Зеркало за стеклом

Глава 8 Трюк с головой

Представление было ошеломительным. По крайней мере, для меня, которая за всю свою жизнь, помимо сельского деда баюна, видела одного-единственного странствующего сказителя. Вышеупомянутый выглядел скорее бродячим, был оборван и сильно заикался. Торжественная декламация перед всем селом чего-то эпического над красноречиво положенной под ноги пустой шапкой превратилась в игру «Угадай слово». Причём, угадывать пришлось каждое слово, включая некоторые предлоги. Некоторые парни (из тех, что позадиристей), собирались побить незадачливого бродягу сразу, но сердобольные матери и сёстры не дали вершить произвол над убогим. Денег горе-сказителю за сомнительное развлечение, конечно, никто не дал, но на ночлег разместили и накормили, как дорогого гостя. Правда, на следующее утро его всё-таки побили. Выходя за порог, глубоко признательный заика нечаянно выронил из-за пазухи медную хозяйскую солонку. Метелили его так же душевно, как до того привечали. Поэтому когда кто-то из соседских ребятишек догадался сбегать за травницей, для накладывания припарок было уже поздно. Выпущенный на свободу сказитель припустил из села так, что только задники сапог мелькали. Но я всё-таки отправила двух мальчишек за ним вслед — проверить, не окочурится ли прямо на дороге. Вроде обошлось. По крайней мере, мальчишки божились, что до самой соседской деревни труп им на дороге не попадался, в придорожных кустах никто дух не испускал, а в непроходимый лес побитый вряд ли бы сунулся, так что и им там делать нечего.

Поэтому сейчас я смотрела, как на ярко освещённом помосте пели, танцевали, кружились, прыгали и кувыркались люди в пёстрых развевающихся одеждах. Они вскакивали друг другу на плечи, взлетали в воздух, невообразимым образом изгибаясь, и приземлялись кто на ноги, а кто и вверх оными. Мужчины стояли и ходили на руках, худенькие миниатюрные девушки крутили колесо так быстро, что казались смазанными цветными кругами. Всё это сопровождалось боем барабанов, пронзительным завыванием всевозможных флейт, свирелей, дудок, бренчанием струнников разной величины и довольными криками толпы.

Не помню, наверное, я сидела с открытым ртом, из которого, когда крик сменился оглушительным восторженный рёвом, тоже вырывался вопль восхищения раскланивающимися актёрами.

— Нравится? — заорал мне в самое ухо Кин, пока одни выступающие покидали помост, а другие занимали их место.

— Это чудесно! Просто потрясающе! — завопила я в ответ, и сама не расслышала собственного крика в приветственном рёве тысяч глоток.

На помост поднялись шесть человек в чёрных облегающих костюмах, заняли определённые места и замерли, каждый в своей позе, держа в руках по несколько палок. Толпа выжидательно притихла. Тишину разбил резкий бой барабанов, на сей раз не разбавленный другими звуками. Люди на помосте начали подкидывать палки. Они с силой швыряли их вверх одну за другой, и ни одна палка не упала, подхватываемая и тут же подбрасываемая снова. Я смотрела во все глаза. Вдруг актёры сдвинулись, образовав круг, и принялись перебрасывать палки друг другу. Те так и мелькали в ярком свете, выписывая в воздухе неимоверные узоры.

— Это жонглёры. — Просветил меня Кин в ответ на безмолвный тычок локтем и кивок в сторону помоста. Я не смогла заставить себя даже на секунду оторвать взгляд от разворачивающегося действа.

Над площадью разнёсся пронзительный крик, и я дёрнулась, когда внезапно стало абсолютно темно. Толпа тоже заволновалась, и тут на помосте появился огонь. Когда они успели это сделать, думаю, не понял никто, однако жонглёры ухитрились мгновенно поджечь концы своих палок, и теперь те летали и вертелись в кромешном мраке, оставляя в глазах отпечатки огненных полос.

— Невероятно… — прошептала я, зачарованно глядя на это зрелище и внутренне боясь, что какая-нибудь палка упадёт и ударит или обожжёт кого-то из жонглёров. Но они были мастерами своего дела, и сорвали ещё больше аплодисментов и восторженных воплей, чем предыдущие танцоры.

Когда жонглёры выстроились по краю помоста на поклон, освещение на площади вновь вспыхнуло, а я, крича и хлопая вместе со всеми, завертела головой в поисках магов, которые за это отвечали. Увы, никого, в ком можно было бы с уверенностью опознать мага, я не увидела. Впрочем, как они выглядят, мне никто не объяснил, но уж вряд ли с табличкой «МАГ» на шее.

Ночь превратилась в череду ярких представлений, одни из которых были зрелищными, как жонглирование с огнями, другие смешными, как сценка, в которой неудачливый низкорослый охотник пытался поймать верёвочной петлёй зайца (в условном костюме зайца-беляка прятался верзила двухметрового роста). Третьи вызвали бурю оваций в толпе, а меня оставили в недоумении. Такой, например, была заключительная постановка, венчающая собой праздничную программу.

На помост внесли и установили по центру стул с высокой спинкой и подлокотниками. С двух сторон на него медленно и торжественно поднялись десять человек в полумасках и чёрно-белых костюмах. Сперва я вздрогнула, ясно вспомнив Циларин с её странным нарядом и всю сцену в переулке. Но одежды этих людей, хоть и были похожи на первый взгляд, при пристальном рассмотрении заметно отличались. Да и сами люди не спешили прыгать в толпу и почём зря грозиться отрубить руки всем присутствующим ворам. Вместо этого они выстроились по пять человек с каждой стороны от импровизированного трона, а на помост тем временем выплыло нечто, закутанное в метры чёрной струящейся материи, бесконечным шлейфом тянущейся позади, с огромным непонятным сооружением из ткани и бус на голове и тоже в маске, но уже скрывающей лицо полностью.

— Кто это? — обратилась я к Кину, и на меня обернулись сразу несколько десятков голов. По-моему, даже непонятная фигура в чёрном запнулась. Оказывается, на площади воцарилась буквально таки звенящая тишина, в которой мой голос прозвучал неприлично громко. Делать вид, что это кто-то другой нарушает торжественность момента, было уже поздно, я почувствовала, как лицу мгновенно сделалось очень жарко, и опустила голову, начав пристально разглядывать ногти на руках.

— Это Правитель. — Шепнул мне на ухо воришка, а когда я повернулась к нему с вытаращенными глазами, поправился, — Ну, не он сам, конечно. Актёр. Они все актёры. Изображают Правителя и его десять Дланей.

— Зачем ему так много рук? — нервно, и потому глупо, пошутила я также шёпотом, осмелившись поднять взгляд, и убедившись, что другие зрители подавили своё возмущение и потеряли ко мне интерес, а фигура в чёрном торжественно уселась на трон, разметав свой бесконечный шлейф по всему помосту.

— Это его личная охрана. Хреновое название, ага. Но, может, ему так нравится?

Я рассеянно пожала плечами, потому что вообще, похоже, была единственным человеком, кто до сих пор не понимал, что и с какой целью творится в полном безмолвии на возвышении в центре городской площади.

Действующие лица на помосте между тем застыли в неподвижных позах, не издавая ни звука, и не давая ни малейшего намёка на то, чего и как долго ждать всем собравшимся. Прошла минута. Другая. В толпе зашушукались и тут же зашикали. На сцене не происходило ровным счётом ничего. Может, что-то пошло не по плану? Кто-то из актёров опоздал? Или они просто ждут хоть какой-то реакции от зрителей?

Я наклонилась к Кину, чтобы поделиться с ним своими догадками, и тут же вместе с сотнями собравшихся подскочила от истошного вопля, донёсшегося откуда-то из-под помоста. Да что ж они орут-то так постоянно?! Ладно, хоть освещение на этот раз не погасло. Зато на сцену одним прыжком вскочило нечто — от макушки до пят в развевающихся серо-жёлтых лохмотьях (я очень кстати припомнила ленточный наряд от Вургока) и держащее над головой выдолбленную тыкву с вырезанной в ней страшной рожей. Внутри тыквы метался маленький огонёк, видимый через прорези, обозначающие глаза, нос и оскаленный рот. Новое действующее лицо орало, выло и причитало дурным голосом, носясь взад-вперёд по всему помосту и с видимым удовольствием оттаптывая голыми грязными ногами шлейф «Правителя».

— Это кто-то из нищих Ангата? — недоумённо пробормотала я, снова пихая Кина локтем. — Похоже, ему плохо. И он сейчас сорвёт даже то, чего не происходит.

— Гордана, прекрати сейчас же! Если я начну ржать, меня точно побьют! — придушенно пискнул воришка, сделал глубокий вдох и объяснил уже более спокойно. — Это тоже актёр. Он изображает безумного врага Правителя.

— Почему безумного?

— А кто в своём уме пойдёт против самого могущественного человека в государстве?

— Ну… много кто, я думаю. Неужели не бывает недовольных? Даже у нас на селе время от времени ходят к забору старосты — повозмущаться, оглоблей по стене дровяника постучать…

— Да леший! Ты ничего не понимаешь!

— Совершенно ничего. — Согласилась я.

— Я тебе потом объясню, смотри пока. Сейчас интересно будет.

Но интересно не было. Актёр, изображавший сумасшедшего врага, поторопился. Когда Правителю показалось, что мантия испачкана достаточно, а вопящий враг уже вот-вот начнёт хрипеть от усердия, он поднял руку, и вся охрана выдернула из-за поясов ножи. Ещё одно резкое движение, и чёрно-белые, как один, вскинули своё оружие над головами. Раздался барабанный бой, и ножи резко опустились, взрезая воздух, но за секунду до этого враг издал последний нечленораздельный крик и, отбросив тыкву, рухнул к ногам Правителя. Барабаны умолкли, актёры снова застыли, а толпа буквально взорвалась. Люди кричали, махали руками, хлопали, топали. Кто-то подбрасывал на вытянутых руках детей, и те от страха орали не хуже поверженного врага. В обстановке общей эйфории только я одна сидела, молча заломив левую бровь, и думая, что и авторы, и актёры в этой сценки просто неприкрыто над всеми поглумились.

— Куда мы уходим, сейчас же будет этот… как его! — я снова бежала сквозь толпу, настойчиво влекомая беспокойным воришкой. Едва исполнители последней сцены закончили кланяться восторженной публике и гуськом потянулись с помоста за «Правителем», унося с собой его бесконечный шлейф с грязными отпечатками босых ног «сумасшедшего врага» и отрубленную голову-тыкву, Кин подскочил, схватил меня за руку и дунул с площади. Я чуть было не рухнула с телеги на мостовую, не успев даже как следует выпрямиться. Но меня заботливо подхватили, поставили на ноги, и я даже мельком увидела сломанный нос Секача. Но тут Кин снова дёрнул, я поперхнулась словами благодарности и вынужденно побежала следом. Толпа нищих снова раздалась перед нами до самого выхода на примыкающую улицу, нестись по которой в густую темноту со всех ног не решился даже шустрый мальчишка.

— Оттуда плохо видно будет, — Кин чуть сбавил скорость и заложил крутой поворот, заставив меня повторить его манёвр и при этом опасно покачнуться. — Маги никогда не запускают фейерверки над городом. Говорят, что это опасно. Чаще всего, они это делают над холмом, где Храм Всеблагого Потока.

— Чего храм?

— Потока Храм! Тот, в котором твоя толстуха сегодня замуж выходила.

— Господи, эта земляная дыра, окружённая камнями, ещё и как-то называется?!

— Ага, но мы не туда, мы умнее, мы — на крышу!

— Не полезу я ни на какую крышу! — Я резко затормозила и дёрнула воришку назад.

— Почему?! Оттуда нам будет видно лучше, чем всем, кто на площади! Гордана, это же трёхэтажный дом!

— Кин, ты спятил! А если мы упадём?!

— Я же не маленький, умею держаться.

— А я — нет. Никаких крыш, ты меня понял? Я высоты боюсь!

— Сестра, ну перестань, — заныл этот любитель приключений, — никто оттуда не упадёт. Крыша плоская, главное к краю не подходить.

— Я сказала — нет. Возвращаемся на площадь. Для меня вида и с той телеги будет достаточно.

Теперь уже я крепко схватила упирающегося мальчишку за запястье и неумолимо двинулась обратно, ориентируясь во мраке на доносящиеся голоса и музыкальную какофонию. Далеко отбежать мы не успели, но я всё равно заплутала. Обиженный Кин надулся и отказался показывать направление, дескать, без разницы, всё равно отовсюду с земли будет ни бельмеса нормально не разглядеть. Однако, передвижение по тёмным улицам, где, по его словам, в любой момент могут ограбить и убить, вряд ли можно было назвать лёгкой увеселительной прогулкой. Даже если идти с одним из тех, кто якобы признал тебя неприкосновенной. Поэтому показавшийся на противоположной стороне улицы человек с фонарём в мгновение ока сделался мне глубоко симпатичен. Судя по всему, он шёл с площади, и делал это уверенно, явно зная, куда и каким путём направляется. За ним на некотором расстоянии следовали ещё двое. Судя по силуэтам копий в руках — стражники. Мгновение я боролась со смущением и нежеланием выставлять себя перед незнакомцами дурёхой, заблудившейся в трёх шагах от цели, но, в конце концов, решила, что даже если и так — не страшно. Я их не знаю, они меня — тоже, а завтра утром я вообще вернусь домой, и мы с ними больше никогда не увидимся.

— Простите, уважаемый! — окликнула я дородного господина с фонарём. Теперь уже Кин вынужденно тащился за мной следом, подстраиваясь под торопливые широкие шаги.

— Кто это? Подойдите ближе, чтобы я мог разглядеть, — без дружелюбия, но и не враждебно отозвался мужчина, поднимая фонарь повыше.

Я вступила в расширившуюся лужу света и только открыла рот, чтобы спросить кратчайшую дорогу к площади, как глаза толстяка округлились, и он просипел, глядя мне куда-то в живот:

— Моё платье!

— Что? Как это — Ваше? — Растерялась я, мгновенно представив дородного господина, затянутым в своё платье, трещащее по швам.

— Не строй мне тут дурочку! — взревел тот, не иначе как догадавшись о ходе моих мыслей. — Хватайте её, живо!

Невидимый в тени за спиной Кин дёрнул меня за руку, но я только пошатнулась и осталась стоять на месте, решительно не понимая, в чём дело, но твёрдо намереваясь разобраться. И так за прошедшие два дня уже набегалась столько, сколько по родному селу за последние три года. Тем временем из-за спины толстяка в круг света вынырнули двое стражников, в которых я с упавшим сердцем узнала Торка и Айеда — нахальных караульных у городских ворот. Судя по мрачным физиономиям, и они меня не забыли.

— Глянь-ка, кого нам судьба послала. — Толстый Айед (в сравнении с сопровождаемым господином казавшийся просто слегка упитанным) изумлённо покачал головой. — Это ж та юродивая, из-за которой нам плюх навешали все, кому не лень было.

— А я говорил, что не надо было с ней связываться. — Недовольно забубнил тощий Торк (рядом с обоими своими спутниками походивший фигурой на одетые грабли) и потёр растопыренной пятернёй затылок.

— Что стоите, олухи?! Хватайте, это воровка! — заорал на них мужчина и первым последовал собственному приказу, в тяжёлом прыжке попытавшись сбить меня с ног и придавить собственным телом. Каюсь, если б не Кин, затея бы, скорее всего удалась. А пока толстяк неуклюже растянулся на мостовой, ругая меня по батюшке, матушке и прочим родственникам до седьмого колена, стражники колебались, пытаясь предугадать, какими неприятностями может обернуться для них встреча со мной на этот раз, я попробовала снова воззвать к общему разуму.

— Вы ошибаетесь, я ничего не воровала! Это платье честно куп…

Договорить мне не дали. С воплем «горсть меди тому, кто поймает кудлатую дрянь!», толстяк вскочил и снова бросился на меня. Стражники, решившие, что деньги сильнее предрассудков, тоже сорвались с места. Я завопила не хуже толстяка… и всё вернулось на круги своя. Мы с Кином снова стремглав неслись по сумрачным улицам, влетая в тёмные подворотни, загребая ногами на крутых поворотах, ударяясь плечами о стены слишком узких проулков, поскальзываясь на чём-то, с чавканьем размазывающемся под ногами. Воришка уверенно тащил меня вперёд, а я едва ли не обгоняла его самого, подстёгиваемая криками и топотом стражников.

Мне начало казаться, что мы уже никогда не остановимся, в боку закололо, я сбила дыхание, закашлялась и в мгновение ока оказалась на коленях за грудой каких-то ящиков. Маленькая ладошка зажала рот так, будто мальчишка хотел вдавить мне зубы внутрь, а сзади послышался звук быстро приближающихся шагов. В щелях между ящиками мелькнул свет фонаря, шаги замедлились. Мы замерли и затаили дыхание, но моё сердце бухало так, что его должно было быть слышно в обоих концах улицы. Я думала о том, что сейчас стражник заглянет между ящиками и стеной, нас поймают, и никакие оправдания уже не помогут. Потому что не виновные почём зря не бегают ночью от городской стражи. Мне захотелось застонать, но приближать момент собственной поимки — глупость, достойная Марфина. Теперь ещё и хихикнуть захотелось. Да что ж такое-то!

Однако стражник почему-то не стал орать «попались!» и вообще не удосужился заглянуть в наше сомнительное убежище, вместо этого резво побежав обратно.

Когда во мраке улицы воцарилась тишина, и Кин отнял ладонь от моих губ, я с чувством сплюнула и свистящим шёпотом напустилась на названого брата.

— Ты же клялся, что купил его! Ах ты брехло малолетнее! Да меня из-за тебя теперь так ославят, хоть на воротах вешайся! — Ощупью нашарив ворот его рубашки, я схватилась обеими руками и хорошенько встряхнула. От одной мысли, что слух о краже платья достигнет ушей Турасьи с Гудором, мне захотелось удавиться прямо на месте, но инвентаря не нашлось. Я только представила, насколько мучительно стыдно и тяжело будет оправдываться, и как клевета вместе с толпой родственников новоиспечённой барыни отправится в родное село. А мне там ещё жить, между прочим! С грузом обвинения в воровстве, да ещё и на богоугодном празднике венчания, это ровным счётом невозможно. А если мне ещё и руки отрубать вздумают!.. Я почувствовала такую панику, что от следующего моего рывка маленький вор клацнул зубами.

— Не крал я его, сказано же! Купил у кривой Гитры на базаре. Кто ж знал, что эта паскуда будет воровать в городе, в котором живёт, и там же и продавать?! — оправдывался Кин, хватая меня за руки и пытаясь разжать пальцы.

Я с шипением втянула воздух сквозь оскаленные зубы, потому что приличные слова тут не годились, а запаса неприличных для выражения всей яркости эмоций мне явно не хватало.

— А если нас сейчас ещё и поймают, тогда точно хрена лысого нам чистыми из этого дерьма выбраться! — подытожил мой названый брат.

Я всё-таки разжала пальцы, чувствуя острую потребность проснуться в отведённой мне комнате с жуткой похмельной головной болью. Чтобы всё происходящее оказалось дурным сном тела, не привыкшего к обильным возлияниям. Я даже готова была умыться в проклятущей бадье, которую до утра наверняка никто так и не вынесет. Только бы не было того, что происходит сейчас.

— Вроде ушли меднолобые, — донёсся сверху громкий шёпот. Воришка на полусогнутых стоял на одном из ящиков и осторожно выглядывал поверх другого. — Сейчас выждем чутка, чтоб уж наверняка, и надо по-быстрому сваливать. — Он спрыгнул вниз легко, как кот, и шума приземлением наделал не больше. — Прошвырнёмся по задворкам, я тебя до дома твоей Турасьи доведу, заберу платье, и больше ни один хмырь его не найдёт.

— А толку-то?! Меня в нём столько народу видело! Да сама Турасья это проклятое платье до старости помнить будет! — запротестовала я, тем не менее, поднимаясь с затёкших колен.

— Скажи, что у тебя его украли! — уверенно предложил воришка.

— Как?!

— Да тихо ты!

— Как?! — я снова понизила голос с громкого яростного шёпота до тихого придушенного. — Сняли прямо на улице? Это просто бред!

— Ясен хрен, что бред! Ты дослушай сначала.

Я так сжала губы, что они заныли.

— Так вот. К дому подойдём так, что никто не заметит. На заднем дворе через забор перелезем.

— Там такой забор — мне даже на цыпочках не дотянуться! И если вдруг кто-то увидит?

— Ухаха. — Ровным саркастичным тоном отозвался воришка. — Видел я, как там праздновали — либо все уже бухие дрыхнут, где попало, либо ещё жрут в три горла и куролесят. До тебя что так, что этак дела никому не будет. Про забор не волнуйся. Какой-нибудь чурбачок всяко найдётся. Перелезем, ты в дом зайдёшь, снимешь платье и в куст под окном кинешь, я там сидеть буду. А утром скажешь, что, ну, я не знаю, перед сном пятна жирные на платье застирала и на подоконник положила сушиться. А кто-то одёжке ноги приделал. С тебя и взятки гладки, только злись убедительно, или хныкай, да что угодно!

— Кин, — я устало выдохнула его имя и склонила голову набок, лицезрея безнадёжность своего положения во всей красе, — это полная чушь. Ну, кто в такое поверит? Украсть какое-то платье с подоконника дома во дворе, полном гостей…

— Да все поверят! — Воришка убедительно вытаращил глаза и развёл руками. — Может, это у тебя в селе можно кошель посреди дороги обронить, и все обходить будут, а у нас что плохо лежит, считай, и не увидишь этого больше. Я недавно новенький лакированный хомут прямо из сеней спёр, а ты мне про платье с подоконника!

— Всё равно те двое стражников очень хорошо запомнили меня в лицо. А я завтра утром ухожу домой. Даже если на мне не будет платья, они всё равно схватят меня у ворот! Ну, или не они, кто-нибудь другой из стражи. Наверняка же на весь город не только два этих олуха копьями машут!

Ну вот, ещё немного, и меня разберёт натуральная истерика. Свет Всемогущий! Если я каким-то невероятным образом смогу выпутаться из этой позорной ситуации, ни ногой больше не ступлю из родного села! Ну, по крайней мере, дальше двух-трёх соседних деревень, в которые иногда хожу за надобностью, точно не двинусь.

— Спрячешь волосы под косынку, лицо сажей мазнёшь разок, оденешься во что-нибудь неприметное и пройдёшь тишком, опустив голову. Никто на тебя больше одного раза и не посмотрит.

— У меня только та одежда, в которой я пришла.

— Не боись, я тебе чего-нибудь… — бодро начала Кин.

— Вот этого не надо! — резко перебила я, сделав страшное лицо. — Один раз уже «чего-нибудь». Сидим теперь тут, как тараканы в пустой сахарнице. И вылезти страшно, и внутри делать нечего.

— Так хватит сидеть, сначала до хаты твоей добежим, а там уже будем думать нормально!

И мы, настороженно озираясь по сторонам, выбрались из укрытия. Признаться, на тот момент я была этому даже рада. Бегство от неминуемых проблем не многим лучше, чем их покорное ожидание, но хотя бы несколько отвлекает от мрачных мыслей, единственное предназначение которых — гонять вас по кругу с остановками для усердного самокопания и самобичевания.

Крадучись, мы завернули за угол и…

— Вот они! Хватай девку! — заорал Айед. Глупые стражники не ушли, глупые стражники оказались умными и просто дождались, когда гонимые сами выйдут из своего укрытия. Видимо, моё сердце тогда и вправду билось чересчур громко…

Мы шарахнулись, я споткнулась, мигом растеряв все мысленные глупости, развернулась и кинулась обратно в переулок. Меньшей частью страх, большей — жгучий стыд придали мне сил и погнали вперёд так, что даже Кин немного отстал. До перекрёстка с улочкой напротив оставалось каких-то десять шагов, когда из-за угла наперерез выскочили сразу две тёмные фигуры — тощий Торк и жирный купец. Последний сыпал проклятьями вперемежку со злорадными посулами того, что ждёт меня за воровство в день Праздника Коронации. Самым безобидным в списке было часовое избиение кнутом и прицельное закидывание камнями на центральной площади.

Затормозить и развернуться снова я не успевала, да и смысла в том не было. Сзади доносились голоса, бряцанье и топот. Наши тени вытянулись впереди и заметались — света сзади стало больше. Похоже, троица наших преследователей времени не теряла и созвала на поимку подлых воров всех стражников, какие только согласились оголтело носиться по тёмным подворотням, вместо того, чтобы отдыхать и восхищаться магическим фейерверком, который вот-вот должен был начаться. Интересно, много ли желающих набралось? Судя по грохоту — более чем достаточно.

Кин рыбкой нырнул вниз, сбив с ног неуклюжего купца, а я, совершенно не отдавая себе отчёта в том, что творю, оскалилась и завыла, выставив вперёд руки со скрюченными пальцами. Несчастный Торк, ещё в нашу вчерашнюю встречу боявшийся сглаза от сунутого под нос кукиша, оторопело замер всего на одно мгновение, а потом резко отпрыгнул в сторону, истово жестикулируя. Насколько я успела разобрать донёсшиеся вслед громкие заикания, парень отчаянно молился и пытался сотворить знак, защищающий от зла, но то ли забыл его со страху, то ли пальцы онемели и не гнулись на нужный манер.

Мы с Кином буквально вылетели на перекрёсток, и воришка снова стал моим провожатым, улепётывая со всех ног и увлекая меня за собой в переплетение тёмных, узких вонючих улочек. Топот и вопли сзади не смолкали. Похоже, для поднятых на ноги стражников догнать нас теперь уже стало делом принципа, и только удача (или то, что преследователям приходилось бежать в полном латном обмундировании по случаю торжества) пока ещё давала нам шанс затеряться в лабиринте трущоб. И мы бежали и бежали, и бежали, и…

Внезапно я поняла, что звуки стали тише, почувствовала, как дорога уклончиво поползла вверх и оторвала взгляд от тёмных булыжников под ногами, внезапно сменившихся утоптанной землёй.

— Зачем туда? Где там? — только и смогла выдохнуть я, чувствуя, что на большее красноречие меня не хватает.

— Больше некуда! — запыхтел в ответ Кин. — В кольцо… сволочи… взяли! В яму… спрыгнем… там не найдут… козлы меднолобые! Зассут лезть!

А мы не за…? — Подумала я, вспомнив жуткий земляной провал, который и при свете-то выглядел так, что в него только трупы бесследно прятать. А уж судя по тому, что искать в нём нас побоится даже городская стража!.. Я огромным усилием воли отогнала панику. Кин знает, что делает, с ним я не пропаду. Сказано в чёрную яму к трупам — да леший подери, какие трупы?! — спокойно, сказано в яму, прыгну в яму! Никаких проблем! Даже орать не буду! Тихо упаду на дно и буду лежать, сколько понадобится! Только бы всё это поскорее закончилось!

Последние метры до «входа» между двумя каменными плитами я преодолела из последних же сил в два длинных прыжка. Кин посторонился, пропуская меня внутрь «храма» первой и победоносно захрипел:

— Ну вот… успели… главное… до начала фейерверка…

Небо беззвучно расцвело огромной белой лилией, мгновенно осветив всё вокруг.

— … успеть.

— Вон они! — завопили снизу, и Кин выругался так грязно, что в любой другой момент я себе во вред не пожалела бы для него затрещины.

Но сейчас мой взгляд был прикован к человеку, у самого края ямы. Он сидел боком к входу, устало ссутулившись, скрестив ноги и подняв перед собой руки, будто грея их перед костром. На голос Кина он обернулся, и моё сердце, замерло на одно бесконечное мгновение ужаса, прежде чем начать ломиться прочь из грудной клетки. Вдобавок ко всем моим неприятностям прибавилась ещё одна, от которой захотелось с истеричными воплями унестись куда угодно, пусть даже навстречу агрессивно настроенной страже.

В меркнущем свете небесного цветка ко мне обратилось лицо с тёмными изломами нитей-вен под чёрными глазами без белков.

— Ну чего встала, давай в яму! — Кин позади с отчаянной злостью пихнул меня в спину, дабы иметь возможность и самому заскочить внутрь, не тратя времени на оббегание каменной плиты до следующего зазора.

Я вынужденно сделала шаг вперёд и снова застыла. Воришка с проклятием обогнул меня, наверняка намереваясь схватить и потащить дурноголовую сестру, непонятно с чего решившую остановиться в такой момент, к чернеющему в нескольких шагах провалу, и, наконец, тоже увидел Йена. Секундной немой сцены всем оказалось достаточно. Мне, например, для того, чтобы успеть мысленно захлебнуться в потоке вопросов без ответов.

Ну почему, почему именно сейчас?! На краткий миг отступил даже страх быть пойманной и обвинённой в воровстве со всеми вытекающими последствиями. Я почувствовала себя… обиженной. Правда, к обиде примешивалась изрядная доля злости. Откуда он тут вообще взялся? Неужели во всём городе не нашлось другого места, в котором этот бесноватый мог бы скоротать праздничную ночь? И вообще, они же оба собирались уйти из города ещё вчера, так какого ж лешего?! Теперь я чувствовала себя ещё и подло обманутой, от чего захотелось слёзно возрыдать, катаясь по притоптанной травке под ногами.

— Гордана, ты что?! — Меня потянуло вверх, но для того, чтобы поднять девицу, кулём свалившуюся на землю, сил у мальчишки явно не доставало. Зато рукав платья с треском поддался, и на влажное от пота плечо пахнуло ночным холодком. — Да твою мать!.. Прекрати ржать! Вставай!

— Я не ржу, я плачу! — выдавила я на вдохе между пальцами свободной руки, прижатой к лицу, стоя на коленях и отчаянно хохоча.

— Занятно. — Сухие горячие ладони в мгновение ока вздёрнули меня на ноги, и я, открыто встретив пристальный взгляд льдисто-серых глаз, зашлась в таком гоготе, что даже подоспевшие стражники неуверенно замялись на границе храма.

— Я же говорил, что она юродивая, — приглушённо, с дрожью, донеслось из задних рядов, — проклянёт, как нечего делать!

На говорившего зашикали, отвесили затрещину и велели не молоть ерунды. Зато мне рот никто не затыкал. Ловко (и откуда что берётся?) выскользнув из рук хмуро вскинувшего брови Йена, я начала конвульсивно дёргаться и завывать на одной ноте «прокляну-у-у, всех прокляну-у-у!». При этом не переставая хохотать и корчить рожи. Вкупе с незваными слезами это наверняка выглядело очень впечатляюще. Некоторые из стражей попятились, а сбоку тут же подскочил Кин, с вытаращенными глазами принявшийся нести какую-то галиматью. В его сестру, мол, вселился демон из чёрной ямы, так что все желающие жить должны сейчас же делать ноги, пока не поздно. Он сам и непонятный мужик с кривой лыбой останутся добровольными жертвами, ибо за пределы «храма» им всё равно не выйти — злобный демон де совершил сильно могучее колдунство.

Я между делом продолжала истерить, краешком сознания уже содрогаясь от того, что творю, но всё ещё не в силах остановиться. Поэтому когда в небе распустилась алая роза, накрывшая землю зловещим кровавым пологом цвета, из которого, откуда ни возьмись, шагнула Циларин, я начала хохотать так, что засаднило горло.

— Какие люди! — прогнувшись в пояснице, я широким жестом отмахнулась в сторону новоприбывшей. — Бегите, идиоты, а не то эта затейница быстро поотрезает вам руки! А может, и головы!

Толпа преследователей поначалу шарахнулась, даже не ощетинившись мечами и копьями, послышалось испуганное аханье, кое-кто из переднего ряда попытался бухнуться на колени, но его удержал звучный голос сзади.

— Прекратить панику! — Вперёд протолкался крайне недовольный пожилой мужчина. Он был безоружен, в запылённой простой, но добротной одежде. Дыхание из приоткрытого рта вырывалось толчками, с болезненным хрипом, видимо, ему пришлось бежать быстрее, чем позволяло одряхлевшее тело. Стражники с почтением расступились. — Что за балаган тут творится?

— Это воры, они обокрали купца Тамания! — подал голос кто-то. — Спёрли платье среди бела дня вчера прямо из лавки! Вон на девке надето! Пятнадцать золотых!

Пятнадцать золотых?! От такой новости я издала оглушительный клич и пошла в пляс. Да я же сегодня была одета дороже, чем все гости на свадьбе, вместе взятые! С чего я взяла, что это платье не из алашанского шёлка?! Да оно из самого алашанского из всех алашанских! А эта дура Илия его жирными руками захватала, и ещё эти проклятые тёщины пироги!.. Ненавижу! Обеим космы повыдираю, как только вернусь! Но я же ведь не вернусь?! Сейчас меня схватят за кражу, и Циларин, чтоб ей пусто было, первой же вызовется отрубить мне руки!

От такой несправедливости я снова зарыдала в голос, плюхнулась на землю и принялась утираться подолом. Внутренний голос бился в голове, требуя сейчас же прекратить всё это безобразие, я его слышала, но…

— Мы не знали, что оно краденое. — Сквозь собственные вопли услышала я голос Кина. Мальчишка не подскочил ко мне и не начал утешать — и за это я была ему безмерно благодарна. — Я купил его на базаре. Отдал семь серебрушек.

— Семь серебрушек?! — Теперь к нам протискивался ещё и запыхавшаяся жертва воровства, натужно-багровый в медленно угасающем свете небесного цветка. — Да ты в своём уме, сопляк? Ты ж со мной, скотина подлая, всю жизнь не расплатишься!

— А за каким хреном я с тобой расплачиваться буду, боров позорный? — рявкнул воришка. — Я, что ли, у тебя его украл? Так вот дулю тебе под рыло! Ищи виноватого, а нас с сестрой не трожь!

— Руки оторву, ублюдок! — взревел достойный мастер Таманий, но с места не сдвинулся. Кин с чувством продемонстрировал собеседнику оттопыренный средний палец. Потом подумал и добавил к нему второй с другой руки.

— Ну-ка замолчали все. — Старик не кричал, но голос имел сильный. Восстановилась тишина, в которой даже я не рискнула больше всхлипывать. Наконец-то, позорный приступ начал проходить, уступая место такому клубку противоречивых эмоций, что я горячо возжелала лишиться чувств, не сходя с этого места. Увы. Всё, что я могла на деле, это судорожно вцепиться обеими руками в шишку, которая, несмотря ни на что, продолжала висеть у меня на шее.

— Мы разберёмся с этим утром. — Старик сделал паузу и обвёл строгим взглядом всех присутствующих. — До утра вы вчетвером находитесь под арестом и будете сопровождены в темницу. Немедленно.

— Но мы не… — начала было я.

— Да что за… — это Кин.

— Я, пожалуй, откажусь. — И Йен, улыбающийся фальшивой улыбкой.

Циларин безмолвствовала. Поэтому именно к ней, выслушав наши реплики, ядовито обратился седой командир.

— А что же, госпожа актёрка высказаться не желает? У вашей-то братии, говорят, язык хорошо подвешен. Даром, что на сцене немыми истуканами стоите.

Вместо ответа Циларин вытащила из-за пояса свой тесак и замахнулась на каменную плиту. Послышался треск крошащегося камня, и огромный отколотый кусок с громким стуком рухнул под ноги женщине, только секунду спустя со свистом рубанувшей ножом по месту скола.

— Длань! Это Длань! Пресветлый Боже, спаси нас! Длань Правителя!

Кин стоял, разинув рот. Йен закатил глаза и беззвучно шевельнул губами, наверняка грязно выругавшись. Воинство за спиной властного старика, так и не посмевшее преодолеть незримую черту, вместе со склочным купцом, чистой совестью и суеверным ужасом на лицах, попадало на колени. Ближе всех ко мне оказался впечатлительный Торк, принявшийся усердно биться лбом о землю то в сторону Циларин, то в мою. Я ошарашено помотала головой. Неужели у меня настолько сильно и бесповоротно помутился рассудок? Я готова была съесть собственный дырявый лапоть, если камень действительно не раскололся прежде, чем она ударила по нему ножом. Прямо как с той тыквой во время представления… Но это же невозможно! Может быть, как раз сейчас самое время начать биться в истерике по потерянному рассудку?

— Госпожа Длань. — Старик отвесил Циларин сдержанный полный достоинства, поклон. Достаточно низкий, чтобы продемонстрировать уважение, но не подобострастный. — Прошу прощения, если оскорбил Вас. До сегодняшнего дня личные телохранители Правителя ни разу не появлялись в нашем городе. Зато актёрские труппы наезжают на Праздник Коронации каждый год в таком количестве, что и шагу нельзя ступить, не натолкнувшись на человека в чёрно-белом мундире. Тем не менее, народ и этих обходит стороной. На всякий случай.

Она на самом деле из личной охраны Правителя?! Свет Всемогущий, да что же творится под ликом твоим?! Эхом моим мыслям послышался выдох Кина: «Вот дерьмо собачье!». Но нет. Это было гораздо хуже.

— Я не госпожа и я принимаю Ваши извинения… — Циларин замолчала, вопросительно приподняв бровь.

— Капитан Римад… ммм… Длань. — Вытянулся старик.

— Я принимаю Ваши извинения, капитан Римад.

— Благодарю, Длань.

— Да, — влез в разговор Йен Кайл, — и пусть Ваше сопровождение перестанет, наконец, изображать всенародное покаяние.

Пожилой капитан с подозрением оглядел криво ухмыляющегося мужчину. В ответ тот широко раскрыл глаза, вскинул брови и балаганным жестом обеими руками бросил в сторону Циларин воображаемый шар.

— Она со мной, не переживайте.

— Длань? — Капитан Римад подчёркнуто официально склонил голову.

— Да. Он со мной. — Как будто через силу отозвалась чёрно-белая осквернительница храмовых стен.

— Кто с кем, кто с кем, — вполголоса пропел её неугомонный спутник.

— В таком случае, госпожа Длань, — снова вступил в разговор старик, беглым взглядом окинув поднимающихся с колен стражников. Особо усердного Торка поднимали за шиворот, — не будете ли Вы так добры сказать мне, что именно здесь произошло? Я отдаю себе отчёт в том, насколько дорого Ваше время и важны Ваши дела, — Йен Кайл шлёпнул себя ладонью по лицу и с силой провёл ею вниз, — однако я был бы Вам крайне признателен…

— Эти девушка и мальчик, — ничуть не заботясь о том, чтобы дослушать, перебила его Циларин, — уже были здесь, когда я пришла. Мне нечего сказать, кроме того, что мы уже однажды сталкивались в городе.

— Это неправда! — возмущённо вскинулся Кин, — Я тебя вообще первый раз в жизни вижу! У меня отродясь не было неприятностей с Дланями!

— Разве я что-то сказала о неприятностях? — Циларин одарила мальчика убийственным взглядом. — Или на воре и шапка горит, а, циххе?

Йен Кайл хмыкнул, иронично поджав губы и искоса глянув в мою сторону.

Кин, конечно, ничего не понял и продолжил с искренним возмущением доказывать нашу невиновность мрачному Римаду. А я, окончательно придя в себя, понуро ссутулилась, подтянула колени к груди и положила на них подбородок. В голове было совершенно пусто, не считая мысли о том, что надо притворяться, будто я тоже вижу эту парочку первый раз в жизни. По уму выходило, что теперь мне должно бы бояться вдвое больше, но я чувствовала только разбитую усталость, головную боль и потребность высморкаться.

Римад, с почтением отступившись от Циларин и велев Кину умолкнуть, попытался добиться объяснений от Йена Кайла и даже от меня. Йен с усмешкой развёл руками, заявив, что лично он ничего не знает, сидел себе, мирно принимал лунные ванны. Кто там что у кого украл, ему неизвестно и, кстати сказать, совершенно не волнует. Поэтому если уважаемые стражи порядка не возражают, то не пошли бы они вместе со своими подозреваемыми по их общим делам.

По лицу Римада перекатывались желваки, когда он, наконец, обернулся ко мне. Я его понимала. Чушь, которую так вдохновенно нёс Йен, напомнила мне то, что я сама плела там, в подворотне. Разница только в том, что я таким дурацким способом пыталась выторговать для себя и нагло обокравшего меня мальчишки возможность уйти живыми и невредимыми. А этот просто паясничал и сознательно выглядел полным идиотом. Но Длань признала его своим сопровождающим, так что получить древком копья по темечку нахалу не грозило.

— Мы не виноваты, честное слово. — Я устало подняла на старика взгляд и в порыве искренности и стыда добавила, — Простите за то, что здесь творилось. Мне очень стыдно.

— Пусть спасением своей души поклянётся! Чтоб не вышло, что мы к ней спиной, а она нам сглаз на всю жизнь, — подал срывающийся голос Торк, но мигом скукожился под моим тяжёлым (честное слово — от усталости!) взглядом.

— Не бойся, добрый человек. Обещаю, никакого сглаза не будет. — Оставалось только надеяться, что мои губы скривились должным образом — в улыбке.

— Поклянись! — не унимался суеверный невротик.

— Да ну уберите вы уже его от меня кто-нибудь! — простонала я, утыкаясь лбом в кулак с зажатым в ней нетеряемым оберегом.

— Ведьма! Хватайте её! Прямо сейчас порчу наводит! Это её шишка колдовская! Из-за неё нам с Айедом тогда бока у ворот намяли! — заверещал Торк, внезапно растеряв весь свой страх перед «полной света юродивой», в три прыжка очутился рядом и недвусмысленно замахнулся, наверняка ополоумев от страха и сознания собственного героизма одновременно. Если бы в тот момент всё сложилось иначе, моя жизнь наверняка вернулась бы в своё неспешное русло уже на следующий день. Или укатилась бы в тартарары вместе с отрубленной за воровство рукой.

Так или иначе, здесь и сейчас на мою защиту с рычанием бросился маленький вор. Он сбил Торка с ног, оба покатились по земле, хватая друг друга за руки и отчаянно пинаясь. Возле них тут же возник Таманий и со всей злостью отвесил Кину в бок пинок кованым носком сапога. Мальчишка всхлипнул, на мгновение ослабил хватку, и Торк, воспользовавшись моментом, припечатал его животом к земле, упёрся коленом в поясницу и оттянул голову назад за волосы. Опомнившийся капитан Римад приказал немедленно растащить драчунов. Двое дюжих стражников метнулись выполнять, но я их опередила. Склочный купец, судя по всему, даже не помышлял о том, что низкорослая щуплая девушка может броситься на него в принципе, а уж прямо на глазах у городской стражи — тем более. Я решила его удивить.

— Гордана, не надо! — во всё горло заорал Кин, дёргаясь между двумя стражниками. — Тебе нельзя..!

Звонкая пощёчина разнеслась в воздухе, синем от распустившихся в небе магических незабудок. Моя собственная щека запылала, но, пока оторопевший Таманий не пришёл в себя, я размахнулась ещё раз уже другой рукой — что-то коротко терануло по шее — и со всей силы ткнула сжатым кулаком в мясистый купеческий нос. Купец сложился пополам, одной рукой держась за щёку, другой зажимая сломанный нос, и истошно требуя моего немедленного усекновения. У меня самой всё поплыло перед глазами. Хотя нос, конечно, остался цел, трижды усиленная отдачей боль была кошмарной. Из глаз уже второй раз за эту бесконечную ночь праздничного веселья брызнули слёзы. Жалко вскрикнув и зажмурившись, я спрятала лицо в ладони, чувствуя, как в кожу впилась растреклятая шишка, которую я так и не выпустила из кулака. Развязавшийся при замахе шнурок щекотал предплечье. В висках гулко стучала кровь. Усилием воли, из какой-то глупой гордости, особенно неуместной после публичной истерики, я опустила руки и обвела взглядом всё вокруг.

В жёлтом свете небесной мимозы озабоченно переговаривались стражники. Двое из них крепко держали Кина. Лицо воришки казалось болезненно-жёлтым, с широко раскрытыми тёмными глазами. Он отбивался и одновременно смотрел на меня со страхом и жалостью. Впавшего в нездоровое оцепенение Торка безуспешно пытались вздёрнуть на ноги, но они каждый раз подгибались, и тощий истерик заваливался на бок. Йен Кайл, вскинув брови, со скучающим лицом стоял в стороне и явно пропускал мимо ушей то, что говорила ему Циларин. Пожилой капитан собственной персоной шёл ко мне, никак не реагируя на причитания «безвинно поколеченного чуть не до потери сознания!» купца.

— Тебя ведь Горданой зовут, девушка? — осторожно обратился ко мне Римад, остановившись в двух шагах напротив. Видимо, считал, что я в любой момент могу снова озвереть и броситься приводить его нос в такое же плачевное состояние, о котором, как заведённый, голосил Таманий. Я согласно опустила веки.

— Ты помнишь, что сейчас сделала? — Я вяло удивилась даже через пелену боли и снова моргнула, подтверждая.

— А понимаешь?

— Не мучай её ты, старый хрыч! Ей сейчас совсем худо, не видишь, что ли?! Моя сестра больная! У неё приступы бывают!

Сил паниковать уже не осталось. Я только бросила неосторожный взгляд на тех двоих, кому рассказывала очень похожую байку на безлюдной улице прошлым вечером. Циларин выглядела холодно-мрачной не больше, чем обычно, потому как больше было уже просто некуда. Йен Кайл, скрестив руки на груди, сверлил меня взглядом, сосредоточенно хмуря брови. Я не отвернулась, сделав вид, что смотрю сквозь них. Так иногда делают сумасшедшие, за одну из которых меня как раз пытался выдать Кин и, похоже, вполне соглашался принять капитан Римад. Я не была уверена, что так что-то изменится к лучшему, но моим мнением не интересовались.

— Да притворяется она! Там в подворотне нормальная была, с какого рожна так резко спятила? — никак не хотел униматься скандальный купец, по-прежнему зажимая сломанный нос.

— Голову запрокиньте, — посоветовала я, нехотя вспомнив о том, что моё дело лечить людей, а не увечить. — Чтобы кровь идти перестала.

— Да засунь себе свои советы, воровка… — зло сплюнул толстяк и тут же болезненно скривился.

— Она права, — встал на мою защиту капитан. — И холодное приложить надо, мастер Таманий.

— Где я тебе холодное возьму? Чай, льдом не гажу!

— Домой идите.

— Ещё чего! Пока самолично не увижу, как девку с пацаном плетьми отходят и руки за воровство отрежут, с места не сдвинусь. Госпожа Длань, сделайте милость, свершите честный суд на бесстыжими!

— Такие дела меня не касаются. — Отрезала Циларин, чем, кажется, крайне удивила большинство присутствующих.

— Это как же? А справедливость? А я каждый месяц налоги в казну Правителя отчисляю, и что же это мне теперь — шиш?

— Нет, любезный, как можно? — Йен картинным жестом обиженного до глубины души человека приложил ладонь к сердцу, — шиша тебе много, а вот того, что мальчишка показывал — в самый раз.

Кин хихикнул, купец затрясся, капитан Римад смерил усмехающегося нахала долгим выразительным взглядом, но сказать что-либо против нужным не счёл. Вместо этого аккуратно взял меня за локоть, не прикрытый рукавом, и начал увещевать, чтобы я не боялась, что он разберётся и не станет наказывать невиновных, что если я больна, он пошлёт за знахарем и так далее, и тому подобное. Боль в носу стала потихоньку стихать, сознание прояснялось, так что я уже слушала, кивала и снова начинала надеяться на лучшее.

Последний магический цветок истаял в небе, и на холм опустился полог темноты. Факелы в руках стражников больше чадили, чем горели, но все ещё худо-бедно давали свет. Сами стражники явно намеревались поскорее отправиться по домам.

Капитан Римад отпустил мою руку, но продолжал говорить, убеждать и успокаивать. Спокойный старческий речитатив прорезал дрожащий голос, требующий забрать у меня бесовскую шишку, связать руки за спиной и накинуть на голову мешок. Несчастный Торк, похоже, всерьёз боялся того, что обозлённая юродивая может мстительно наслать на него все возможные напасти всеми доступными способами. Кто знает, может быть, настоящие юродивые такое и умеют. Но у меня из подручных средств мести была только та самая шишка, которую с рычащим «Да подавись ты!» я и швырнула парню в прыщавую физиономию. Тот заголосил, отпрянул, врезался в толпу, протолкался сквозь неё и припустил без оглядки.

Миг общего ошарашенного молчания оборвал низкий вибрирующий звук, в котором я отчётливо услышала далёкий женский крик. Это был вопль отчаянного ужаса, раздающийся из ниоткуда и отовсюду одновременно. Порождённая им звуковая волна плеснула мне в уши, вызвав резкую боль, вгрызшуюся в затылок и основание черепа, заставила тело покачнуться, конвульсивно согнуться в тщетной попытке защититься от неведомой угрозы. Циларин? Неужели это она?..

Я почувствовала за спиной движение воздуха, шорох, и мои плечи сдавило как тисками. Я охнула, дёрнулась, вырвалась и крутанулась назад. Йен Кайл судорожно пытался стянуть массивный перстень с пальца правой руки. Отчётливо пахнуло горелой плотью. Обезображенное проступившими венами лицо поднялось мне навстречу, я поймала взгляд его чёрных глаз и…

— Шантал! — сколько ненависти и торжества была в этом слове, в этом чужом имени.

— Я не… — попятилась я, слыша за спиной растерянный гомон стражи и отчаянные крики Кина.

— Свет Всемогущий, мы нашли её. — Впервые с момента нашей встречи Циларин обнаружила свои эмоции. Длань застыла на месте, закрыв глаза и улыбаясь так, что её лицо моментально преобразилось. Нет. Кричала не она. — Правитель…

В то же мгновение Йен Кайл оказался рядом, схватил женщину за голову, и с резким хрустом свернул ей шею. Чёрно-белая фигура рухнула на землю. Купец заорал первым. Кто-то из стражи — и того раньше. Люди кинулись прочь, волоча за собой вопящего Кина. Йен одной рукой подхватил тело и швырнул его в зияющую дыру черноты. Мёртвая женщина ударилась ногами о край ямы и пропала из виду, сорвавшись вниз.

От ужаса я не могла кричать, зато могла бежать. Йену Кайлу не требовалось ни того, ни другого. Едва успев сделать несколько шагов к выходу, я натолкнулась на него, будто врезалась в каменную плиту.

— В интересные игры ты играешь. — Надо мной нависло усмехающееся лицо с глазами без белков. — Теперь моя очередь. И другие правила.

Крики разбегающейся стражи затихли у подножия, и я различила в воздухе отрывистый протяжный свист. В темноте вокруг замелькали серебристые полосы. Они расширялись в прямоугольные отверстия, за каждым из которых виднелась вовсе не вершина холма и плиты храма. Йен схватил меня за рукав, перехватил за руку и потащил следом, то и дело выбрасывая свободную руку в сторону серебристых полос. Те кривились, закручивались спиралями, пейзажи внутри шля рябью и исчезали.

Я звала на помощь и пыталась сопротивляться. Это было так же просто, как плыть вверх по водопаду. Постоянно вспыхивающие серебристые росчерки мешали глазам привыкнуть к темноте вокруг, поэтому я тащилась вслепую, не зная, куда наступлю с каждый следующим шагом. Сбоку мелькнула серая тень, я неловко покачнулась и больно ударилась плечом. Плита! Значит, мы всё-таки будем спускаться. Но тогда где же ощущение бега под уклон?..

— Скрыться негде, Йен, — раздался за нашими спинами сильный низкий голос.

— Так поймай меня, если сможешь. — Не оборачиваясь, крикнул тот.

Когда до меня дошло, что это значит, было уже слишком поздно.

Йен прыгнул с обрыва. Я камнем рухнула следом.