].
Входит Наста.
Микита — Спичини — Наста
НАСТА. Можете ликовать, Панове. Из определенных источников я определенно знаю, что «наши» уже заняли Менск.
СПИЧИНИ. Кто это, мамзэль,— наши?
НАСТА. Ну, поляки, если так, пане профессор, вам больше нравится.
СПИЧИНИ. Извините, мусье Сносилов, но сегодня лекцию мы прервем. Я должен идти сторожить дом. Честь имею кланяться! (Намеревается выйти.)
МИКИТА. А как же, мусье профэссор, с этим «двадзесце пенць»
СПИЧИНИ. Завтра, мусье регистратор, по этому выражению будет практикум. (Выходит.)
МИКИТА (кричит.) Меджду протчим, мамаша! Дядька белорус! Поляки в Менске!
Входят Янка и Гануля.
Микита — Наста — Янка — Гануля
ЯНКА. Что, в Менске пожар?
МИКИТА. Не пожар, дядька белорус, а поляки, поляки! Понимаете?
ЯНКА. Ну, это все равно.
МИКИТА. Вам, человеку без рангов и классов в прошлом и без надежды на асессорство в будущем, ясно, что все равно, но мне, меджду протчим... Хе-хе! А теперь долой совбуровскую форму! (Намеревается снять куртку.) Ах, пардон! Я забыл, что мамзэль Наста тут. Однако вот это можно и теперь послать, меджду протчим, к черту. (Швыряет на землю портфели, кроме портфеля с деньгами.)
ЯНКА. Не поторопились ли вы, пане регистратор, плевать в корытце — как бы не пришлось напиться.
МИКИТА (остановившись). Почему, меджду протчим?
ЯНКА. А вдруг снова припрется в Менск ваше совбуровское начальство? Что вы тогда без этих торб запоете?
МИКИТА. А правда, меджду протчим, правда,— я трошки зарапортовался. Бывшее, теперешнее и будущее начальство завсегда и всюду надо уважать и иметь в виду, когда не хочешь спортить свои бумаги. Меджду протчим, мамаша, сховайте эти портфели — может, под печку или еще куда подсунете. Оставьте только портфель с моей пэнсией.
Гануля по одному уносит портфели.
А я попрошу пардону у гостей и на минуту отлучуся сменить свой внешний вид, согласно с самой новейшей, меджду протчим, политичной ситуацией.
Достает из ящика одежду и выходит. Какое-то время Янка и Наста проводят на сцене в молчании, не зная, как себя вести.
МИКИТА (входит переодетый в чиновничью форму со всеми отличиями, поворачивается на пятках). Ну, как, уважаемые, меджду протчим, мамзэли и мусьи? Тот же самый, да не тот же самый! Разве не метаморфоза?
НАСТА. Я восхищена вашей, мусье Никитий, метаморфозой! Янка. Перелиться из пустого в порожнее — не велика метаморфоза.
МИКИТА (как бы не слыша, Гануле). Меджду протчим, мамаша, надо побыстрее залу привести в человеческий вид. Выносите первым делом корыто с бельем, а я, меджду протчим, оттарабаню колымажку. Ага! Кидайте сюда в повозку белье, а наверх ставьте корыто — этак за одним разом все и вывезем.
Грузят белье и корыто на тележку и увозят. Гануля везет, а Микита подталкивает. Спустя минуту возвращаются.
А теперь будем отсовбуривать стенки. Вы, меджду протчим, мамаша, пришпилите чем-нибудь отвисшие шпалеры, а я переверну другой стороной портреты.
Гануля пришпиливает шпалеры, Микита переворачивает портреты, Наста помогает. Через минуту входят Дама, Поп, Исправник, Пан.
Микита — Наста — Янка — Гануля — Поп — Исправник — Пан
ПОП. Мир очагу сему!
МИКИТА (обрадованно). Ах, кого я, меджду протчим, вижу! Мадам-синьора — целую ручки. Отец духовный давно жду вашего благословения. Вашему родию покорный привет и подчинение. Ясновельможному пану графу низко кланяюся! Ах! Какими-такими путями изволили прибыть сюда, меджду протчим, долгожданные гости?
Гости всем кланяются, садятся — Поп у окна.
ИСПРАВНИК. Вместе с новой оккупационной властью маршем прибыли в Менск.
ДАМА. И сочли своим долгом, мусье регистратор, нанести вам первому свой первый по приезде визит.
Пан. Ваше гостеприимство в те тяжкие для всех нас времена обязывает меня без промедления приветствовать вас от себя и от моих...
ПОП. Душа моя возрадовалася при созерцании, како агнцы сии, возвратяшеся в стадо свое. И пришед я с ними, дабы одним веселием возвеселитися с вами, чадо мое, регистратор!
МИКИТА. Ой, беда! Чем же я буду гостей высокодостойных принимать? Меджду протчим, мамаша, не найдется там чего пайковое закусить?
ГОЛОСА. Не надо! Не надо! Благодарим!
ИСПРАВНИК. Мы уже успели не только закусить, но и выпить немного. Отец духовный тоже успел погостить у нас.
ПОП. Трапеза была обильная, яства упитательные: американское сало...
ИСПРАВНИК. Американский окорок...
ПАН. Американская булка...
ДАМА. Американское какао...
ЯНКА (в сторону). Американские фиги.
МИКИТА. Минувшая политичная, меджду протчим, ситуация ничего подобного нам в своих пайках не давала.
ИСПРАВНИК. Зато нынешняя все даст.
ЯНКА (в сторону). Даже взятку.
МИКИТА. Однако пока там что, мне от сердца, меджду протчим, хотелось бы достойно угостить и повеселить высоких персон.
ДАМА. А знаете, мусье Сносилов, беду эту легко можно исправить. У меня появилась чудесная идея: тот вечер у вас на именинах перед уходом немцев, оставил такое приятное впечатление, что я была бы счастлива сегодня его повторить.
МИКИТА. Мадам-синьора, я весь, меджду протчим, к вашим услугам. Значит, начнем с угощения. Меджду протчим, мамаша чем хата богата...
ДАМА. О нет, мусье регистратор, вы не угадали. Поскольку мы уже угощались сегодня, повторим только вторую часть программы того вечера.
МИКИТА. Танцы, меджду протчим?
ДАМА. Мусье, теперь вы угадали! (К присутствующим.) Я думаю, почтенное общество со мною согласно?
ГОЛОСА. Согласны! Согласны!
ДАМА. А теперь, мусье Сносилов, заведите нам граммофон.
МИКИТА. Граммофон... граммофон... меджду протчим, граммофон, мадам-синьора... пошел на репарации!..
ДАМА. Тогда дайте мне балалайку.
Микита подает балалайку.
Я попрошу этого мусье (указывает на Янку), чтоб сыграл нам на балалайке. (Подходит и подает балалайку Янке.) Мусье белорус, не откажите сыграть нам вальс.
ЯНКА. Могу сыграть. Если тут компания ваша устроила танцласс для оккупантов, куда каждый из них может войти и станцевать свое «Гоп-ца-ца», то почему бы и мне в этом танцклассе не сыграть?
ДАМА. Очень любезно с вашей стороны.
Янка играет вальс. Танцуют три пары в той же очередности, что и в первом акте. Поп не танцует. В начале танцев входят Аленка и Гарошка.
Те же — Аленка — Гарошка
ПОП (пристально глядит в окно, затем на танцующих). Чада мои, остановитесь! В сию обитель грядет большевик!
ТАНЦУЮЩИЕ (остановившись.) Как? Что? Откуда?
Перепуганные гости суетятся.
МИКИТА (глянув в окно). А грядет-таки... И к нам... О-ей! И с оружием в руках! А говорили, что большевиков уже нету! О-ей! О-ей! Мамзэль Наста, где ж ваши определенные источники?!
ГОЛОСА. Надо прятаться! Скорей! Прятаться! Прятаться!
МИКИТА. Мамзэль Наста, переворачивайте задом наперед портреты!
Наста переворачивает портреты.
Мадам-синьора, прячьтесь сюда! Ваше родие, сюда! А вы, пане пан, вот сюда! Отец духовный, меджду протчим...
ПОП. Не суетитесь обо мне, сын мой! Мои облачения защитой мне от всяких зол земных.
МИКИТА. Меджду протчим, мамаша, я залезу сюда, а вы станьте так, чтоб меня заслонить. Вот так! Ну, теперь пускай заходит!..
Довольно долгая пауза. Янка иронически улыбается. Аленка прыскает в кулак. Гарошка попыхивает люлькой и сплевывает. Наста хлопочет возле портретов. Входит Красноармеец с обломком винтовки.
Те же — Красноармеец
КРАСНОАРМЕЕЦ. Нельзя ли у вас, товарищи, пересидеть, пока стемнеет? Я отстал от своей части и только ночью смогу выбраться из города, чтоб догнать своих.
МИКИТА (вылезая из укрытия, Красноармейцу). А, попался, меджду протчим, в конце концов! Складывай оружие! Вывешивай белый флаг! Сдавайся в плен, меджду протчим!
Красноармеец, бросив обломок винтовки, глядит на всех в недоумении.
ИСПРАВНИК (вылезая вместе со всеми из укрытия). Весьма справедливо! Берите его в плен!
ДАМА. Ах, мусьи! Между вами, как я вижу, начинаются военные действия. Разрешите мне быть сестрой милосердия.
ИСПРАВНИК. Насколько я разбираюсь в стратегии, кажется дело обойдется без кровопролития.
МИКИТА (Красноармейцу). Объявляю вас своим пленным! Без моего, меджду протчим, разрешения не имеете права и шагу ступить
ПАН. Очень хорошо все складывается для вас, пане регистратор Явитесь с этим пленным к новым властям — ваш престиж сразу подымется в их глазах на сто процентов.
ИСПРАВНИК. И ВЫ должны без промедления идти со своейг. добычей в штаб оккупационных войск. Там вы будете как свободный со свободными.
ПАН. Как равный с равными.
МИКИТА. Значит, иду. Мадам-синьора, и вы, мусьи, тоже, меджду протчим?
ГОЛОСА. Идем... Все идем! Идем!
МИКИТА (Красноармейцу). Шагом марш в плен! Стойте! (компании). А трофеи тоже забирать?
ГОЛОСА. Забрать! Забрать!
Дама, Поп, Исправник, Пан, Микита, окружив Красноармейца, выходят маршевым шагом.
МИКИТА (с обломком винтовки на плече, напевает).
Оружьем на солнце сверкая,
Под звуки лихих трубачей,
По улицам, пыль поднимая,
Проходил полк гусар-усачей...
Занавес