Земля светлячков

ГЛАВА ШЕСТАЯ Плохие приметы: птицы и грибы убегают из леса. Всех собирают на совет к профессору Варсаве. «Вы умеете ходить по-королевски?»

— Дорогая Мармусия, — сказал Сиз XII после тяжёлого сна и по привычке потянулся к трубке. — Гляньте, прошу вас, что мне залезло в ухо. Что-то гудит и гудит, будто там сидят жуки и пиликают на скрипке.

Мармусия взяла пинцет (пальцами она никогда бы себе не позволила взяться за ваше ухо), оттянула волосатое Сизово ухо и заглянула. Кроме восково-чистой ушной раковины с маленьким пучком волосинок, она ничего там не увидела.

Положила пинцет и сдержанно, с большим достоинством попросила, чтобы Сиз и ей заглянул в ухо: что-то и у неё шуршит, совсем не даёт ей спать…

Сиз XII заглянул: в маленьком, как колокольчик, ухе его родной сестры было светло и розово, как в чашечке яблоневого цветка.

— Дорогая Мармусия! Могу вам твёрдо и искренне сказать, что в вашем ухе ничего нет, кроме запаха лучших юхландских духов.

На этот комплимент Мармусия холодно поджала губы и спросила: почему бы это второй день ей гудит, как ветром в свирель? Сиз и сам не знал, что это за наваждение.

Оделся, вышел из дома.

Раздавался над лесом вечерний звон пробуждения. Солнце уже село за гору, и темнота, голубая тишина охватили сосновые боры, далёкие дебри с туманом, с седыми стариками-бродами на болотах.

Но этот шум, это назойливое протяжное гудение, подвывание, перекликивание… Оно слышалось одну ночь, другую, третью. И доносилось неизвестно откуда, может даже от Щербатых скал. Теперь Сиз не просил сестру, чтобы она заглянула ему в ухо. Уже хорошо слышно было: всё в лесу зашевелилось. Поплыли чёрные тучи, а под тучами низко летели птицы, бежали зайцы, спасались кукушки. Кто-то видел, как перебираются на новые места муравьи, переползают целым полчищем. Кто-то заметил в лесу вспышку огня, чад и какой-то протяжный, скрипучий стон деревьев. А старый Лапоня прибежал и испугано рассказывал всем, что он видел он там, за березняком, как убегают ближе к озёрам грибы синюхи.

Тяжело плыли тучи, несло от Щербатых скал чем-то горьким, горелым — и лесной край охватила тревога.

Уж так издавна повелось у стоусов и триусов: в мирное время все смеялись над чудаком, над учёным отшельником Варсавой, пересказывали про него и про его парашютики множество былей и небылиц, а как только грянет гром над головой — все сбегались к нему.

Было так и на этот раз.

Мармусия снарядила брата в дорогу. Повязала ему тёплое кашне, причесала гребешком белые пышные усы и проводила к воротам.

Сиз XII пошёл, попыхивая трубкой, и, где попадались на тропе ямы и пеньки, подсвечивал себе гнилушкой-светляком. В первой же чаще он развязал кашне (внимательный глаз Мармусии уже не следил за ним), подкрутил усы и сказал: «Кхе-хе, добрый табак!» Он глядел на высокие звёзды, на небо и был очень далёк мыслями от какого-то болотца, от колдобины, где мог запачкать себе башмаки, до блеска начищеные Мармусией. Шёл и думал: что же это гремит около гор? Неужели правду говорил старый Варсава, что в их долину вторгнутся какие-то дикие приблуды-разбойники, вытопчут всю пущу и их мирные дома, чёрной тучей пепла засыплют озёра? Неужели такое произойдёт на их доброй земле?

Сиз нисколько ни удивился, когда увидел, что в Варсавином дворе полно народу.

Триусы и стоусы сидели на деревянных лавках под берёзой, где, как правило, проходило занятия в школе-лунарии. Сидел тут Хвороща (и лукаво прятал под мышкой рябую дыню-телёнка), сидел Вертутий, за ним — седой, тугой на ухо Лапоня, одним словом — вся лесное общество. А впереди, просто на земле, окружённый учениками-лунаристами, восседал босой профессор Варсава. Перед ним стояла воткнутая в землю сухая палка-рогулька, и на ней висело три пары очков. Их стёклышки вспыхивали под красноватым светом луны. А ещё на палке висел пучок сухих одуванчиков с белыми парашютиками, и ветер качал траву и разносил лёгкий пух над головами всего собрания. Про те парашютики как раз и ходило больше всего легенд. Говорили, будто профессор, где бы он ни был: в гостях за столом, на важных заседаниях, на осенних парадах — сидел и очень серьёзно дул, пускал над собой парашютики. Не знаю, правда ли это, но мне кажется, что выдумки, просто весёлые шутки стоусов и триусов.

Варсава терпеливо ждал, пока все рассядутся, потом кивнул лысой головой (а голова у него совсем голая, и только на её верхушке торчала тоненькая кисточка волос), кивнул важно и предоставил первое слово говорливому Хвороще.

— Собрание! — сказал Хвороща и воинственным жестом вытянул из-за уха петрушку. — Что я думаю про эти тучи, про это гудение и чёрные сверкания среди ночи? Я думаю, что это собирается великий дождь. И пусть он себе капает, пусть он себе льётся, как говорят, старую жабу водой не испугаешь, или лучше, где дождь, там и завязь, а где завязь, там и дыни. И слушайте, что я вам скажу по секрету: завтра, стало быть в воскресенье, у меня большой день — именины. Почтительно приглашаю вас, слышите, всех, приглашаю маленьких и больших, ко мне за стол. Гуртом дружненько сядем и приобщимся до моего урожая, на то и воскресенье, чтобы есть урожай…

Тут Хвороща выкатил из мешка большую рябую дыню-телёнка.

Под берёзой словно зашелестели листья — все заулыбались; той перемигнулся, это тихонько толкнул соседа в плечо:

— Кто про беду, а Хвороща — про пироги на меду!

— Ага! Пришил кобыле хвост, а у кобылы и свой длинный!

Встал хмурый Вертутий, откашлялся, прогудел: не время перебрасываться шутками, смотрите — плохие, недобрые приметы на небе. И показал пальцем на лес, который тёмной, глухой стеной возвышался под нахмуренным месяцем.

— Разве вы не слышите, кхем? Там что-то чадит, или это так мхом горелым пахнет. Думаю, будет великая сушь. Дымятся болотные огни на торфяниках и бродах, всё к нам бежит — птицы, белки, куницы…

— И деревья недобро стонут. Сам слышал: ветра нет, а из сосны — такое тяжёлое, такое тягучее скрипение.

— Я иду, а оно как сверкнёт чёрным огнём, прямо над моей головой! Я так и присел. Глядь, а вся рубашка на мне обгорела, — шамкал беззубо старый дед Лапоня, до сих пор напуганный случаем в лесу. — Беда надвигается…

Все примолкли, встревоженно ожидали, что скажет учёнейший муж — профессор Варсава.

Профессор надел одни очки, на них другие. Третьи нацепил аж на кончик носа. И его ученики-лунаристы сразу посуровели, подтянулись, все как один повернулись к нему, к своему учителю. А Варсава замер в глубокой задумчивости, устремив глаза в глубокое ночное небо. Потом заговорил тихим, на чудо спокойным голоском, но столько мудрости, столько проницательности и значительности было в его негромкой речи!

— Почему плывут тучи? Почему стонут деревья? Почему сверкает огонь в лесу? Про это не знает никто. Когда никто не знает «почему», никто не знает и «что».

И словно поражённый его загадочной речью, где-то в дебрях леса блеснул огонь и гулом прокатился в тёмных пещерах ночи; а за ним послышалось грозное и тоскливое:

— Ов-ву!.. Ову-вов-воу! Pax, pax!

Это долгое тягучее завывание перепугало присутствующих.

Триусы и стоусы повскакивали с лавок.

Тогда и пыхнул трубкой Сиз и глубокомысленно произнёс:

— Раз мы не знаем «почему?», то кому-то надо идти. Думаю, что именно мне. Туда! — и он ткнул трубкой в лес, на Щербатые скалы, где и прокатился гулом резкий запах огня.

Больше Сиз не проронил ни слова. Пригнулся, зашнуровал башмаки и зашагал по тропинке. В тёмную потревоженную ночь, где творилось что-то недоброе.

— Дядька Сиз! Дядька Сиз! — закричал вдруг Чублик и кинулся за ним. — Я с вами! Возьмите меня, я с вами пойду!

Всё собрание стояло над лавками, из леса потянуло чёрной гарью, а двое, да ещё луна над ними, качаясь, словно лодочки, побрели тропинкой, невысоким соснячком, а потом углубились в чащу.

Могучие сосны стояли в лесу рядами, будто высоченные колонны. Хвоя наверху сливалась в цельный тёмный шатёр, но всё же кое-где пробивался свет луны, и тогда от сосен ложились на землю длинные ровные тени, а Чублику казалось, что это лежат, притаившись, какие-то лесные богатыри-воины. Идти под соснами легко, глазам открывались широкие прогалины, и Чублик, поддавшись весёлому настроению, вдруг спросил:

— Дядька Сиз! А вы умеете ходить королевским шагом?

— Как, как? Я что-то не расслышал.

— А вот так: парадным королевским шагом!

Без долгих разговоров Чублик показал: легко, словно птица, запрыгал на тропинке; одну ногу он высоко подкидывал вверх, а другой делал два притопа:

— Оп-ля-ля! Оп-ля-ля! Попробуйте! Тело будто летит в воздухе!

— Хе-хе!.. Попробую. Как там говорится: убежать не убежим, а побегать можно. А ну, а ну же: оп! Нет, не с той ноги начал: оп-ля!.. Хе! Оп-ля-ля!

— Давайте вдвоём! Вашу руку: оп-ля-ля! Оп-ля-ля!

— Гляди! Я и не знал — словно крылья вырастают за спиной!

— Оп-ля-ля!

— Оп-ля-ля!

Они взялись за руки и полетели, попрыгали по дорожке, один молодой и щупленький, как кобчик, а другой — толстый, с белыми пышными усами, плотненький человечек, в кашне, в башмаках, как гриб моховик.

— Оп-ля-ля! Оп-ля-ля! Вы знаете, мы все в Лунарии ходим королевским шагом. И профессора Варсаву научили! Теперь он подходит к нам только так: оп-ля-ля! Оп-ля-ля!

— Ну подожди. Я немного утомился! Фу-у!..

Зашагали помедленнее. Сиз снял кашне и, чтобы оно не мешало ему, привязал бантом на ногу.

— Славно мы прошлись! Аж вспотел я, ей-право! А скажи, Чублик, профессор Варсава, он это… Что он показывает вам на этих парашютиках?

— О-о-о! — загудел Чублик и глаза поставил острыми сливками. — Наш профессор… Вы видели сухой козлобородник? Парашютики у него длинные-длинные. Ну вот, вы пускаете один парашютик, а луна вам светит, а вы идёте между деревьями, а он летит над вами, летит хохолком вверх, ровно, тихо летит и садится непременно там, где влажная земля, и непременно зёрнышком в землю. Хитрый, шилохвост! А теперь возьмите парашютик-крылатку из клёна. Этот просто падает вниз на землю. Падает и быстро-быстро вертится, как мельница, и описывает так вот и так, выкручивает следы. А возьмите с липы — этот штопором в землю, а с горчака — летит и подскакивает, а с тополя — ого, на край света может полететь за ветром.

— Ну хорошо. Вот вы ходите за Варсавой и дуете на белый пух, всё пускаете парашютики и что-то там шепчете к луне: мол, лети, лети над лесом. И как? Что это вам показывает?

Ну-у-у! — ещё больше удивился Чублик. — Оно нам показывает такое, оно такое нам показывает, что голова кругом идёт! Слушайте! Вот мы дунули разом — и облако парашютиков взлетело до луны и тут… Падают, падают, крутятся перед глазами… так завертят, закрутят свои следы, что я сам, бывало, закручусь, упаду и думаю: как же его распутать? А вы спрашиваете!

— Ага, Чублик! Мы, кажется, тоже заплутали, сбились с дороги. Здесь должна быть тропка к Кабаньей речке. Стой, я сейчас посвечу.