Зеркало за стеклом

Глава 9 Наяву и во сне

Удар был такой силы, что из лёгких вышибло воздух. Я закашлялась, неуклюже перекатилась на живот и попыталась встать на четвереньки. Итогом моих стараний стали упирающиеся в холодный камень колени и локти, лбом я уткнулась в ладони. Не слишком-то приглядная поза, но мне было всё равно.

Жива. Жива, и это единственное, что сейчас важно. Действительно — единственное. Знать бы только, почему.

Я напряглась, прислушиваясь к ощущениям. Дыхание постепенно успокаивалось, кашель отступал, ничего не болело. И это было невероятно. От такого удара спиной о камень позвоночник должен был не просто треснуть, а сломаться к чёртовой матери и рассыпаться, задорно стуча позвонками по каменной тверди. Но раскалывалась только голова, хотя как раз именно ею одной я чудом и не приложилась.

О себе я ничего не помнила.

Эта мысль подбросила моё сердце к горлу, о откуда бешено стучащая мышца благополучно и рухнула вниз, в самые пятки, даже несмотря на то, что при такой позе пятки в данный момент торчали вверх. Я на его месте упала бы куда-нибудь в локти — и к груди возвращаться ближе, и в пол сейчас упираются именно они.

Господи, о чём это я?! Видимо, головой меня всё-таки приложило. Не зря же она так… ох…Я очень медленно и крайне осторожно приподнялась на руках и уселась на пятки. Не болит. Ничего не болит. Но ведь буквально только что хотелось собственноручно оторвать её, лишь бы избавиться от дикой боли! И откуда это странное ощущение, что короткий полёт и приземление на спину (от которого не осталось ровным счётом никаких последствий), произошли уже после того, как разболелась голова? Может, на меня напали и оглушили? Но кто? Где? Зачем? От отчаяния впору было начать биться лбом в камень под ногами. А что, хуже уже явно не будет.

Нет, так дело не пойдёт. Надо собраться. У меня же всё в порядке. Кхм. Да. Очень оптимистично. Насколько может быть в порядке человек, сидящий в кромешной тьме, и не имеющий никакого понятия о том, кто он и как оказался в таком плачевном положении?

Для верности я подняла голову и поморгала. Действительно, так и есть. Беспросветная темнота, слегка затхлый воздух. Значит, я в каком-то замкнутом пространстве. Под коленями шершавый бугристый камень — пол. Я встала на четвереньки, вытянула перед собой руку и поводила из стороны в сторону, пытаясь первоначально оценить размеры помещения. Клаустрофобии у меня нет, но оказаться в какой-нибудь коморке размером два на полтора было бы не слишком приятно. К изрядному моему облегчению, рука ни за что не задела, следовательно, пространства вокруг не было катастрофически мало. А пока я кашляла, скорчившись на полу после падения, эха слышно не было, значит, этого пространства и не слишком много, либо в нём хорошо продумана система звукоизоляции.

Я вновь осторожно вернулась в сидячее положение. Нужно было подумать…

В чувства меня привёл озноб. Он же развеял и странный сон.

Лёжа ничком с закрытыми глазами на чём-то мягком и сыром, трудно определить, что это такое. Но вот запах… Пахло лесом. Сырым лесом, в котором после грозового ливня водой, кажется, пропитались даже камни, не то, что мох под ногами. Вспомнив про ноги, я ими тут же подрыгала. Точнее, попыталась. За что и поплатилась резким колотьем от кончиков пальцев и до самых колен — так они затекли. С полустоном-полупроклятием я сделала попытку хотя бы перекатиться на бок, но и тут потерпела неудачу. Теперь заныло всё тело целиком. Зато под щекой что-то бодро завозилось, и я с огромным трудом открыла глаза, в которые, судя по ощущениям, щедро сыпанули песка. Моему взору открылось тесное переплетение мохнатых зелёных стебельков. Надо же, и правда мох…

Утро — такая роса в лесу бывает только ранним утром — было серым и пасмурным. Отсыревшее платье холодило спину и всё, что ниже. Животу было мокро, но вроде бы даже тепло. Щёку снова защекотало, я чудовищным усилием приподняла свинцовую голову и скосила глаза. Лесной клоп размером с ноготь указательного пальца шустро кинулся наутёк, неловко загребая лапами на поднимающемся из вмятины мхе. Я меланхолично проводила его взглядом и неуклюже потёрла щёку. Ладонь покалывало, между пальцев как будто запутался волос. Я кое-как приподнялась, оперлась на локти и уронила перед собой раскрытые ладони с налипшей до самых запястий паутиной.

Судя по тому, с каким гвалтом взлетели вороны с ближайшего дерева, такого крика тут не раздавалось испокон веков. Моментально забыв о своём плачевном состоянии, я подорвалась с места, тут уже шлёпнулась обратно, дёрнулась, выгнулась, завозилась и замерла с вытаращенными глазами, в панике озираясь по сторонам. Если автор моих импровизированный пут сейчас выползет пред мои не слишком ясные очи, я, пожалуй, смогу бойко ковылять, не разбирая дороги, даже на затёкших ногах. И до тех пор, пока не выковыляю на какую-нибудь дорогу, или не сломаю ногу в первом попавшемся буераке. Где паук-убийца, не торопясь, меня и доест.

— С добрым утром.

Я дёрнула головой так резко, что она закружилась, рот наполнился вязкой слюной, и мне пришлось сглотнуть несколько раз подряд, отгоняя тошноту. Человек, вальяжно усевшийся на какую-то мшистую корягу в двух шагах от меня, был хуже тошноты. Чем его отогнать — большой вопрос.

— Вот уж не думал, что ты повредишься рассудком до того, как я тебя найду. — Йен Кайл досадливо нахмурился и поджал губы. Я только мельком взглянула в чёрные глаза без белков и тут же вспомнила стражников, погоню, кричащего Кина и чёрно-белое тело, проглоченное прямоугольной пастью венчальной ямы. Неужели всё правда? В голове, мешая поверить в реальность происходящего, заметались обрывки воспоминаний о вчерашнем дне, почему-то перемежающиеся картинками из детства. Картинки были тусклые размытые, с белыми пятнами. На каждой чего-то не хватало. Чего-то очень важного, без которого и сама картинка вдруг растворялась, исчезала, стиралась из памяти… Я с силой зажмурилась и резко открыла глаза, стряхивая наваждение. Только не паника, только не сейчас…

— Не надо так таращиться. — С усмешкой одним уголком рта предупредил Йен. — Одно только движение, которое покажется мне подозрительным, и я, не задумываясь, убью тебя.

— Вот праздник-то, — пробормотала я, не узнав собственный голос, — за что?

— Не прикидывайся, Шантал. Тебе не идёт. Моему брату можешь дурить голову сколько вздумается. Но сначала верни мне доступ. Тогда я, возможно, просто верну тебя ему, и больше никто не умрёт.

— А Циларин? — выдохнула я. — Ты свернул ей шею!

Он развёл руками, досадливо прищёлкнув языком.

— Ну да. Жаль только, что слишком поздно. Не учёл близость скважины.

— Ты. Убил. Человека! — Я поймала себя на том, что кричу и пытаюсь сесть одновременно. Первое получилось сразу, второе только с третьей попытки.

— О, тебе действительно есть до этого какое-то дело? — искренне изумился Йен, наблюдая, как я резкими движениями соскабливаю и стряхиваю с ладоней налипшую паутину. — Последний раз предупреждаю — прекрати ломать комедию. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы верить этому человеколюбивому вранью.

— А я тебя не знаю! Кто ты вообще такой?! Я вас обоих, — едва успев прикусить язык, чтобы не ляпнуть про переулок, запнулась я, — на холме этом первый раз в жизни видела. Я сельская травница, которая первый раз пришла в город, а кто такая Шантал, леший её возьми, которой ты меня упорно называешь? И что за брат, леший возьми вас обоих, которому ты меня собрался возвращать? От кого мы вообще сиганули с этого обрыва, и почему кругом лес?! — Я со злостью и корнем выдрала горсть мха и швырнула её обратно.

Вот как он это делает, а? Перед моим лицом тут же оказалась жуткая оскаленная маска-лицо — только холодный ветерок пронёсся, — а плечо снова сдавили горячие пальцы. Ох… Если бы он схватил хотя бы чуть выше или ниже того места, за которое волок меня накануне, там же наверняка остались синяки… Увы и ах. Я заорала дурным голосом, схватила его за запястье свободной рукой, и теперь уже орали мы вместе. Мгновение спустя я съезжала спиной по какой-то не в меру большой кочке, а Йен Кайл с проклятиями прикладывал к запястью сырой мох, костеря его за то, что тот недостаточно холодный. На мой взгляд, мох был просто ледяным и вообще отвратительным на ощупь настолько, насколько это вообще возможно после ливня холодным туманным утром, когда в лесу не остаётся ни одной сухой иголочки. Озноб превратился в настоящий колотун, так что я теперь тряслась вместе с кочкой, обхватив себя руками и громко стуча зубами, когда они всё-таки друг на друга попадали.

— Зараза! — Йен отбросил бесполезный мох и подошёл ко мне, как нормальный человек, не привыкший бродить по глухому лесному бездорожью — немного неуклюже и не за долю секунды.

— Я не чувствую плетения, но скоро узнаю, что это такое, — он присел на корточки напротив, свесив ладони между колен. Глаза всё так же оставались непроницаемо чёрными, смотрели насмешливо и как-то хищно.

— Я травница. Я ещё и не такое умею. Нечего руки распускать. — Я постаралась сказать это угрожающе, но поскольку даже не поняла, о чём речь, и сама не верила в то, что говорю, вышло неубедительно.

— Прибереги свою лапшу для других ушей. — Он тоже не поверил. — Ты такая же травница, как твой так называемый брат — обычный честный мальчик.

Я смотрела исподлобья, угрюмо молчала и твердила себе, что ни единым словом не должна обмолвиться о том эпизоде со склянкой. Йен безразлично пожал плечами и продолжил, как ни в чём не бывало — с той же однобокой усмешкой.

— Как тебя вообще угораздило связаться с вороватым сопляком, который даже от стражи сбежать не может? — Не дождавшись ответа, он встал и начал задумчиво прохаживаться передо мной. — Хотя нет, не говори, я сам догадаюсь. Жертва для какого-нибудь очередного эксперимента с особо извращёнными требованиями к проведению? — От таких слов у меня глаза на лоб полезли, а зубы застучали едва ли не с хрустом. — Сколько лет прошло, а ты всё никак не успокоишься. Отлично, просто прекрасно. Но, знаешь, убийства детей всё-таки карме не на пользу, так что скажи спасибо, возможно, я выторговал у служителей ада пять минут из той вечности, которую тебя будут жарить на раскалённой сковороде за все твои предыдущие… хм… опыты. Кстати, я впечатлён тем, как ловко ты меня обвела вокруг пальца там, на улице. Я уж было и правда принял тебя за недалёкую девку, обделённую умом в той же степени, что и приличной внешностью. Признаюсь, на это и попался. Никто до тебя в жизни не нёс такой околесицы, глядя в глаза Длани. Привычка не бояться — хорошая привычка, но она-то тебя и подвела. Заигралась ты, Шантал. И похоже действительно тронулась головой. Где ты была всё это время? Он тебя обыскался.

— Так, стоп, подожди! — Я встряхнула руками, прикрыла глаза в тщетной попытке собраться с мыслями (те мгновенно кинулись врассыпную, оставив вместо себя пустоту и гулкое эхо) и заговорила как смогла, сбиваясь через каждое предложение. — Кто он? Какое всё время? Где мы вообще и как тут оказались? Я ничего не понимаю. Послушай. Я ещё раз тебе повторяю — я понятия не имею, кто такая Шантал. Я сельская травница и никого, кроме случайно придавленной кадкой с водой лягушки, на тот свет не отправила. Понимаешь, травница — это та, кто работает только с травами и делает это только во благо. Я всю свою жизнь прожила с бабкой, которая учила меня своему ремеслу. Я никогда нигде не была. Первый раз пришла в город…

— Чушь собачья.

— Чушь собачья — это то, что ты мне тут рассказываешь. Если я так похожа на эту твою Шантал, так чего ж ты меня тогда сразу в ту яму вместе с Циларин не скинул?!

Он смотрел на меня очень долго. Вены вокруг глаз вздулись сильнее и заметно удлинились. Я на это моргнула и отвернулась, снова взявшись за плечи и по-новому начав трястись. Сырое платье пропускало малейшее дуновение ветерка, от ледяных прикосновений которого я каждый раз покрывалась крупными мурашками и уже начала хлюпать носом.

Большой тяжёлый ком, ударил меня в грудь и сполз на колени. С силой втянув носом то, что намеревалось из него вытечь, я подняла взгляд.

— Одевайся. — Йен Кайл возвышался надо мной, как тогда на мостовой. Рука непроизвольно потянулась к горлу, но в последний момент изобразила почёсывание под подбородком.

— Зачем? — Мне очень хотелось закутаться в куртку, которая, в отличие от меня с головы до пят, даже не промокла и сейчас грела колени остатками хозяйского тепла. Но я уже начала привыкать к тому, что этот хозяин непредсказуем.

— Твоя случайная смерть мне не нужна. По крайней мере, до определённого момента. А нормально плести в жару, бреду и с воспалением лёгких, пожалуй, может всего один человек. Но его здесь, к счастью, нет. Вставай. Деревня недалеко. Кажется, там есть какая-то знахарка.

— Я сама травница, — с жаром в голосе и голове возмутилась я, негнущимися пальцами натягивая правый рукав куртки на голое плечо.

— Вот ей об этом и расскажешь. — Едко отозвался Йен Кайл, повернулся ко мне спиной и двинулся в чащу.

Я, наконец, справилась с курткой, поддёрнула воротник до самых ушей, чтобы ветер не задувал в шею, запахнулась поплотнее (застегнуть пуговицы сейчас было выше моих сил) и заковыляла вдогонку.

— А ты вообще нормальный? — тяжело выдохнула я, в четырнадцатый раз споткнувшись обо что-то на пути. Последний час или около того мне казалось особенно важным считать шаги, увиденные пни, муравейники, белок, птиц и собственные спотыкания. Правда, время от времени я сбивалась и путалась в том, что считаю, удивляясь, откуда под ногами столько муравейников, и почему белок в этом лесу больше, чем птиц и пней.

— Не меньше, чем обычно. — Отвечая, он даже не повернул головы, хотя теперь уже шёл не впереди, а сбоку, да ещё и придерживал за рукав каждый раз, когда по вине запнувшейся ноги я целиком опасно кренилась на бок. Я хотела ехидно поправить «не меньше» на «не больше», но поленилась и спросила о волнующем.

— Тогда где та деревня, которая недалеко?

— Уже близко.

— Близко она была часа три назад.

— Часа три назад она была недалеко. Теперь она уже близко.

Я только отрывисто вздохнула и споткнулась в шестой раз. Или он был двадцатым?..

Мы шли по глухому лесу, перелезая через поваленные деревья, перешагивая случайные ручьи, а то и внезапно проваливаясь в неразличимые на общем фоне выемки, полные воды и присыпанные палыми листьями. В одну такую я ухнулась по колено и едва не оставила там лапоть.

Даже в тёплой куртке меня знобило, не переставая. Во рту было сухо, в горле першило, щёки горели. Похоже, сельскую травницу, закалённую лазаньем по окрестным лесам в любое время года и суток, без труда победило недолгое лежание в росистом мхе.

— Надо найти мальтавник, он хорошо снимает жар. — Бормотала я больше себе, чем своему спутнику, который на все мои просьбы найти то одно, то другое, возводил чёрные очи горе и только подталкивал меня в спину. — Такой с полукруглыми зубчатыми листьями. Растёт под елями и… и ещё цветличку. Если настоять в кипятке с солью и прополоскать горло… А ещё от насморка тинник. Или можно раскрывку. Только лепестки не помять, иначе горчить будет.

В общем, ещё какое-то время я вслух перебирала все известные мне травы от простуды, отвлекаясь от плохого самочувствия и продолжая переставлять ноги. Йен Кайл безмолвствовал и уверенно шёл вперёд до тех пор, пока я не увидела еле заметную плохо протоптанную тропку, двоящуюся и круто расходящуюся в разные стороны.

— Эй, эй, ты куда? — окликнула я удаляющуюся в бурелом спину.

— Нам дальше.

— Ничего не дальше. — Упёрлась я, уперев руки в бока. Куртка тут же распахнулась, и мне пришлось спешно менять позу, снова кутаясь и подтягивая воротник. — Я не буду ползать в непроходимой чаще до потери сознания, если есть тропинка, по которой можно спокойно выйти к людям.

Йен всё-таки остановился и, вперив в меня жуткий чёрный взгляд (впрочем, я уже начала к нему привыкать, или это простудный жар притуплял эмоции), процедил сквозь зубы, что напрямик будет быстрее. Я демонстративно усомнилась. Взгляд стал тяжелее и пристальнее. Из чистого упрямства я немножко потаращилась в ответ и свернула на правую тропу. Тридцать семь шагов спустя (считать шаги по-прежнему казалось важным), я поняла, что не знаю, в ту ли сторону иду. Указателя с надписью «Дерёвня тудыть» в обозримом пространстве не водилось, так что «тудыть» или не «тудыть» — это как повезёт. Кстати о везении. Шагов за спиной слышно не было. Я оглянулась через плечо на пустую тропинку. Никого. Неужели так и ушёл своей доро…

— А! — повернувшись обратно, коротко и громко отреагировала я на внезапное возникновение Йена Кайла. Тот вопросительно выгнул бровь. Сделав два глубоких вдоха, я кисло поинтересовалась, как он это делает.

— Значит, балаган продолжается, — вместо ответа оскалился он, схватил меня за шиворот, круто повернул обратно к развилке и пихнул в спину. — Деревня там. Не та, до которой собирался дойти я, но, пожалуй, тоже сойдёт. Иди. Травница.

А вот так многозначительно фыркать было совершенно не обязательно.

— Я знаю, ты хотел, чтобы я загнулась прямо там в лесу.

Мне было очень худо, а идти по тропинке до наезженной дороги оказалось долго и муторно. Втайне я надеялась, что если вдруг упаду, Йен меня поднимет и донесёт до деревни на руках. Но он опять шёл впереди, иногда оборачиваясь на секунду, и снова выбрасывая меня из головы. Так что проверять надежду на жизнеспособность что-то не хотелось.

— Я хотел бы, чтобы ты загнулась где угодно. Но пока осуществление этой светлой мечты откладывается. Не волнуйся, как только наступит момент, я с удовольствием её реализую.

Я притихла. Этот человек уже без малейшего раскаяния убил на моих глазах женщину, с которой был давно и хорошо знаком. Прихлопнуть меня, да ещё в таком состоянии, проще, чем… Да чем что угодно. Впрочем, с моими способностями к физическому насилию, это всегда раз плюнуть.

Я пробуравила взглядом ненавистную спину, но рассудила, что не для того он меня выводит из глухой чащи, чтобы жестоко и кроваво умертвить на глазах ни в чём не повинных жителей деревни… деревни… Я внимательно осмотрела путевой столб, уже заметно подгнивший и тяготевший к земле под солидным углом. На уровне глаз ржавым гвоздём кто-то прибил табличку с криво намалёванной свежей надписью «Дохлище. Адна вирста». И снизу ещё досочка, совсем новая — «Нужин дохливед». Если это слово означает то, о чём я думаю, то есть у меня один. Уже веду.

Правду сказать, я даже радовалась простудному жару — в его компании было не так страшно. Перед глазами покачивалось и плыло, а страх произошедшего накануне и будущего казался пауком на оконном стекле. Он на улице, я в доме. Смотреть жутко, но можно же и не смотреть. Через стекло всяко не просочится, а рамы хорошо подогнаны — никаких щелей. Пускай себе сидит кошмарик, какое мне до него дело? Разве что в обход поползёт, через чердак, там как раз зазор под крышей от выклеванной птицами пеньки… Я зарычала и яростно потёрла горячий лоб сжатыми кулаками. Только начать бредить сейчас и не хватало. Истерику накануне я уже закатывала, достаточно с меня позора.

Надо просто продержаться до встречи с местной знахаркой, а там уж я ей сама скажу, каких травок смешать, и докажу этому ненормальноиу, что я травница, а никакая не Шантал! Вообще, кто такая Шантал? Откуда взялась эта непонятная девица, которая смогла насолить мужику с глазами и венами, и оказалась на меня похожей, но только после фейерверка? Ооо… Я же пропустила фейерверк! Нет, я же вроде видела пару цветов в небе… Цветы в небе — вот это да, такая бессмыслица. Путаная перезапутанная бессмысленная бессмыслица. Надо сказать Кину, чтобы больше не показывал мне всякие глупости. Кин, кстати, как он там? Надеюсь, ему под ноги всё-таки вылили горшок. А то ишь. А лучше этот горшок тому рожемазу с углями на макушку. Нарисовал леший знает что, харя какая-то стыдная…

Я распахнула куртку, которая всё равно не давала тепла, вылезла из рукавов, накинула на плечи, запустила трясущуюся руку за вырез платья и со злобным сипом вытащила оттуда мятый-перемятый, намокший в нескольких местах пергамент.

— Личина на память? Как мило. — Саркастически хмыкнул Йен, оглядев рисунок, и пихнул его обратно мне в руки. Момент, когда он успел его выхватить и развернуть остался где-то за пределами моей памяти. Как и все напрашивающиеся вопросы — на краю затуманенного сознания. Всё моё внимание сосредоточилось на мелькнувшей перед глазами правой руке с кольцом-печаткой на безымянном пальце. Кольцо было старым и позеленевшим, палец — красным, сильно отёкшим и с огромным пузырём ожога, передавленным посередине колечным ободком.

— Посмотрела бы я, как этот криворукий скандалист тебя намалюет. Хоть бы кольцо снял, чудовище… загноится же… — пробубнила я себе под нос и снова забормотала известные мне названия трав, теперь уже таких, из которых готовится мазь от ожогов. Получалось не очень — скверное самочувствие мешало сосредоточиться — поэтому я нашла путь проще и начала показательно убиваться по оставленной в доме Гудора сумке, а в ней — склянке с готовой настойкой от лихорадки.

Ещё какое-то время спустя, когда я уже готова была прилечь прямо на дороге, укрыться йеновой курткой и потерять сознание, на нашем пути замаячило Дохлище. Точнее, частокол из толстых брёвен, обтёсанных и заострённых сверху. Ворота были раскрыты и надсадно скрипели на ветру. Из них выбежала собака, глянула на нас, деловито задрала лапу на одну из створок и только потом зашлась заливистым лаем. Над частоколом высунулась мальчишечья голова с округлившимися глазами, нырнула обратно, и следом за этим раздались панические крики. Я явственно услышала призыв хватать камни — «из-под баньки не тащите, аспиды, на чём срубу-то держаться?!» — и брать вилы — «вона те, что ржавые, пущай наверняка!» А свою неспособность остановиться одновременно с желанием это сделать обнаружила, только врезавшись лбом в спину Йена. Спина была горячая, рубашка на ней — насквозь сырая. От толчка он вздрогнул всем телом, развернулся, едва не стукнув меня плечом по носу, и продемонстрировал жутко оскаленную венозную рожу. Я послушно вздрогнула, с недовольным ворчанием сдала на полшага назад и демонстративно вытерла лоб тыльной стороной выпростанной из-под куртки ладони. К сожалению, глаз на затылке снова отвернувшийся Йен не имел, поэтому мой брезгливый жест остался без должного внимания. Зато наше с ним появление вызвало настоящий ажиотаж среди тех, кто в процессе делёжки последних грабель воинственно орал за частоколом. Я выглянула из-за плеча Йена, но оно так ходило вверх и вниз, что меня тут же укачало и снова начало подташнивать.

— Ты так дышишь, как будто всю дорогу бежал с пудовым мешком краденой картошки. — Я зажмурилась, прижала руки к горящим щекам и попыталась отвлечься от накатывающей тошноты. Куртка, воспользовавшись тем, что её ничто не держит, подло соскользнула с плеч. Я смачно выругалась, кое-как её подхватила, снова натянула на плечи и начала сосредоточенно засовывать руки в рукава.

— Это из собственного опыта? — не оборачиваясь, как-то невнятно парировал Йен.

В процессе борьбы с курткой я уже забыла, о чём говорила, а когда вспомнила, возмущённого ответа не получилось — пришлось зажать рот рукой. Похоже, ещё чуть-чуть, и я оскандалюсь, не успев добежать даже до ближайших кустиков. Свет Всемогущий! За что мне всё это?! Я проглотила кислые стенания вместе с кислой слюной, твёрдо решив (в который раз?..), что за последние два дня уже и так превысила все допустимые границы жалоб на жизнь, нытья и просьб к мирозданию о возвращении из тягомотного ночного кошмара прямиком домой, в собственную постель.

За частоколом, наконец, прекратили орать, и из ворот высунулся коренастый мужичок средних лет, с окладистой бородой и кривой дубиной, щедро утыканной гвоздями по всей длине, кроме того места, за которое её держала подрагивающая волосатая рука. «Рукоять» была обмотана куском сырой грязной тряпки, концы свешивались почти до земли, и с них капало на утоптанную песчаную дорогу.

— А ну с-стойте, дохляки проклятые! — слегка заикаясь то ли от воинственного пыла, то ли от, страха гаркнул мужик. Того, что мы и так стояли, а я уже и вовсе начала медленно оседать, судя по всему, было не достаточно.

— Какого хрена моржовича ты с ними лясы точишь, Пыхай?! Подходи и бей по маковкам, покуда не случилось чего, — гневно донеслось из-за частокола, но помочь иначе, как морально, никто не вышел.

— А вдруг они живые? — Заорал через плечо Пыхай, продолжая коситься на нас. Я отвечала ему тем же, больше думая о том, как доковылять хотя бы до обочины прежде, чем бунтующий желудок всё-таки сделает своё чёрное дело. Йен всё так же стоял на месте, разве что дышать стал немного ровнее.

— Да откель они живые? Ты на парня глянь — дохляк дохляком! Рожа бледная, синюшная, глаз-то вообще нет — вон черно совсем!

— А рубаха-то на ём, почитай, новая, только что мокрая да пачканая, — раздался неуверенный женский голос.

— Так он того, накануне прикопанный, во! — Быстро нашёлся застенный спорщик. — Зато девка вся в лохмотьях, знамо, давно зарытая, а он её за компанию поднял и волочёт! Бей ты, Пыхай, хрена моржовича тебе в глотку по самые кишки! Точно дохляки, говорю тебе! По темечку их, по темечку! А тут уж мы всем миром подскочим, и колышками благое дело доделаем…

— А… — я настойчиво подёргала Йена за рукав, — ты тоже вот это всё сейчас видишь и слышишь? — Он молча бросил через плечо недовольный взгляд. — У меня такое ощущение, что я уже минут пять как брежу.

— Бредишь ты с момента нашей встречи. — Ядовито усмехнулся мужчина. — Но сейчас эти деревенские олухи тебя обставили.

— Разговаривают чегой-то! — Облегчённо завопил Пыхай, намереваясь опустить свою дубину. Мы оба снова невольно отвлеклись на происходящее.

— Морок это всё! Не умеют мертвяки говорить! У них там ужо окоченело да отгнило всё к хрену моржовичу!

— Слушай, Моржова, ты мне надоел хуже крошек под одеялом! Не веришь, подойди и послушай! Люди енто, обычные живые голодранцы! — И мужик со стуком брякнул конец дубины оземь.

— Да откель тут, пропащая твоя душа, людям быть? — Не унимался голос из-за частокола. Очевидно, его обладатель прямо-таки жаждал нашей крови, по на глаза потенциальным жертвам показаться стеснялся. — В такой глуши живём! Купеческий обоз раз в год на праздник заезжает, да князев гонец за податью, собака, по осени является! Сам же знаешь — одни дохляки кругом бродят!

— Это тебе, пустобрёх, одни дохляки вокруг мерещатся. Ничего! В следующий раз твоя очередь с дохлесеком выходить. Ужо кого-нибудь и завалишь. Токмо в сторону кладбища лучше топай, чтоб недалече тащить закапывать.

Грянули свист и гогот, общее напряжение спало, высунулись головы любопытных, а те, что посмелее — целиком скучковались в воротах. Йен, не обронив ни полслова, спокойно зашагал вперёд. Я поплелась следом, чувствуя, как шатаюсь из стороны в сторону. Теперь к жару прибавилось сильнейшее головокружение, и мои ноги в сбитых лаптях выписывали такие круголя, какие не снились и самым закоренелым пьянчугам из родных Камышинок.

— Здравствуй, мил человек. — Откашлялся Пыхай, поудобнее перехватил дубину, но от земли отрывать не стал. — Ты, перед тем, как за оградку зайдёшь, крикни громко, что человек, а не дохляк поганый. А то бабы у нас там, боятся сильно, за собственным оханьем слышат плохо…

Я как раз успела доковылять, чтобы увидеть взгляд, которым одарил Йен Кайл своего несостоявшегося убийцу. Сколько в нём было брезгливой жалости к умственно отсталому держателю оригинальной дубины! Тот смущённо переступил с ноги на ногу и приподнял «дохлесек» с самым решительным выражением лица.

— Мы люди, люди, клянусь вам чем угодно! — я бесцеремонно отпихнула Йена локтем и натужно пропыхтела охрипшим голосом, прекрасно представляя, как быстро и без лишних сожалений мой не обременённый осознанием ценности чужой жизни спутник способен отправить к праотцам неугодного бородача.

— Шантал, да ладно тебе… — лениво начал Йен.

— Достал ты меня уже своей Шантал! Меня зовут Гордана! — неожиданно громко (в ушах зазвенело и запульсировало) рявкнула я и уже более спокойно обратилась к застывшему в нерешительности Пыхаю. — В Вашей деревне есть знахарка?

— Гордана, ну надо же! — С сарказмом оповестил всех присутствующих Йен из-за моей спины.

— Есть у нас тут одна баба, только это… — неуверенно прогудел Пыхай, с явной опаской поглядывая на мою протянутую грязную ладонь. Я тоже на неё посмотрела, мстительно вытерла о полу куртки, и мы, наконец, обменялись лёгким рукопожатием. — Что ли отвести?

Я кивнула, кивок превратился в падение. Последнее, что мелькнуло перед глазами — окладистая борода и засаленное плечо полотняной рубахи. Потом наступила темнота, в которой крутились огненные колёса, а вместо спиц в них белела паутина.

Сначала на меня медленно ползла огромная тень, у которой было много глаз и ещё больше ног. Я беззвучно открывала рот и пыталась бежать, но ступни вязли в воздухе, так что я только выбилась из сил и закрылась руками, не желая видеть свою неминучую гибель. Руки оказались прозрачными, поэтому пришлось зажмуриться, но сквозь опущенные веки видно было не хуже.

Потом в тени что-то замелькало, тёмные обрывки полетели во все стороны, и прямо передо мной появился Марфин, размахивающий пресловутым дрыном. Тот со свистом резал воздух и не прекратил своего действа, даже когда парнище выпустил его из рук. Я обнаружила себя сидящей на каком-то бревне, а Марфин скакал передо мной вприсядку под строгим надзором Ковла, горланящего неприличные частушки о терпистах. В какой-то момент я поймала себя на том, что подпеваю во всё горло, но звука почему-то не слышно. Марфин начал выплясывать вокруг моего пенька, в который незаметно трансформировалось бревно, и уговаривал меня присоединиться. Я так этого хотела, но буквально приросла к проклятой деревяшке, и долго плакала от обиды, глядя, как неутомимый односельчанин бесконечно медленно удаляется в серый туман.

Потом пришёл Йен Кайл. Он долго шевелил бровями и кривил губы, а продемонстрировав весь свой богатый арсенал выражений и гримас, перерезал мне горло. Я смотрела на текущую по серебристому «паучьему» платью зелёную жидкость и допытывалась, почему настойка из корня бугорника такого странного цвета. Йен молчал — он был очень занят аккуратным откручиванием моей головы от шеи. При каждом повороте я смотрела на него укоризненно, он виновато пожимал плечами и поудобнее перехватывался за лоб и подбородок. Из ниоткуда вдруг возник козёл и начал меланхолично жевать туманную завесу.

— … вообще очнётся?

Услышав звук этого голоса, Йен занервничал и начал раскачивать мою голову из стороны в сторону.

— А кто её знает? От головного помрачения только магия, небось, помочь может. Ты маг? Нет? Тогда сиди и жди. Либо очухается, либо окочурится. Кладбище рядом, прикопаем. Что ж мы, нелюди какие?

Я протестующе засипела. Козёл зажевал быстрее. Снова появился Марфин, а Ковл завёл частушки по второму кругу — теперь уже для козла. Я снова попыталась подпевать, но подлое парнокопытное громко замемекало, поперхнулось и начало изрыгать туман обратно. Тот тяжело шлёпался на землю шевелящимися клоками и стремительно расползался в разные стороны, если успевал увернуться от лаптей Марфина.

— Она нужна мне живой. — Настаивал голос. — С умопомрачением я уж как-нибудь разберусь.

— Ты дурной, что ли? Я тебе человеческим языком сказала — выживет, если повезёт. Откуда я знаю, чем она у тебя хворая? На вид вон здоровая, только дюже бледная. Горячка почти прошла, пока Пыхай до скамьи допёр, дышать нормально начинает, не дёргается. Э, ну-ка, куда руки тянешь, а?

— Пора просыпаться.

Ковл сорвался на фальцеит. Козёл мемекнул, сплюнул последний туманный обрывок и заплясал на месте, дрыгая в воздухе двумя копытами попеременно. Марфин достал откуда-то полную корзину шишек и широкими движениями сеяльщика принялся разбрасывать их вокруг. Йен запаниковал, бросил раскачивать, упёрся мне в плечо коленом и потянул голову за уши. Что-то зашуршало, меня повело, голова поддалась…

С судорожным вздохом я пришла в себя и широко открытыми глазами уставилась в лицо человека, который был главным действующим лицом в моём бреду.

— Ты мне чуть голову не оторвал, — больше пожаловалась, чем возмутилась я, всё ещё не до конца придя в себя после вакханалии в тумане.

— Ты меня недооцениваешь, — криво ухмыльнулся Йен, прислонил меня спиной к стене и уселся на стул напротив. — Полумеры не в моём характере. Уж отрывать, так наверняка.

— Где мы? — я обвела взглядом комнату. Она была достаточно просторной, с двумя окнами, вмещала в себя большую облупившуюся печь, стол с единственным стулом и скамью, на которой, подметая пол сползшим одеялом, сидела я.

— В хате моей. — Недовольный женский голос раздался откуда-то из-за печки, и на свет, вытирая руки цветастым полотенцем, вынырнула невысокая худая женщина неопределённого возраста: то ли потрёпанная жизнью в тридцать, то ли отлично сохранившаяся в пятьдесят. Скрученные в узел на макушке чёрные волосы, тёмное платье, на котором ярким пятном белел круглый передник. — Я Сусанна. Знахарка здешняя, стало быть. Самогон ещё варю. — Она повесила полотенце на крючок в стене, подошла ко мне вплотную, потёрла друг о дружку ладони, одну положила мне на лоб, большим пальцем другой приподняла правое веко. — Смотри на окно.

Я послушно посмотрела, куда велели. Потом на потолок, потом на печку, потом на выставленный палец. Показала горло, издав гортанное «Ааааааааэээээээээыыыыыыы!», с пятой попытки сносно произнесла какую-то языколомную скороговорку, подняла поочерёдно и вместе обе руки, вытянули ноги, встала и, в конце концов, получила позволение снова сесть на лавку.

— Телом здоровая, — отчиталась Сусанна Йену, с задумчивым интересом разглядывавшему своё кольцо, успевшее перекочевать на левую руку. От обожженного до белёсого пузыря безымянного пальца на правой по тыльной стороне ладони вверх к запястью поднимались нехорошие красные полосы. Я же себя и впрямь чувствовала совершенно здоровой: мышцы ног, правда, немного побаливали, но голова была почти ясной.

— Что со мной было?

Сусанна недовольно передёрнула плечами, видимо, не желая признаваться в незнании.

— Какие снадобья Вы мне давали? — не отступалась я.

— Мокрую тряпку на лоб и грелку в ноги, — прищурилась знахарка. — Пару отварчиков влила, мазью растёрла.

— Из чего отвары, какая мазь?

— А тебе за какой надобностью? Я людей лечу, а не приблудных замарашек в ученицы набираю.

— Я травница! — Моя оскорблённая реплика была встречена снисходительной усмешкой Сусанны и полным равнодушием Йена. Подумать только — даже глаза не закатил. Вот уж странно.

— Травницы в своих сёлах сидят, а не по глухим лесам шляются. — Авторитетно заявила знахарка и угрожающе наставила на меня палец. — Если ты травница, ну-ка покажи-ка своё умение. Травы твои где? Ни одна из вас без мешка своей сушёной мокрицы даже носу из дому не покажет.

— У меня была сумка, — запальчиво начала я, но быстро сникла, — потерялась в дороге. За нами гнались. — В общем-то, это была чистая правда. По крайней мере, с определённой точки зрения.

— Гнались, говоришь? Так вы что, преступники какие? — мигом насторожилась тётка.

Я-то нет, а вот этот ночью убил женщину, — вертелось у меня на языке, но я его прикусила. Раз сама до сих пор жива и в курсе злодеяния, значит, одного поля ягода с убийцей. Рассказ в лицах о том, как меня насильно тащили к обрыву, а потом с него же и сбросили, вряд ли будет встречен пониманием и сочувствием. Я бы и сама не поверила. Но почему «бы»? Я и так не верю. Мне очень захотелось немедленно избавиться от дотошной знахарки и вызнать у источника всех своих злоключений, что произошло, происходит, а главное, когда всё это кончится. С обожжённым пальцем тоже надо было что-то сделать. Но не хотелось. Но ремесло обязывало.

— Нет, нам разбойники на дороге попались. Пришлось в лесу прятаться. Так и заплутали. — Нехотя «призналась» я. — Котомку бросить пришлось, а то бежать мешала. Уж лучше живая травница новых трав насобирает, чем на костях мёртвой какие-нибудь поганки прорастут, правда?

Йен брезгливо поморщился, не отрывая взгляда от кольца. Он по-прежнему был на удивление молчалив. Сусанна тоже приняла моё объяснение без энтузиазма, но решила больше не допытываться, вместо этого поставив ребром вопрос об оплате.

— За что? — искренне удивилась я, одновременно мысленно попрощавшись с кошелём, который остался там же на кровати в доме Гудора.

— За приют, за тепло, за заботу, за чистую рубаху, — бросилась перечислять женщина, загибая пальцы на руках. Я отвернула краешек одеяла, опустила взгляд и ощупала то, что якобы именовалось рубахой, а чистой называлось с большой натяжкой. Схожесть со старой, порванной везде, где только можно, наскоро постиранной и высушенной половой тряпкой было просто поразительным. Ладно хоть не пахла ничем. Значит, всё-таки побывала недавно в мыльной воде. — … отвары целебные, мазь целебная…

— От чего целебные-то? — мой вопрос остался без внимания, зато перечисление благих дел ускорилось.

— …тряпица на лоб, грелка под пятки…

— И где она? — я воинственно хлопнула ладонью по пустой скамье.

— Да вон же, к стене задвинулась, — женщина проворно наклонилась, выуживая из-под лавки горшок с широким горлышком. — Чего вылупилась? Грелке внизу стоять надо, чтобы налитый кипяток паром исходил и грел то, что сверху.

Я посмотрела на неё так же, как до этого Йен на Пыхая с дубиной. Не знаю, как у него, а у меня жалости было пополам с желанием этот горшок ей на голову надеть.

— Где моё платье? — я собрала всё своё самообладание и исхитрилась не цедить сквозь зубы.

Сусанна недовольно прервала оглашение списка товаров и услуг к оплате, повторно наклонилась и вытащила оттуда же теперь уже добротную половую тряпку — грязную, влажную и с узнаваемым цветочным узором. Сперва я схватилась за голову, потом за платье. То, что оно больше не ноское, было очевидно. Если пятна от грязи и травы ещё можно было отстирать, а многочисленные дырки заштопать, то оторванный рукав, оставшийся где-то там, на бришенском холме, заменить было нечем. Я горько вздохнула. Кин будет…

— Что с моим братом?

Йен Кайл поднял на меня взгляд и ответил прямо-таки с подкупающей честностью:

— Не знаю и знать не хочу.

— Где мы?

— Понятия не имею.

— Что?!

— Расплачиваться чем будете? — снова потребовала к себе внимания меркантильная знахарка.

— Вы же видите, нам платить нечем. — Попыталась я пристыдить корыстную тётку, тем более, что Йен, если у него и завалялась в кармане пара монет, не спешил выкладывать их за сомнительное лечение.

— А мне тоже жить на что-то надо. Огород нынче плохо разродился, всё из-за засухи проклятой. А за бесплатно чужакам напомогаешься, и сама через месяц с голоду околеешь.

— Так ваш Пыхай говорил, что тут чужаков почти не бывает. — Кстати ввернула я.

— Не бывает. — Буркнула Сусанна.

— Ну а своих-то лечите не за просто так?

— Своим только самогонку подавай. Свои у меня не лечатся. — Совсем поникла знахарка. — Боятся концы отдать.

Так высоко на лоб мои глаза ещё не вылезали никогда.

— Что значит «концы отдать», Вы меня чем напоили?! — я схватилась за горло, потом за грудь, за живот, лихорадочно гадая, переварились ли уже те «целебные отвары», или меня ещё можно спасти.

— Самые лучшие пробные настойки на воде, соли и картофельной кожуре! — в свою очередь ощетинилась «знахарка». — Меня учить некому, все рецепты своим умом дохожу! В прошлый раз пучок сушёной крапивы в кипячёном молоке растолкла и птичьего помёта добавила — знатное говногонное средство вышло, а эти чурки деревенские мне за него чуть шею не намылили! В животах у них, видите ли, бурчит и блевать тянет! Ну так и пусть — побурчит, потянет и перестанет! А тебя я, девка ты неблагодарная, сметаной пополам с тёртым хреном намазала. Между прочим, последнюю с донышка отскребла, даже в щи теперь положить нечего.

Я отвернулась к окну и посетовала ему на происходящее. Вода из-под варёной картошки и сметана с хреном… Уж лучше б облила первым и накормила вторым — толку бы и то больше вышло. Или нет? Ведь, получается, и так помогло? Да нет, что за глупость! Может, Йен?.. Тем более нет. Какой из него целитель. Наверное, просто реакция организма на небывалое потрясение. Всё-таки не каждый день на моих глазах убивают людей, а потом заставляют падать в пропасть. А Сусанна… Боже, храни дураков в сухом прохладном месте! Спасибо, хоть молока с помётом не предложила!

— И что, я теперь должна возместить Вашу потерю троекратно, ещё и хлебный каравай сверху положить? — устало поинтересовалась я.

— Не помешало бы. — Важно кивнула Сусанна. Жаль, что я так и не собралась опробовать способ угольной росписи лба. Сейчас идеально подошёл бы моменту «Сарказм».

— Это всё, конечно, очень забавно, — неожиданно прекратил изображать немого Йен, — но ты сейчас пойдёшь и принесёшь нам чего-нибудь поесть. Чего-нибудь свежего, вкусного и побольше. Бери. — Серебряный кругляшок движением большого пальца вспорхнул с согнутого указательного, приземлился в подставленную ладонь и переместился в протянутую женскую руку. — Ты не знаешь ничего, кроме того, что твои гости очень устали с дороги, и тревожить их нельзя. Иди. И иди быстро.

Входная дверь хлопнула за спиной моментально выскочившей за порог Сусанны. Я только покачала головой.

— Много я последствий от питья самогона видела, но чтоб такое…

Йен равнодушно дёрнул плечом, давая понять, что услышал, но поддерживать разговор не собирается.

— Ты маг. — Я не спрашивала, я просто произносила свою догадку вслух, чтобы лучше уложить в голове. — Нет, ты правда маг, или как вы там называетесь.

— Нет. А ты? — Он высоко вскинул брови и смерил меня неприятным взглядом.

— Я тебе уже всё рассказала, хватит видеть во мне кого-то другого. Я травница. Я даже не знаю, чем маги отличаются от обычных людей помимо того, что в один момент гасят уличное освещение.

— И? Был в этом замечен?

— Ты делаешь то, чего я не понимаю, этого достаточно.

— А я не понимаю, как кузнец лошадей подковывает. Выходит, он тоже маг, а мне никто не сказал? Это просто ужас какой-то, — проникновенно зашептал изворотливый болтун, постоянно косясь на дверь, словно оттуда вот-вот появится разоблачённый кузнец и страшно отомстит за раскрытие тайны путём загибания подковой самого болтуна.

— И глаза у того кузнеца такие же чёрные, и лицо всё венами вздувается, — сладким голосом подхватила я. Терпение стремительно начало заканчиваться. Это произошло слишком быстро, но у меня было так много вопросов, а он так легко уходил от прямого ответа. Пришлось мысленно признаться в собственном бессилии: можно хоть до вечера задавать Йену один и тот же вопрос в любой формулировке. Ничего не скажет.

Но он сказал. Причём, сделал это так, что мне остро захотелось забиться под лавку и тихонечко умереть там от ужаса.

— ДА, НЕКОТОРЫЕ ДОЛГИ ОТДАЮТСЯ НЕ СРАЗУ. — Со склонённой по-птичьи набок головой и венами, удлинившимися до самого подбородка, он внезапно заговорил, порождая звуком своего голоса металлическое эхо. — Я УМЕЮ ЖДАТЬ, НО ЛЮБОМУ ОЖИДАНИЮ ЕСТЬ КОНЕЦ. И ОН УЖЕ БЛИЗОК.

В комнате повисла тишина, в которой со звоном перекатилось эхо последнего слова, Йен коротко нахмурился, напряжённо сморгнул, и чёрные изломы резко укоротились вполовину.

— Э… Хорошо, а совсем эту жуть убрать никак нельзя? — я нарушила тяжёлое молчание, в котором почти ощутимо не хватало воздуха, и плавно повела рукой на уровне своих глаз. Не делать резких движений, и уж тем более не делать их возле лица Йена Кайла — на это у меня ума хватило. К сожалению, только на это.

— Можно. Но не нужно. — Он снова ухмылялся и говорил обычным человеческим голосом, но демоническая маска так и осталась на лице. Вены подрагивали, то набухая, то втягиваясь обратно. Похоже, ещё немного, и этому в такт задёргается веко уже у меня.

В этот момент я окончательно пришла в себя. «Почти» ясность превратилась в полную. Недостающим кусочком мозаики оказался тот самый ужас. И я даже не удивилась тому, что не поняла этого раньше. Его было слишком много для поражённого внезапной хворью тела. Теперь болезнь отступила, и изголодавшийся ужас с лязганьем, порождающим эхо, щёлкнул клыками перед моим внутренним взором.

Свет всемогущий, — внезапно подумала я, — чем бы ни был одержим этот человек, мне нужно как можно скорее сбежать от него. У меня есть фора — его внушение, которому так запросто подчиняются все вокруг, но которое, по какому-то невероятному везению, не действует на меня. Надо найти способ, улучить момент, заставить его внушить мне что-то такое, что даст ему уверенность — я никуда не денусь. И деться. Вот только куда? Где мы? Как сюда попали?

У меня по-прежнему имелся целый воз вопросов, облегчить который было некому.