Земледельцы (СИ)

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Глава 22. Поминки

Последнее, что успел сделать Фейрис третий в день разгрома «Медузы» — это определить личность своего отравителя. Несколько раз мимолётом вспомнив про странную булавку, которой махал перед его лицом призрак-галлюцинация, он решил на всякий случай проверить, существует ли у неё материальное воплощение. Предположив, что Джонс теоретически мог носить с собой отравленную иглу, принц стал вспоминать, где и при каких обстоятельствах у адмирала был шанс нагнуться к его правой пятке, и вскоре вспомнил самый очевидный момент — момент их встречи в зале ночных заседаний. В пылу битвы Джонс имел отличную возможность вытащить булавку и незаметно вонзить её в ногу двойного агента, видимо, надеясь, что яд подействует моментально. Кожа на туфлях принца были достаточно мягка, чтобы игла о неё не сломалась.

Но где же эта отравленная булавка была сейчас? Конечно же, адмирал выронил её ещё в зале заседаний, когда Фейрис третий взваливал его тело себе на плечи! Железное изделие выскользнуло из мёртвой руки и благополучно слилось с серым полом комнаты. Принц решил подняться в зал заседаний снова и отыскать виновницу своих галлюцинаций. Вероятно, он предчувствовал, что когда-нибудь и ему, как Джонсу, в качестве «прощального аккорда» придётся забирать кого-то с собой на тот свет, и подобное бесшумное и неощутимое орудие убийства в этом деле ему очень помогло бы.

Поиски на последнем этаже не продлились долго — принц догадался захватить с собой из номера магнит и просто притянуть искомую булавку. Для безопасного вклинения иглы в свой рукав у него при себе имелись перчатки.

— Ну всё! — воскликнул он, рассматривая булавку, торчащую из его левого рукава и издалека практически невидимую. — Теперь держитесь, Председатель с министром! — обозначил он своих потенциальных жертв.

Был поздний вечер. Вернувшись в свой номер, Фейрис третий хотел было заснуть, но не успел. К нему заявились посланники от главы Комитета, которые объявили, что ждут его на только что организованных… поминках адмирала. Принц встрепенулся и вскочил с кровати, будто ему принесли новость о его собственных поминках. Члены тайного мирового правительства знали, что Джонс мёртв?! Нет, здесь определённо что-то не так, не имея его тела, они могли считать его лишь без вести пропавшим!

— С-с-с ч-ч-чего вы вз-з-зяли, что г-г-господин ад-д-дмирал… — заикаясь и бледнея от нехороших предчувствий, проговорил Фейрис третий.

— Сегодня в бою была уничтожена флагманская субмарина. Не выжил никто, — пояснил один из посланников. — Джонс был на ней и тоже погиб. Председатель распорядился его вспомнить, даже сэра Октавиана с Нибиру вызвал… Да вы собирайтесь, собирайтесь, чего вы так на нас таращитесь? Да, солдаты гибнут, вне зависимости от звания! Разве это для вас так удивительно?

Принц, невероятно обрадованный, что всё сложилось так удачно, помотал головой, наскоро оделся в предоставленный ему парадный костюм и вместе с проводниками поспешил в комнату поминок…

В штаб-квартире восстания этим вечером было настолько тихо, что было слышно, как гудят лампочки на потолке. Казалось бы, отчего? Субмарины, выжившие после атаки на «Медузу», уже давно вернулись в свою гавань, и моряки-подводники, сломившие очередной оплот Земледельцев, должны были шумно праздновать, веселиться, как в последний раз, включать музыку на полную мощность, смеяться и шутить над миновавшей их смертью, но ничего этого не было. Ни на ком нельзя было заметить ни улыбки, ни даже широко открытых, счастливых глаз.

Причина всеобщей грусти была более чем объективной. Комитет четырёхсот, весь личный состав Объединённого Флота и только что тайно прилетевший с Нибиру после жеребьёвки сэр Октавиан скорбели по адмиралу Джонсу.

Считать адмирала мёртвым их заставлял тот факт, что в бою погибла флагманская подлодка, на которой, согласно плану, и должен был отправиться в бой руководитель Объединённого Флота. Тело Джонса решили не разыскивать. Субмарина была не просто потоплена, а взорвана целиком, соответственно, останки было бы ужасно сложно опознать. Присутствие адмирала на подлодке в тот роковой час ни у кого не вызывало сомнений: никаких запросов насчёт местонахождения командира от экипажа не поступало, а значит, всё шло своим чередом. И только старший принц, единственный во всём горном городе, знал правду об исчезновении Джонса. Тот момент, когда он впервые отнял жизнь у живого существа, он запомнил так отчётливо, что до сих пор не мог из него выбраться. Ему казалось, что спусковой крючок пистолета был спущен всего секунду назад, он всё время переносился мыслями в зал ночных заседаний и будто заново переживал ту непредвиденную перестрелку. Вид его на этих поминках был грустнее, чем даже у Председателя и у министра. Его грызла совесть. Она была глуха к его же логике. Подсознательно он очень хотел, чтобы его обман раскрылся. Он считал себя убийцей, хотя разум неоднократно напоминал ему, что тем самым он внёс свой вклад в спасение миллионов судеб. Старший принц никак не мог внушить себе, что убитый им адмирал впоследствии повёл бы землян в новую атаку, что под руководством Джонса могли бы быть совершены тысячи убийств, по жестокости многократно превосходящих его собственное…

В холле, выбранном основной площадкой для поминок, был моментально наведён идеальный порядок. Из множества отдельных столов был наспех сооружён один огромный, в форме креста. На него быстро сшили невероятных размеров скатерть и привезли с ближайшего материка поминальное меню на четыреста человек. Члены Комитета заняли свои места в номерном порядке и, застыв в безмолвии, стали ожидать указаний от своего главы. Председатель, для поминок переодевшийся в свою парадную «султанскую» одежду, сев справа от министра и принца, дал всем недвусмысленный знак «откройте головы»: провёл рукою снизу-вверх от подбородка до затылка.

— Я полагаю, сегодня подходящий случай, — пояснил он свой приказ.

Все сняли капюшоны, и Фейрис третий наконец-то осуществил свой давний план: увидеть лица членов тайного мирового правительства. Большинство из них, как и предполагалось, были людьми преклонного возраста, с короткими седыми волосами и угрюмыми, злобными взорами. Самые приближённые к Председателю — примерно первые тридцать номеров, вообще были похожи на каких-нибудь монстров Франкенштейна. У них были отчётливо видны то пересаженные участки кожи, то целые механические уши или глаза, то рты, полные блестящих золотых зубов. Дальние члены, «новички» с номерами выше двухсот, выглядели совершенно по-другому. Среди них встречались и относительно молодые, густоволосые мужчины в самом расцвете сил, и совсем ещё юные, красивые девушки, по всей видимости, вместе с состоянием унаследовавшие от выдающихся родителей членство в Комитете. Тут были представители всех земных рас и множества национальностей.

Удостоверившись, что лица открыли все без исключения, первым взял слово сам Председатель.

— Итак, друзья мои! — начал было глава Комитета, но, бросив случайный взор на своего соседа, тут же осёкся, поморщился и сказал. — Ну у вас и рожа, господин тринадцатый…

Тринадцатый, «Франкенштейн» с пересаженным носом, двумя искусственными ушами и длинным шитым шрамом во весь лоб, только равнодушно пожал плечами.

— Итак, товарищи! — снова попробовал вступить Председатель. На этот раз это ему удалось. — Мы были слишком мало знакомы с покойным, и теперь это меня ужасно огорчает. Я знал его, по большей части, по докладам моих информаторов. Эти данные были… бездушны… официальны… это были просто факты, по которым я не мог в полной мере оценить его личностные достоинства. Мне говорили, что адмирал Джонс родился в такой-то стране, в таком-то городе, в такой-то семье, участвовал в таких-то конфликтах, имеет такие-то награды… Ну разве это сравнимо с тем, что мы узнали сегодня?! Разве по всем этим «характеристикам с места работы» мы могли предвидеть, что он не останется в штабе, как все присутствующие?! Что он предпочтёт с честью умереть, выполняя свой долг, сражаясь за дело всей своей жизни?! Я прекрасно помню, да и все вы помните тот день, когда он в сопровождении сэра Октавиана… впервые попал в Зал Заседаний. Вы этого не заметили, вы сидели на трибунах, но я стоял близко и видел, как горели тогда его глаза. Это был взгляд… настоящего человека. Человека, готового на жертву во имя всеобщего блага. Уже тогда я осознал, насколько предан он нашей идее освобождения Земли, и что на него можно положиться. У меня есть такая сверхспособность — я читаю людей, как открытые книги, и я с первого же взгляда увидел в Джонсе надёжного соратника…

— «Во задвигает! — усмехнулся про себя старший принц. — Что ж ты, «читатель», меня-то до сих пор не раскрыл?».

— …способного своей харизмой вести за собой весь Объединённый Флот. Но… вот он умер. Что же он оставил после себя, чем он войдёт в историю? Давайте посчитаем: поход к Антарктиде и два уничтоженных нефтезавода — в прошлом году, в этом году — походы на южный и северный полюса и две уничтоженных базы Земледельцев: «Кит» и «Медуза». Понимаете масштаб этих событий?! Под командованием нашего дорогого адмирала были ликвидированы почти семьдесят процентов личного состава Земледельцев! Это стало примером мужества для всех нас. Именно благодаря таким, как он, верьте, товарищи, мы скоро сбросим это инопланетное иго! И заполучим их технологии! И отвоюем месторождения! И построим Космофлот! Наша цивилизация выйдет на новый уровень развития и займёт своё место наравне с неоатлантами, триодиоидами, джуганоидами и афимерами! Люди начнут участвовать в Космических Играх! А мы — мы с вами, господа! — мы перестанем быть «тайными»! Мы объединим Землю! Мы будем править, как подобает! На свету, а не во тьме! На поверхности, а не в подземелье! Под объективами камер, без капюшонов, не скрываясь и не боясь Земледельческой пули! Ура, товарищи! Да свершится мечта всех посвящённых всех времён! И да будет вечная память адмиралу Джонсу, приблизившему эту победу!

Он взял со стола стакан с водкой и, объявив: «Не чокаясь!», вылил его в себя. Все поступили точно так же и полминуты потратили на закуску.

— Ну-с, вот я и закончил… — сказал глава Комитета. — Может, кто ещё? Может вы, господин министр?

— Я? Разумеется! — охотно согласился сэр Октавиан. — Я знал Джонса немного дольше, чем вы! Где-то месяца три-четыре.

Встав, министр продолжил:

— Мы с адмиралом познакомились в тот день, когда я прилетел на Землю со своим первым визитом, с предложением сотрудничества для всех вас. Сразу после того заседания, на котором была обговорена наша стратегия, мне принесли список со всеми кандидатами на должность нового командира наёмной армии. И я, конечно же, отдал предпочтение тому, кто уже имеет опыт сражений с Земледельцами. Джонса немедленно доставили ко мне, мы поговорили, он узнал положение дел и с готовностью заступил на свой пост. Я поручил ему сформировать весь офицерский корпус, и он сделал это в лучшем виде. Он лично подготовил экипаж для операции «Кит» и взял на себя ответственность за доставку микро-бомбы. Он вообще был очень ответственен и справедлив! Солдаты его и любили, и уважали, и, само собой, боялись, но в целом относились хорошо. Я тоже… уважал… покойного. Именно из моих уст он узнал истинное устройство мира, именно я посвятил его во все наши тайны! Он был мне… хорошим другом. Как вы, господин Председатель!

Председатель согласно закивал, как бы подтверждая, что тоже считает Октавиана своим близким товарищем.

— А теперь извините, дамы и господа, я больше не могу ничего добавить. Господин адмирал всегда был очень замкнут и скрытен, он хранил свою личную жизнь в тайне ото всех, и даже от меня. Считайте, что я закончил.

Сэр Октавиан сел, налил себе ещё «поминального напитка» и, никого не дожидаясь, быстро опорожнил стакан.

Далее поминки проходили в очень вялом темпе. Члены Комитета, будто сонные мухи, медленно тянулись за едой, неторопливо подливали себе дополнительные порции алкоголя и тихонько шептались о чём-то своём, разбавляя речь плавными, маловыразительными жестами. Вряд ли кто-то из них сейчас разговаривал о Джонсе, своей смертью подавшем им повод для этого собрания. Скорее всего, они сильно волновались насчёт того, как будет происходить дальнейшая борьба с Земледельцами, и кто теперь возглавит операцию «Дельфин», но это так и осталось для Фейриса третьего тайной. В любом случае, траурный вид все, хотя бы внешне, соблюдали. Один «Франкенштейн» даже обратился к старшему принцу с претензией:

— У вас, товарищ, слишком яркие глаза для такой скорби! Вы бы свои очки на чёрные поменяли, что ли?

— А у вас пластина в голове слишком блестит, давайте, мы её вынем? — отпарировал Фейрис третий.

«Франкенштейн» отвернулся, и это было единственное общение старшего принца на поминках по адмиралу.

Когда члены Комитета допили всю оставшуюся водку и опустошили все тарелки с хлебом и салом, им стало мучительно скучно. Заканчивать поминки было, вроде как, ещё рано, но при этом и делать здесь больше было нечего. В идеале, нужен был кто-то, кто мог бы что-нибудь рассказать о Джонсе, какой-нибудь его ближайший подчинённый. Из уха в ухо даже передавался план послать за таковым в офицерскую казарму, однако всё это было зря. Все прекрасно понимали, что обычному человеку ни в коем случае нельзя видеть их лица, поэтому им оставалось надеяться только на счастливую случайность. В роли этой «случайности» наконец решился выступить некто «сорок восьмой».

— Уважаемые мои коллеги! — этот голос прозвучал, как гром среди ясного неба. Присутствующие изумлённо посмотрели на вставшего смельчака. — Если я первый, кто вас так назвал, не обижайтесь, мы ведь действительно занимаемся одной и той же работой. Я хотел лишь сказать, что господа министр и Председатель в своих выступлениях обрисовали нам только служебные качества покойного, только то, каким он был здесь, с нами, внизу. А я, благодаря моим связям с поверхностью, ещё вчера выведал некоторые другие занимательные факты из его биографии! Хотите послушать?

— Джонс очень не любил говорить о своей «верхней» жизни! — предупредил министр.

— А я всё-таки расскажу! — потирая руки, проговорил сорок восьмой. — Я вижу, ваши взоры горят любопытством, коллеги! — тут он прокашлялся. — Итак, начнём с того, что адмирал Джонс, кроме всего прочего, был… сказочно богатым человеком. В его личном владении находились более пятисот объектов элитной недвижимости на всех континентах, в том числе триста квартир, около ста загородных домов, девяностоэтажный небоскрёб в Америке и два средневековых замка в Европе. Движимое имущество покойного тоже заставляет позавидовать: эксклюзивное собрание из двухсот ретро-машин, тридцать новейших суперкаров, грузовой самолёт, шесть вертолётов, из которых один — военный, шкатулка с драгоценными камнями, многочисленные коллекции оружия, картин, скульптур и прочих музейных редкостей. Кроме того, на его лицо записаны десять крупных промышленных компаний, занимающих огромные сегменты рынка в своих отраслях. Вот такие дела! И как же, вы спросите, обычный адмирал, получающий не более миллиона долларов в год, разжился таким состоянием? Очень просто! Он его унаследовал! Его дед некогда был… одним из нас!

Члены Комитета тут же зашушукались, обсуждая друг с другом эту неожиданную новость. Председатель приподнялся и задал уточняющий вопрос:

— Не напомнишь, под каким номером заседал дед господина Джонса?

— Под сто первым, мой повелитель!

— Ах, да! — протянул глава Комитета. — Это тот милейший министр обороны! Помню-помню, он тоже был рыжим!

— Так вот, получив столь обширное наследство, покойный, благо, он был не глуп, стал преуспевающим инвестором и быстро умножил его в разы. Теперь он… превосходит многих из нас!

— Да, Джонс перещеголял даже меня! — воскликнул сосед Председателя, тринадцатый.

— И меня! — послышалось откуда-то.

— И меня! — вставило ещё несколько голосов.

— И к чему же вы нам всё это рассказали? — поинтересовался вдруг один из «Франкенштейнов». — На что вы хотите намекнуть?

— Мне лестно, что такие личности обращаются ко мне на «вы»! — обрадовался сорок восьмой. — Ваш вопрос… понятен. И обоснован. В самом деле, к чему мне описывать богатство покойного? Дело всё в том, что… господин Джонс… не составил завещание!

— И? — насторожился Председатель.

— И у него нет никакого наследника! Наш адмирал был вдовцом, бездетным вдовцом, он был единственным ребёнком своих родителей, у него нет ни дяди, ни тёти, ни двоюродных братьев или сестёр, ни тем более бабушек и дедушек!

— По закону, всё его имущество отойдёт тому государству, гражданином которого он является, — напомнил сэр Октавиан.

— Да, но тут тоже есть один интересный факт! Господин Джонс поддерживал идеи космополитизма, поэтому был человеком без гражданства, так называемым апатридом!

— В таком случае, пусть здания и машины достаются тем государствам, на территории которых они находятся в данный момент, — решил глава Комитета.

— Нет-нет, господин Председатель! — заспорил сорок восьмой. — Разумеется, эти страны будут только рады пополнить свой бюджет, но… зачем нам отдавать такое богатство «верхним» властелинам? В наших силах забрать всё имущество адмирала себе! Подделать родство, «отыскать» тайное завещание… Наши умельцы способны на всё!

— Хм… И кто бы, по-твоему, стал этим счастливчиком?

— Ну… например… Да хотя бы и я! Я серьёзно! Если бы подобное наследство досталось мне, я бы распоряжался им исключительно на благо человечества и Комитета! С вашего позволения я бы «сделал» себя братом покойного, вступил бы во владение его имуществом и…

— Довольно!!! — взревел министр, в ярости ударив по столу и перевернув свою тарелку. — Выведите! Выведите эту алчную тварь, а не то я за себя не ручаюсь!

— Товарищ сорок восьмой, вы слышали требование сэра Октавиана! — сказал Председатель, которому и самому не понравилась эта «наследническая» амбиция. — Покиньте зал, пока меня не вынудили прибегнуть к силе.

— Выведите! — снова крикнул министр.

— За что?.. — развёл руками сорок восьмой. — Я же просто… хочу рационально использовать ничейное имущество! Подарите его мне, и оно будет расти и процветать! Всё ради общества!

— Лжец, лжец, лжец!!! Лицемер!!! Вон!!! — пуще прежнего заорал сэр Октавиан.

— Я считаю до десяти, — предупредил глава Комитета, начиная щёлкать пальцами.

Сорок восьмой с испуганным видом отодвинул свой стул, отошёл от стола и очень быстрым шагом, не оглядываясь, двинулся к дверям.

— Эй, четыре-восемь! — крикнул Председатель, когда неудавшийся «наследник» был уже на полпути до выхода из холла.

Сорок восьмой остановился и обернулся. Председатель держал в руке маленький пульт.

— Ты исключён из Комитета!

Это прозвучало, как приговор. Председатель нажал на пульте две кнопки, раздалось два коротких щелчка, и сорок восьмой, схватившись за горло и захрипев, распластался на кафеле со сломанной шеей…

Столь печальное окончание обычного спора вызвало долгую немую сцену. Члены Комитета переводили взгляд то на убийцу, то на убитого. Неожиданно кто-то из них трижды хлопнул в ладоши, и сработал «стадный инстинкт». Все тут же зааплодировали с небывалым энтузиазмом, сами не понимая, зачем. Кое-как уняв эти неуместные овации, Председатель сел и тяжело вздохнул.

— Пусть это будет уроком для всех вас, господа, — объявил он. — Никогда не думайте, что, попав в Комитет, вы достигаете высшей власти в этом мире и вам позволено творить любые аморальные вещи. Все мы смертны, как вы только что имели возможность видеть, и сколько бы мы не прожили на этой Земле — сто, двести лет, — всех нас за всё поджидает расплата. Ничто никогда не происходит без последствий, так и знайте! Зря он затеял этот разговор… о наследстве. Захотелось ему, понимаете ли, состояние в два раза? Ну пожалуйста, проворачивай свои грязные обманные схемы, на твоей совести будет, но зачем всё это обсуждать на похоронах, в присутствии истинных друзей покойного?.. Это в принципе… неэтично.

Члены Комитета простили своему главе оговорку про «похороны» и ещё раз осыпали его непрошенными аплодисментами. Тут уже не стерпел сэр Октавиан.

— Уймитесь!!! — крикнул он им. — Чему вы так радуетесь?!

— Господин Председатель отомстил дерзнувшему оскорбить память его друга! — пояснил ему сидевший напротив «Франкенштейн». — Вы же сами всё видели!

— А вы, случаем, не забыли, что у нас поминки?!

Все притихли.

— Да… Ну и ну… Прости нас, Джонс… — протянул министр. — Не хотел бы я себе таких… поминок! Ни одного родственника, ни одного сослуживца, а только один-единственный друг, с которым знаком меньше полугода! Плюс этот нахальный «наследничек» и убийство пультом! Тьфу! Две смерти вместо одной!

— Ладно, Октавиан, прости, мы переборщили… — согласился Председатель. — Узри же, как мы умеем извиняться!

Он встал, набрал воздуха в грудь и закричал на весь зал:

— Я посвящаю!!! Я посвящаю господина Джонса в Высшую Идею!!! Я принимаю его в Комитет четырехсот!!! Жаль лишь, что посмертно…

Новые аплодисменты были абсолютно заслуженны…