Зеркальное время

Глава одиннадцатая ПО ТУ СТОРОНУ

И опять все было так же, как тогда в отеле и в городском архиве: они вышли из квартиры и свернули в коридоре налево, а коридор все тянулся и тянулся без конца. Каждый шаг уводил их все дальше в прошлое, пока они не вышли на ярмарочную площадь четвертого августа 1908 года.

Небо висело низко над головой, было холодно, в воздухе пахло дождем. И он подумал, каково это будет — всегда видеть только это небо, ощущать только этот холод, вдыхать запах дождя и никогда больше не видеть солнца.

Рогер заметил его взгляд, но истолковал его непра­вильно.

— Не беспокойся. Еще не скоро. У нас еще много времени.

— Много времени? Что ты понимаешь под этим? — с горечью спросил Юлиан. — Четыре часа? Пять?

— Чуть больше четырех, — признался Рогер.

— Это и есть твой рай? Четыре часа до светопрестав­ления? И так каждую ночь?

— Мы вне опасности, — сказал Рогер. И добавил с легким укором: — Мне не так уж часто приходится выходить в этот хаос, чтобы не дать какому-нибудь идиоту забраться в самое пекло.

Юлиан не обратил внимания на этот укор.

— Четыре часа, — пробормотал он. — Тогда они сейчас, должно быть...

— ...где-то у палатки ясновидящей, — сказал Рогер. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Мы пробовали и это, поверь мне. Но прошлого не изменишь.

— Откуда ты знаешь? — спросил Юлиан.

— Мы уже пробовали, — терпеливо вздохнул Рогер. — Неужели ты думаешь, что мы могли спокойно взирать на весь этот ужас? Мы пытались много раз. Некоторые из наших погибли при этом. И никто ничего не смог, понимаешь? Время защищает себя. Если ты попытаешься сделать это, что-нибудь случится.

Юлиан молча кивнул. Он хорошо помнил слова Гор­дона в вагончике. Но только теперь понял их значение.

— И это даже хорошо, — продолжал Рогер.

— Почему же?

— Если бы можно было произвольно вмешиваться в ход времени, это означало бы конец мира.

— Можно было бы предотвратить много бед, — с со­мнением размышлял Юлиан. — Остановить войны, предо­стеречь людей от катастроф...

— И учинить таким образом невообразимый хаос, — перебил Рогер и улыбнулся. — Давай разберем один при­мер: ты отправляешься в прошлое и предостерегаешь людей. Скажем, ты предупреждаешь их об извержении вулкана, во время которого должны погибнуть десять тысяч человек.

— Как же можно против этого возразить? — спросил Юлиан.

— Дай мне договорить. Скажем, мы тебе поверили и перебрались в безопасное место. Никто не погиб. Ката­строфа не состоялась, значит, ты никогда не узнаешь о ней, потому что эти десять тысяч людей не погибли. И поэтому у тебя не окажется никаких причин отправляться в прошлое, чтобы предостеречь этих людей. Юлиан начал понимать.

— Но ведь я... изменил прошлое, Рогер! — сказал он. — Ты только подумай! Я побежал к будке этого старика и задержал там Гордона и отца, хоть и ненадолго! Я сломал Гордону колено! Должно быть, ты ошибаешься! Прошлое можно изменить! Я сам сделал это!

— Нет, — серьезно сказал Рогер. — Ты этого не сделал.

Юлиан остановился и с удивлением посмотрел на него.

— Я тоже сперва так думал, Юлиан, — тихо продолжал Рогер. — Но ты не изменил прошлое. Ты его создал. Ответь мне на один вопрос. Ты сказал, что ты сломал колено Гордону, так?

Юлиан кивнул.

— А как давно он хромал? — спросил Рогер.

— Сколько я его знаю, — ответил Юлиан.

— Значит, не со времени твоего путешествия в про­шлое?

— Нет, — ответил Юлиан. — Ведь я его с тех пор и не... — Голос его пресекся. Он в ужасе посмотрел на Рогера.

Ты побывал в прошлом, Юлиан, вовсе не для того, чтобы изменить его. Ты его создал! Ты сделал возможными некоторые вещи.

— Ты... хочешь сказать, что все произошло только потому, что вмешался я? — ошеломленно спросил Юлиан.

— Ты сам это сказал. Гордон никогда не рассказывал тебе, отчего он хромает, но колено у него было повреждено и до тебя. С тех пор, как ты с ним боролся.

Юлиан испытующе взглянул на Рогера. Итак, Рогер знал это с самого начала, но не мог объяснить, потому что тогда Юлиан не сумел бы его понять.

— Значит, во всем виноват я, получается так? — про­шептал он, ища глаза Рогера, но тот, похоже, не мог выдержать его взгляда и смотрел мимо. Юлиан дрожащим голосом продолжал: — Если бы я не вмешался, ничего бы этого не случилось, так? Мой отец и Гордон украли бы зеркало и спокойно скрылись, а на следующий день старик отдал бы им деньги, из-за которых они его шан­тажировали. И ничего бы не произошло. Но вмешался я, они задержались и... и, когда я боролся с Гордоном, упала свеча, от которой начался пожар. — Он устало замолк и подождал. Но Рогер не произнес ни слова. — Тогда во всем виноват я. Без меня бы ничего не случилось. Зеркало не разбилось бы, и...

— ...никогда бы не разразилась магическая буря, — до­сказал за него Рогер.

— Значит, я во всем виноват!— Из груди Юлиана вырвался сухой всхлип. И тогда Рогер все же повернулся к нему:

— Нет, Юлиан. Ты это сделал, но это не значит, что ты виноват. Случилось то, что должно было случиться. С таким же успехом можно было во всем обвинить меня, ведь это я втянул тебя во всю эту историю. Или Алису — за то, что она спасла тебе жизнь. Или даже твою мать, за то, что она родила тебя на свет! Но все мы были только инструментами судьбы.

Юлиан в отчаянии сжал кулаки.

— Тогда бессмысленно все, что было, и все, что будет. Для чего тогда мы вообще существуем, Рогер? Зачем мы живем? Чтобы передвигаться, как фигуры на шах­матной доске, которые даже не замечают, что их двигают?

— Еще спроси меня, есть ли Бог и для чего он нас создал! — с раздражением ответил Рогер. — Я понимаю, что тебе больно и что ты зол на весь мир, но ты путаешь некоторые вещи! Мы ведем речь лишь о логической про­блеме, и ни о чем другом. Мы говорим единственно о том факте, что нельзя изменить того, что уже произошло!

— Но я это уже сделал! — Юлиан от волнения начал дрожать всем телом. — Называй это как хочешь, но это моя вина, а не отца или Гордона или кого-нибудь еще! Я один отвечаю за все, и я постараюсь это исправить, хотя еще не знаю как!

И Юлиан повернулся и зашагал прочь, быстро зате­рявшись в ярмарочной толпе!

Он опомнился, когда кто-то коснулся его плеча. Это была Алиса, и Юлиан ничуть не удивился ее появлению.

— Пора, — сказал он.

Алиса кивнула и быстро отдернула руку. Уже не в первый раз Юлиан замечал, что она боится прикосновений.

— Тебя послал Рогер?

— Да, — ответила Алиса. — Он решил, что будет лучше, если я тебя догоню.

Оказалось, что он, сам того не заметив, дошел до колеса обозрения и очутился на темной стороне этого сооружения.

Он глянул вверх, но врата ада еще не раскрылись, чтобы извергнуть на землю огонь.

Алиса молча повернулась, и Юлиан так же молча последовал за ней. Он сомневался, что сможет теперь когда-нибудь улыбаться и радоваться.

До зеркального кабинета они дошли молча. В поме­щении царила темнота. Юлиан ждал, что Алиса включит прожекторы, которые превратят стекла в зеркала. Но вместо щелчка выключателя услышал чирканье спички. Загорелась керосиновая лампа. Только теперь он сооб­разил, что очутился во времени, когда такие предметы, как выключатель, еще не вошли в обиход.

Алиса держала лампу так, чтобы свет не слепил его, и сама в этом мягком свете казалась еще прекраснее и нежнее, чем прежде. Свет превращал стекла в полупро­зрачные зеркала, но за ними, казалось, было совсем не то, чего хотел бы Юлиан...

— Что там? —спросил он.

— Место, о котором тебе рассказывал Рогер. — Алиса печально улыбнулась. — Где ты можешь стать всем, чем захочешь.

— А если я уже есть то, что хочу? — неуверенно спросил он. Ему совершенно расхотелось идти туда. Впро­чем, и никогда не хотелось.

— Ты будешь там счастлив, правда.

Но если это так, почему в глазах Алисы вдруг за­блестели слезы? Он подошел к ней, чтобы обнять ее и успокоить, но она и на сей раз уклонилась от его при­косновения.

И тогда он наконец понял.

— А ты не там! — не спросил, а скорее ответил Юлиан. — Мы никогда больше не увидимся!

Алиса улыбнулась сквозь слезы:

— Увидимся. Будем видеться сколько захочешь. А теперь идем. Скоро придут остальные, а я хочу спокойно показать тебе все.

— А Рогер не пойдет с нами?

— Он уже там. Он ждет нас.

Она шагнула к зеркалу-стеклу и поманила за собой Юлиана.

На сей раз он тоже ничего не почувствовал, но это было иначе, чем раньше, когда ему приходилось идти сквозь зеркало. Это не длилось так долго, и не было видений огня или каких-нибудь пожирающих существ, Юлиан просто прошел сквозь стекло, будто его вообще не было, и очутился на другой стороне.

Но нет, это было не совсем так! Юлиан понял, что он вышел на ту же сторону. Он очутился перед той же дверью, и в окружающей обстановке не изменилось ничего.

Алиса потушила лампу и вывела Юлиана наружу.

Перед ними простиралась покинутая, затихшая яр­марочная площадь. Лишь кое-где светился одинокий ого­нек, но эти островки света лишь подчеркивали окружаю­щую темноту.

— Что это? — спросил он.

— Место, которое исцеляет боль, — загадочно сказала Алиса. — Идем, я все тебе покажу.

Юлиан коснулся ее руки и почувствовал, что за зер­калом Алиса избавилась от страха прикосновений.

Алиса водила его так же, как водил Рогер там, по другой, обреченной на гибель ярмарке в мире перед зеркалом, и, по сути, Юлиан не увидел ничего нового. Но если та ярмарка шумела, сияла и бурлила, здесь царили тьма и тишина. Большинство заведений было закрыто. Лишь изредка кто-нибудь попадался им на­встречу, и это были только дети и подростки. Многие им улыбались и поднимали руку для приветствия, но одна девочка лет восьми остановилась.

— Это он? — спросила она у Алисы.

— Да. Только дай ему немного времени. Вы еще успеете засыпать его вопросами.

— Похоже, меня здесь уже заждались, — задумчиво ска­зал Юлиан. — Ах да, ведь я был вашей последней надеждой.

Алиса промолчала, а Юлиан заметил одну странность: горечи в его словах стало намного меньше, чем еще несколько минут назад. Чувство одиночества и потери все еще оставалось, но это было скорее воспоминание о боли, чем настоящая мука. Что там сказала Алиса? Место, которое исцеляет боль?

Они шли дальше, и он спросил:

— Здесь всегда так тихо?

— О нет. — Она засмеялась. — Ты сам увидишь, здесь иногда даже слишком шумно и слишком весело. Многие наши пока еще там, снаружи.

— Откуда они здесь?

— Сюда ведет не единственный путь, — уклончиво ска­зала Алиса и вздохнула: — Кто знает, может, и место это тоже не единственное...

— Но ты не ответила на мой вопрос, — сказал Юлиан.

Алиса сделала извиняющийся жест.

— Многие сами находили сюда дорогу. Или их забрали, как Рогер тогда хотел забрать тебя. Ты должен простить Рогера, Юлиан. Он не знал, кто ты, когда вы встретились в первый раз. Он принял тебя просто за мальчика, которому плохо и одиноко и который ищет место, где бы он был счастлив. Должно быть, он почувствовал по тебе, что ты наш. Если бы он мог предположить, кто ты такой, он бы не заговорил с тобой. Когда я это заметила и попыталась тебя предупредить, было уже поздно.

Юлиану не понравилось, что она так горячо бросилась защищать Рогера.

— Но ведь Рогер сказал, что вы с ним единственные, кто...

— ...попал сюда по ошибке, случайно, да, — перебила его Алиса. — Это правда. Но твой отец... — Она вздохнула и некоторое время смотрела мимо Юлиана куда-то в пустоту, подбирая точные слова. — Видишь ли, — начала она изменившимся тоном, — он неплохой человек. Он никогда не забывал о том, что здесь произошло, и всю свою жизнь страдал из-за этого. Он пытался все исправить, искал исчезнувший осколок и заботился обо всех оставшихся, о сиротах и покалеченных, а когда он обнаружил это место, то понял, что здесь могут найти убежище те, кто в мире лишние. Некоторых он привел сюда. Детей, которых били и мучили родители, которые все потеряли или хотели сбежать. Он никогда не уводил сюда многих сразу, чтобы не привлекать внимания, но со временем...

— Это значит, что он был здесь? — взволнованно спро­сил Юлиан. — И значит, я могу его здесь встретить?

— Нет, — ответила Алиса. — Он уже не приходит сюда. Мне очень жаль.

Но и разочарование, которое он испытал при этих словах, не было слишком глубоким, вопреки его ожида­ниям.

Потом он вдруг остановился и оцепенел, увидев на другой стороне дороги ветхий сарайчик зеркального мага.

— Нет! — испуганно воскликнула Алиса. — Это един­ственное место, куда мы никогда не заходим. И уже пора. Скоро придут остальные, нам надо с ними поздо­роваться.

Они возвращались к стеклянному лабиринту Рогера, но Юлиан заметил, что Алиса делает большой крюк, держась подальше от колеса обозрения. Он язвительно спросил:

— Что, еще одно единственное место, к которому нам нельзя подходить близко?

— Нет. Туда можно пойти. Но мы делаем это редко. Все, что находится по ту сторону колеса обозрения, принадлежит троллям. Они тебе ничего не сделают, — поспешно добавила она, — но там темно и страшно. Мы избегаем их территории, как и они редко заходят на нашу половину.

— Тролли? — пролепетал Юлиан. — Здесь?

— Но их мир тоже был разрушен, — ответила Алиса. — Им тоже некуда было бежать. И они нас не трогают, пока мы не трогаем их. Тут всем хватит места.

Они дошли до стеклянного лабиринта, и вдруг от­крылась дверь и появился Рогер в сопровождении целой орды смеющихся шумных детей.

Эта картина повергла Юлиана в шок. Он знал, откуда они пришли, но это никак не походило на группу пере­пуганных подростков, которые только что едва спаслись из Армагеддона, эта веселая толпа, напоминающая школь­ников во время экскурсии.

Поток детей и подростков, выходящих из дверей стек­лянного лабиринта, казался нескончаемым. Потом пока­зались и взрослые. Сперва немного: мужчина в старо­модном костюме, толстая женщина, которая вела за руку еще более толстого ребенка, а тот, в свою очередь, вел на поводке еще более толстую собачку; хозяин павильона в кепке и с шелковым цветком в петлице.

Вскоре их стало больше, а дети среди них попадались все реже. А потом Юлиан увидел мадам Футуру. На ней было все то же дорожное платье, а в руке она держала сумку, куда в спешке побросала свой скарб, чтобы убежать от беды. Но это ей не удалось.

Так же как и всем остальным, вышедшим из лабиринта до и после нее.

Ибо в этом состояла ужасная правда, наихудшая часть проклятия, которое навлек на них его отец своим зло­деянием: веселые дети, сопровождавшие Рогера, были, видимо, те самые, о которых говорила Алиса, — заблудшие и безродные, нашедшие сюда дорогу сами или с помощью отца Юлиана. Но те, которые выходили теперь — публика, владельцы аттракционов, артисты, фокусники, дети, муж­чины, женщины, — все это были мертвые, невинные жертвы катастрофы, чьи души были обречены на вечную, не ведающую покоя жизнь, пойманные в этот заколдованный круг бесконечного повторения, который не остановится уже никогда.

— Нет! — прошептал он. — Это...

— ...не так плохо, как ты думаешь, — сказал Рогер. — Они не несчастны и чувствуют себя здесь так же хорошо, как и мы. Ты только взгляни!

И действительно, мужчины и женщины, смеясь, рас­ходились по всей территории ярмарки. Всюду стали подниматься жалюзи, зажигались свечи и раскрывались двери павильонов. Ярмарка проснулась, зашумела, запе­стрела огнями и красками. И только другая часть позади колеса обозрения продолжала оставаться темной и мрач­ной. Но Юлиан знал, что и она наполнена жизнью, пусть даже и внушающей страх.

Зрелище было абсурдное. Беспечная радость на лицах людей казалась ему наказанием, к тому же подлым. Они не сознавали, что обречены на вечное проклятие! Это был вовсе не рай, о котором рассказывал ему Рогер. Это было чистилище!

— Ты все поймешь, когда побудешь здесь, — сказал Рогер. — Ведь неизвестное всегда страшит нас, понимаешь? Потом ты даже полюбишь это место.

— Так же как и вы? —почти выкрикнул Юлиан. — Так сильно, что мне уже никогда не захочется уйти, да? — Он сбросил руку Рогера со своего плеча. — Если это так, то я не понимаю, на кой черт вам сдался тот осколок?!

Рогер начал отвечать, но Юлиан не стал слушать, а развернулся и широкими шагами пошел прочь, в темноту.

Но гнева и боли ему хватило ненадолго. Он уже не мог противостоять очарованию этого места. То была темная, зловещая тяга, но ужас и очарование, видимо, в чем-то родственные чувства, потому что, не забывая, почему все эти люди очутились здесь, Юлиан в первую же ночь присоединился к их веселью. А через неделю — приблизительно тогда он перестал считать дни; да и зачем календарь, если один день неотличим от другого и конца этому не будет никогда? —он уже не помнил, что был когда-то несчастлив.

Он часто беседовал об этом с Алисой и вскоре стал разделять ее мнение, что больше у них нет шансов как-то изменить положение.

Недели миновали, месяцы или годы? Юлиан не знал, да это и не играло никакой роли. Все было именно так, как ему предсказывал Рогер: на этом месте он был счастлив и мог быть тем, чем хотел. Правда, совсем иначе, чем он когда-то по-детски воображал себе: как он вступает в кровавые битвы с бандами разбойников и черными рыцарями, побеждает драконов и спасает от смертельной опасности прекрасных принцесс.

То, что он испытывал здесь, было похоже на вечную воскресную прогулку. Он никогда не уставал. Ему не нужно было есть и пить, разве что иногда хотелось полакомиться сахарной ватой или закусить жареной рыбой. А самое прекрасное было то, что ему никогда не наскучивала эта жизнь. Катался ли он по дороге при­видений, смотрел ли спектакль лилипутов, кружился ли на карусели или взлетал на качелях — все это захватывало его в сто раз сильнее, чем в самый первый раз.

Время от времени они играли во что-нибудь или сидели вместе маленькими или большими группами и беседовали, рассказывая друг другу истории. Первое время говорил в основном Юлиан, к нему было приковано всеобщее внимание, и он чувствовал, насколько бесценным казалось им каждое его слово. Даже самые банальные вещи, бережно воспринятые ими, приобретали необычайную ценность. Постепенно Юлиан начал понимать, что имел в виду Рогер, когда говорил, что здесь одиноко. Как бы много их ни было в этом месте, где не существовало времени, рано или поздно были рассказаны все истории, были высказаны все мысли, заданы все вопросы и на все получены ответы.

Несмотря на предостережение Алисы, однажды он все-таки отправился на ту часть площади, которая при­надлежала троллям. Она утопала в темноте, и хоть он не столкнулся лицом к лицу ни с одним из этих мохнатых созданий, но постоянно чувствовал на себе взгляд нена­видящих глаз.

Скорее всего, он окончательно забыл бы, откуда при­шел, если бы не Алиса. Он видел ее не очень часто, да часто и не получалось при таком обилии волнующих, притягательных развлечений. Она все так же нравилась ему, как нравились и все остальные здесь, потому что на этой ярмарочной площади все питали друг к другу глубокую симпатию. И все же в нем оставалось смутное чувство утраты, как будто раньше у него было что-то еще; он не помнил, что именно, но отсутствие этого неизвестно чего он ощущал как приглушенную боль.

В один из вечеров это ощущение особенно обострилось. Ему хотелось обсудить это с Алисой — не только потому, что это чувство утраты было связано с ней, но и потому, что Алиса есть Алиса, и каждый шел к ней поговорить, если было что-то важное и неотложное — если здесь вообще могло быть что-то важное и неотложное!

Может быть, потому, что она первой ступила в этот зачарованный мир, ее воспринимали здесь как предводительницу, хотя многие ищущие совета были старше ее.

В тот вечер Юлиан увидел Алису с Рогером в толпе издали, но пока пробирался к ним, они куда-то свернули.

Юлиан добежал до перекрестка и растерянно оста­новился. В одну сторону улица была пуста, а в другую уводила на темную территорию ярмарки, где господствовали тролли! Именно туда и шли Алиса и Рогер, рука об руку.

Юлиан ощутил в груди болезненный укол: ему Алиса никогда не позволяла прикасаться к себе. Глядя на них издали, он страдал, хотя сам не мог понять почему. И это была одна из причин, по которой он не сразу догнал их и даже не окликнул. Напротив, он укрылся в тени и подождал, пока они уйдут достаточно далеко. Юлиан крался за ними с величайшей осторожностью, хотя ему было очень стыдно.

Здесь, на ярмарке, все придерживались неписаного закона, исходя из принципа взаимного уважения и преду­предительности. Было совершенно немыслимо подслу­шивать кого-нибудь или красться за кем-то, когда тот хочет остаться один.

Именно это и делал Юлиан. Как будто наряду с воспоминаниями в нем проснулась и вырвалась на волю старая манера поведения. Внезапно он понял, что эта жизнь, как бы хороша она ни была, всего лишь часть настоящей, полной жизни. Вечное веселье и вечное счастье могут быть только мечтой. Что такое свет без тени? Как можно ценить вечное счастье, не зная, что оно означает по сравнению с несчастьем? Эта мысль больше не оставляла его, ему казалось, что он очнулся от долгого сна.

Алиса и Рогер уже дошли до колеса обозрения — Юлиан знал, что это главный штаб троллей, — и дальше зашагали чуть медленнее, как будто уже не боялись, что их заметят. Иногда они даже останавливались, и Рогер мимолетным нежным жестом касался волос Алисы или ее щеки, и Алиса делала с ним то же самое. Эти картины наполнили Юлиана жгучей ревностью, которой он сты­дился, но был бессилен против нее.

Он догадывался, что они пришли сюда не только для того, чтобы побыть вдвоем. Для уединения они могли бы подыскать себе сотню других, более подходящих угол­ков.

Они дошли до того места ярмарки, где Юлиан еще не был — ни по эту, ни по ту сторону зеркала. Повсюду виднелись следы упадка. Не было ни одного строения, которое не обветшало бы частично или целиком, ни одной карусели, не тронутой ржавчиной. И чем дальше они шли, тем становилось хуже, пока все окружающее не превратилось в руины и обломки. Кое-где Юлиан замечал троллей, но даже эти существа были здесь какие-то не такие. Одни сидели, глядя на него горящими глазами, другие рылись в отбросах, извлекали что-то и жадно, с чавканьем проглатывали. И если до сих пор тролли имели в своем облике что-то от хищных зверей, то теперь при виде их Юлиан не испытывал ничего, кроме омерзения. Казалось, разлагался не только мир, в котором они жили, но и сами они были обречены на гибель. Для чего же Алиса и Рогер пришли сюда?

Когда они наконец остановились, мир хоть и не кон­чился, но состоял уже из полной неразберихи форм.

Алиса и Рогер старались не смотреть на безутешный пейзаж. Казалось, они нервничали, приникая друг к другу еще теснее, чем прежде, но это было скорее из страха, чем из симпатии. Прошло много времени, и Юлиан в своем укрытии уже подумывал, не встать ли ему и не подойти ли к ним. Не важно, как они будут реагировать на его внезапное появление.

Но тут он увидел, как Алиса подняла голову и ог­лянулась в ту сторону, откуда они пришли. Юлиан тоже обернулся. Он с удивлением обнаружил, что они очень далеко ушли от ярмарочной площади. Ее совсем не было видно, разве что темный силуэт на горизонте с далеким колесом обозрения.

Затем он заметил крошечное светлое пятно, оно мед­ленно приближалось, постепенно приобретая очертания человеческой фигуры — девочки лет восьми или десяти. Юлиан узнал ее. Это была та самая малышка, которая заговорила с ним в первый вечер. С тех пор они часто виделись и помногу разговаривали. Она принадлежала к числу здешних старожилов. Но в мире, лишенном времени, не стареет никто.

Юлиану стало не по себе, когда девочка подошла ближе. Что она здесь делала? Взгляд его снова вернулся к Алисе и Рогеру.

Они были уже не одни. Позади них словно из-под земли появился тролль. Юлиан сразу узнал его. Это был Кожаный.

Юлиан еще ниже пригнулся за развалинами кирпичной стены. То, что произошло потом, было одновременно и завораживающе и ужасно. Позднее, когда к нему снова вернулась способность ясно мыслить, он лишь с трудом мог восстановить порядок происшедшего.

Девочка подошла ближе, и от выражения на ее лице Юлиану стало еще больше не по себе. Лицо выражало не страх, оно выражало пустоту. Узкое детское лицо окаменело, как у куклы. Глаза казались безжизненными, словно стеклянные шары. Мимо Юлиана прошла только пустая бездушная оболочка и остановилась около Рогера, Алисы и короля троллей.

Алиса обняла девочку, но Юлиан даже на расстоянии видел, что Алисе не просто это было сделать. Малышка безучастно предалась всему происходящему. Юлиан не сомневался, что она даже не замечает, что с ней происходит. Она не пошевелилась и тогда, когда Алиса и Рогер отступили и тролль протянул к ней руку.

Кожаный даже не дотронулся до девочки, но ребенок содрогнулся, как от электрического удара. Она вскрикнула, упала на колени и начала превращаться! Платье всто­порщилось и стало тлеть, розовая кожа превратилась в шкуру, покрытую черной шерстью, и на месте девочки оказался отвратительный тролль.

Этого Юлиан не выдержал. Его самообладание сло­милось, он с криком вскочил и побежал к Рогеру и Алисе.

— Что вы сделали?! — безумно выкрикивал он, в ярос­ти сжав кулаки.

Какое предательство! Этот рай — коварная ловушка, где все они убойный скот для Майка и его банды, а Алиса и Рогер — пастухи этого стада, наиподлейшие из всех.

Юлиан бил Рогера, царапал и пинал, хотя ни разу не попал, потому что Рогер играючи отражал его слепые от ярости удары. И ни разу не нанес Юлиану ответного удара.

Наконец Юлиан обессилел. Только тогда Рогер решил, что достаточно, стиснул запястья Юлиана и сильно его тряхнул.

— Если ты уже набушевался, мы могли бы наконец поговорить.

— Поговорить? — Юлиан вырвался и отступил на два шага. — Нам не о чем с тобой говорить!

— Что ты здесь делаешь, черт возьми? — разъярился Рогер.

— Что я делаю здесь?! Нет уж, это вы что здесь делаете? — прохрипел он. — Я все понял. Вы только что заплатили за аренду, не так ли? Интересно, за какой срок —за неделю, за год?

— Это совсем не то, что ты думаешь, — сказала Алиса. — Пожалуйста, Юлиан, послушай меня...

— Это твой любимый оборот, — зло перебил Юлиан. — «Это не то, что ты думаешь»! Очень удобно. Но, знаешь ли, я уже не думаю. Я вижу!

Алиса вздрагивала от каждого его слова, как от удара, но ему только этого и надо было. Ему самому было так больно, что он мог только причинять боль другим.

— Оставь его, — сказал Рогер. — Дай ему время. Могу себе представить, что он сейчас чувствует.

— Да? — крикнул Юлиан, силясь подавить слезы. — Можешь представить?

— Со мной было то же самое, когда я узнал про это.

Юлиан размахнулся и изо всех сил ударил Рогера кулаком в лицо.

Рогер видел, как Юлиан замахнулся, и мог бы легко уклониться. Но он даже не пошевелился, только вытер потом кровь с разбитой губы и улыбнулся:

— Неплохо. Ну, теперь тебе полегчало?

Юлиан дрожал всем телом.

— Я с этим покончу, Рогер. Еще не знаю как, но постараюсь это прекратить, клянусь тебе!

Алиса шагнула к нему и хотела прикоснуться, но Юлиан отбил ее руку в сторону и побежал прочь.

Путь был долгим, для передышки он иногда переходил на шаг. Никто не задержал его. Хоть он и выведал темную тайну троллей, они готовы были отпустить его с миром.

Наконец мрачные декорации снова сменились на яркую сутолоку ярмарки. Со всех сторон его окружали цветные огни и смеющиеся лица. Иногда к нему тянулись руки. Он отталкивал их и вслепую брел, дальше. А может быть, и не совсем вслепую, потому что очнулся он у того единственного места, к которому Алиса запретила ему приближаться: у домика зеркального мага.

Его предали, и невыносимее всего было то, что предала его Алиса — человек, которому он доверял больше всех на свете. Может быть, здесь он наконец найдет ответы на свои вопросы. Пусть это будет даже смерть или то, что хуже смерти. Ему теперь все равно.

Шагая через улицу, он услышал, как его окликнули, и обернулся. Алиса и Рогер стояли на том месте, где только что был он. Юлиан даже не спросил себя, как они там очутились. Он давно уже понял, что оба они обладали большей силой и властью, чем он и все остальное население ярмарки.

— Пожалуйста, Юлиан, не ходи туда, — попросила Алиса.

— Никак ты беспокоишься за меня? — язвительно ска­зал Юлиан.

— Да. — Алиса произнесла это так обезоруживающе искренне, что заготовленный циничный ответ так и не сорвался с его с губ. — Мне надо с тобой поговорить. То, что ты видел, означает не то, что ты думаешь, Юлиан. Я тебе все объясню.

Спасибо! Я не нуждаюсь в твоих объяснениях.

— Но у тебя...

— У тебя есть выбор, — вмешался Рогер. — Или ты сей­час наберешься благоразумия и выслушаешь нас, или я отделаю тебя как следует и заставлю выслушать.

Юлиан вызывающе двинулся к нему и сжал кулаки. Рогер только посмотрел на него, и у Юлиана опустились руки.

— Оставь нас одних, Рогер, — сказала Алиса.

Рогеру это не особенно понравилось.

— Прошу тебя! — повторила Алиса.

Рогер не произнес ни слова, но по его взгляду было ясно, что он сделает с Юлианом, если хоть один волос упадет с ее головы.

Когда они остались одни, Алиса чуть не расплакалась.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Поверь мне, все не так.

— О да! — перебил ее Юлиан. — Ты ведь сама говорила: «Иногда приходят новые, иногда кто-нибудь уходит».

— Я никогда не утверждала, что жизнь здесь длится вечно, — стала оправдываться Алиса.

Но ты и не говорила, что... скармливаешь их этим тварям! — Он поправился: — О, извини. Надо было ска­зать: скармливаешь нас. Когда-то ведь очередь дойдет и до меня. Я полагаю, теперь, когда я узнал вашу грязную тайну, моя очередь первая. Ты не привела их с собой, чтобы они сразу могли утащить меня?

— Но мы никого не приносим в жертву, Юлиан! Мы не превращаем их в троллей! —отчаянно воскликнула Алиса.

— Я видел это, Алиса! Перестань хотя бы врать.

— Мы с Рогером только провожали девочку, Юлиан. Чтобы быть с ней рядом на ее последнем пути, это все, что мы могли для нее сделать. Я без колебаний поменялась бы с ней местами, и Рогер тоже. Но ход вещей неумолим и его никто не в силах изменить!

— Тролли тоже неумолимы, — предположил Юлиан, — Вы платите им за то, что они оставляют вас в покое?

— Тролли здесь ни при чем, — сказала Алиса.

— Я видел своими глазами, как они возникают, — на­помнил он.

— Первые — да, — сказала Алиса. — Майк и еще несколько. Но то было волшебство. Высвобождение темной магической энергии. А здесь.. — Она подыскивала верные слова.

— Нечто совершенно естественное? — с издевкой под­сказал Юлиан.

— Думаю, да, — серьезно сказала она. — Природа стре­мится созидать, и у нее есть на это власть. Когда разбилось магическое зеркало, возникли первые тролли. Но их было немного, а ведь вечного ничего не бывает. Они бы снова постепенно исчезли. И природа нашла способ воз­мещать утраченное. Это происходит... с каждым здесь, рано или поздно. Когда-то исчерпываются все мысли, все вопросы и все улыбки, Юлиан. Мы не можем быть счастливыми вечно. И когда такой момент наступает, когда однажды оказывается израсходованной вся наша способность радоваться и веселиться, мы превращаемся в то, что ты называешь троллями.

Впервые Алиса дала ему понять, что его обозначение для этих существ не единственное.

— Мы с Рогером только провожаем их в последний путь, когда чувствуем, что время настало, — сказала Алиса. — С некоторыми это случается скоро, с другими — не очень. Иногда — у Рогера, например, или у меня, или у этой сегодняшней девочки — это, казалось бы, длится вечно, но когда-то наступает черед для каждого.

— Значит, их становится все больше?

— Нет. Способность испытывать гнев и ненависть тоже небезгранична. Когда-то истекает время и для трол­лей.

— И что с ними происходит тогда? — спросил Юлиан.

— Этого никто не знает. Они уходят наружу, в Великий Хаос. Я предполагаю, что они тоже превращаются во что-то другое. Может быть, Майк знает, но он об этом никогда не говорил.

По коже Юлиана пробежал озноб. Он подумал, не в этом ли смысл творения: жизнь как сужающаяся спираль, на каждом витке готовящая новый, доселе непредсказуе­мый ужас.

Но ведь нельзя, чтобы так было! Если есть такая сила, которая отвечает за весь порядок вещей, будь то Бог или Природа, она не может действовать так жестоко!

— Но ты не бойся, — сказала Алиса. — Я думаю, у тебя еще много времени впереди. У некоторых это длится очень долго — как у меня и у Рогера или у Майка со стороны троллей.

Но это было слабое утешение. Какая разница, длится жизнь неделю или сто тысяч лет, если один день неотличим от другого?

— Рогер и ты... — начал Юлиан. — Вы...

— Мы здесь уже очень давно, — сказала Алиса. — Может быть, дольше всех. Я его люблю, да. И думаю, что он тоже меня любит.

Юлиан молча опустил глаза, и Алиса больше ничего не сказала и уже не пыталась удержать его, когда он повернулся и пошел к маленькому ветхому строению.

Комната оказалась пустой. Ни мебели, ни сундука, только зеркало, разбитое и составленное из кусков заново, висело на своем месте.

Юлиан долго стоял, все еще думая о том, что ему рассказала Алиса. Но он знал, что уже через несколько часов про все забудет и снова станет таким же счастливым и беззаботным, как и все остальные. Как Алиса назвала это место? Исцеляющее боль. Это было неточное обозна­чение. Место, которое не допускает боли и терзает своих жителей жестоким счастьем.

Всюду, за исключением этого помещения! Населению ярмарки вовсе не запрещено сюда входить. Но они его боятся, потому что здесь единственное место, где не действует сладкая отрава забытья.

Он посмотрел на разбитое зеркало на стене. Одна часть мерцающей поверхности отсутствовала. Он своими глазами видел, как эта часть блеснула в руке его отца, когда тот выбегал из охваченного огнем строения, и потом бесчисленное множество раз видел ее встроенной в волшебное зеркало.

Но что-то здесь было не так. Форма была другая. Отсутствовал слишком большой кусок.

И он еще раз воскресил в памяти всю сцену: старик, обгоревший почти до неузнаваемости, но все еще живой. Осколок зеркала, на который он напоролся и который, словно кинжал, пронзил его тело. И невообразимая сила, все еще присутствовавшая в нем. И его лицо, которое он видел. Дважды.

Первый раз — в балагане фрек-шоу, когда он смотрел в волшебное зеркало, и второй раз — здесь, на полу го­рящей хижины.

Старик в балагане фрек-шоу был не кто иной, как колдун, которому принадлежало зеркало! Он не умер! Каким-то чудом он уцелел в огне и выжил, несмотря на свои ужасные раны, и продолжал жить еще почти сто лет! И Юлиан знал почему.

Одним прыжком он очутился у двери, выбежал и стал громко звать Алису и Рогера.

— Ты хорошо подумал? — спросил Рогер. Он задавал этот вопрос, наверное, уже в двадцатый раз с той минуты, как Юлиан разыскал его и изложил свою просьбу. — До сих пор еще никто не хотел уйти отсюда.

Юлиан никогда не видел его таким серьезным и вместе с тем растерянным. И даже мог его понять. Он и сам не хотел уходить отсюда. Заколдованная ярмарка мгновенно захватила его в свой плен, как только он вышел из хижины. Даже зная действие ее яда, он не обладал иммунитетом против него. Ему не хотелось ничего другого, кроме как снова очутиться на площади и предаться водовороту музыки и разноцветных огней.

— Мне необходимо вернуться, — повторил он с нажи­мом. — Покажи мне дорогу.

— Ты никогда больше не сможешь вернуться сюда, — предупредил Рогер.

Юлиан знал, что Рогер ошибается, но поостерегся высказать это вслух.

— Но я и здесь не могу оставаться после того, что увидел.

— Ты не сможешь там жить, — сказала Алиса. — Ты сейчас очень разгневан и опечален. Но здесь ты узнал то, чего там нет.

— Троллей, что ли? — усмехнулся Юлиан. Он не хотел ввязываться в дискуссию, потому что не знал, как долго еще сможет противостоять соблазнам яркого, сверкающего мира вокруг. — Мне надо вернуться туда. Пожалуйста, Алиса. Я не могу остаться. И не только из-за троллей. Есть еще одна причина.

— Какая? — спросила Алиса.

— Ты, — ответил Юлиан и, лишь произнеся это, понял, что сказал правду.

Рогер нахмурил лоб, а глаза Алисы наполнились сле­зами.

— Юлиан, ты еще не знаешь, я...

Нет! — перебил ее Рогер. — Оставь его. Я думаю, он прав. Я его понимаю. Идем!

Юлиан почувствовал, что Рогер сказал это искренне, а вовсе не из стремления избавиться от соперника.

Внутри лабиринта опять горел волшебный свет, ко­торый превращал стекла в зеркала, а зеркала — в двери другого мира. Странно; до сих пор Юлиан делал различие между настоящим и призрачным миром. Но теперь он уже не знал, какой мир настоящий и есть ли такой вообще; Может быть, обе стороны зеркала давали только иллюзию, а может быть, у зеркала было не две стороны, а больше...

Рогер указал на одно из зеркал, и Юлиан спросил:

— А ты разве не идешь со мной?

— В этом нет необходимости. Ты сам знаешь дорогу. Иди. Не мучай себя и меня. Ты был молодцом.

— Если бы... был еще один шанс, Рогер, — осторожно начал Юлиан, — если бы мы смогли вернуть осколок?.

В глазах Рогера вспыхнула искра отчаянной надежды, но тут же погасла. Юлиан хорошо продумал свои слова. Однажды он уже испортил все только потому, что слишком много болтал.

— Другого шанса не будет, — жестко сказал Рогер. — Все погибло.

Юлиан ничего на это не сказал. Он ступил в зеркало.