Зеркальное время

Глава двенадцатая ПОЕЗД В НИКУДА

Ветер, холод, легкая морось и печальный вид полу­разобранной ярмарки встретили Юлиана, когда спустя три дня он вышел из такси. От ярмарки осталось совсем немного, разве что скелет, по которому сновали, словно прилежные жучки, рабочие в спецовках.

Последние три дня Юлиану пришлось проделать целую одиссею, о которой даже вспоминать не хотелось. Он ездил в поисках ярмарки из города в город.

Деньги, которые он взял тогда в сейфе отеля вместе с таинственной запиской отца, оказались очень кстати, но для четырнадцатилетнего подростка, странствующего в одиночку, существовало еще множество проблем, ко­торые с помощью одних только денег не решишь. Ночлег, например. Вряд ли найдется отель, который поселит подростка без сопровождающих его взрослых. Один усерд­ный портье даже позвонил в полицию.

Но теперь он добрался до цели.

Небольшие павильоны были уже полностью разобра­ны. На другом краю площади двигалась целая колонна грузовиков, тягачей, платформ и легковых автомобилей, ко многим были прицеплены жилые вагончики. Земля была завалена мусором: обрывками лотерейных билетов, окурками, пустыми банками и объедками сосисок. Юлиан шел дальше, и ярмарка вокруг него постепенно разре­жалась и растворялась в Ничто. Вскоре он увидел то, что искал.

Балаган одиноко стоял на пустом месте. Вид у него был зловещий. Юлиан думал, что ему придется разыс­кивать владельцев этого фрек-шоу в бесчисленных жилых вагончиках, и даже сочинил правдоподобную историю. Но это не понадобилось.

Внутри палатки оказалось пусто. Юлиан прошел вглубь и увидел деревянные загородки, в которых прежде находились «объекты выставки». Они пустовали. По­следняя, в которой он видел старика, тоже. И стул и зеркало в позолоченной оправе исчезли.

— Что ты здесь ищешь?

Юлиан обернулся и увидел рабочего в грязном ком­бинезоне.

— Нечего тут слоняться, мы закрылись.

— Я ищу одного человека.

— Здесь больше никого нет, — неприветливо ответил рабочий. — И не будет. Мы сворачиваемся.

— А где мне найти... этих...

— Уродцев? — спросил тот с отвратительной улыбоч­кой. — Их нет. За исключением мальчика с крокодильей мордой, которого ты видишь перед собой. Многие уже уехали. Один нашел другую работу. А где остальные... — Он пожал плечами.

— А старик? Черепахо-человек?

— Он умер. Поэтому мы и сворачиваемся. Он был хозяином нашего шоу.

— Этот старик?

— Да. Мы сами были ошарашены, когда вдруг появился адвокат и сообщил нам, кто все это время был нашим кормильцем.

— А сам он никогда этого не говорил?

— Он вообще никогда не говорил, мальчик. Он не мог говорить. Я сам тут уже десять лет и за все это время не слышал от него ни одного слова. Иногда он сидел тут подряд два дня и две ночи и не шевелился, можно было подумать, что он мертв. Мы считали его сумасшедшим, которого здесь держат из милости. А то, что ему принадлежала вся эта лавочка... — Он помотал головой. — Все это время мы имели дело только с ад­вокатом. Мы думали, все принадлежит какому-нибудь банку или кому-то еще, кто только вложил в это пред­приятие деньги.

— Но что же с ним случилось? — спросил Юлиан. Он не хотел поверить, что опоздал. Ведь старик провел в этой палатке почти сто лет! И не дождался каких-нибудь нескольких дней до прихода Юлиана!

— Несколько дней назад его нашли на стуле мертвым. Он был очень стар, как мне кажется.

— Да, очень, — пробормотал Юлиан. — Даже старше, чем вы думаете.

Его собеседник удивленно посмотрел на него:

— Ты его знал?

— Не впрямую, — уклончиво ответил Юлиан. — Я толь­ко хотел... кое о чем спросить его. Это было очень важно.

— Тогда тебе придется попытать счастья на кладбище. И кроме того, как я уже упоминал, он совсем не мог говорить. Так что не думаю, чтобы он мог ответить хоть на какой-нибудь вопрос. А теперь тебе действительно лучше уйти. Тут сейчас все несколько раздражены. Старик завещал нам это заведение. Если его продать, можно получить круглую сумму. Но пока что никто не знает, с чего начать.

— Куда его дели? — спросил Юлиан, помедлив.

— Куда же еще? На кладбище. У него не было родных.

— А его вещи?

— У него не было вещей.

— Так не бывает. У каждого человека есть хотя бы какие-то мелочи.

— У него не было. Только то, что на нем, то есть лохмотья. Спал он прямо здесь. В теплые ночи иногда под открытым небом. Он был со странностями. — Мужчина посмотрел на Юлиана задумчиво и в то же время по­дозрительно: — А скажи-ка, почему тебя все это так ин­тересует, если, как ты говоришь, ты даже не знал его лично?

— Я... видел его однажды, — запнувшись, ответил Юлиан. — Мне стало его жалко, и вот, оказавшись по­близости, я решил навестить его.

— Да, — мужчина иронично засмеялся, — причина убе­дительная. Ну ладно, меня это не касается. Может быть, адвокат окажется тебе чем-то полезен. Он собирался прийти во второй половине дня. Ты можешь его подождать.

Юлиан кивком поблагодарил его и вышел из балагана. Легкая морось тем временем превратилась в дождь, и он вымок за несколько секунд. Видимо, вся эта история притягивала к себе дождь, равно как и троллей, и ма­гические зеркала.

Юлиан силился вообразить себе, как можно просидеть сто лет на одном стуле, не произнеся ни слова, не двигаясь, ничего не делая. Старик прожил дольше любого человека на земле, и каждый день этой жизни, вероятно, был для него адом, нескончаемой пыткой без малейшей надежды на освобождение.

И самое ужасное в этой картине было то, что виноват во всем был Юлиан — и его отец.

Вот это он и собирался сказать старику. Он пришел, чтобы попросить у него прощения.

Но, может быть, это вовсе не случайность, что старик умер именно сейчас? Какое право имел он, Юлиан, на отпущение грехов?

Он услышал; как позади него откинулся полог палатки, и молодой человек окликнул его:

— Эй! Я вдруг вспомнил: у него все же было кое-что из вещей. Кукла. Такая, знаешь, потрепанная старая иг­рушка.

— Как-как вы сказали? — ошеломленно спросил Юлиан. — Кукла?

— Да. Не детская кукла, а... что-то вроде мишки. Я всегда удивлялся, зачем она ему. Но ведь он был несколько не в себе.

— Черная? — спросил Юлиан, чтобы убедиться. — С острыми ушами?

— Кажется, да, — удивленно ответил мужчина. — А от­куда ты знаешь?

Юлиан больше не слушал его. Он развернулся и быстро побежал прочь.

Ему пришлось целый час мерзнуть на вокзале в ожи­дании поезда. Этот час был одним из тех, которые вообще не кончаются, и напомнил Юлиану, что он теперь не в том мире, где нет ни усталости, ни голода: у него начался жар — расплата за его прогулку под дождем.

В поезде Юлиан прошел прямиком в вагон-ресторан и заказал горячего чаю. После третьей чашки зубы пере­стали стучать, а боль в горле утихла. Наконец поезд тронулся. Юлиан заказал себе четвертую и кусок торта, чтобы успокоить желудок.

Кто-то подошел к его столику. Юлиан краем глаза увидел, как на стол поставили кофейник и чашку, и почувствовал досаду. Вагон-ресторан почти пустовал, а ему сейчас не хотелось никакого общества. Он поднял голову, чтобы взглянуть на непрошеного гостя.

— Ты позволишь? —с улыбкой спросил Кожаный. — Конечно, есть свободные столики, но я считаю, что в компании ехать веселее.

Юлиан не мог произнести ни слова.

— Не ожидал, да? — Кожаный с ухмылкой стал раз­мешивать свой кофе. — Понимаешь, я просто проходил мимо и вдруг вижу — старый знакомый, дай, думаю, подойду поздороваюсь.

— Что тебе надо? — хрипло спросил Юлиан. К нему все еще не вернулась способность ясно мыслить.

Улыбка в глазах Кожаного погасла.

— Не так, малыш, — сказал он. — Это я должен тебя спрашивать: что тебе здесь надо?

— То есть? — растерялся Юлиан. — Я только...

— ...навещал старого друга? — Глаза Кожаного сузи­лись. Он засмеялся. — Я был прав. Рогеру не следовало тебя отпускать.

— Почему ты никак не оставишь меня в покое?

— Почему ты наконец не оставишь меня в покое? — вопросом на вопрос ответил Кожаный. — Только не рас­сказывай мне, что ты просто от скуки проехал полстраны, только чтобы навестить этого калеку. Кто он такой? Вернее, — по лицу его скользнула злая улыбка, — кто он был такой?

— Кто бы он ни был, теперь роли не играет, — уклонился Юлиан от ответа. — Раз уж ты в курсе всех моих пере­движений, ты должен знать, что он умер раньше, чем я успел с ним поговорить.

— Ах, какая незадача, а? — язвительно сказал Кожа­ный. — Но меня это не успокаивает. Иногда и мертвые бывают опасны. Я не доверяю тебе, малыш. Ты такой же, как Рогер и Алиса. Так и будешь всю жизнь рыскать и вынюхивать, пока чего-нибудь не разыщешь, так?

— А если и так? — заносчиво ответил Юлиан. — Ведь я больше ничего не могу вам сделать. Ведь осколок зеркала не у меня, он у вас.

— И слава Богу. Но меня мучает мысль, что мы все что-то проглядели: Рогер, Алиса, я, мы все — только не ты.

Юлиан приложил все старания, чтобы не выдать свою панику. Или Кожаный попал пальцем в небо, или он действительно о чем-то догадывается?

— Ага, — ухмыльнулся Кожаный. — Значит, я не ошиб­ся. Ты не просто так копаешься в этом. Говори, что у него было?

— Я не знаю, — сказал Юлиан. Он всеми силами ста­рался разыграть сокрушение. — Я думал, что есть еще какая-то возможность, ты правильно догадался.

— И ты ее не нашел?

— Иначе бы ты не сидел здесь и не задавал мне глупых вопросов. Он умер, я приехал слишком поздно!

— Слишком поздно для чего? — быстро спросил Ко­жаный. Так быстро, что Юлиан чуть было не ответил. Только в самый последний момент успел прикусить язык и враждебно уставился на своего противника.

— Слушай, отстань от меня, наконец. Теперь все позади. Я не могу вам причинить никакого вреда, как бы я этого ни хотел!

— А я не могу тебе поверить, как бы я этого ни хотел, — ответил Кожаный. Но тем не менее встал и отступил от стола на шаг. — Знаешь, по сути, я ничего против тебя не имею, малыш. Но я не хочу подвергать себя риску. Слишком многое ставится на кон. Возвращайся со мной назад.

Юлиан взглянул на него снизу вверх:

— Ты сумасшедший?

— Сумасшедшим я был бы, если бы поверил тебе и отпустил. Я уже заранее знаю твой ответ, и все-таки: если ты сейчас отправишься со мной добровольно, я даю слово в целости и сохранности доставить тебя к твоим друзьям и больше никогда не беспокоить.

— Что мне там делать?

— Тебя ждет Алиса, — ответил Кожаный. Юлиан мол­чал, но лицо его омрачилось, и Кожаный добавил: — Если ты из-за Рогера... это мы взяли бы на себя.

— То есть? — спросил Юлиан, не веря своим ушам.

— Он у нас уже очень долго, — сказал Кожаный, по­жимая плечами. — Ты ведь знаешь: рано или поздно это случается с каждым.

— Ты... это серьезно? — опешил Юлиан.

— Еще как! — заверил его Кожаный. — А ты пока по­думай как следует, что тебе дороже — твоя собственная жизнь или жизнь другого. К тому же если этот другой увел у тебя девочку. Но поторопись, у тебя не так много времени на раздумье.

И с этими словами он повернулся и пошел прочь, не дожидаясь ответа Юлиана.

Юлиан был одновременно в ярости, в ужасе и сильно разочарован. Но больше всего он испугался того, что предложение Кожаного, в общем, как-то не особенно его возмутило. Естественно, он бы его не принял. Но так ли убежденно он отверг бы это предложение, если бы действительно ему пришлось делать выбор между соб­ственной жизнью и жизнью другого, к тому же если этот другой —твой соперник? И Алиса бы ничего не узнала. Разве не сама она сказала, что никто из них не знает, когда пробьет его час...

Он сжал кулаки. Ему стало очень стыдно за свои мысли, и на какой-то момент он возненавидел Кожаного за его искусство так коварно искушать.

Он посидел еще минут десять или пятнадцать, потом вагон-ресторан постепенно стал заполняться людьми, и персонал все нервознее поглядывал в сторону столика, который он занимал один. Он рассчитался, встал и пошел вдоль поезда в поисках вагона первого класса. Ему хо­телось побыть одному. Но, пройдя до конца поезда, он так нигде и не обнаружил купе с элегантными мягкими сиденьями, обитыми красным бархатом.

Поезд ехал все быстрее и как-то заметно беспокойнее. Вместо бесшумного скольжения началась качка со стуком, пол под ногами мотало из стороны в сторону так, будто это была палуба корабля. Юлиан то и дело стукался о стены. При этом, если выглянуть за окно, казалось, что поезд идет очень медленно. Как это могло быть?

Он развернулся и пошел в обратную сторону. Должно быть, погруженный в свои мысли, он проглядел первый класс.

Тряска и качка становились все сильнее, тогда как поезд странным образом ехал все медленнее. Электровоз издал свист.

Что? Как может электровоз свистеть?

По коридору навстречу шел проводник в какой-то необычной униформе.

— Извините, я ищу первый класс. Вы не подскажете, где это?

— Первый класс? — Проводник смерил Юлиана взгля­дом. — Вид у тебя, мальчик, скорее для третьего. Билет-то у тебя есть?

Юлиан вынул из кармана свой билет и протянул проводнику. Тот долго изучал его, затем растерянно по­смотрел на Юлиана, не веря своим глазам. Потом без комментариев достал из кармана компостер и сделал в билете дырку. А Юлиан и не знал, что компостеры все еще в ходу в наши дни.

— Вагон первого класса самый первый, сразу за тен­дером.

— Спасибо. — Юлиан растерялся. — А вы не скажете, почему поезд едет так медленно?

— Медленно? — возмутился проводник. — Мы едем как минимум восемьдесят километров в час! Если тебе это кажется медленно, можешь спрыгнуть и нарвать букет цветов для своей матери!

Юлиан уставился на него, раскрыв рот. По сути, он уже давно понял, что здесь происходит. Он только от­казывался принять это.

Поезд преобразился.

Это был уже не экспресс, в который он садился, равно как и униформа проводника не походила на форму современного железнодорожника. Обе модели вышли из моды лет пятьдесят назад. А может, и раньше, потому что превращение далеко еще не завершилось. Когда Юлиан двинулся дальше и открыл следующую дверь, перед ним оказался не узкий проход с окнами на одной стороне и дверьми купе на другой, а единое открытое помещение на весь вагон. Деревянные скамьи располагались рядами друг за другом, а между ними оставался узкий проход. На скамьях сидели люди в старомодной одежде, а над их головами покачивались в сетках чемоданы и дорожные сумки. Итак, все началось сначала. Только на сей раз не Юлиан двигался сквозь время, а время выслало целые полчища минувшего, чтобы захватить его в плен.

Юлиан мог догадаться, что у него осталось всего несколько минут, прежде чем здесь появится Майк или кто-то из членов его банды.

Следующий вагон, в который он вошел, выглядел еще старомоднее. Углубляться в историю железной дороги было почти уже некуда. Видимо, это означало, что он близок к цели своего путешествия. Он никогда не любил долгие поездки по железной дороге, но эта оказалась слишком уж короткой.

Он быстро пересек и этот вагон, открыл дверь и сделал торопливый шаг в следующий.

Этот шаг чуть не стал для него последним. То, во что он ступил, уже не было вагоном. Он упал навзничь, головой ударился обо что-то твердое, и невероятный грохот колес оглушил его.

Придя в себя, он взялся за верхний край вагонетки и, пошатываясь, поднялся на ноги. Повозка, в которой он очутился, раскачивалась так сильно, что Юлиана за­мутило. Это был не железнодорожный вагон. То есть он катился по рельсам, но на этом всякое сходство с железной дорогой кончалось. Перед ним пролегала узкоколейка метровой ширины, по ней в гибельном темпе мчалась его одиночная вагонетка. Но узкоколейка и сама петляла, делая крутые повороты и изгибы, подъемы и спуски, и, если он не ошибался, они мчались прямиком к настоящей мертвой петле!

Вагонетка катилась по «русским горкам». И по таким фантастическим, каких он еще в жизни не видывал. Здесь не было ни опор, ни подвесок, рельсы просто висели в пустоте! А вагонетка неслась все быстрее и быстрее.

Весь мир сделал полное сальто, когда она домчалась до мертвой петли и началось низвержение. Юлиан за­жмурил глаза в уверенности, что вагонетка вот-вот сорвется в бездну. Но вместо этого она плавно затормозила.

Юлиан не сразу открыл глаза. Перед ним, до самого горизонта тянулись рельсы, а далеко впереди маячил темный силуэт ярмарочной площади.

Вид был зловещий. Не светилось ни огонька. Вагончик приближался к темной части ярмарки — миру троллей.

Когда рельсы внезапно оборвались, Юлиан очутился перед стеклянным лабиринтом Рогера.

Он не успел выбраться из вагонетки, как дверь ла­биринта открылась, и в освещенном проеме возник силуэт Кожаного в сопровождении приземистых фигур.

— Ну? — спросил Кожаный почти радостно. — Полу­чил удовольствие? Неплохие «русские горки», а? Судя по твоему виду, ты не прочь прокатиться еще раз.

Юлиан наконец поднялся из вагонетки и послушно подчинился приглашающему жесту Кожаного. Сердце его учащенно забилось, когда он вошел внутрь. Здесь ничего не изменилось. Горели все огни, и большинство стекол снова превратились в полупрозрачные зеркала.

— Что это?

— Другая сторона зеркал, — ответил Кожаный.

— Но на другой стороне находится ярмарка Рогера и...

— Кто сказал, что у зеркал только две стороны? — перебил Кожаный, — Тебе еще учиться и учиться, малыш. Но у тебя будет для этого достаточно времени. — Он засмеялся, но глаза его остались холодными, как стекло. — Вперед!

Юлиан сделал шаг и остановился. Ему стало страшно.

— Чего ты ждешь? — нетерпеливо спросил Кожаный. — Ты же сам это выбрал. Я предлагал тебе кое-что получше, но ты ведь отказался. Теперь не жалуйся!

— Но я... я же теперь совсем не опасен для вас! — в отчаянии сказал Юлиан. — Я ничего не знаю, Майк, поверь мне, прошу тебя! Я вообще ничего не могу вам сделать!

— Я тебе не верю, — спокойно сказал Кожаный. — Ты слишком опасен, малыш. Ведь ты бы не выпустил ядо­витую змею свободно разгуливать по твоей квартире, а?

— Но что бы я мог вам сделать? — спросил Юлиан.

Кожаный пожал плечами:

— Думаю, что ничего. По крайней мере, сейчас. Но ты сын своего отца. Кто может поручиться, что ты не унаследовал его талант и в один прекрасный день не учинишь еще какую-нибудь чертовщинку средних раз­меров?

— Но мой отец был всего лишь...

— Твой отец, — резко перебил его Кожаный, — был всего лишь мелкий жулик и карманный вор. Но то было давно. После этого он целую жизнь провел вблизи зеркального осколка, и что-то из волшебной силы этого осколка наверняка передалось ему. А такие вещи передаются по наследству, малыш. Ты, может быть, еще не знаешь этого, но ты не что иное, как бомба замедленного действия на двух ногах. И у меня нет никакого желания ждать, когда ты взорвешься и все разорвешь на куски! А теперь иди, пока я тебя не подтолкнул! — При этих словах он поднял руку, и Юлиан увидел, что она превратилась в трехпалую когтистую лапу.

Он, дрожа, направился к входу в лабиринт. Как и в прошлый раз, когда он шел за Рогером на другую сторону действительности, ему казалось, что его ведут неслышные голоса. Он находил дорогу с уверенностью лунатика, ни на что не натыкаясь и не сбиваясь с пути. И, как тогда, он почувствовал, что должно произойти что-то страшное, как только он дойдет до середины лабиринта и глянет в черное зеркало. Но на сей раз Алиса не придет, чтобы спасти его. Никто не придет.

Зеркала окружали его со всех сторон. Они не были пустыми. В них двигались тени, какие-то размытые очер­тания, возникающие из тумана и снова исчезающие при малейшей попытке приглядеться к ним.

Но они становились все отчетливее по мере прибли­жения к центру лабиринта. Теперь он мог различить даже фигуры — и, наконец, лицо.

Он в недоумении остановился. То был полицейский, который у него на глазах превратился в тролля, точнее, это было его зеркальное отражение, в оцепенении за­стывшее перед Юлианом. Ибо в том и состояла тайна Кожаного: похищая зеркальное отражение человека, он делал его своим рабом, потому что от него оставалась лишь темная сторона его существа, тот бес, который присутствует в каждом человеке.

На лице полицейского застыло выражение такого ужаса, что Юлиан даже застонал. Никогда в жизни он не видел в глазах человека такого страха, такой мольбы. И эта же судьба была уготована Кожаным и ему?

Нет! Лучше умереть, чем так кончить!

С дикой решимостью лучше погибнуть в битве, ко­торую ему никогда не выиграть, чем разделить участь несчастных жертв троллей, Юлиан бросился назад.

Выхода он не нашел.

Больше получаса он блуждал по стеклянному лаби­ринту, пока не понял одну истину: у лабиринта нет выхода. Путь ведет только в одном направлении. Он может скитаться тут еще хоть пятьсот лет и не приблизится к выходу. А дорога в другую сторону приведет его к центру, к черному зеркалу, которое обратит его в чудовище. У него был выбор: или вечно блуждать по лабиринту, или стать этой штукой.

При этом спасение было так близко —только руку протянуть. Он был просто окружен выходами. Если бы он обладал хотя бы частью могущества Алисы и Рогера, он мог бы шагнуть в любое из зеркал и выйти из него в другом месте..

Но, может быть, он и обладает этим могуществом?

Что сказал Кожаный? Такие вещи передаются по наследству, малыш.

Если это так, если он действительно унаследовал магическую силу своего отца, то, возможно, он может пройти сквозь зеркало и все-таки выбраться отсюда!

Но он медлил сделать эту попытку. Ведь Кожаный говорил еще кое-что: кто тебе сказал, что у зеркал только две стороны? Третью сторону он уже знал — именно на ней он сейчас находился! — но кто сказал, что не окажется еще четвертой, пятой стороны и так далее? А опасности, которые подстерегают между зер­калами, были ему уже достаточно хорошо знакомы.

Но выбирать было не из чего. Хуже все равно не будет.

Юлиан поднял руку и прикоснулся к зеркалу. И хотя на сей раз при нем не было ни тряпичного тролля, ни магического осколка, пальцы его погрузились в мерцаю­щую поверхность без всякого сопротивления, и он снова ощутил бестелесное морозное покалывание. Он вспомнил об участи зубной щетки Франка и о грозном Нечто, которое он видел на фотографии, и быстро отдернул руку назад. Нет, он не отважится ступить в мир Пове­лителей Сумерек.

Но, может быть, можно сделать что-нибудь еще?

Мысль казалась безумной — но из чего ему было выбирать? Он сжал кулак и изо всей силы ударил. Но в этом ударе присутствовала не только сила, но и не­укротимая воля. Он вкладывал в удар все свое желание, заранее воображая, как по стеклу пойдут трещины и как оно посыплется на пол дождем сверкающих осколков.

Стекло лопнуло беззвучным взрывом, причем за долю секунды до того, как кулак коснулся его. Удар Юлиана пришелся уже в пустоту, продлился до следующего зеркала и разбил и его, уже помимо воли. Он упал на пол и долго лежал на груде осколков. Потом поднялся и стряхнул с себя стекла. Теперь его положение уже не казалось ему таким безвыходным. В худшем случае он проложит себе путь силой, даже если ему придется для этого разбить все стекла до единого в лабиринте. Но он не знал, что станется при этом с теми отражениями, которые хранили в себе зеркала, вернее, с теми, чьи отражения были пойманы в эти зеркала. Он не забыл, что сказала ему Алиса в тот вечер о могуществе магии.

Поэтому он ждал, что произойдет. Ждать пришлось недолго. Он услышал стук открывающейся двери и злобно шипящие голоса троллей. По лабиринту разнесся топот ног, и через мгновение перед ним стоял Кожаный в сопровождении трех троллей.

Глаза рыжеволосого парня расширились от ужаса, когда он увидел разбитые зеркала.

— Нет! — простонал он. — Что ты наделал?

— Я нечаянно, — с улыбкой сказал Юлиан, хотя в душе обмирал от страха. — Но ведь осколки приносят счастье.

— Да ты хоть представляешь, что ты наделал?

— Не совсем, — признался Юлиан. — Но ты мне, на­верное, сейчас объяснишь?

— Я был прав, — прошептал Кожаный. — Ты унаследовал его магическую силу. Эти зеркала небьющиеся!

— Я бы не сказал, что они небьющиеся, — радостно ответил Юлиан. — А что касается твоего предположения — да, ты прав.

Глаза Кожаного окрасились в огненный цвет, и через несколько секунд его лицо превратилось в морду тролля.

Взять его!

К нему бросился тролль. Его мохнатое тело отражалось в стекле позади него, и именно на этом зеркале Юлиан сосредоточился. Он выплеснул в направлении зеркала всю свою ярость, весь гнев и волю к разрушению и молился, чтобы все это не оказалось обманом.

Зеркало разбилось, а вместе с ним и тролль, отра­жавшийся в нем.

Юлиан рывком закрыл лицо руками, когда это су­щество разлетелось на тысячи мелких кусочков, которые со звоном падали на пол. Ни плоти, ни крови, одно только острое стекло. Юлиан, собственно говоря, и на­деялся, что произойдет нечто в этом роде. Но все-таки происшедшее ужаснуло его.

Кожаный тоже был в ужасе. Лицо его дрожало, и впервые Юлиану пришло в голову, что, может быть, смерть одного из своих означает для этих тварей то же самое, что для людей гибель друга.

— Я думаю, нам надо понемногу переходить к пере­говорам, — сказал Юлиан.

К Кожаному в это время подтягивались тролли, и их набралось до дюжины.

— Чего ты хочешь? — спросил Кожаный. — Образумь­ся. Ведь всех нас тебе не уничтожить!

— А это и не потребуется, — сказал Юлиан.

Он не произнес больше ни слова, но Кожаный обернулся и глянул в то зеркало, на которое в это время был устремлен взгляд Юлиана. Зеркало отражало его самого.

— Я не стал бы на твоем месте делать какие-нибудь глупости, — серьезно сказал Юлиан. — Или бежать. Здесь достаточно много зеркал. Я уверен, что успею достать хотя бы одно из них, даже если твои тролли ринутся на меня все сразу. Но ты, конечно, можешь рискнуть.

Кожаный неотрывно смотрел на него. По его лицу была заметна лихорадочная работа мысли.

Видимо, он понял, что ситуацией владеет Юлиан. Они были окружены зеркалами, и вряд ли нашлось бы такое, в котором он не отражался.

— Ты выиграл, — выдавил Кожаный. — Я тебя недооце­нил. Опять недооценил. Но в следующий раз это уже не повторится, клянусь тебе!

— Будь я таким, как ты, — зло сказал Юлиан, — я бы сейчас разом со всем покончил, чтобы уже не думать ни о каком следующем разе. Просто так, ради собственной безопасности. Скажи спасибо, что я не такой, как ты.

— О'кей, мы все прекрасно поняли, какой ты вели­кодушный парнишка, — буркнул Кожаный. — А теперь скажи, наконец, чего тебе надо.

— Не так уж много, — ответил Юлиан. — Я хочу домой, и больше ничего. И твое обещание, что ты оставишь меня в покое.

Кожаный только смотрел на него. И молчал.

— Отведи меня назад, и я даю тебе слово, что больше никогда сюда не вернусь, — сказал Юлиан.

— Ну, хорошо, — пробормотал Кожаный. Юлиан видел, как трудно ему дались эти слова. Но, как ни странно, он ему поверил.

Дальнейшее проистекало без всякого драматизма. Ко­жаный только поднял руку, и зеркало перед Юлианом стало прозрачным. За ним находился не лабиринт, а ярко освещенный зал, полный народу. Вокзал, на который, собственно, и должен был прийти его поезд.

— Иди, — сказал он. И, поскольку Юлиан медлил, до­бавил с пренебрежительной усмешкой: —Да не бойся, это не ловушка. Уж на сей раз можешь мне поверить.

Юлиан шагнул к зеркалу. Но Кожаный окликнул его еще раз:

— И вот что. Все будет, как мы договорились. Но я с тебя глаз не спущу, помни об этом. И если нам, не приведи Господь, придется свидеться еще, то знай: это не я, а ты нарушил правила игры. И тогда пеняй на себя.

Кожаный сказал правду: это была не ловушка. Зеркало вывело его прямиком на вокзал, и когда Юлиан взглянул на большие часы у выхода, они минута в минуту пока­зывали время прибытия его поезда. На перроне толпились встречающие, но поезд-экспресс еще не прибыл. Юлиан оказался точнее железной дороги.

Обернувшись, он не поверил своим глазам. В толпе встречающих стоял мужчина с коротко подстриженной бородой, опираясь на трость, набалдашник которой был вырезан в форме головы собаки...

— Мартин? — пролепетал Юлиан.

Гордон поднял брови и некоторое время смотрел на Юлиана так, что тому стало жутко. Гордон не узнавал его. Во всяком случае, узнал не сразу:

— Юлиан? Это ты?

— Ну разумеется я! Кто же еще!

Гордон продолжал смотреть на него все тем же пу­гающим взглядом человека, который откуда-то знает, что лицо напротив должно быть ему знакомо.

— Юлиан? — спросил он еще раз.

— Да.

Гордон скорбно улыбнулся и протянул руку, чтобы погладить Юлиана по голове, но тут же смущенно отдернул ее.

— Это было так давно, — тихо произнес он. — Бог весть как давно.

Юлиан молчал. Когда он понял, что означают слова Гордона, его охватило странное, иррациональное чувство. Для него, Юлиана, минуло, может быть, всего несколько дней с тех пор, как он последний раз видел Гордона и своего отца, а человек, стоящий перед ним, видел Юлиана в последний раз девяносто лет назад!

— Ты... совсем нисколько не постарел, — неловко про­изнес Юлиан. Вдруг оказалось, что Юлиан не знает, что говорить. Все те вещи, которые он должен был обсудить с Гордоном, как будто стерлись из его памяти.

С Гордоном, кажется, происходило то же самое, потому что он ответил не сразу и тоже от смущения не смог найти верные слова.

— Ты тоже не постарел.

— Постарел, — возразил Юлиан. — На десять или две­надцать дней.

Гордон мельком улыбнулся, потом взглянул в сторону железнодорожных путей и глубоко вздохнул:

— Что-то ты рано.

— Я пересел по дороге, — сказал Юлиан.

Гордон уточнять не стал и молчал, тяжело опираясь на свою резную трость.

— Значит, вы действительно там оставались, — наконец сказал Юлиан. — Все эти годы.

— Да.

— А мой отец... тоже здесь? — спросил Юлиан.

— Он ждет в машине, — ответил Гордон. — Просто я хотел сперва поговорить с тобой один. К тому же я не был уверен, что встречу тебя. Вот уже три дня мы наступаем тебе на пятки и все не могли пересечься с тобой. Мы немного не застали тебя на ярмарке, потом на вокзале. Я даже успел увидеть, как ты садился в поезд. Но поезда до сих пор нет. Как ты здесь очутился?

— Это долгая история, — сказал Юлиан.

— Тогда расскажешь в машине, — предложил Гордон. — Идем.

Они шли медленно, и Юлиан заметил, что хромота Гордона усилилась.

— Я очень сожалею о том, что сделал с твоей ногой, — виновато сказал Юлиан.

— При чем здесь ты? — Гордон захлопал глазами, но потом вспомнил. — Забудь об этом. Прошло так много времени. Хоть это было и не очень корректно с твоей стороны.

— Мне приходилось спасать свою жизнь, — напомнил Юлиан. — Ведь у тебя был нож.

— В самом деле? Нож? — Удивление Гордона было непритворным. — Но теперь это не имеет значения. До сих пор я прекрасно справлялся. Но когда у тебя за спиной две сотни лет, подагра начинает давать о себе знать.

Они вышли из здания вокзала, медленно спустились по ступеням, и Гордон указал на большой белый авто­мобиль у подножия лестницы.

Юлиан ахнул. Это был «Мерседес-650», специальная удлиненная модель с отдельной кабиной для шофера — такие он видел только в кино.

— Похоже, опережать свое время — выгодное дело, — сказал он.

Гордон улыбнулся:

— Это принесло нам гораздо больше неприятностей, чем пользы. — У машины он остановился и вполголоса сказал: — Только не пугайся, Юлиан. Твой отец изменился.

Юлиан с колотящимся сердцем влез внутрь и опус­тился на одно из двух сидений, расположенных друг против друга. Гордон закрыл за собой дверцу, и под потолком загорелся свет.

Несмотря на предупреждение Гордона, Юлиан испу­гался, увидев лицо человека, сидящего напротив.

Это был его отец. То есть, должно быть, отец.

Лицо, которое увидел перед собой Юлиан, не было ни дряхлым, ни обвислым, как у многих стариков, но оно было более чем древнее.

Волосы были совершенно седые, но возраст выдавала главным образом светившаяся в глазах сила ума.

— Отец? — неуверенно спросил Юлиан и повернулся к Гордону, облика которого время совершенно не кос­нулось. — Но как же...

— Я все тебе объясню, Юлиан, — сказал отец. — Но только не сразу. Сначала ответь мне на один вопрос: кто-нибудь заметил, как ты садился в машину?

— Нет, — уверенно ответил Юлиан. Но в следующую же секунду поправился: — Я никого не видел. Но Кожаный сказал, что не будет спускать с меня глаз.

— Кожаный?

— Майк, — сказал Юлиан. — Мотоциклист из «Смер­тельного котла».

Отец переглянулся с Гордоном, и тот коснулся кнопки на подлокотнике.

— Георг, поехали, — распорядился он. — И следите, чтобы за нами не было хвоста. Вы знаете, что в таком случае делать.

Тяжелый автомобиль бесшумно тронулся с места.

— Я думаю, сейчас мы в безопасности, — сказал отец.

— Что с тобой случилось, отец? — спросил Юлиан. — Ведь Мартин совсем не постарел, а ты...

— Охранники, — ответил отец. — Те существа, которых ты называешь Повелителями Сумерек. Я смог уйти от них, но эта победа дорого мне стоила.

— Это случилось, когда... ты спасал нас от них? Ну, Франка и меня тогда, на карусели?

— Да. Сила их неописуема.

Юлиан сокрушенно молчал. Еще один долг, который числится у него на счету. Мало того, что он обрек на мучительную жизнь того старика-мага, теперь еще и то, что его отцу пришлось прожить почти сто лет в образе древнего старца. Ах, если бы он тогда послушался предо­стережения Гордона и не спрыгнул с колеса обозрения, он бы никогда не угодил на карусель и отцу не пришлось бы подставлять себя тем ужасным существам тьмы, ко­торые охраняют время.

— Не кори себя, — сказал отец. — Что случилось, то случилось. Нет никакого прока сожалеть о прошлом.

— Лучше бы мне никогда...

— Нам обоим было бы лучше никогда не делать очень многое, — перебил его отец. — Но это уже произошло.

— Я понимаю, — тихо сказал Юлиан. — И то, что про­изошло, уже нельзя переиначить, ведь так?

Отец ничего на это не ответил, но Гордон сказал:

— У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на скорбь по прошлому. Пожалуйста, Юлиан, расскажи нам все, что произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Юлиан рассказывал больше двух часов, и все это время автомобиль мчался по скоростной дороге. Когда он рассказал о том, как ушел из зеркального лабиринта Кожаного, отец заметно испугался и впервые перебил его:

— Ты разбил несколько зеркал? И сколько же?

— Три.

— Всего три. — Отец снова переглянулся с Гордоном и вздохнул: — Тогда еще есть надежда, что ничего не случилось.

— Ничего не случилось, — убежденно повторил Гор­дон. — Иначе он не был бы здесь.

— Что могло случиться? — тревожно спросил Юлиан.

— Ты мог бы выпустить на свободу Повелителей Су­мерек, если бы разбил не то зеркало, — сказал Гордон.

Отец устало кивнул. Казалось, он утомился от длинного рассказа.

— Значит, тебе известно, где находится второй осколок.

— Практически он все это время был у меня, — сказал Юлиан. — Только я не знал об этом.

— И слава Богу, — сказал Гордон. — Старик поступил очень умно, спрятав его в этой игрушке! Плюшевый тролль действительно такое место, где его не стали бы искать. По крайней мере, нам бы это не пришло в голову.

— Мне следовало бы знать это, — возразил отец. — Ведь я был там, когда осколок вонзился ему в грудь.

Он посмотрел на Юлиана, и в глазах его стояла мольба о прощении за все, что он сделал Юлиану, всем этим людям на ярмарочной площади, и прежде всего старику в палатке «Абаддон».

— Я все это поправлю, Юлиан, — сказал он. — Это един­ственная причина, которая заставила нас с Гордоном вернуться сюда. Я сделаю все, чтобы это прекратилось.

— Но почему только теперь? — спросил Юлиан. — Ведь вы возвращались в прошлое! Разве вы не могли разорвать этот заколдованный круг?

— Не могли! — ответил Гордон. — Хотя пытались, и много раз! Твой отец всю свою жизнь, обе жизни посвятил не чему иному, как поиску этого проклятого осколка!

— Почему же ты не спросил об этом старика? — удивился Юлиан. — Мог бы пойти к нему и...

— ...и что? — горько перебил его отец. — Пришел бы и сказал: извините, мне очень жаль? У меня не хватило на это сил.

— У тебя не хватило сил? — не поверил Юлиан.

— Я не смог бы предстать перед ним. Я ни разу не смог даже приблизиться к этой палатке.

— Может быть, посыпать тебе голову пеплом? — едко спросил Гордон. И затем повернулся к Юлиану: — Правда же состоит в том, что он физически не мог это сделать. Мы не раз пробовали подойти к старику. И не получалось. Я полагаю, что магическая сила зеркала перешла и на него самого. И он использовал ее для того, чтобы не подпустить нас к себе. Видишь ли, твоему отцу просто нравится помучить себя угрызениями совести.

— Но ты же был там, в его палатке! — сказал Юлиан, обращаясь к отцу. — Когда спасал меня в тоннеле Абаддона!

Отец посмотрел на него с недоумением:

— Не знаю, о чем ты говоришь. Я никогда больше не был на той ярмарке.

— Но ведь ты сам направил меня туда! В твоей записке, которую я нашел в сейфе отеля!

— Но я не писал никакой записки и ни разу не был в той палатке. И когда ты рассказывал про этот эпизод, я не совсем его понял.

— Но если это был не ты, кто же тогда спас меня от Повелителей Сумерек? —спросил Юлиан.

— Только не я. Да я бы и не смог этого, Юлиан. Взгляни на меня. Я целый год боролся со смертью после встречи с этими существами. Я не пережил бы еще одной встречи с ними. Это не я помог тебе. И не я послал тебе ту записку.

— Но кто...

— Может быть, он еще сделает это, — перебил Гордон. — Теперь же нам надо найти эту тряпичную куклу, пока Майк и его банда не опередили нас. Где она сейчас?

Юлиан пожал плечами:

— Не знаю. Я депонировал ее в сейф отеля, но боюсь, что полиция конфисковала ее после того, как я исчез.

— Ну, с этим мы разберемся, — ответил Гордон и снова тронул кнопку на подлокотнике: — Георг, отвезите нас в «Хилтон».

— Толку не будет, — сказал Юлиан. — Полиция навер­няка все забрала.

— Я уже сказал, с этим мы разберемся, — повторил Гордон. — Не беспокойся, тролль будет у нас в руках.

— И это прекратится, Юлиан, я тебе обещаю, — добавил отец. — Сегодня последняя ночь, когда господствует огонь.

Если это правда, подумал Юлиан, то почему в голосе отца слышатся такие горькие нотки?

Их автомобиль постепенно набирал скорость. Они обгоняли одну машину за другой.

— Как быстро мы едем? — спросил Юлиан.

Гордон посмотрел на крошечный компьютерный экран в подлокотнике:

— Все двести пятьдесят. Не бойся, Георг — отличный шофер. Лучший из всех, кого я знаю. Я сам его выучил.

— Вот этого я и боялся, — пробормотал Юлиан.

Гордон слегка опешил, но тут же рассмеялся.

— Теперь я вижу, что ты остался прежним, — сказал он. — Но можешь не беспокоиться, Георг — фантастичес­кий водитель, а эта машина — на сегодняшний день луч­шее, что можно купить за деньги. К тому же мы ее слегка усовершенствовали.

Гордон повел вокруг рукой:

— Она теперь абсолютно тролленепроницаемая.

Юлиан понял, что он имел в виду. В машине не было ни одного зеркала. Зеркалом заднего вида служил видеомонитор, все блестящие поверхности были мати­рованы, а для стекол использовался специальный неот­ражающий материал.

— Для этого мы и едем так быстро?

— Нет, скорость ни от чего не защищает. Мы едем так быстро, потому что наш путь страшно долог, — ответил Гордон, — а времени мало. Если Майк опередит нас, все кончено.

— Я думаю, он не мог нас подслушать?

— Но он может догадаться. Для этого ему было до­статочно понаблюдать за тобой. Во-первых, ты все время рвался к ярмарочной площади. Ты был в палатке старика, а теперь едешь со мной назад в город, где все началось. Мы должны успеть завладеть этим осколком.

— Но какая в этом польза? — спросил Юлиан. — Ведь остается еще один недостающий осколок, а он в руках троллей.

— Если ты правда так думаешь, зачем ты стремился найти этот осколок? — насмешливо спросил Гордон.

— Этого я и сам не знаю, — признался Юлиан. — Я думал, вдруг мне что-нибудь еще придет в голову.

— Тогда пусть это придет в голову нам троим, — улыб­нулся Гордон.

Отец сидел с закрытыми глазами, но он не спал. Совсем наоборот, все его черты выражали предельную сосредоточенность, а на лбу даже выступили капельки пота.

— Что с тобой, отец? — испугался Юлиан. — Тебе плохо?

— Оставь его, — сказал Гордон. — Ему необходимо со­средоточиться. На то, что он сейчас делает, требуется много сил.

— Что же он делает?

Гордон пропустил его вопрос мимо ушей.

— Я думаю, нам понадобится еще часа два. Ведь с такой скоростью Георг сможет ехать далеко не везде. Почему бы тебе не использовать это время и не поспать немного?

— Что ты делал все эти годы? — спросил Юлиан вместо ответа.

— Много чего. — Гордон грустно улыбнулся. — Но так ничего и не сделал. Все было иначе, чем мы представляли себе. Вторая жизнь — это звучит заманчиво, но на самом деле все не так.

— То есть? — спросил Юлиан.

Гордон стал подыскивать слова:

— Я думаю, есть большой смысл в том, что человеческая жизнь ограничена определенным сроком. Люди всегда мечтали о вечной жизни, но лучше, чтоб это так и осталось мечтой.

— Разве у вас вечная жизнь? У тебя и у отца?

— Нет. Но мы чуточку ближе к бессмертию, чем все остальные. Ты, наверное, думаешь, как это замечательно — располагать всем временем мира.

— Нет, я так не думаю, — сказал Юлиан, и Гордон удивленно посмотрел на него. — Мне кажется, в какой-то момент уже не будет ничего хотеться. Все мысли оказываются передуманы, все желания исполнены, и все веселье исчерпано. Я знаю.

— Да, — кивнул Гордон. — У нас с твоим отцом было по две жизни. А я боюсь, что нам и одной-то было много.

После этого они говорили уже только об общих пред­метах. Юлиан узнал, что они с отцом действительно уехали в Англию, чтобы начать там под другими именами новую, вторую: жизнь. С деньгами, прихваченными с собой, а главным образом со знанием политического и хозяйственного развития всех последующих десятилетий они за несколько лет нажили себе состояние, позволившее им целиком посвятить себя личным интересам и научным изысканиям. На вопросы Юлиана, какого рода были эти изыскания, Гордон отвечал уклончиво, но по крайней мере дал понять, что они занимались изучением природы времени.

Когда машина наконец свернула с автобана и подъехала к отелю, отец очнулся.

Георг припарковал машину не у самого подъезда, а в некотором отдалении, откуда им был хорошо виден вход.

— Чего мы ждем? — спросил Юлиан.

Вместо ответа отец указал на отель. Юлиан посмотрел туда и вскрикнул от удивления. Стеклянные двери рас­крылись, и вышел он, сам Юлиан!

— Но это же невозможно! —прошептал он.

Возможно или нет, а то был он сам. Юлиан следил широко раскрытыми глазами, как сам он выходит из отеля, быстро озирается по сторонам и торопливо сбегает по ступеням.

— А я думал, что невозможно встретить самого себя! — растерянно сказал он.

— Возможно, — ответил отец. — Но опасно. Неизвестно, что случится, если ты выйдешь из машины, догонишь сам себя и попытаешься заговорить.

Юлиан понял. Может быть, его переехала бы машина или какой-нибудь кирпич свалился бы ему на голову... Охранники времени не позволили бы случиться тому, чего не было.

— Это ты вернул нас в это время? — спросил Юлиан.

Отец кивнул. Гордон без единого слова вышел из машины и направился к отелю. И только тогда отец ответил Юлиану:

— Да. Это стоило громадных усилий —преодолеть время только силой мысли. К тому же это опасно. Но мы вынуждены были пойти на некоторый риск.

— Ты сделал все это один? — хрипло спросил Юлиан. — Только усилием воли?! А эта машина... это не машина времени?

— Нет, — отец весело улыбнулся. — Это всего лишь авто­мобиль, ничего больше. Никаких машин времени не может быть. — Он помолчал. — Как только Мартин вер­нется, мы отправимся. Будет лучше всего, если ты останешься здесь.

— Я не останусь здесь ни за что, — твердо сказал Юлиан.

— Все уже подготовлено. Тебя оставят в покое, и твое будущее обеспечено во всех отношениях.

— Но я так никогда и не узнаю, удалось ли вам разорвать этот заколдованный круг.

— Да, не узнаешь. Боюсь, у нас не будет возможности... сообщить тебе это.

— Ты хочешь сказать, что вы умрете, — очень тихо произнес Юлиан.

Ему вдруг все стало ясно. Они приехали сюда, отдавая себе отчет, что не переживут того, что намерены совершить.

— Вы погибнете либо при попытке вернуть осколок на место, либо потом.

— Может быть, — сказал отец. — Неизвестно, что про­изойдет, когда зеркало будет полностью восстановлено.

— Я пойду с вами, — решительно заявил Юлиан.

— Я не могу обещать, что сумею вернуть тебя назад. Может так случиться, что ты окажешься пленником чу­жого времени.

— Я пойду с вами, — повторил Юлиан.

Отец не стал переубеждать его. Они молчали, пока не вернулся Гордон с коричневым свертком.

— Были какие-нибудь проблемы? — спросил отец.

— Почти нет. Портье был вначале слегка огорошен, но потом все-таки выдал мне его.

— Как же тебе это удалось? — спросил Юлиан. — Ведь это, в общем-то, не твой сейф.

Гордон вынул тролля из пакета.

— Это удалось мне самым простым способом. За взятку.

— А я считал, что служащих такого отеля нельзя подкупить, — сказал Юлиан.

Все зависит исключительно от суммы, — усмехнулся Гордон и потянул за надорванное ухо игрушки. Из головы вывалились древние, полуистлевшие опилки и показалось что-то серебристое и узкое.

Этот осколок был меньше того, которым владел отец Юлиана, но острее и какой-то более грозной формы. Гордон протянул осколок отцу и вопросительно взглянул на Юлиана.

— Он отправится с нами, — спокойно сказал отец.

Гордон молча кивнул, вышел из машины и прошел к кабине. Георг взял у Гордона узкий белый конверт и освободил ему место за рулем, отойдя на несколько шагов. Перегородка, отделявшая кабину от пассажирского салона, с мягким жужжанием опустилась.

— У тебя есть последняя возможность остаться здесь, Юлиан, — сказал Гордон.

Юлиан ничего не ответил, и Гордон запустил двигатель.