Земледельцы

В начале 1923 года агроном Василий Степанович Пустовойт получил приглашение прочитать курс лекций для студентов Кубанского сельскохозяйственного института.

Проректор института по научной части профессор Антон Александрович Малигонов заручился на этот счет поддержкой ученого совета.

Дело в том, что кто-то из профессоров высказал недоумение — как можно приглашать к студентам человека, не имеющего полного высшего образования? Но вскоре сами же и возразили себе, вспомнив, что Василий Степанович создал не один хороший сорт подсолнечника и что студенты с большим желанием ходят к нему на опытное поле слушать рассказы о селекционной работе.

— Вот именно, коллеги, с большим желанием! — подчеркнул Малигонов. — Если с таким же желанием они будут внимать Пустовойту в институтской аудитории, мы посчитаем, что обрели прекрасного воспитателя будущих агрономов.

На первой лекции нового преподавателя присутствовали два профессора — «два Антона», как называли их студенты: Антон Александрович Малигонов и Антон Иванович Носатовский, селекционер-зерновик, уже в ту пору признанный авторитет России по пшеницам.

Пустовойта их присутствие не очень смутило. Оба пожилых, видавших виды профессора и он, тридцатишестилетний заведующий опытным хозяйством института в имении «Круглик», были не просто сослуживцами, а давними друзьями.

Носатовский чаще других преподавателей бывал в «Круглике». Он любил говорить студентам, указывая на Пустовойта:

— Господь бог, отмечая в толпе зрелых специалистов самых способных оригинаторов, непременно наделял их, помимо таланта, еще и отменным здоровьем, заведомо зная, что селекция требует от человека физических данных, уровнем никак не ниже, чем у профессионального борца или циркового атлета. Смотрите и завидуйте. Экий здоровяк! Ни минуты бездействия или расслабленности. Он всех заражает своей энергией.

Пустовойт находился в расцвете сил. Он был Крепок телом и вынослив. Об этом прежде всего свидетельствовала его подтянутая, мускулистая фигура, сильные руки, скорая, пружинистая походка и не покидающий никогда оптимизм. И такая жажда действия, словно в нем постоянно раскручивалась тугая, стальной крепости пружина.

Вот уже несколько лет Пустовойт являлся руководителем большого хозяйства. Опытное поле института, основанное на базе бывшего войскового Кубанского сельскохозяйственного училища в имении «Круглик» требовало немалых забот. Все многочисленные и многотрудные хозяйственные обязанности Пустовойт добровольно взвалил на свои плечи. И дела в имении шли хорошо.

Профессор Носатовский, у которого на полях опытного хозяйства был свой селекционный участок пшениц, не имел ни малейшего основания жаловаться на недостаток внимания со стороны руководителя «Круглика». Более того, Пустовойт однажды поделился с профессором своими замыслами по созданию новых сортов яровых пшениц. Что-то в этом разговоре Антону Ивановичу показалось недосказанным, он стал расспрашивать, дальше — больше; и тут выяснилось, что Пустовойт сам имеет десятка два гибридов, в числе которых обнаружились и перспективные. Оказалось, что Василий Степанович работает над ними со второго года, как прибыл сюда, то есть лет уже десять, если не более. И все это время молчал, поскольку полагал, что говорить пока еще не о чем…

Носатовский слушал и смотрел на Пустовойта со всевозрастающим удивлением. Трехжильный человек, когда он успевает справляться со всем, что есть в хозяйстве? И что за память, что за сверхчеловеческая организованность? Ведь селекция — это, помимо полевых работ, еще и тысячи записей, цифр. Сложнейшая бухгалтерия!

Антон Иванович почел за честь помочь молодому коллеге во всем, что относилось к селекции пшениц. Забегая вперед, скажем, что через несколько лет их содружество принесло результат: два новых, перспективных сорта.

А Василий Степанович тем временем продолжал удивлять своих коллег.

На рассмотрение ученого совета института он принес рукопись, которая называлась «Как возделывать подсолнечник». Очень простым, для всех крестьян доступным языком автор рассказывал, что для улучшенных сортов необходима новая и строгая агротехника, которая только и способна выявить все достоинства культуры. «Не сейте подсолнечник по весенней пахоте, он тогда плохо родит. Культура эта любит осеннюю зябь. Не опаздывайте. Посмотрите, насколько выше урожай при посеве с 1 по 15 апреля нового стиля. И уж, пожалуйста, не стремитесь загущать посевы. На «Круглике» лучшие результаты получаются, если гнезда размещены на 13 вершков одно от другого, а в гнезде остается только два растения. Ни в коем случае не опаздывайте прорывать гнезда: на две недели задержите прорывку — и нет восьми пудов с десятины».

Каждая мысль и рекомендация в рукописи непременно подкреплялись фактами и цифрами, добытыми на опытных полях «Круглика». Пустовойтовская книжка агрономических советов вскоре увидела свет. Это был первый его печатный труд.

Как видим, неутомимая энергия молодого агронома Василия Степановича Пустовойта принесла добрые плоды прежде всего в области развития агротехники.

О селекционной работе в «Круглике» агрономы России услышали еще перед революцией. Благодаря Василию Степановичу Пустовойту в первой половине двадцатых годов «Круглик» наравне со старейшими Саратовской и Воронежской опытными станциями, становится уже признанным законодателем агрономической практики и науки на юге страны.

Старый друг и сослуживец Пустовойта, заведовавший в «Круглике» агрохимической лабораторией, Сергей Владимирович Рушковский, человек обстоятельного характера и строгого, аналитического ума, только укоризненно покачивал головой, когда заставал Василия Степановича за работой в конторе даже во второй половине ночи. Не забросит ли Пустовойт из-за всех этих забот главные дела — селекцию подсолнечника?

Ведь он начал эту работу еще в 1911 году — с его, кстати, Рушковского, одобрения. Тогда же они составили долголетний план улучшения сельскохозяйственных качеств этой полюбившейся им культуры и с поразительным упорством проводили его в жизнь. Им постоянно сопутствовал успех. Но как будет теперь, когда на Пустовойте все хозяйство?

Рушковский решительно и откровенно высказал свои опасения.

— Я потому и взял на себя руководство опытным полем, — сказал Пустовойт, выслушав друга, — чтобы ускорить селекционную работу и прежде всего на подсолнечнике. Все в одних руках — вот в чем суть дела. Меньше помех, больше возможностей. Если и случаются помехи, то они проистекают совсем от другого.

— Именно?

— От недостатка знаний, друже.

Рушковский принялся оглаживать свой нос, как это делал всегда, когда решал какую-то важную проблему. Его лицо выражало понимание и горечь. Те знания, которые они получили за три года учения в Харьковском сельскохозяйственном училище, давали право называться агрономами, позволяли учить крестьян, а после многих лет практической работы — и студентов института. Но когда требовалось разобраться в сложнейших явлениях развития растений, знаний этих явно не хватало.

Конечно, образование Пустовойта и его друга с окончанием училища не прекратилось. Напротив, ощущение несоразмерности между давно задуманным и ограниченностью личных возможностей подхлестывало обоих, побуждало настойчиво пополнять знания. Не было журнальных новинок по агрономии, которые они не прочитывали и не обсуждали бы вместе. Книги позволяли Пустовойту идти в ногу с развитием идей и взглядов в агрономии. Он следил за всеми достижениями биологии, особенно селекции.

Однако не все удавалось до конца понять в этих книгах и журнальных статьях. Авторы писали для людей, уже подготовленных к восприятию сложного и сложнейшего.

Идти за разъяснениями к Носатовскому?.. Спрашивать других знакомых профессоров?.. Ни в коем случае! Сам, только сам! Это уже шло от самолюбивого характера.

Вот почему в те годы молодой агроном работал по двадцать часов в сутки; жене его и Рушковскому оставалось только удивляться столь неуемной энергии. Иначе Пустовойт не мог.

А осенью 1923 года Кубанский сельхозинститут был взволнован неожиданной вестью. Приемная комиссия получила заявление гражданина В. С. Пустовойта, пожелавшего поступить на первый курс института…

Событие из ряда вон выходящее. Человек, уже известный в кругу селекционеров, с успехом читающий курс лекций студентам, теперь сам садился на ученическую скамью.

О его решении до поры до времени не знала жена, не знал об этом и ближайший друг Серхей Рушковский.

Но когда узнали.

— Все продумано и взвешено, — сказал Пустовойт своему другу. — Убежден, что осилю два курса за год. Зато…

И он с загадочной улыбкой обнимает Рушковского.

Потом они мирно сидят, и Сергей Владимирович подсказывает другу, какие книги сгодятся, когда дело дойдет до органической химии.

Пустовойта принимают на первый курс.

Всех лекций Пустовойт, естественно, не посещал, но в дни ненастные, когда нет полевых работ, он с утра — в аудиториях, в другие же дни — только на вечерних занятиях. И неизменно с учебниками в руках, чтобы во всякую вдруг выдавшуюся свободную минуту открыть книгу, пробежать несколько страниц, законспектировать, запомнить.

Случались дни, когда Пустовойт из шести академических часов четыре проводил на положении студента, а два за кафедрой, в качестве преподавателя.

Второй и третий курсы он окончил за один год. С наступлением весны часто читал свои лекции прямо в поле. Вечернее время отдавал лабораториям. Оценки получал хорошие. «Троек не принес», — обычно говорил он жене, едва переступив порог своего дома.

В июле 1926 года Василий Степанович сдает государственный экзамен. Его квалификационные темы, называются так: «Головня и борьба с нею», «Подсолнечник и его возделывание на Кубани», «Краткий обзор работ с масличным подсолнечником за период 1912–1925 годы».

13 июля этого года он принимает поздравления от своих коллег-студентов, от профессоров.

У него на руках свидетельство об образовании.

В нем сказано:

«На основании Постановления СНК РСФСР от 8 июня 1925 года и «Положения о Государственных Квалификационных Комиссиях», гр. Пустовойту В. С. присваивается квалификация ученого агронома, что и удостоверяется подписями и приложением печати».

Через несколько дней Ученый совет Кубанского сельскохозяйственного института избрал Василия Степановича Пустовойта заведующим кафедрой генетики, селекции и семеноводства.

На этой кафедре молодой ученый работал до 1930 года. Доцент, потом профессор института. Именно к этому времени Пустовойт передает в хозяйства свои первые высокомасличные сорта подсолнечника.

Мало кому из неспециалистов приходилось видеть растения дикого подсолнечника из Центральной и Северной Америки. Он ни чуточки не похож на нынешний культурный подсолнечник. Есть формы, по размерам и внешнему виду напоминающие всем известную полевую ромашку. Шляпка — с пятикопеечную монету. Длинные лепестки — белые, кремовые или желтые. Семечки до того мелкие, что их почти невозможно различить невооруженным глазом. Есть ветвистые формы. В пазухе листьев у них на коротком коричневом стебле располагаются многочисленные шляпки в венчике желтоватых листочков. Наконец, есть формы гигантские, трехметрового роста, с лопушистыми листьями и малыми соцветьями. Существуют однолетние формы и многолетние. И у всех так мало общего с тем подсолнечником, который мы знаем!

Среди четверти миллиона цветковых растений дикий подсолнечник если и мог чем-нибудь удивить любопытное человечество, то разве что своим ярко-желтым круглым соцветием — корзинкой, которая, ко всему прочему, имела одну оригинальную особенность: с утра до вечера следовала за солнцем, поворачиваясь с востока на запад. Эта способность смотреть солнцу в лицо и в ясный день, и в облачный умиляла некоторых ботаников. Оригинальный, красивый цветок проделал в XVI веке путь из Америки в Европу, появился в Испании, а оттуда, именно как цветок, как декоративное украшение скверов, садов и оранжерей, потихоньку поплелся по всей Европе.

Новые условия жизни, а главное, сперва бессознательный отбор человеком самых интересных, самых крупных цветов, а потом и осознанное, чисто потребительское желание получить побольше приятных на вкус семечек привело к постепенному улучшению форм «гелиантуса-аннууса» — растения солнечного вращения, как окрестил подсолнечник великий ботаник Карл Линней. Кстати, растение это и народ окрестил очень похоже. У немцев оно получило название зонненблюм, у сербов — солнекруг, на Украине — соняшник, у русских — подсолнечник.

Когда растение уже с Балканского полуострова попало к нам, на Украину и юг России, в нем трудно было обнаружить первородные черты. Благодаря селекции подсолнечник стал рослым, с одной крупной шляпкой и редкими шершавыми листьями. У него теперь были более крупные масличные семена, весьма приятные на вкус.

Во второй половине XVIII века впервые в России попробовали получать масло из этих семян промышленным путем. Масло понравилось, оказалось выгодным сеять молодую культуру наряду с коноплей и льном. Вскоре подсолнечник завоевал общее признание, под него стали отводить большие площади.

В 1880 году, как свидетельствует статистика, в России сеяли ежегодно 80 тысяч десятин, к началу XX века — свыше 200 тысяч, а когда Василий Степанович Пустовойт прибыл по приглашению канцелярии наказного атамана области Войска Кубанского для работы в сельскохозяйственную школу «Круглик», что рядом с городом Екатеринодаром, подсолнечник уже сеяли по всему югу России, и площадь, занятая им, измерялась сотнями тысяч гектаров.

Тогда же, в первом десятилетии нашего века, на подсолнечник обратили внимание русские ученые. Растение очень нуждалось в помощи и поддержке прежде всего потому, что были у него страшные враги, которые резко снижали урожай семян, а в иной год и просто уничтожали его. Врагом номер один была подсолнечная моль. Гусеницы этой моли густо заселяли шляпку подсолнечника, вгрызались в семечки, и крестьянину доставались в августе только пустые корзинки, увитые тонкой и липкой паутиной. Вторым врагом новой культуры было растение-паразит, вредоносная заразиха, мельчайшие семена которой то несколько лет как бы дремали в почве, не прорастая и не давая знать о себе, то вдруг трогались в рост все сразу, десятками, сотнями тысяч на десятине, впивались в корни молодого подсолнечника и высасывали из растения жизнь. «Фиолетовая смерть» регулярно опустошала подсолнечные поля, оставляя частокол из черных, будто обугленных стеблей.

Кто мог помочь растению в борьбе с такими врагами? Только образованные, знающие специалисты. Изучением подсолнечника, поиском средств его защиты занялись прежде всего селекционеры. Они стремились также поднять урожайность новой культуры и масличность семян. Ну что это за урожай, если даже в хороший год удается взять всего 50 пудов семян с десятины при мас-личности в 25–30 процентов! Самое большое — это 8— 10 пудов масла с десятины. Урожай едва оправдывал затраченный труд.

Широкую селекцию подсолнечника в 1905–1910 годах проводил на Харьковщине профессор Борис Карлович Енкен. В Саратове, на опытной сельскохозяйственной станции, организованной известным агрономом Стебутом, подсолнечником занялась опытный селекционер Евгения Михайловна Плачек. В агрономической литературе появились сведения о работе с подсолнечником на Вейделевском опытном поле под Воронежем, на опытном поле в Омске. Вскоре распространились первые улучшенные сорта подсолнечника — «зеленка», «фуксинка», «курбанок», «серый». Семянки у них стали крупнее, но зернышко в крупной и толстой кожуре было по-прежнему маленьким. Такой подсолнечник называли грызовым. «На зубок» он действительно был хорош, но масла давал всего 10–15 пудов с десятины. Немного, если сравнивать с коноплей или льном.

Обо воем этом агроном Пустовойт знал и до 1908 года, когда еще работал в станицах Петропавловской и Темиргоевской сразу после окончания сельскохозяйственного училища. Вот там он нагляделся на подсолнечник и его беды, там впервые, должно быть, задумался над судьбой этого интересного и полезного растения.

Впрочем, в биографии Василия Степановича Пустовойта так и остался невыясненным этот очень существенный вопрос: почему он занялся подсолнечником, почему этому растению, а не пшенице, не просу, отдал он всю свою жизнь?

Мы познакомились с Пустовойтом в начале пятидесятых годов.

В то время он много разъезжал по Кубани, приехал как-то и к нам в Динскую МТС. Тогда колхозы в нашем районе начали сеять его сорта 1646 и 1813. Селекционер, естественно, хотел их видеть в полевых условиях и знать, как оценивают новые сорта агрономы-практики.

Пустовойт задавал вопросы, я отвечал ему, а потом, осмелев, и сам начал расспрашивать: как ведут себя сорта на разных фонах и что нового мы можем ожидать от селекционера в ближайшем будущем? На слова Василий Степанович был уже тогда скуповат, ходил с твердо сжатым ртом, часто делал вид, что не слышит вопроса, зато в растения всматривался с куда большим желанием и любопытством, чем в лица множества людей, всегда окружавших его. И когда я вдруг спросил, почему создатель хорошей пшеницы «гордеиформе» предпочел заняться целиком подсолнечником, он как-то быстро и скоро глянул мне в глаза и, неопределенно хмыкнув, отошел, давая тем самым понять, что главный агроном МТС, пожалуй, более любопытен, чем следовало.

Спустя десять лет я начал собирать материал для книги о Пустовойте. Мы условились с ним, что я приеду в Институт масличных культур. Там, в его кабинете на втором этаже старого здания «Круглика», мы и увиделись. Передо мной сидел уже довольно пожилой человек, с лицом, предельно замкнутым, озабоченным сверх всякой меры и с тем же плотно сжатым, теперь уже несколько впалым ртом.

Однако в тот день настроение у нею было хорошее, он много и охотно говорил, рассказывал о прошлом и особенно о своем коллекционном питомнике.

Вот тогда я опять очень осторожно спросил: почему он все-таки занялся подсолнечником?

Солнце косо светило в окно кабинета. Закатный луч лежал на зеленом сукне письменного стола, на бледных, со вздувшимися венами руках Пустовойта, выброшенных на стол. Он сидел как-то неудобно, наклонившись вперед, и лицо его стало задумчивым. Кажется, он хотел ответить на вопрос, но потом повернул голову к окну и, вздохнув, предельно просто ответил:

— Не знаю…

Потом мы встречались с ним еще несколько раз, говорили о многом, однако эту тему больше не затрагивали.

Вся долгая жизнь Пустовойта свидетельствует об особенной его заинтересованности подсолнечником. С годами увлеченность обрела, разумеется, выверенность и силу привычки; путь к усовершенствованию этого растения хоть и не был усеян розами, но уже проглядывался четко на довольно далекое расстояние, и свернуть с этого пути он уже не хотел и не мог. Но вот первые, самые первые побуждения и пристрастия… О причине их можно только догадываться.

А теперь вернемся к самому началу работы Василия Степановича в «Круглике», тогда еще войсковой школе, где он был учителем.

На втором году работы Пустовойт, педагогические способности которого ценились высоко, вдруг взбунтовался.

Выяснилось — сперва в разговоре с женой, потом с Сергеем Рушковским, наконец, с коллегами по школе, — что ему не подходит роль ординарного учителя. Хотя Пустовойт и преподавал слушателям — молодым казакам — почитаемый им самим курс земледелия и много занимался теоретической агрономией, он все чаще и настойчивее твердил, что скучает по земле, что надеялся прежде всего найти здесь базу для опытной работы, а нашел обыкновенные аудитории со школярскими досками, где агроном способен потерять квалификацию.

В разговоре с начальником школы, человеком неглупым и достаточно самолюбивым, когда дело касалось авторитета казачьей школы земледелия, Пустовойт выразился очень резко:

— Здесь имеются все условия для образцового ведения хозяйства. Половину времени наши воспитанники должны уделять практике. Все новое они не только должны слышать, но и проверять. Своими руками. Я придерживаюсь такой точки зрения. Негоже видеть пальцы этих сильных ребят испачканными мелом, а не землей. Нам нужно идти в ногу с веком и с наукой. А гак мы отстанем, господин полковник.

— Изложите ваши взгляды в письменной форме, — попросил начальник школы. — Я доложу о них в канцелярии наказного атамана генерал-лейтенанта Бабыча. Полагаю, что заявление ваше резонно.

За первой запиской Пустовойта, в общем одобренной в канцелярии, последовала другая. Теперь это был подробный проект создания опытного и образцового поля в «Круглике», а затем и третья: об организации коллекционного питомника — этой основы для проведения любой селекционной работы.

Можно предположить, что проекты учителя земледелия Пустовойта отвечали в какой-то мере самолюбивым устремлениям казачьих генералов. В их представлении область Войска Кубанского должна была подавать пример всем россиянам — доблестью своих воинов не только на полях сражений, но и высокими урожаями на полях степных.

С этого времени Пустовойт проводил больше времени в седле, чем за столом преподавателя. Он создавал опытное поле. Все слушатели школы были его солдатами. А учителя — его исполнительными офицерами. Дело огромное, требующее больших затрат и усилий.

Перво-наперво Пустовойт разослал по разным губерниям страны гонцов за образцами полезных для юга растений, наказав привезти возможно большее число сортов пшеницы, проса, кукурузы и подсолнечника. И пока воспитанники школы ездили, искали и набивали семенами свои походные сумы, Пустовойт так и эдак перекраивал карту землеустройства имения «Круглик». Сорта перекрестно опыляющихся растений, в том числе и подсолнечника, необходимо держать в строгой изоляции друг от друга, поэтому Пустовойту приходилось по-новому организовывать селекционные участки и питомники. Вскоре землю расчертили на квадраты, в ближнем дубовом лесу вспахали поляны для посева будущих гибридов, посеяли ленты многолетних трав — разделители полей, проложили дороги. Год напряженного труда, в течение которого проявился организаторский талант Пустовойта.

Василий Степанович и сам преобразился. Он похудел, лицо его покрылось непроходящим ровным загаром, состояние праздничной возбужденности не покидало ученого. Началось самое главное в его жизни, о чем он думал многие годы.

Один за другим возвращались охотники за растениями. Они выкладывали пакеты и узелки с семенами, Пустовойт принимал их как драгоценность. Особенным ого вниманием пользовались семена различных сортов подсолнечника.

Весной 1912 года он сам посеял в рядки 67 образцов масличного подсолнечника по схеме, которую составил после долгих раздумий. Рядки подсолнечника он разделил высокой кукурузой. Но некоторые рядки совместил. Зачем — это стало известно потом. Часть семян осталась для контроля.

В те дни он очень мало и плохо спал. Вставал среди ночи, садился к столу, чертил на листках все более сложные схемы, а когда жена окликала его и просила лечь, только отмахивался. Однажды утром, уезжая в поле, Василий Степанович как-то очень мягко сказал ей:

— Один, один — вот в чем трудность! Понимаешь, очень мало что успеваю сделать. Может быть ты, Маша?

Она показала на детские кровати.

— Я понимаю…

Постоял, потоптался на пороге — и ушел.

Через два дня Мария Николаевна уже работала па опытных делянках. Начался ее многолетний путь лаборанта и верной помощницы мужа.

Первое лето проскочило незаметно. Вот уже отцвели и поникли корзинки подсолнечника. Лаборанты и сам Василий Степанович заполнили десятки толстых тетрадей, описывая особенности новых для Кубани сортов. Пустовойт хотел знать все о подсолнечнике. И он узнал очень многое в это первое лето.

Прежде всего его поразила и даже испугала почти полная беззащитность культуры против подсолнечной моли. Когда настала пора уборки, трудно было отыскать и поле неповрежденные корзинки. Вот она, задача номер один! Как можно установить потенциальную урожайность того или иного сорта, если гусеницы моли успели высверлить где треть, а где и половину семянок? Что можно сказать о возможностях растений, если его подкарауливает агрессивная заразиха? Болезни и вредители почти полностью смазывали картину роста.

Василий Степанович с самого начала предполагал отбирать наиболее урожайные и высокомасличные линии — ведь подсолнечник возделывался ради масла. Именно для этого Сергей Владимирович Рушковский оборудовал лабораторию, где должны были проводиться анализы на масличность. Но моль и заразиха усложнили план.

Впрочем, простаивать Рушковскому не пришлось. Уже в первый год Пустовойту потребовалось около 700 анализов. Сергей Владимирович только развел руками. У него было всего два аппарата Сокслета для определения масличности, а на каждый анализ требовалось по нескольку часов. Пришлось обратиться к знакомым в Институт табака, где имелось несколько таких же аппаратов. Однако более всего Пустовойт занимался изучением подсолнечной моли. Методика отбора тут была предельно простой.

…Шесть работниц сидели с утра до вечера за столами, перед каждой из них лежала горка семянок. Бритвой срезали они слой за слоем по ребру кожуры, стремясь обнаружить тот ряд клеток, который назывался панцирным. Он-то и оберегал семена от гусениц подсолнечной моли. Однако панцирные семянки попадались не часто — несколько штук на десяток тысяч. Их находили (панцирный слой этот виден невооруженным глазом), откладывали, и весной сеяли отдельно, чтобы на следующий год вновь отобрать еще более недоступные для моли панцирные семянки.

В пожелтевших от времени тетрадях, сохранившихся от тех далеких лет, есть интересные записи, сделанные угловатым, резким почерком Пустовойта: «1912 год. Лишь половина образцов из 67 застрахована от моли. 1915 год. Отбор изменил положение. 78 процентов семянок обладают панцирностью». А далее он записывает: «Весь изучаемый сортовой состав невосприимчив к поражению молью».

Итак, через одну трудность удалось перешагнуть всего за три-четыре года. Это была селекция начальная, на один признак, но и она сделала свое дело. Больше моль не угрожала подсолнечнику.

Но поиск панцирности скорее являлся вынужденной необходимостью, а не главной целью. Пустовойт оставался верен главному в селекции — поиску высокомасличных и урожайных форм. Правда, его по-прежнему все еще очень беспокоила опасность номер два — заразиха. Она появлялась в заметном количестве не ежегодно, но урожай заметно снижала. Поэтому Пустовойт повел и отбор невосприимчивых к ней растений. Это была также не очень сложная работа. Василий Степанович в сопровождении помощников медленно проходил по рядкам зараженного участка, осматривал растения, указывал на экземпляры, сильно пораженные заразихой, и коротко бросал:

— Вырвать! Убрать!

Все растения, выказавшие стойкость к заразихе, испытывались на следующий год, причем слабейшие из них вновь браковались. Год за годом. Два с лишним десятилетия!..

Позже он записал в своем дневнике:

«Панцирность является признаком, который накапливается при отборе значительно быстрее, чем иммунитет к заразихе».

Постепенно у Пустовойта собрались сотни бухгалтерских книг с бесконечными цифрами, которыми шифруются образцы и главнейшие их признаки. В шкафу с бесчисленными карманчиками уже хранились пакеты с образцами, опять же каждый под номером с какими-то значками-символами. Расшифровать их был способен только он сам. Это результаты селекции множественной: на урожай, на Масло, на выносливость, на срок созревания и бог знает еще на что.

Подсолнечник по природе своей очень изменчивое растение. К этой культуре как нельзя лучше подходят слова «ветреная культура». Перекрестно-опылитель, подсолнечник ловит пыльцу с других корзинок и легко опыляется ею. А ведь у всякой пыльцы свои особенные наследственные качества. Что несет эта пыльца растению — силу или бессилие, гигантизм или уродство карлика, увеличение семянок или их деградацию — все это дело случая. Так установлено природой. В этом существо естественного отбора на выживаемость прежде всего. Так совершенствует себя дикое растение.

Дикое. А человеку нужно прирученное, домашнее растение. Масло в нем. Побольше семянок.

И без вмешательства в святая святых природы — в ход опыления — не обойтись.

Человеку нужны перемены к лучшему. И новые качества растения должны обязательно закрепиться в потомстве.

Способность к изменчивости делала работу с подсолнечником и очень трудной, и одновременно очень перспективной. Естественно, что Пустовойт отдавал себе в этом отчет. Трудно? Ну и что же? Люди до него сделали с подсолнечником многое, изменили его. А он, Пустовойт, продолжает эту работу. Решение проблемы, которая занимала его всю жизнь, помогло ему найти ответ и на многие другие вопросы селекции.

Врожденная склонность к анализу явлений подсказала молодому селекционеру путь, еще не испытанный учеными того времени.

Пустовойт высевал сорта с таким расчетом, чтобы соседствовали образцы с признаками, которые желательно накапливать, — прежде всего урожайность и высокое содержание масла в семенах. Масличность у образцов разнилась мало — на сотые, десятые доли процента, но все, даже малейшие отклонения нужно было знать и учитывать, если хочешь накапливать именно этот признак.

Урожайность определялась легче, прежде всего визуально: что за корзинка, сколько в ней семянок, как они наполнены, наконец, по общему виду и стати растения, по весу семянок с определенной площади.

Василий Степанович любил, когда его друг Сергей Владимирович Рушковский приходил на селекционное поле. Он встречал Рушковского неизменно веселым взмахом руки, после чего водил за собой от делянки к делянке, ничего не объясняя, в твердой уверенности, что тот все понимает и без объяснения. Обычное заблуждение многознающих людей.

Как уже известно, кроме подсолнечника, в те годы Пустовойт вел работу с пшеницей. Тысячи колосьев зрели на селекционном поле. Все они как две капли воды походили друг на друга, так, во всяком случае, казалось Рушковскому.

Но Пустовойт вдруг останавливался, доставал из кармана синюю ленточку и обвязывал ею один, другой, пятый, двадцатый колос.

— Зачем это? — спрашивал Сергей Владимирович.

— Ты что, не видишь?

— Колос как колос…

— А как расположены колоски? А прочность соломины? Нельзя, друже, пройти мимо этих экземпляров.

Шатая дальше, Рушковский думал о том, что вот они вместе уже более полутора десятка лет, и известно им друг о друге, пожалуй, все, а между тем есть в каждом из них что-то непознаваемое.

Индивидуальность…

Нечто похожее на эту сцену происходило и на делянках с подсолнечником.

Перед самой революцией Пустовойт решил посеять рядом — только рядом! — и даже вперемежку семена отобранных им раньше линий под номерами 7 и 163. И здесь же он добавил рядки семян из пакета под номером 15. Почему именно эти, а не другие? Пустовойт не объяснял.

Мы теперь нашли слова для довольно точного определения такого метода в селекции: направленное переопыление. Они кое-что объясняют. Ну, скажем, желание селекционера соединить признак высокой масличности одного образца с признаком хорошей урожайности другого. Это схема. Но почему Пустовойт взял именно образцы номер 7 и 163, а не какие-то другие с теми же признаками?

Сложность в том, что у любого растения признаки существуют не сами по себе, не отдельно, а в крепкой связи друг с другом, и таких признаков десятки, сотни. Повышенная масличность может соседствовать с поздним созреванием, а хорошая урожайность с абсолютной беззащитностью от заразихи или с нетерпимостью даже к короткой засухе. Так и перейдут все плюсы и минусы в новый гибрид, чем-то улучшив его и чем-то ухудшив одновременно…

Уметь выбрать пары для скрещивания — большое искусство. Селекционер тем более удачлив, чем меньше уповает он на случай. Он должен как можно лучше знать скрытые возможности растения.

Семена, полученные в результате комбинации трех исходных линий, Василий Степанович собирал сам. И сам отнес их не Рушковскому — его аппараты были уже заняты, а в лабораторию табака, где работал их общий друг химик-аналитик Я. Я. Витынь. Анализ удалось сделать за три дня.

— Очень интересный результат, — такими словами встретил химик Пустовойта. — Если это новый сорт, то я могу поздравить вас.

— Сколько? — коротко спросил Василий Степанович.

— Тридцать три процента. Без нескольких сотых. Такого масличного подсолнечника я еще не держал в руках, хотя работаю добрый десяток лет.

Придя домой, Василий Степанович никак не мог усидеть на месте. Ходил по комнате, отрывал жену от дела, жестикулировал, рассказывая ей о новом образце, который она и так отлично знала по питомнику, прикидывал возможности дальнейшей работы.

Потом пришел Рушковский, весело поздравил, обнял.

По мнению Пустовойта, это была всего лишь заявка на новый сорт. Моль и ржавчина этому образцу уже не страшны. К заразихе он тоже был довольно устойчив. Имел хорошую урожайность, а по масличности на два процента превосходил лучшие из тогдашних сортов! В России сеяли в ту пору около миллиона десятин подсолнечника. Внедрение нового сорта могло дать тысячи пудов масла дополнительно! Но у образца были и недостатки. Лузга грубая, нарастали слишком большой стебель и лист, рос он долго, почти 115 дней… А ведь чем дольше подсолнечник стоит на поле, тем хуже для следующей за ним культуры в севообороте — озимой пшеницы. Вегетационный период в 100–105 дней — вот предел развития до полной спелости. Накапливать масло сорт должен не за счет удлинения периода роста.

Новую форму подсолнечника назвали по составляющим его номерам: 7-15-163.

С этого года сильно возрос объем работы у селекционера в поле и в лаборатории. Пустовойта уже не устраивают 150–200 анализов в год. Рушковский в своей лаборатории, Витынь в своей и еще в лаборатории завода «Саломас», где вырабатывают подсолнечное масло, дела-Ли до 600 анализов за сезон.

Но Пустовойту требуется еще больше — втрое больше. У него выделены десятки перспективных образцов, и один из них, под № 631, кажется, дает устойчивую масличность в 35 процентов. А направленное переопыление между тем продолжается в новых вариациях, и удивительного становится все больше. Оказывается, улучшенные образцы изменяются в сторону, желательную для селекционера намного скорей, чем их более примитивные родители. Временное явление или закономерность?..

Для исследований Пустовойт широко применял так называемый «метод половинок». Каждую новую и чем-то примечательную семью — зрелую корзинку подсолнечника — он разделял пополам. Одна половинка на следующий год испытывалась па изолированном участке, где исключается возможность переопыления, а вторая половинка лежала в это время в шкафу до осени. Семянки нового урожая и семянки родительской половинки сравнивали по результату анализа на многие признаки сразу. И если молодое поколение уступало в чем-то существенном родительским семенам, его браковали немедленно. А если находили что-то новое и хорошее, опыт повторяли еще год или два, переводили новый образец в селекционный питомник и уже там скрещивали с заранее отобранной формой.

Жесткий и обязательный контроль, исключающий движения по замкнутому кругу. Только в новое, вперед!

Удача подстегивала селекционера.

Какое-то постоянное нетерпение ощущалось в каждом поступке, даже слове Пустовойта. Он берег минуты, как скупец бережет золото. Подымался чуть свет, быстро проглатывал завтрак и, высокий, поджарый, вышагивал по тенистому двору «Круглика», направляясь прежде всего на конный двор.

Там его уже ждал конюх и ездовой Жилкин, или, как все его называли за хозяйственность, Кузьмич, молодой, крепко сбитый хлопец. Со скребницей в руках он уже охаживал гнедого Тарзана — верхового коня Пустовойта. Здоровался, приподымая фуражку, спрашивал:

— Седлать?

— Седлай, Кузьмич, — нетерпеливо говорил Пустовойт и похлопывал по шее Тарзана, тянувшегося за обязательным куском хлеба.

— В поле, Василий Степанович?

— Глянем, как там. Вернусь к восьми, когда здесь дела подойдут.

И молодцевато вскакивал в седло. Тарзан крупной рысью уходил по травяному проселку.

На опытном поле всегда образцовый порядок. Ровнехонькие ленты посевов. Безукоризненные квадраты участков. В линейку стоят колья с фанерными дощечками. Все пронумеровано, нигде ни соринки, вокруг участка густые посадки акаций, лавочки для отдыха в тени. Действительно, опытное и образцовое хозяйство.

У селекционера подобрались отличные помощницы. Лаборантки Прасковья Степановна Афанасьева, Анастасия Ивановна Милашенко, Марфа Максимовна Чуйко, Екатерина Федоровна Москаленко начали работать с ним еще до революции. Прошли через годы испытаний, случалось, работали по нескольку месяцев без зарплаты, но никогда не изменяли делу, к которому привязались всей Душой.

Одна из особенностей характера молодого Пустовойта, его таланта руководителя заключалась в том, что ученики и помощники как-то незаметно для себя делались не просто исполнителями, а прямыми соучастниками творческого поиска в селекции. Пустовойт никогда не ограничивался коротким, «что и как» надо сделать, а немногословно, но понятно и увлеченно рассказывал, почему именно так, для чего и какая цель впереди. Может быть, именно потому любая самая кропотливая, нудная или напряженная работа приобретала для выполнявших ее глубокий смысл.

Пока Василий Степанович ходил от делянки к делянке, умный Тарзан с поводом на седле. стоял на дороге и следил темным глазом за хозяином. Стоило тому выйти на проезжую часть, как Тарзан резво мчался к нему.

Потом наступал час решения всяких хозяйственных вопросов. У директора опытного поля не было даже привычных в наше время бухгалтера и плановика, он все делал сам, не только учил студентов, не только выращивал семена, но и продавал зерно, ибо опытное поле находилось «на хозрасчете», как сказали бы теперь; причем спрос в те годы был особенно велик на семена подсолнечника из «Круглика».

Из одной семьи уже зарекомендовавшего себя сорта 7-15-163 Пустовойт путем многократного отбора вскоре выделил более урожайный образец, далеко опередивший материнскую «половинку». Последовал интенсивный отбор на менее грубую лузгу, на скорость созревания отдельных экземпляров, потом на масличность — и вот образцы с шифром А-41 дали наследственно-устойчивую форму. Более 35 процентов масла в семенах! Для среднеспелого сорта это просто отлично.

Пустовойту в том году сровнялось 38 лет. Рушковский шутил: что же скорей накапливается — годы селекционера или проценты масличности в новых сортах?..

Не было в двадцатых годах ни плакатов на стенах, ни кассовых брошюр, ни голоса радио в станицах, но и без наглядной и прочей агитации как-то очень скоро весь Северный Кавказ прознал о новом, хорошем подсолнечнике, и в «Круглик» потянулись ходоки от станичных обществ и от первых степных коммун. Семена не залеживались. Их не хватало на всех.

На ежегодной Всекубанской сельскохозяйственной выставке в 1925 году Василий Степанович с группой ученых института обходил ряды участников, демонстрирующих свой образцы. Были здесь и мешочки с семенами подсолнечника, которые отличались от прежних сортов. Пустовойт узнавал их сразу.

— Откуда, станичник, семена? — спросил он первого дядьку.

— С «Круглика», добрый человек. Мы второй год их сеем. Славные семена, дюже масляные.

— А вы откуда? — спросил он другого участника.

— Из Динской мы, родич привез мне эти семена из «Круглика».

— Довольны?

— А як же! Восемьдесят пудов с десятины…

Вскоре удалось установить, что на Кубани засевали сортами из «Круглика» каждые семь из десятка десятин. А всего подсолнечника было на юге более 400 тысяч десятин, Новые сорта давали ежегодно дополнительно 80— 100 тысяч пудов масла!

В меру честолюбивый, Пустовойт делал из этого факта только один вывод: работает опытное поле не впустую. Но и не в полную силу.

Ах, если бы не ограничения в анализе на масличность! Если бы не медлительные «Сокслеты»! Ведь он уже теперь мог бы удвоить, утроить отбор новых образцов. Есть йз чего брать. Есть кому брать… Но количество анализов Увеличить не удавалось.

Рушковский только грустно вздыхал и оглаживал свой нос, когда разговор заходил об этом узком месте во всей селекционной работе с подсолнечником. По вечерам у себя дома он перечитывал книги, в сотый, наверное, раз разглядывал схему аппарата, пытаясь что-то сделать с ним. Но тщетно! «Сокслет» — аппарат, в котором тщательно продумана каждая деталь. Технология работы с Ним не меняется вот уже десятки лет, и он, Рушковский, похоже, бессилен что-нибудь изменить. Только и остается — покупать новые аппараты, расширять штат лаборантов, саму лабораторию, обращаться с просьбой в соседние лаборатории.

Все это он делал, но Пустовойт продолжал твердить лишь одно: «Мало!»

И вот однажды, просиживая над аппаратом Сокслета который час подряд, Сергей Владимирович вдруг удивился и даже испугался внезапно пришедшему решению. А что, если?.. И отмахнулся — такой простой и грешной показалась ему эта мысль. Почему никто до сих пор не обратил на это внимание, если так просто? Нет-нет, совсем не нужно что-нибудь менять в «Сокслете» или соверщенство-вать его. Достаточно изменить методику анализа. Неужели выход найден?..

Но пока — проверить на опыте. И никому ни слова, чтобы не посмеялись в случае неудачи. Сто раз проверить…

Задача формулируется так же, как и прежде: нужно установить как можно точнее — с десятыми и сотыми долями процента, — количество масла в навеске из сухих зерен любой масличной культуры. Для этого масло удаляется и взвешивается: через дробленые семена пропускают эфир, он и увлекает за собой масло. Смесь эфира с маслом улетучивается в трубки, оттуда попадает в холодильник и постепенно разделяется. Капельки масла медленно оседают на стеклянных трубках, так же медленно стекают в приемник; масло взвешивают и по отношению его веса к весу первоначально взятых семян очень точно определяют масличность зерна. Теперь подумаем: а разве нельзя упростить весь этот процесс? Ведь опыт, в сущности, состоит из двух частей: самого экстрагирования, то есть удаления масла из навески, и сбора, взвешивания масла в холодильнике, причем львиная доля времени приходится как раз на вторую часть. А разве она обязательна? Ведь масличность семени можно определить так же точно и по весу обезжиренного остатка…

Рушковский не отходил от аппарата многие часы. Делал анализы сразу двумя способами — старым и своим, новым. Цифры получались идентичные. Асоблютно одинаковые! Но насколько же проще второй способ! Заложил навеску, дал эфир; и когда процесс экстрагирования закончится, снова взвесил остаток. По разнице в весе определяется процент ушедшего масла. А само масло? Бог с ним, пусть себе улетучивается, оседает, стекает и вытекает! Дело сделано. Можно закладывать в аппарат следующую навеску. Каждый анализ проводится в пять-шесть раз быстрее, чем прежде.

Но и это не все. Логично провести упрощение и дальше. Зачем нужна навеска непременно в 15 граммов! А если в 1 грамм? Ведь тогда в аппарат можно заложить сразу несколько навесок и одновременно обезжирить их. Какой выигрыш во времени! Вместо двух десятков анализов в день — 500, 600. Вместо 3 тысяч в год — до 70 тысяч и больше. Где ты, дорогой Василий Степанович, найдешь столько образцов и нужно ли тебе столько?!

Не будем описывать той радости, которую доставил Сергей Владимирович своему другу, когда при нем демонстрировал новый метод. Недоверчивость, усмешка, удивление, наконец, нескрываемый восторг поочередно сменялись на лице Пустовойта. Он требовал еще и еще повторить опыт. Рушковский повторял за считанные минуты. С такой же точностью. Ну, что еще нужно селекционеру!

Заканчивая рассказ об этом открытии, сделанном под непрекращавшимся давлением обстоятельств, отметим, что метод Рушковского очень быстро был принят во всех биохимических лабораториях нашей страны, а затем завоевал признание и за рубежом.

Дела на «Круглике» сложились таким образом, что селекция подсолнечника стала главенствующей.

Но Пустовойт все-таки успел закончить работу с новым сортом яровой пшеницы «гордеиформе-27», которую Теперь уже районировали на юге, и продолжал совершенствовать гибриды озимой пшеницы под тремя цифровыми названиями.

Профессор Носатовский сказал ему как-то:

— Уж не взять ли их у вас, да не передать ли в другие руки?

— С удовольствием, Антон Иванович, — сразу согласился Пустовойт. — Признаюсь честно, я не могу уделять им много времени. А номера перспективные.

Вскоре гибриды колосовых хлебов, как говорится, с согласия сторон были переданы на соседнюю селекционную станцию, где как раз начал работать молодой специалист по колосовым культурам Павел Пантелеймонович Лукьяненко…

С фотографий того времени из-под светлых, выгоревших бровей на нас смотрят острые, пытливые глаза. Лицо Пустовойта немного удлинилось, щеки впали, и в твердо сжатых губах появилось что-то непререкаемое, волевое. С годами выражение глубокой, фанатической целеустремленности, какого-то едва сдерживаемого напряжения воли у Пустовойта обрисовывался все более отчетливо. Но эта аскетическая внешность была обманчива. Пустовойт по-прежнему увлекался спортом, очень любил турник, постоянно тренировался с гирями, но более всего его привлекала верховая езда. В казачьем крае, где умение держаться в седле ценилось превыше всего, Василий Степанович Пустовойт был высокопочитаем знатоками конного спорта.

Деятельность селекционера Пустовойта очень помогала педагогической деятельности доцента, а затем и профессора Пустовойта. Сорокалетний руководитель кафедры селекции и генетики читает лекции с подкупающей логикой, все время ссылается на факты и цифры, которые по-прежнему считает фундаментом для любой научной теории.

На лекциях Пустовойт сдержан, немногословен и терпелив. Его трудно вывести из равновесия. В споре, если перед ним просто наивно-заблуждающийся человек, Пустовойт предпочитает оперировать только фактами. Логика убеждения у него безупречна. С людьми упрямыми он тоже упрям и вежливо-насмешлив, а иногда и язвителен. Любимая тема для отвлеченного разговора — это способность человека проникать в тайны природы, которым, по его словам, несть конца. Говоря об этом, он становился философски-задумчивым и был не прочь пофантазировать.

В научной аудитории, на собраниях ученых нередко возникал спор о путях селекции. Пустовойт — человек дела — отстаивал селекцию, направленную на улучшение в растениях тех качеств, за которые люди ценят культуру: вес зерна и количество белка в злаках, масличность в подсолнечнике и льне, сахар в свекле и винограде, вес и вкус овощей и фруктов. Противники его, не отрицая этого главного, полагали, что селекция, улучшая только одну сторону растения, может привести к непредвиденным последствиям. Они приводили примеры, когда растение с высокой отдачей урожая вдруг теряет стойкость к болезням, делается изнеженным и уязвимым. Пустовойт с этим не соглашался. Он опирался на собственный опыт: ведь повышение масличности подсолнечника не ухудшило, скажем, «молевыносливости» и стойкости некоторых его сортов к заразихе.

— А как же быть с утверждениями Успенского? — не унимались его оппоненты.

Пустовойту известна мысль этого ученого, высказанная им в работе под многообещающим названием «Десять заповедей для селекционеров». Там, в частности, сказано о подсолнечнике:

«Наследуется масличность хорошо. В селекционной работе это необходимо, конечно, учитывать. Однако такой учет должен иметь лишь значение контроля, направленного к тому, чтобы удержать масличность на определенном уровне, а не повышать ее во что бы то ни стало до возможных пределов. Односторонняя селекция на масличность может привести к патологическим формам и понижению сбора масла с единицы площади».

— Повышать, непременно повышать! — говорил Пустовойт, и лицо его выражало непреклонность. — Кстати, где этот пресловутый предел масличности? Давно ли мы считали пределом для подсолнечника 28–30 процентов Ясира? Теперь мы имеем сорта с масличностью в 35 процентов. И не выродилась от этого культура! Напротив… В организме все связано, и дело селекционера изменять не саму взаимосвязь, а тащить всю эту густую сеть с опознанными признаками выше, дальше на берег!

При опылении сорта А-41 заранее подобранными сортами селекционер вскоре выделил еще две линии, которые спустя три года стали известны как сорта «круглик-1846» и «круглик-1975» с содержанием масла в 36 процентов, с более высокой урожайностью и вегетационным периодом чуть больше 100 дней. Словом, близкие к раннеспелым, что особенно важно.

В эти годы на селекционном поле стали широко применять новые методы гибридизации.

Прежде всего это принудительное опыление отобранных корзинок пыльцой с заранее намеченных форм, иногда с одной формы, иногда смесью пыльцы от нескольких семей (корзинок).

Искусство заключалось в том, как отобрать, что отобрать и почему именно эти семьи, а не другие из тысячи тысяч многих. Огромную роль играло здесь опять же знание масличности образцов. Если семянки из новой семьи по маслу были плохи, с ними уже работу не вели. Учитывалась только повышенная масличность — хоть на десятую долю процента, но повышенная. А затем все другое — урожайность, поведение на сильно зараженной почве, куда специально высевали заразиху, скороспелость, отзывчивость к удобрениям. К испытанию допускали теперь тысячи образцов; в этом море нетрудно было и заблудиться. Мария Николаевна и другие лаборантки вели самый строгий учет коллекционного материала, хранили его, помогали селекционеру отбирать нужные для скрещивания формы.

Однажды закрутившись, маховик селекции цеплялся за новые и новые колеса — приводил в движение и их, а они уже цеплялись опять за новые…

Пустовойт записывает:

«Селекция — это искусство. Однако чем глубже мы познаем природу растения, тем заметнее селекция из искусства превращается в сложную науку».

Эта мысль оформилась у него в те дни, когда заразиха вдруг расцветила фиолетовыми цветами даже святая святых на «Круглике» — селекционные участки.

Почва нигде и никогда не свободна от семян растения-паразита, но чаще всего вредоносность заразихи настолько незначительна, что на нее можно не обращать внимания. Однако выпадают годы с каким-то очень удачным для этих семян сочетанием условий: они прорастают вдруг в массовом количестве и захватывают корни подсолнечника на больших площадях. Пораженные растения на гибридных участках уже не годятся для учета, их выбрасывают, опыт приходится снимать. И это после того, как уже 20 лет идет отбор устойчивых против заразихи растений! Не означает ли это, что отбор по отношению к заразихе не действует?..

Пустовойт выделяет специальную теплицу, заражает почву семенами паразита и высаживает в теплице все свои перспективные образцы. Потери велики, выбраковка идет жестокая, все выносливые экземпляры предназначаются для размножения, с ними проводят дальнейшие скрещивания, и новые гибриды снова попадают в эту страшную теплицу, своего рода чистилище. Постепенно угроза отступает, все больше новых форм выигрывают сражение с присосками паразита. И только изуродованные, в шрамах, корни свидетельствуют о подземной схватке.

И все-таки, все-таки…

Василий Степанович обращается к диким формам «гелиантуса». Он выписывает из Всесоюзного института растениеводства, который возглавляет Н. И. Вавилов, несколько десятков образцов дикого подсолнечника, высевает их на разных фонах — и не может скрыть восхищения: даже на предельно зараженной почве дикари растут нормально. Они невосприимчивы к заразихе. Дети природы — неприхотливы и… бесполезны, если говорить об урожае.

Как скрестить эти далекие от культурного подсолнечника, виды с высокомасличными формами, как сделать урожайные сорта всесторонне иммунными?

Он поручает эту работу жене. Знает ее филигранную технику при скрещивании, ее настойчивость, чистоту работы и великую Ответственность за порученное дело. Но и сам не отходит, когда наступают часы опыления. Сто препятствий сразу! Разница во времени цветения культурного и дикого «гелиантуса». Крупные цветы у одного, мельчайшие у другого. Наконец, биологическая несовместимость видов.

В теплицу к матери теперь частенько заглядывает дочь Галя. Она уже взрослый человек, студентка того института, где преподает отец, скоро станет агрономом. Ее больше всего интересуют болезни растений и вредители. Галя мечтает стать если не селекционером (пример отца и влечет, и страшит), то фитопатологом. Галя присматривается к работам матери и вместе с ней переживает очередную неудачу.

Да, в теплице больше неудач, чем находок.

Опыление разных видов удается, цветы оплодотворены, уже зреет семя, в котором совмещены признаки двух далеких видов. Семена собирают как драгоценность, вновь сеют, надеясь получить потомство — и получают его: сотни разномастных растений с причудливыми листьями, особенной формой куста, непохожими цветочными корзинками… Но… все они оказываются бесплодными, стерильными. Природа наказывает человека за слишком смелое вмешательство в ее святая святых. У таких гибридов нет способности к продолжению рода.

Что делать? Перепробованы варианты с промежуточными растениями, вновь получены гибриды, даже потомство от них — правда, очень невзрачное и болезненное; кажется, вот-вот удастся перешагнуть заветный порог, за которым безграничный простор возможностей, но здесь ученого постигает новая неудача, после которой он решает махнуть рукой на все эти, как он выражается, «сенсационные новости, похожие на поденку с коротким веком».

В тридцатые годы Василий Степанович становится признанным авторитетом в области селекции. Он публикует много статей в специальных журналах.

По поводу агрономических проблем, которые очень злободневны в период коллективизации, Пустовойт имеет свое, вполне определенное мнение. Относится ли это к парам, мелкой пахоте под озимые и сверхраннему севу, севооборотам — он придерживается точки зрения, подкрепленной фактами и опытом «Круглика». Никаких сделок с совестью не признает. Черное есть черное. Белое — это белое. Естественно, взгляды и высказывания Василия Степановича, которого на Кубани заглазно уже называют Главным агрономом края, иногда и не совпадают со взглядами тех специалистов, что занимают должности руководителей агрономической службы края. Возникают серьезные конфликты.

Один из таких агрономов вдруг заявляет Пустовойту:

— Взялись бы вы лучше опять за пшеницу, Василий Степанович. У нас нет хорошего сорта, страна бедствует с хлебом, а вы, опытный человек, возитесь с каким-то там подсолнечником.

Говорится это так, будто и не существует на Северном Кавказе 300 тысяч гектаров высокомасличных сортов Пустовойта, которые загружают работой десяток маслобоек, а колхозам и совхозам дают 200 тысяч пудов дополнительного масла ежегодно! Беспочвенное и оскорбительное обвинение.

Пустовойт поджимает губы и, круто повернувшись, уходит.

На этом разговоре дело не кончилось.

В ходе агрономического совещания в Краснодарском Доме ученых, где слушали доклад Пустовойта о селекции подсолнечника и где он вдохновенно рассказал о наметившейся возможности создавать каждые три-четыре года новый сорт со все более высокой масличностью, снова выступил руководитель агрономической службы края и уже прямо обвинил Пустовойта в уклонении от решения главной задачи — создания более урожайных сортов пшениц для юга страны. «Теперь, — демагогически заявил выступающий, — когда страна испытывает острый недостаток в хлебе, заниматься третьестепенным делом ученому нельзя».

Пустовойт ответил оппоненту немедленно. Он был резок и язвителен. Собрание поддержало селекционера, но обида надолго осталась в памяти. После всего, что им сделано…

И надо же так случиться, что именно в это трудное время на подсолнечник обрушилась новая беда.

В тридцатые годы не один Пустовойт занимался в стране селекцией подсолнечника. Так, в Саратове давно и успешно работала над новыми сортами Е. М. Плачек. В Ростове-на-Дону — Л. А. Жданов. В Харькове, Омске, Воронеже появились свои хорошие сорта. В стране подсолнечник занимал около 2 миллионов гектаров — от Западной Сибири до границы с Польшей, от Закавказья до 56° северной широты. Десяток сортов, среди которых четыре из «Круглика», давал в среднем 3–5 центнеров масла с гектара. Сорта были устойчивы против заразихи и ржавчины листьев. Подсолнечное масло успело занять в стране первое место среди других пищевых Жиров.

И вдруг во все селекционные центры посыпались телеграммы: подсолнечник гибнет от заразихи. Кубань, центр России, Дон, Украина, Поволжье…

Жданов, Пустовойт, ученые из ВИРа срочно выезжают на места. Они видят поля почерневших стеблей. Как после пожара. И разлив торжествующих фиолетовых цветов заразихи. До 600 цветоносов на квадратном метре! Центр катастрофы на Кубани — это район Новокубанки, Армавира. Центр в Восточной Украине — район Мариуполя.

Урожая здесь нет, в других местах он уполовинен. Маслобойные заводы под угрозой полной остановки. Негодующие взоры земледельцев обращаются на селекционеров. Не было, не было беды — и вот… Значит, виноваты новые сорта и их создатели. Вспоминают, теперь уже как пророческие, рекомендации Успенского о порочности селекции на масличность. Что-то не так. Что-то очень подозрительно…

Пустовойт переживает напряженнейшее время. Один вопрос мучает его: как это могло случиться, что заразила одолела все сорта. Все! Даже самые устойчивые формы, созданные Л. А. Ждановым, который в основном и занимался поисками средств против заразихи. Что же произошло?

Они встречаются — Жданов и Пустовойт. Делятся впечатлениями о происходящем. Постепенно обоим ученым становится ясно: они имеют дело с какой-то новой формой заразихи. Ведь даже дикари из Калифорнии на этот раз пострадали, чего не было никогда прежде. Однако эту точку зрения надо подтвердить фактами.

Заразиху исследуют. Да, эта форма отличается от прежней, как один вирус гриппа отличается от другого.

Тут же составляется план дальнейшей работы. Мнение селекционеров одно: надо искать на зараженных очагах уцелевшие корзинки и начинать с ними работу. Других рецептов нет.

В одном из центров бедствия, Армавире, уже находился сотрудник из «Круглика» Василий Иванович Щербина. Вместе с Пустовойтом он собирает редкие уцелевшие растения. Эти несколько сотен корзинок, собранных в разных местах Кубани, и образуют первый коллекционный питомник. Здесь начинается отбор.

Тем временем на Северный Кавказ прибывает группа ученых во главе с академиком А. А. Рихтером. Они еще раз внимательно исследуют пораженные подсолнечные поля, изучают семена и сами растения заразихи. Вскоре подтверждается вывод Пустовойта и Жданова: новая раса. Селекционерам предстоит решить труднейшую задачу: в кратчайший срок создать формы, устойчивые и к этой, особо агрессивной «расе Б».

Гибель урожая подсолнечника заставила многих хозяйственников поспешить с выводами. Целые районы уже отказываются сеять подсолнечник вообще. Другие резко сокращают посевы этой культуры. Горячие головы рассуждают об упадке подсолнечника, рекомендуют заменить его соей.

Пустовойт, в свою очередь, выступает со статьей в защиту подсолнечника.

Он вспоминает о долгом, кропотливом труде целого поколения русских, советских селекционеров, которые прежде других нашли в подсолнечнике возможность для прогрессирующего увеличения урожайности и начали работу по выявлению всех других возможностей этой культуры. «Мы не должны из-за временной неудачи бросать дело многих и многих лет труда», — убеждает ученый.

Эти слова помогают Л. А. Жданову и другим селекционерам. Наиболее перспективные формы вскоре были созданы в Ростове-на-Дону и в Армавире, где вместе с В. И. Щербиной работают ученики Пустовойта В. Е. Борковский и И. Г. Ягодник.

Создавая устойчивые против заразихи «расы А» и «расы Б» сорта, они ни на минуту не оставляют без внимания того главного, что лежит в основе пустовойтовского метода — всемерного повышения масличности и урожайности подсолнечника.

Спустя три года В. И. Щербина создает хороший, урожайный сорт, устойчивый против заразихи.

И на Вейделевском опытном поле под Воронежем, где используются достижения Пустовойта, создаются сорта «фуксинка-62» и «зеленка-61».

Образцы, когда-то собранные под Мариуполем, послужили Л. А. Жданову основой для выведения еще одного устойчивого сорта. Три года спустя им засеяли «мертвое поле», куда боялись выходить с подсолнечником, и собрали по 13 центнеров семянок с гектара.

Убежденность Пустовойта, характерная для него волевая целенаправленность, помогли справиться с бедой. Подсолнечник устоял. Он возродился в новом качестве.

Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина по достоинству оценила сделанное лабораторией В. С. Пустовойта для создания отличных сортов масличного подсолнечника. Как позже писал академик П. М. Жуковский, «Вторичный генцентр культурного подсолнечника Heliantus annuus возник на его второй родине, в СССР; одной из достоверных мутаций явилось появление на Кубани длиннодневных форм. Вторичный генцентр подсолнечника в значительной части создан В. С. Пустовойтом».

Когда обсуждался вопрос о создании в стране Центрального научно-исследовательского института масличных культур, президент ВАСХНИЛ Николай Иванович Вавилов предложил «Круглик».

Более удобной базы для такого института найти было трудно. Здесь уже сложился коллектив опытных ученых, пустовойтовская школа селекции со своими методами работы, здесь были сконцентрированы наилучшие сорта. Ученые Анатолий Яковлевич Панченко, Павел Григорьевич Семихненко, Сергей Владимирович Рушковский, Василий Иванович Щербина работали много и плодотворно.

Образцы новых, устойчивых форм, отобранных Щербиной под номерами 1813 и 1646, по мнению Пустовойта, требовалось еще «довести». Масличность их оставалась на уровне уже имеющихся сортов. Этого, как считал Василий Степанович, было недостаточно. «Да, да, — говорил он, — у нас есть очень стойкие к заразихе сорта, эту напасть удалось одолеть. Но согласитесь, что отобранные сорта имеют грубую лузгу, урожаи их нестабильны. Работать над ними нужно и нужно. Лучшие сорта пока что выведены Ждановым…»

В одном из новых сообщений о подсолнечнике Пустовойт настоятельно рекомендует воздержаться от посева сортов из «Круглика» и перейти к сортам ждановской селекции. А тем временем Пустовойт продолжает работу над своими образцами.

В жаркую весну 1934 года он высевает в селекционном питомнике сразу 256 номеров для изучения и направленного скрещивания.

Одновременно на изолированном участке посеян «армавирский-1813», который нуждался в улучшении. Его испытывают и в теплице на провокационном фоне. Продолжается жесткий отбор на устойчивость, затем проводится одно скрещивание, еще одно, далее — отбор; и через два года создан сорт с высокой устойчивостью и масличностью семян в 38,8 процента.

Блестящий результат! А главное — за считанные годы!

Порадовали и семьи, которые вели Свое начало от сорта А-41. Из них тоже удалось отобрать новые, интересные экземпляры. Один из них, под № 3519, дал семянки с масличностью выше 40 процентов. Преодолен новый рубеж!

Уже в 1937 году Пустовойт убеждается, что родился сорт особенно высокого качества. Это растение пышнолистное, толстостебельное, с огромной корзинкой, наполненной мелкими черными семечками. Лузга в них туго облегает ядро. Масла в ядре около 45 процентов, урожайность близка к 25 центнерам с гектара, и выход масла, таким образом, подскакивает сразу чуть ли не до тонны с гектара! Тонна масла…

Здесь необходимо сравнение.

Один гектар земли, как известно, может прокормить две коровы в год. Хорошие две коровы дадут за это время 7–8 тонн молока. В этом молоке при жирности не менее 4 процентов будет 3–4 центнера масла. А подсолнечник дает 10 центнеров. Вот так! Да еще шрот, или жмых, для прокорма все тех же коров…

Успех позволяет селекционеру заявить, что он пока де видит предела роста масличности у семянок подсолнечника. Не наблюдает он и никаких патологических изменений‘в растении. Значит, можно и нужно продолжать селекцию на масло. В растении скрыто огромное богатство. Надо выявить его и дать людям!

За четыре года Пустовойт создает два новых масличных сорта. Можно ли еще быстрей?

— Да, можно, — утверждает он.

Все дело в объеме селекционной работы — в количестве скрещиваний, в количестве и качестве отбираемых и изучаемых семей, в быстроте анализов.

Снова дни, заполненные работой. Опять он находится в поле не меньше 14 часов в сутки, но теперь по вечерам еще дольше засиживается в кабинете и много пишет. У него появилась потребность делиться с другими всем удачным — и неудачным тоже. Ведь все случалось в работе, которую он проводит вот уже почти 30 лет.

Примерно в. это время заканчивался тот длительный и полный всяких неожиданностей период работы с подсолнечником, который сам Василий Степанович однажды с горькой иронией назвал «периодом нудного умалчивания».

За эти долгие годы сорта «Круглика» завоевали почти всю Южную Россию и Украину, начисто вытеснив другие сорта, за исключением, пожалуй, только трех сортов ростовской опытной станции «Маяк», где очень удачно и перспективно работал Л. А. Жданов.

В агрономических журналах и специальной литературе имя Пустовойта встречается довольно часто, но о нем почему-то говорят больше как о хорошем агрономе, нежели самобытном селекционере. Правда, Пустовойт продолжает заниматься и совершенствованием‘приемов агротехники: все чаще и чаще приемы, испытанные им на полях «Круглика», находят применение в тысячах колхозов и совхозов — например, новый способ лущения земли из-под подсолнечника для следующих за ним озимых вместо обязательной тогда вспашки. Сам Василий Степанович очень часто выступает на агрономических совещаниях в городах и станицах Кубани. Он умеет говорить так убедительно, что его слова запоминаются и становятся руководством к действию. Но, странное дело, о своих сортах подсолнечника он почти всегда рассказывает скупо. Объяснение столь очевидному парадоксу надо искать в характере Пустовойта.

— Сорта, если они хороши, сами находят дорогу в поле. Что о них толковать? — обычно говорил Василий Степанович, когда его спрашивали, почему он не пропагандирует новые формы. И переводил разговор на другую тему.

Обратим внимание еще на одно обстоятельство: все новые сорта, созданные им, названы по номерам с обязательным прибавлением слова «круглик». Таков один из первых — «круглик-А-41», таковы и последние — «круглик-1846» и «круглик-3519».

Пустовойт как бы оставался в тени, незамеченным…

Теперь селекционер работал, как говорится, не сам по себе, а в коллективе Института масличных культур, точнее — во Всесоюзном научно-исследовательском институте. Его лаборатория подсолнечника уже не единственная, а одна из многих.

Правда, главная лаборатория. У нее расширены поля, увеличен штат, никаких «узких мест» не существует. И это положение придает Пустовойту дополнительную энергию.

В одном 1938 году Василий Степанович со своими помощниками просмотрел в селекционной и семенной элите около 500 тысяч корзинок! Он не ограничился полями института, ездил в Березанку, где располагался семеноводческий совхоз, в Ленинградский и Тбилисский районы на Кубани, в Ставрополье, предгорья Кавказа — словом, организовал самый широкий поиск всяких мало-мальски выделяющихся растений. Почти 10 процентов своих находок он пропустил через лабораторию. Рушковский вспоминал потом, что в том году они сделали 20 тысяч анализов на масличность, 35 тысяч анализов на лузгу! А сколько данных об урожайности, иммунитете, физиологии растений зафиксировал сам Пустовойт!.. Об этом свидетельствовали только толстые книги, хранящиеся в его кабинете на втором этаже лабораторного корпуса.

Все его существование определялось одной целью. Страстный любитель Льва Толстого и Писемского, Лескова и Тютчева, он почти вовсе перестал их читать. Некогда! Закончились его вечерние прогулки с женой. Некогда! Письма сыну, живущему в Ростове, стали более редкими. Встречи и разговоры с дочерью — еще реже. Некогда! Он забыл лошадей — свою усладу; и только когда проходил мимо конюшни, задерживался на минуту-другую, чтобы потрепать по холке своего старого Тарзана. И спешил дальше. Некогда! Всегда немногословный, теперь Пустовойт и вовсе становится замкнутым; худое, аскетическое лицо его строго и озабоченно, он весь во власти одной всепоглощающей мысли.

Высокую, подтянутую фигуру его с утра до ночи видят в поле.

Кабинет его полон бумаг. Здесь десятки тысяч цифр, бесчисленные характеристики образцов. Пустовойт среди них как лоцман в знакомом море. Он пишет, считает, комбинирует — и вот уже на чистых листах появляются стройные колонки новых обозначений, по которым весной, да и зимой в теплицах, его помощники будут высевать образцы, наблюдать, браковать, скрещивать с разными формами, вновь выбраковывать, а в кабинете тем временем прибавятся новые документы, в шкафах — новые пакеты с семенами.

Серьезную помощь ему оказывает теперь лаборатория физиологии растений. Ее руководитель, Анатолий Яковлевич Панченко, сравнивает процесс питания, развитие органов и тканей у разных сортов подсолнечника, показывает селекционеру на графиках ход накопления жира в зависимости от условий среды, от «характера» родительских форм. Так нащупываются пути скрещивания новых сортов.

Конечно, проверить все варианты невозможно — ведь их десятки тысяч. На это не хватает сил. Отдельные экземпляры — урожайные или стойкие к болезням, мощные по развитию или по стартовому росту — Пустовойт хранит особо. В его тетрадях мы находим запись: «Генофонд, которым располагает в настоящее время ВНИИМК по высокомасличным формам подсолнечника, является самым ценным в мире».

Не без гордости оглядывает он свое «хозяйство» в питомнике и сотни пакетов в шкафу. Здесь хранятся формы и линии подсолнечника, в каждой из которых есть что-то очень ценное: высокие масличность и урожайность, иммунитет. Селекционер, комбинируя с этими формами, в состоянии создать выдающиеся сорта.

Запас на будущее. Для других…

В 1940 году в одной из статей Пустовойт пишет:

«Изучение изменчивости… проведенное на обширном материале, установило, что у подсолнечника могут быть биотипы с содержанием масла в семенах 56,74 процента».

Обратите внимание, он учитывает даже сотые доли процента.

Когда Пустовойта спросили, что это за биотипы, он просто ответил:

— Есть отобранные семьи именно с такой масличностью. Если ничто не помешает, через год-два мы передадим в Госсортсеть несколько новых сортов…

Вот откуда такая точность: подобные биотипы не просто могут быть. Они уже существуют!

Что могло помешать работе? Механизм селекции работал точно. Подходил к концу 1940 год.

Ясным ноябрьским днем Василий Степанович совершенно неожиданно встретил свою дочь под руку с молодым человеком. Галя не смутилась. И когда остановились, то выдержала строгий взгляд отца. Сказала:

— Это мой жених, папа…

Пустовойт склонил голову, пожал руку молодому человеку и нахмурился, тотчас подумав, что не встреть он их, так и не знал бы ничего. Как же так?..

Через неделю Галя вышла замуж.

Это произошло незадолго до войны.

И вот пришло страшное воскресенье 22 июня 1941 года. В институте все сразу переменилось и. перемешалось. Война с первых дней наложила отпечаток на размеренный ход жизни в «Круглике». Один за другим уходили рабочие, научные сотрудники. Пришел проститься старый друг Жилкин. Осиротели лаборатории.

А в поле весело горели желтым огнем делянки подсолнечника, сияло над Кубанью голубое небо, пели жаворонки, зрели хлеба.

Удесятерились трудности. Все меньше людей и машин. Все тревожнее вести с фронтов. Враг подошел к Крыму, Харькову. Время уборки, а на сердце непроходящая тоска. Что будет дальше?.. Как жить и работать?..

Так прошел еще год. Научная работа в институте едва теплилась.

Когда орудийная канонада стала слышна в Краснодаре, по институту прокатилась весть: эвакуация. Началась торопливая, суматошная подготовка к отъезду. Пустовойту предложили ехать в Закавказье. Дочь Галя ходила потерянная, убитая горем: ее муж погиб в первые дни войны, а у нее на руках уже была дочь, которой не суждено увидеть отца…

И все-таки Пустовойт подумал прежде всего о семенах. Сотни пакетов были срочно упакованы в мешки. Собран и развезен по хозяйствам урожай суперэлиты последних сортов. Но оставалось еще много образцов, ценное лабораторное оборудование, записи, огромная коллекция — плод тридцатилетнего труда.

Торопили с отъездом: враг был уже рядом. Мария Николаевна решительно отказалась уезжать от дочери и маленькой внучки. Вместе с Рушковским они перебрались из «Круглика» на частную квартиру недалеко от института. Сергей Владимирович по приказу директора, который уезжал вместе с Пустовойтом, оставался, чтобы спасти все, что можно.

«Круглик» вдруг опустел. За трое суток до прихода немцев Мария Николаевна, Галя, Рушковский, лаборантки разобрали по домам самые ценные пакеты с семенами, зарыли уникальные приборы, замаскировали целую комнату с архивом и образцами.

Несколько месяцев на территории института распоряжались фашисты. Сожгли теплицы. Вырубили старую дубовую рощу. Разрушили корпус. Разграбили склады. Разгрому подверглась вся усадьба.

В феврале 1943 года за Кубанью снова загремели пушки, оккупанты поспешно покинули Краснодар, опасаясь окружения.

На усадьбу вновь пришли советские люди. Отыскали и прикрепили у ворот старую вывеску. Откопали приборы. В холодных корпусах вставили, как могли, окна, собрали мебель. Мария Николаевна Пустовойт принимала сохраненные образцы. В кабинет Василия Степановича возвратились архивные папки, тетради, коллекции. Все как было.

Вскоре вернулся из Азербайджана сам Пустовойт. Осунувшийся, грустный, он сбросил с плеч тощий рюкзак и опустился па стул.

— Все потеряно, — сказал он жене и Рушковскому. — Теперь сначала, с азов…

Рушковский взял его под руку и повел в кабинет. Здесь все выглядело так, словно хозяин выходил отсюда только на один час.

— Какое счастье! — сказал Пустовойт и заплакал.

Это было действительно счастье — отыскать среди сохранившихся пакетов те самые четыре пакета с отобранными перед эвакуацией семьями из сорта 3519. Образцы обещали стать родоначальниками высокомасличных и урожайных сортов.

В первые послевоенные годы Пустовойт продолжал работать с поразительной страстностью и размахом. Видя трудности, которые стоят перед разрушенным войной сельским хозяйством, он любил повторять, как дорог сейчас каждый килограмм масла. И всю свою энергию, опыт отдавал для того, чтобы в стране были эти килограммы, продававшиеся строго по карточкам.

О его работе писали, говорили. К нему ездили учиться. А вскоре Пустовойт был отмечен орденом Трудового Красного Знамени.

Награда означала для него, для его школы, общенародное признание. С большой благодарностью он принял эту награду.

Высшая аттестационная комиссия присудила Пустовойту — по совокупности работ, без защиты диссертации — ученую степень кандидата сельскохозяйственных наук.

Сохраненные в годы оккупации пакеты с № 1646, 6540, 3497, 8931 дали начало линиям, подвергшимся в 1944–1954 годах тщательному изучению. Их скрещивали между собой, совмещая нужные признаки, отсеивая все случайное, испытывали, отбирали. И вот наконец страна получила несколько новых урожайных и высокомасличных сортов, занявших к началу шестидесятых годов почти 4 миллиона гектаров у нас и около миллиона гектаров на Балканах, во Франции, Канаде, Чехословакии.

К этому времени у Пустовойта особенно выделялся сорт ВНИИМК-8931. Он давал урожай в 28–30 центнеров, а выход масла превышал 11 центнеров с гектара.

Из этой перспективной линии Василий Степанович отобрал несколько корзинок под номерами 7500 и 7501 с масличностью семянок выше 50 процентов. Все события, связанные с созданием новых сортов, были отмечены в научных кругах весьма различно. Дело в том, что в конце сороковых годов как раз развернулась борьба, ослабившая биологическую науку, задержавшая ее движение вперед.

Представители тех кругов, которые возглавлял Т. Д. Лысенко, высоко оценивая работы В. С. Пустовойта, утверждали, что он и другие ведущие селекционеры «руководствуются мичуринским учением». Под термином «мичуринское учение» тогда понимались неверные взгляды Лысенко.

А сам Пустовойт примерно в эти годы написал в своем труде «Селекция и семеноводство подсолнечника»: «Сорт подсолнечника является гибридной популяцией, выравненной по длине вегетационного периода, высоте стебля и окраске семян; состоит из бесчисленного множества биотипов, наследственно различающихся в той или иной мере между собой по таким важным признакам, как масличность, урожай семян, устойчивость к болезням и вредителям, а также и другим признакам, свойственным подсолнечнику».

Очень точное определение сорта, далекое от понятий лысенковской агробиологии.

Начав работу с сортами подсолнечника, где содержание масла в абсолютно сухих семенах не превышало 28–33 процентов, он создал к шестидесятым годам более двух десятков сортов с масличностью семян в 50–55 процентов. Что это дало людям в нашей стране? Ежегодную дополнительную прибавку подсолнечного масла почти в миллион тонн… Продукция, оцениваемая в 1 миллиард 200 миллионов рублей.

Вот уже много лет в нашей стране никто и нигде не испытывает недостатка в подсолнечном масле.

В 1954 году Пустовойта награждают орденом «Знак Почета». Некоторое время спустя, в связи с семидесятилетием, за выдающиеся заслуги перед Родиной Пустовойт удостаивается еще одной правительственной награды — ордена Ленина, избирается действительным членом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук.

А в 1957 году за новые крупные успехи в области создания продуктивных сортов подсолнечника Василию Степановичу Пустовойту присваивается звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».

На подходе к семидесятилетию Василий Степанович выглядел гораздо моложе своих лет. Нисколько не уменьшилась неуемная его энергия. Ему было тесно на селекционном поле. Он постоянно разъезжал по всему Северному Кавказу, появляясь в самых дальних районах на агрономическах совещаниях, на курсах анробаторов, в районных управлениях сельским хозяйством. Чтобы встретиться с ним, услышать совет, специалисты едут за сотни километров. В самом институте вечная сутолока около его маленького кабинета и на коллекционном питомнике, где всегда есть новинки, о которых хочется знать.

Там, где Пустовойт, по-прежнему центр агрономической мысли. Жалеть себя, отдыхать он не умел и не хотел. На вопрос одного навязчивого журналиста, как ему удается так много делать и, в частности, выпускать ежегодно ио новому сорту, Пустовойт отметил:

— Поработайте с мое, поймете…

И, еще помедлив, уже раздумчиво добавил:

— Когда очень надо — все удается, молодой человек.

Среди бесконечных забот и хлопотливых, быстро бегущих дней Василия Степановича настигает горе. В марте 1953 года умирает Мария Николаевна. Он сразу ощущает пустоту, одиночество, какую-то тоскливую безысходность. Рядом с ним дочь, внучка Наташа, сын, друзья — и все равно это страшное ощущение пустоты, которую ничем не заполнить…

Внешне отношение Василия Степановича к жене всегда казалось — и многие были убеждены в этом — довольно ровным, если не прохладным. Только после ее кончины стало понятным, как много она значила для него.

Он очень тяжело переживал эту потерю. Совсем замкнулся, избегал встреч даже со знакомыми людьми. С поля уходил уже в темноте. Кабинет покидал далеко за полночь.

Но могла ли даже самая отчаянная работа заполнить душевную пустоту?!

А еще через пять лет — новая потеря, еще один тяжелый удар.

Сергей Владимирович Рушковский оставался тем другом, для которого не надо слов, чтобы он все понял и оценил. Всю жизнь вместе — и всю жизнь для одного дела. Не мудрено, что, когда у Василия Степановича находился свободный час, он шел к своему Сергею. Очень постаревший, осунувшийся, с каким-то по-стариковски испуганным взглядом, Сергей Владимирович в это время все более отходил от лабораторных дел, передавая их опытной и умелой лаборантке — своей жене Нине Федоровне Дублянской, и подолгу сидел дома, страдая от болезни, которая делала его таким оскорбительно-немощным и ненужным. Пустовойта он встречал радушно, оживлялся, слушал, как идут дела в поле, что-то советовал. А то просто усаживались рядышком и молчали; каждый думал о своем, и в этом дружеском молчании было больше любви и общности, чем в самых высоких словах.

Уходя, Пустовойт непременно говорил:

— Ну, ты это… Не очень… Все обойдется. Вот весна скоро, на воздух…

Не обошлось… Рушковский умер…

На другое утро Пустовойт уже шел, чуть сгорбившись, к своим делянкам.

Какие подсолнечники росли здесь! Высокие, рослые, всем видом своим утверждающие жизнь и силу, они радовали глаз и душу оригинатора. Линии, отобранные от № 8931, давали корзинки диаметром в 30–40 сантиметров. Полные семена. Быстрый ростовой старт. А масличность подходила к 60 процентам.

Но автор этих сортов задумчив и серьезен.

То в одном районе, то в другом появляются среди подсолнечников уродцы, отстающие в росте, с полуразвитой корзинкой, неподвижно уставившейся в небо. На отдельных полях их немало. Листья у таких растений с изнанки покрыты пятнами с белым налетом. Ложная мучнистая роса — так определила эту болезнь Галина Васильевна Пустовойт, теперь уже не только опытный фитопатолог института, но и селекционер: после смерти матери она перешла в отдел селекции ВНИИМКа и ведает лабораторией межвидовых скрещиваний.

Так вот — ложная мучнистая роса. А завтра может появиться склеротиния, корневая гниль, еще какая-нибудь новая беда. Словом, подсолнечник остается в опасности. Это хорошее, урожайное, высокомасличное растение, которому отдано столько труда, все еще нуждается в защите.

В какой защите? Есть много химических реагентов, фунгисидов, инсектицидов, есть продуманная система агротехнических мер. Но в такой ли защите нуждается современное культурное растение? Химические препараты не очень надежны. Ученые подсчитали, что ежегодные потери урожая в стране от вредителей и болезней обходятся в 2–3 миллиарда рублей. Еще столько же денег уходит на химикаты и развитие промышленности, производящей их. Все больше химических препаратов распыляется над полями, лугами, садами. Увеличивается опасность загрязнения среды вредными для здоровья людей и животных соединениями.

Нужны сорта растений, в которых бы соединялись высокая продуктивность и хорошее качество урожая с абсолютной невосприимчивостью ко всему легиону болезней и вредителей. Сверхзадача? Пустовойт убежден, что цель, вполне посильная для селекционера. Такие сорта можно создать. Вот только времени мало…

Пустовойт глубоко вздыхает. Жаль, очень жаль, что жизнь так коротка!.. К счастью, существует преемственность поколений.

Он думает о своем ученике.

Молодой генетик Александр Ильич Гундаев уже несколько лет занимается скрещиванием самоопыленных линий подсолнечника, что позволит получить гибриды с набором ценных признаков — в частности, с комплексным иммунитетом. Александру Ильичу созданы все условия для продуктивной работы. Он не новичок в селекции, у него уже есть свой сорт подсолнечника «енисей» для условий Сибири. Самоопыленные линии в свое время использовались в Саратове для создания сортов подсолнечника с повышенной устойчивостью к засухе. И привели к успеху. Гундаев на верном пути.

В оранжереях, среди сотен дикарей и полудиких родичей «гелиантуса», где когда-то работала Мария Николаевна, теперь неотлучно находится дочь Галя — Галина Васильевна.

Согласовав однажды с отцом обширный план по скрещиванию культурных и диких представителей рода «гелиантусов», она уже много лет ведет работу. Это повторение пройденного этапа, но па новом уровне. Когда-то не удалось, и Пустовойт оставил тему на будущее. Теперь это будущее пришло.

Галина Васильевна тверда в принятых решениях и настойчива в поисках. Неудачи ее не расслабляют. Она не очень много говорит о своей работе, но записей и фактов у нее накапливается более чем достаточно. И уже есть интересные гибриды. Ее сообщения появляются в «Ученых записках» Академии наук, вызывают много откликов. К ней приезжают посмотреть, поговорить. Неожиданно приходит приглашение на Второй Международный конгресс по подсолнечнику в Канаду, затем на такой же конгресс в США, где ее сообщение о плодовитых гибридах между дикарями и однолетними культурными «гелиантусами» было воспринято как крупное достижение современной генетики. Ведь она добилась того, что не удавалось прежде никому в мире, над чем 10–20 лет назад безуспешно бился ее отец. Отец внимательно следит за работой Гали. Его особенно интересуют гибриды с высокой степенью устойчивости к ложной мучнистой росе.

В адрес дочери Пустовойт говорит только одно слово: «Хорошо!» Эта скупая похвала стоит многих хвалебных речей. Она вспыхивает от удовольствия. С удвоенной страстью берется за скрещивание и отбор новых линий. Привлекает к скрещиванию прежде всего сорта с самой высокой масличностью семян и с хорошей урожайностью.

Это номера 8931 и 1646 и… далекий их родич. Каких трудов и ухищрений стоило такое скрещивание! Преодоление барьера межвидового отчуждения. Сложнейшая технология!..

У себя в кабинете Пустовойт перелистывает только что полученные томики трудов Николая Ивановича Вавилова. Он еще находится под впечатлением от всего, что видел в теплицах своей дочери. «Мы не отказываемся от селекции, как искусства, но для уверенности, быстроты и преемственности в работе мы нуждаемся в твердой, разработанной, конкретной теории селекционного процесса. Коллектив не может работать по интуиции, на случайных удачах».

Вот именно! Теория селекции… Пустовойт, несомненно, внес в нее свой вклад. А теперь новые главы пишут уже Александр Ильич Гундаев и Галина Васильевна Пустовойт.

Лишь через 13 лет после начала работы над межвидовым скрещиванием «гелиантусов» Галина Васильевна по настоянию друзей и сослуживцев села наконец писать диссертацию. Отец молчаливо одобрил эту ее явно запоздавшую инициативу.

Сам он весь уходит в работу по улучшению семеноводства подсолнечника в стране.

Семеноводство — это продолжение селекции. Доказано, что при ежегодном обновлении семян возрастает не только урожайность, но и масличность.

Правительство СССР еще в 1956 году приняло — по проекту ВАСХНИЛ, составленному Пустовойтом, — специальное постановление о семеноводстве подсолнечника в стране. Василий Степанович очень ревниво следил за точным исполнением этого постановления, постоянно вносил новые предложения. До сих пор семеноводство подсолнечника являет собой пример, как надо обеспечивать хозяйство элитой и первой репродукцией семян, как сохранять качество сорта на семенных участках.

Вскоре за новые достижения в селекции и семеноводстве Василию Степановичу Пустовойту присваивается ученая степень доктора сельскохозяйственных наук. Он стал луареатом Государственной премии СССР, а затем и лауреатом Ленинской премии. Его избирают депутатом Верховного Совета СССР.

На рубеже семидесятилетия Пустовойт подает заявление с просьбой принять его в ряды Коммунистической партии Советского Союза. Центральный Комитет КПСС в порядке исключения, учитывая выдающиеся заслуги В. С. Пустовойта перед страной и советским народом, выносит специальное решение — принять его в члены КПСС без кандидатского стажа.

Сорта ВНИИМКа «передовик», «смена», 8931, 8883, 1646, 6540 занимают в те годы, наряду с «маяком», 9343, «армавирцем», более 4 миллионов гектаров в нашей стране. Их сеют уже в 26 странах мира.

Югославские крестьяне восхищены советскими сортами подсолнечника — благодаря им почти удвоилось производство растительного масла в республике.

Правительство Югославии награждает В. С. Пустовойта орденом Золотой Звезды.

Болгарские фермы и колхозы целиком переходят на посев подсолнечника сортами ВНИИМКа. Правительство Болгарии награждает советского селекционера орденом «Георгий Димитров». Из Софии сообщают, что «потолок» урожайности пустовойтовских сортов достигает 45 центнеров с гектара. Это две тонны масла.

10 апреля 1963 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Василия Степановича Пустовойта награждают второй золотой медалью «Серп и Молот».

Коллектив Всесоюзного института масличных культур в Краснодаре ходатайствует о сооружении бронзового бюста не в деревне Тарасовке Харьковской области, где родился Пустовойт, а на территории «Круглика», в институте, где селекционер работает с 1908 года и где он создал все свои превосходные сорта подсолнечника. Ходатайство было удовлетворено.

Немногим более чем через год, 26 июня 1964 года, общее собрание биологического отделения Академии наук СССР избирает Василия Степановича Пустовойта действительным членом академии.

А между тем Галина Васильевна заканчивает работу над своей кандидатской диссертацией. Дочь селекционера — теперь уже его соавтор по последним сортам подсолнечника; эти сорта отличаются от более ранних устойчивостью против ложной мучнистой росы и ржавчины. Вот и последняя опасность, многие годы угрожавшая подсолнечнику, теперь ликвидирована, и похоже — навсегда.

Галина Васильевна прежде всего дает диссертацию для чтения отцу. Он, как всегда, сдержан:

— Можно посылать…

Положительные рецензии приходят от академика ВАСХНИЛ Леонида Афанасьевича Жданова, от академика Академии наук СССР Павла Пантелеймоновича Лукьяненко, из Академии наук Таджикской ССР. Лауреат Ленинской премии, известный селекционер Михаил Иванович Хаджинов пишет:

«По содержанию, объему и результатам работа Галины Васильевны Пустовойт стоит на уровне самых эффективных в области селекции использования отдаленной гибридизации в нашей стране…Автор ее владеет и творчески применяет многие селекционные методы… Все это дает полное основание считать, что представленная работа является докторской диссертацией высокого класса, а автора ее, Галину Васильевну Пустовойт, заслуженно достойной ученой степени доктора сельскохозяйственных наук».

Галина Васильевна не удержалась, показала отзыв отцу.

30 мая 1969 года состоялась защита ее кандидатской диссертации в Главном ботаническом саду Академии наук СССР.

Все 22 члена ученого совета проголосовали за присвоение соискательнице ученой степени кандидата сельскохозяйственных наук.

Еще через десять минут голосование повторилось. И снова — ни одного черного шара. Теперь Галине Васильевне Пустовойт была присвоена ученая степень доктора сельскохозяйственных наук.

Когда Василию Степановичу сообщили об этом, он удовлетворенно и устало закрыл глаза. Есть кому продолжать его дело. Надежный человек рядом.

А вскоре торжественно отмечали восьмидесятилетие Пустовойта. Юбиляр был бледен, замкнут и печален, быстро утомлялся. Годы, годы… На торжестве ему вручили третий орден Ленина.

…Размеренность в отлаженной годами работе теперь часто нарушалась. Нередко Пустовойту приходилось соглашаться с доктором и отправляться в больницу. Но как только выздоравливал, надевал свежую сорочку, затягивал галстук и на вопрос дочери отвечал:

— Залежался. Довольно. Пора заглянуть к себе.

«К себе» — это значит в институт, в свой кабинет.

Утром на работу они идут вместе, дочь и отец, два доктора наук. От дома это недалеко, но надо переходить шоссе, и только здесь Василий Степанович позволяет взять себя под руку и немного ускоряет шаг. Машины, машины… Уже и вспомнить трудно, какая здесь была когда-то глушь…

В кабинете, где все так же держится запах старых бумаг и подсолнечного масла, за своим столом Василий Степанович преображается. Бледное и худое лицо его делается строгим. Он подвигает к себе стопку бумаги, перо и задумывается. Косые буквы неторопливо ложатся в строку.

За этим письменным столом из-под его пера вышло 107 научных статей, брошюр, сообщений, книг. «Селекция и семеноводство подсолнечника» — одна из больших работ — стала обязательной книгой для селекционеров.

Как депутат Верховного Совета СССР Пустовойт продолжал принимать посетителей, отвечал на вопросы своих избирателей. Большая почта приходит из Академии наук СССР, из ВАСХНИЛа, и у Василия Степановича находилось время и силы, чтобы ответить на вопросы, высказать в письме свою точку зрения, дать совет.

Идут годы… Вот уже и восемьдесят пять… И новая забота о семействе еще одного вида, семянки которого содержат 60 процентов масла. Когда-то, лет тридцать назад, он сказал своему другу, что можно удвоить масличность и довести ее до 60 процентов… Приятель тогда откровенно рассмеялся: «Маниловщина!» Что бы он сказал теперь, увидев последний сорт?

Пустовойт любит заходить в отдел семеноводства. Это здесь же, рядом с кабинетом. Агроном Михаил Александрович Онищенко непременно положит перед ним пачку новых заявок на семена. Разноцветные конверты, занятные марки со всех концов света.

У «господина В. С. Пустовойта» просят семена из Италии, Ливана, Пакистана. Официальный банк Индийского ботанического сада, югославской фирмы «Семе». Франция, Турция, Канада. А вот герб Испании. Они тоже хотели бы… А ведь это страна, куда впервые из Нового Света попал подсолнечник. И вот та ясе самая культура — «гелиантус аннуус» — отправляется в Испанию уже с востока.

И, наконец, письма из Юясной и Северной Америки. С родины подсолнечника…

Вечером Василий Степанович приглашает в кабинет сотрудников:

— Пора составлять план работ на новый год. Пожалуйста, ваши соображения.

Но все реже, все на меньший срок приходит он в свой кабинет… Все чаще соседи видят около его дома машину с красным крестом…

…Мне удалось навестить его в больнице весной 1972 года. В тот день он чувствовал себя хорошо, выходил гулять и, что было уже совсем неожиданно, охотно говорил на разные темы.

— Вот пришла на память хорошая мысль, — сказал он тихо. — Не знаю автора, не знаю, где вычитал. Но вспомнилось. Кажется, так: «Мы, люди, все до одного, открыватели неведомого. II на белый свет явились Для тою, чтобы выполнить свою часть работы, большой или маленькой. И выполнять ее должны до тех пор, пока не убедимся, что сделать больше или лучше уже не можем…»

Я записал тогда эти слова.

А осенью того же года Василия Степановича не стало…

Поздним вечером он уснул и не проснулся.

В некрологе, подписанном руководителями партии и правительства, виднейшими учеными и близкими, мы прочитали:

«Советская наука понесла тяжелую утрату. 11 октября на 87-м году жизни скончался выдающийся селекционер нашего времени, член КПСС, академик Василий Степанович Пустовойт… Светлая память о Василии Степановиче Пустовойте навсегда останется в сердцах тех, кто его знал».

ЛИТЕРАТУРА

В. С. Пустовойт, Руководство по селекции и семеноводству масличных культур. М., «Колос», 1967.

П. П. Лукьяненко и др., Успехи советской селекции. М., «Знание», 1967.

A. А. Малигонов, Избранные труды. М., «Колос», 1968.

B. И. Пальман, Продолжение следует. М., «Советская Россия», 1972.

Иллюстрации

В. С. Пустовойт. Январь 1966 года.

В. С. Пустовойт. Август 1964 года.

В. С. Пустовойт в своей лаборатории. Рядом с ним старший лаборант М. М. Панина. Январь 1966 года.

С заведующим отделом физиологии А. Я. Панченко. Январь 1966 года.

В поле. 1967 год.

Посол Народной Республики Болгарии вручает В. С. Пустовойту орден Георгия Димитрова.