Зигфрид

17

— В половине девятого у нас самолет, — напомнила Мария, перематывая назад крошечную пленку.

— Пока что времени полно.

— Тебе еще собирать вещи.

— Все устроится, — нетерпеливо отмахнулся он. — Ну, в крайнем случае опоздаем.

— Но ты ведь помнишь, что Ольга с Марниксом собирались нас встречать? Ребенок был счастлив, что ему разрешили так поздно не ложиться.

— Мы всегда можем позвонить и предупредить.

С этими словами он снова включил аппарат, приложил к губам палец и продолжил:

— Хорошо. Этап второй: Ницше. С этим сложнее. Ницше в юности тоже был поклонником Шопенгауэра и одновременно другом дома и почитателем Вагнера. Об обоих он писал пламенные эссе, но чем больше стал развивать свои собственные идеи, тем больше от них отдалялся. В самом начале своей карьеры в 1871 году, когда он написал «Рождение трагедии из духа музыки», у колыбели представленного им дионисийского начала стояла шопенгауэровская абстрактная воля. Свою работу двадцатисемилетний Ницше посвятил Вагнеру. Я это знаю точно, я прочитал ее в девятнадцать лет, сразу после войны, и, пожалуй, я тогда даже чуть — чуть отождествлял себя с ее автором. Семнадцать лет спустя, то есть к концу того недолгого периода его жизни, на протяжении которого он все еще оставался в здравом рассудке, шопенгауэровская музыкальная воля претворилась в его собственную концепцию Воли к Власти.

В этом месте тоже две цитаты, — произнес вдруг Гертер без всякой интонации низким ровным голосом.

— Что-что? — переспросила Мария, опять немного наклонив голову.

— Ладно. Эти цитаты я вставлю позже.

Когда-то он сделал потрясающее открытие.

Шопенгауэр, высказывая гипотетическую мысль о претворении музыки в подлинную философию, выражает ее буквально следующими словами: «…Если бы, предположим, удалось прийти к однозначно верному и исчерпывающему объяснению музыки, иными словами, если бы удалось передать то, что она выражает, на языке понятий, это тотчас бы стало достаточно исчерпывающим отражением и объяснением мира и, следовательно, подлинной философией…»

Через несколько десятков лет усложненная конструкция этого предложения повторяется у Ницше: «…И наконец, если бы, предположим, удалось увидеть в нашей эмоциональной жизни форму выражения основы нашей внутренней воли, которую я, согласно моему тезису, именую волей к власти, если бы мы договорились рассматривать все органические функции организма как производные этой воли и увидели бы в ней решение важнейшей из проблем, проблемы зачатья и воспитания, — мы тем самым приобрели бы право считать все действующие человеческие мотивы проявлением Воли к Власти…»

Насколько было Гертеру известно, никто до сих пор не обратил внимания на хроматическое совпадение этих двух важнейших абзацев. Сознавал ли его сам Ницше? Или его фраза была скрытым выражением восхищения Шопенгауэром? Скорей всего, она была бессознательной реминисценцией… «Бессознательное…» — последний живой отросток на все том же мрачном родовом дереве.

— Ты еще не устала от моей лекции? — спросил Гертер.

— Хм, словно для тебя это имеет хоть какое-то значение.

— Стало быть, так. Когда Ницше пришла в голову идея Воли к Власти, — продолжал Гертер, — он уже высказал в книге «Так говорил Заратустра» несколько шокировавших современников вещей, таких, как, например, концепция Сверхчеловека, власть сильных над слабыми, упразднение жалости, тезис о том, что Бог мертв. «Главное решиться», — считал он. И что же? Разнесчастный Фритц сам стал жертвой собственной решительности; в дальнейшем ему больше всего хотелось, чтобы кто — нибудь доказал ошибочность его суждений.

Мария взглянула на него пристально:

— У тебя на глазах слезы, я не ошиблась?

Гертер отложил диктофон в сторону и протер глаза.

— Да, верно.

— Но, Боже мой, почему? Я, например, всегда понимала, что Гитлера раззадорили выдумки Ницше.

— Выходит, ты понимала неправильно, и не ты одна. Ницше был первой жертвой Гитлера.

— По-моему, он тогда еще даже не родился.

— Правильно. Именно к этому я клоню. Слушай, — сказал он и снова взял в руки диктофон, — я попробую все объяснить, в том числе себе самому. Я сам до сих пор не могу в это поверить. Ницше умер в конце августа 1900 года: в следующем году исполнится ровно сто лет от этой даты. В течение нескольких лет он был уже абсолютно сумасшедшим, существовал скорее как растение, нежели как человек, вначале за ним ухаживала его мать, затем сестра. С чего началось его безумие? Следи внимательно, я собираюсь детально сопоставить все даты. Еще не весь материал в моем распоряжении, но в общих чертах я его уже собрал — дома я все распишу детально, и уже сейчас предвкушаю удовольствие от этого. Что может быть прекрасней, чем вести научный поиск в русле, проложенном предшественниками? Изучать что-либо, не имея своей идеи, я не умел никогда, даже в школе. Ладно. Итак, когда в первой половине восьмидесятых годов он закончил своего «Заратустру», в умственном отношении с ним было еще все в порядке. За несколько лет вслед за тем он опубликовал ряд важных работ, из чего не явствует, что и тогда в его голове что-то было не в порядке. В этот же период он записал более тысячи афоризмов, их разработка должна была привести к созданию философского антипода «Заратустры», но из этой затеи уже ничего не вышло. Летом 1888 года, когда вся подготовительная работа предположительно была уже закончена, все пошло вверх дном; что-то вдруг непоправимо сдвинулось, словно туча набежала на солнце. После его смерти собранный братом материал скомпоновала и издала под заголовком «Воля к власти» его нечистая на руку сестра, в этом виде книга и вышла, оказав огромное влияние на умы. В ней скорее вещает пророк, нежели говорит человек. «Духом вещей птицы» называет он себя. Ницше считал, что предсказал историю грядущих двух веков; и сейчас мы как раз на середине очерченного отрезка, можно считать, что в первой его четверти все в точности сбылось. Единственно, события развивались быстрее, чем думал автор. Или, возможно, следует предположить, что и двадцать первый век тоже будет проходить под знаком Гитлера? Издание Элизабет Фёрстер-Ницше начинается знаменитой фразой: «Нигилизм стоит у порога — откуда явился к нам этот мерзкий гость?» Не странно ли это? Нигилизм является в виде гостя, в человеческом облике. Это всегда рассматривали как фигуру речи, но теперь я трактую это по-другому. Термин «нигилизм» произошел от nihil, что означает «ничто», — читай, иными словами: «Гитлер стоит у порога».

— Знаешь, мне кажется, Руди… — сказала Мария, — ты сам наносишь себе какой-то страшный вред.

— Ницше, наверное, тоже не раз так говорили.

— А он не слушал, поэтому с ним все так плохо закончилось.

— Точно. Я тебе сейчас объясню, и ты поймешь, что все это было делом рук Гитлера. Итак, лето тысяча восемьсот восемьдесят восьмого. Туча набегает на солнце, он откладывает в сторону материалы для «Воли к власти» и в течение нескольких месяцев пишет в черепашьем темпе ряд работ, по которым можно проследить разрушение его разума. Главный антисемит Вагнер получает по первое число, Ницше произносит такие фразы, как, например: «Я бы, глазом не моргнув, отдал приказ расстрелять всех антисемитов». А в своем автобиографическом очерке «Ессе homo» он говорит, что все великие писатели, собравшись вместе, не могли бы написать даже одной речи его «Заратустры». Себя он видит пришедшим на место умершего Бога и собирается ввести новое летосчисление, с каждым разом его гигантомания все растет, он подписывается то «Дионис», то «Распятый», то «Антихрист» и в последних своих заметках, датированных январем тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, выражает готовность править миром. И после этого его разум окончательно окутывает мрак. Когда в Турине он однажды проходит мимо того места, откуда отправляются экипажи, точно такого же, как здесь через дорогу, он видит кучера, немилосердно стегающего хлыстом свою старую лошадь, — и вот этот ниспровергатель сочувствия бросается к ней, рьщая, в слезах обнимает за шею…

Гертер на несколько секунд умолк, ощутив, что его глаза снова наполняются слезами. Мария встала, бросила взгляд в сторону экипажей, выстроившихся на площади в ряд, и присела рядом с ним на кровать. Она молча положила свою руку ему на запястье. Он немного откашлялся и продолжал:

— Фамилия директора психиатрической клиники, куда поместили философа, была доктор Вилле.[17]

— Это ведь тоже случайность.

— Да, случайность. И таких случайностей немало. По мнению доктора Вилле и всех остальных лечивших его врачей, пациент страдал прогрессирующим постсифилитическим параличом.

— И? — с сомнением протянула Мария.

Он посмотрел на нее. Диктофон, зажатый в его руке, чуть-чуть задрожал.

— Тебе известна дата рождения Гитлера?

— Конечно, нет.

— Двадцатое апреля тысяча восемьсот восемьдесят девятого года. — Гертер сел на кровати. — Ты понимаешь, что это значит?

Когда Мария молча вопросительно подняла брови, он сам ответил:

— То, что зачат он был в июле тысяча восемьсот восемьдесят восьмого — ровно в тот месяц, когда началось разрушение личности Ницше. А когда через девять месяцев он родился, Фридриха Ницше больше не было. Мозг, породивший все эти мысли, был разрушен за месяцы, в течение которых формировался их персонифицированный, вернее, деперсонифицированный зародыш. Это и есть мое онтологическое доказательство бытия Ничто.

Рот Марии чуть приоткрылся.

— Руди, ты ведь не настолько рехнулся, чтобы в самом деле…

— Да, я рехнулся. Имя аннигиляции Ницше не прогрессирующий паралич, а Адольф Гитлер.

Мария смотрела на него, онемев от удивления.

— Я начинаю опасаться за твой рассудок. Ведь все это не больше чем случайность!

— Вот как? И когда же прекратятся все эти случайности? Если, бросая игральную кость, сто раз подряд выкинуть шестерку, это тоже будет всего лишь случайность? Строго говоря, да, потому что ни один бросок никак не связан с предыдущими; и тем не менее никогда прежде ничего подобного не происходило. Можно спокойно дать голову на отсечение, утверждая, что с игральной костью что-то случилось. Смотри сама. С одной стороны Ницше, пророчески предсказавший то, что я назвал, с другой — Гитлер, все это воплотивший. За несколько дней до своего помешательства — когда зародышу Гитлеру шел шестой месяц — Ницше прямым текстом заявил, что ему известна его собственная судьба: его имя будут связывать с чем-то чудовищным, с неким кризисом, каких еще не бывало на земле, с глубочайшим конфликтом совести, с решением, принятым против всего, во что прежде верили, соблюдали и почитали святым. Никто тогда не понял, о чем идет речь, но теперь-то мы это знаем. Ведь именно Гитлер воплотил предначертанное «чудовищное решение»: его основной маниакальной идеей, оказывается, было Endlosung der Judenfrage[18] — физическое уничтожение евреев, первым этим им угрожал Вагнер, за что его так невзлюбил Ницше. От одного из его друзей юности нам, впрочем, известно, что будущий убийца народов назубок знал антисемитсткие воззвания Вагнера. Ницше он в юности тоже читал, но от разговоров со своим другом на эту тему этот неугомонный болтун красноречиво воздерживался, конечно же потому, что они его слишком задевали. Впрочем, он не слишком увлекался философией и литературой, его страстью были архитектура и музыкальный театр, в первую очередь вагнеровский, причем в основном декорации и постановка. Только Ницше был в той же степени, что и он, хотя и несколько по-иному, одержим Вагнером. Он тоже хотел править миром, мечтал о введении нового летосчисления и так далее и тому подобное — этот ряд я мог бы продолжать. С приходом в мир Гитлера мания величия и страхи Ницше реализовались от А до Я, все сошлось тютелька в тютельку. Когда, уже став рейхсканцлером, Гитлер навещает сестру Ницше в Веймаре, с ним происходит мистический случай: как он сам потом рассказывал, он вдруг увидел ожившим ее покойного брата и явственно услышал его голос. И что же, такое точное совпадение во времени зарождения Гитлера и гибели Ницше тоже считать случайностью? Случайно ли оба они дожили до одних и тех же лет, до пятидесяти шести? Случайно ли, что безумие Ницше длилось ровно двенадцать лет, столько же, сколько и диктатура Гитлера?

Мария подняла вверх обе руки:

— Но как? Как ты это объяснишь? Как поверить, что ребенок в животе австрийской женщины каким-то образом связан с душевным состоянием незнакомого ей мужчины в Италии? Согласись, что это уже слишком!

— Да, слишком, — подтвердил Гертер, решительно кивая головой, — и тем не менее это так. Смотри сама. Произошло чудо в гротескном масштабе. Никогда он не был невинным новорожденным грудничком, будучи даже ничтожным зародышем, он уже был убийцей; в известном смысле он остался вовек нерожденным, сеющим смерть.

Мария, услышав эти слова, едва не закричала:

— Но как, Руди? Господи, как? Как был поставлен фокус с игральной костью? Похоже на то, ты сошел с ума. Что там сегодня днем произошло в гостях у этих двух стариков? Приди наконец в себя!

— Я только этим и занят, только этим и занят. Но не для того, чтобы свести все к банальной случайности и затем пожать плечами и отвернуться; но чтобы к чему-то прийти, ибо речь идет не о банальности, черт побери! Ты хоть понимаешь, о чем сейчас речь? Мы говорим о худшем из худшего. Единственное, что мне пришло в голову, так это то, что в случае с Гитлером мы имеем дело с природным гала-явлением, сравнимым разве что с падением гигантского метеорита в меловой период, положившим конец эпохе динозавров. С той разницей, что происхождение Гитлера не внеземное, а внебытийное: он был порождением Ничто.

Мария сдерживалась как могла:

— Хорошо, я пытаюсь тебя понять, но все же не понимаю. Где-то в австрийской деревне… Где он там родился?

— В Браунау.

— Итак, в Браунау Гитлер-старший лезет на свою жену и со стонами наслаждения кончает.

— Да, — сказал Гертер. — Только представь себе. Все началось с наслаждения.

— И в это мгновенье что-то сдвигается в мозгу у Ницше, который находится в это время за сотни километров, в Турине…

— Да, именно так. Мрак, спустившийся на разум Ницше, был сумраком полости матки, в которой начало расти тело Гитлера.

— Но не могла же такое вызвать одна лишь яйцеклетка, оплодотворенная в Браунау. Вряд ли ты веришь в какое-то таинственное облучение.

— Конечно, нет. Было нечто еще, что вызвало к жизни и то и другое.

— И что же это?

Гертер слегка прикрыл глаза:

— Ничто. В этом разгадка тайны. После того как Бог умер, на пороге появилось Ничто, и Гитлер был его единородным сыном. В известном смысле он никогда не существовал, он был воплощенной ложью о Гитлере. Абсолютный, логический Антихрист.

— Хорошо еще, что никто тебя не слышит. Хочешь знать мое мнение? Тебя ни один человек в мире не поймет.

— Не исключено, что в этом как раз и доказательство того, что я на верном пути. О Гитлере надо рассуждать с той же безжалостностью, с которой он действовал. Я научился этому у Ницше: он был удален от Гитлера на то же расстояние, что и я, только с другой стороны.

Странный, короткий смешок, вырвавшийся из его груди, испугал Марию.

— Мы с обеих сторон взяли его в клещи. Круг замкнулся.

— Но почему же Ничто выбрало тот самый момент и именно ту семью из Браунау?

Гертер отвернулся и вздохнул:

— Почему Бытие избрало в начале нашего летосчисления тот самый момент и именно ту семью из Назарета? Гитлер был тоже скорее основоположником религии, нежели политиком; он говорил, что послан самим Провидением, немцы верили в него, все эти его ночные ритуальные массовые шествия с факелами и флагами по характеру ближе к религиозным, это подтверждают все свидетели. Черт его знает, возможно, Клара Гитлер была оплодотворена не своим Алоисом, а дьявольским Антихристом.

— Гитлер, похоже, обратил тебя в свою веру.

— Да, это вера в ничто, и Ницше ее пророк. И все же, рискуя предстать в твоих глазах окончательно сумасшедшим, я позволю себе добавить кое-что еще. Уничтожением собственного рассудка он не только отобразил физическое зарождение Гитлера, не только передал в своих сочинениях дальнейший ход его мыслей, он также в подробностях предвидел его конец. В одной из самых поздних записей, озаглавленной «Самое последнее заключение», он говорит буквально следующее: «Можете выдать мне этого молодого преступника, и я не колеблясь прикончу его — собственноручно подожгу факелом его проклятую душу». Эти слова относились к немецкому кайзеру. В 1941 году он мирно опочил в Доорне, но четыре года спустя предсказание это сбылось в Берлине по отношению к тому, кто пришел следом за ним. В бункере под рейхканцелярией Гитлер выстрелил себе в правый висок, Ева Браун приняла яд, после чего их трупы были вынесены наверх, в сад — ее труп нес Борман. Там грохотали бомбардировки и шел артиллерийский обстрел, завывали «катюши», трещали пулеметные очереди, кругом дым, вонь, крики раненых, русские были уже буквально в двух шагах, и со всех сторон город полыхал подобно Валгалле в «Сумерках богов». Мертвые тела положили неподалеку от выхода в воронку из-под снаряда и быстро полили сверху бензином. Никто не решался сдвинуться с места, наконец адъютант бросил горящую тряпку. Полицейский патруль, издали наблюдавший за происходящим, рассказал потом, что языки пламени будто бы сами вырывались из трупов. Сами! Вот что, оказывается, загорелось от факела Ницше!

Гертер вдруг бессильно уронил руку, державшую диктофон, в то время как прибор продолжал работать.

— У меня глаза слипаются.

— Могу себе представить, — сказала Мария, посмотрев на наручные часы и вставая. — Поспи немного, полчаса у тебя еще есть. Посольская машина подойдет ровно через час, я спущусь вниз, закажу себе венский меланж — хочу хоть немного прийти в себя. Если я буду тебе нужна, то позвони.

Она поцеловала его в закрытые веки и вышла из комнаты.

Гертеру казалось, что он заснет сейчас не меньше чем на сто лет. Зигфрид. Он вспомнил букву Z с завитушками, логотип отеля, тысячу раз попадавшийся на глаза повсюду: на ковровых дорожках в коридоре, на бумажных салфетках под стаканами, на постаментах ночников, на бумажных пакетиках с сахаром, на блокнотиках возле телефонных аппаратов, на шариковых ручках, на посуде из фирменных сервизов, на пепельницах, банных халатах, тапочках… Зигфрид… Зигфрид… Зигфрид… Зигфрид…

Собственно, до какой степени Гитлер был человеком? Тело у него было как у человека — но даже с этим телом с самого начала творилось что-то неладное. Его описание еврея, стремящегося к мировому господству ради своей конечной цели — уничтожения человечества, обнаруживало разительное сходство с его собственным автопортретом. В мозгу Гертера опять всплыла засевшая в нем фраза из «Майн кампф»: «Если еврей с марксистским кредо однажды победит народы земли, наградой ему будет пляска смерти поверженного человечества, и в космосе вновь поплывет планета, такая же безлюдная, как и десятки миллионов лет назад». Безлюдная! Получается, иными словами, что евреи, оставшиеся жить на ней, — это не люди, точно так же, как не был человеком и он сам. Но его собственная пляска смерти была еще более устрашающей, ведь нигде у него нет ни слова о том, что недочеловеки, отпраздновав победу, по приказу своего мифологического предводителя ЕВРЕЯ, напоследок уничтожат самих себя, как уничтожил себя Гитлер. Почему в качестве основной мишени своей нигилистской воли к уничтожению всего сущего, включая даже себя самого, он избрал именно евреев? Наверное, потому, что они сумели воплотить его великий идеал, сохранив на протяжении многих тысячелетий «расовую чистоту». Он опять вспомнил о Фальках. Нет сомнений, что рассказанное ими правда, но как такое могло быть правдой? Как могла Ева после приказа Гитлера уничтожить Зигги согласиться стать его женой и пойти вмести с ним на смерть? Для чего нужен был этот брак? Что было причиной и какие могло иметь последствия? Как Фальк и говорил, сколько ни ломай голову, все равно ничего не поймешь.

Снова ему вспомнился вопрос Марии: почему Ничто избрало в качестве места рождения Гитлера Браунау? Коричневый цвет назойливо присутствовал во всем: политбюро в Мюнхене иначе называлось «Брауне Хауз», отряды СА прозвали «коричневыми рубашками» и, наконец, фамилия Евы была Браун. Ее родственники часто гостили в Оберзальцберге, и поэтому Геринг называл Бергхоф «Браунхауз». Коричневый цвет не входит в солнечный спектр, это цвет дерьма, который получается в результате смешения на палитре всех цветов — при мысли об этом он вспомнил один факт, расставлявший все на свои места. В тот месяц, когда родился Гитлер, в клинике доктора Вилле дежурный врач сделал про Ницше следующую запись: «Часто швыряется испражнениями. Заворачивает фекалии в бумагу и прячет их в ящик. Однажды измарал себе ими всю ногу. Пожирает фекалии».

Гертер почувствовал, как нечто мерзкое схватило его за горло и потащило за собой, в сновидение, сквозь сновидение, куда-то еще дальше…