В синих сумерках загорались фонари, кружились снежинки, подгоняемые лёгкой позёмкой. Никита немилосердно гнал свой маленький «Витц», подаренный родителями ко дню рождения этим летом, он спешил, сегодня им с Настей ещё добираться до дачи, они решили встретить Рождество там, вдвоём. При мысли о Насте Никита невольно улыбнулся. Они были такие разные. Она любила вальсы Шопена, дрожание солнечных бликов на листьях берёз, синеву неба и плывущие вдаль белые облака. А он — тяжёлый рок, любил мчаться на мотоцикле к далёкому, бескрайнему горизонту, так быстро, чтобы ветер свистел в ушах. Любил грозовое небо с набрякшими влажными тучами в длинных сверкающих росчерках молний. Они были разными, и они любили друг друга. Иногда летними вечерами они сидели на балконе, смотрели, как зажигаются звёзды, сливаясь с огнями ночного города, а иногда катались на роликах по ночным городским улицам, держась за руки, скользили среди сияния огней.
Никита с Настей твёрдо решили пожениться, как только Никита закончит архитектурный, а Настя иняз, осталось немного, чуть больше полгода. Никита был высоким, широкоплечим, темноволосым с зеленовато— карими глазами, очень сильным, с детства занимался борьбой, многие говорили, что он удивительно похож на Кларка Кента.
Настя не соглашалась, считала, что Кенту далеко до её Никиты. Настя была гибкой, тонкой, с тёмно-серыми с поволокой глазами, с тяжёлой копной волос, которые изредка заплетала в косу, коса доходила почти до пояса.
Никита говорил ей: «Ты моя Алёнушка». На что Настя отвечала, что она не Алёнушка, а Настя, а он подхватывал её на руки и кружил по комнате. Настя называла его то Ник, то Кит, говорила, что он такой же большой, как Кит. Она любила лошадей и занималась в конноспортивной школе, благодаря Насте и Ник полюбил лошадей и стал ходить в школу. Они очень скучали, если приходилось быть вдали друг от друга. Нику казалось, что Настя часть его, и если её не было рядом — это было тяжело и болезненно. Ник подъехал к Настиному дому, она уже ждала, в руках её была объёмная спортивная сумка.
На дачу они попали часов в девять вечера.
Дом был старый, большой и стоял среди яблоневого сада, сейчас засыпанного снегом. Он их встретил тишиной и холодом, но стало веселее, когда растопили печь, круглый стол посредине комнаты застелили скатертью, уставили привезённой снедью, поставили запотевшую бутылку шампанского, в узкую высокую вазочку три кремовые розы, купленные Ником по дороге. В углу комнаты стояло старинное трюмо, оно, казалось, жило своей жизнью, таинственно отражая свет зажжённых свеч. Настя достала из сумки старинные костюмы для себя и Ника, её мать работала костюмершей в театре, и Настя попросила принести их домой. Когда они переоделись и встали перед зеркалом: она в длинном вишнёвом сарафане, с тёмно-русой заплетённой косой и венчиком на голове, а он в кафтане, подпоясанном кушаком, на голове шапка с узорчатым верхом в сафьяновых сапожках, Насте стало почему-то тревожно на душе, и она крепко ухватилась за руку Ника. Вдруг поверхность зеркала затуманилась, пошла рябью, обозначился узкий, уходящий вдаль коридор. Никита непроизвольно шагнул в него, Настя за ним, и они… оказались в комнате, убранством похожей на светлицу в боярском тереме, такие Настя видела в старых фильмах. Никита изумлённо оглядывался. Оба были в шоке.
— Где это мы? — почему-то шёпотом спросила Настя.
— Не знаю, но, похоже, мы оказались в прошлом, — не сомневаясь (Никита был большой любитель фантастики, особенно его увлекали романы про перемещение во времени), но тоже шёпотом отвечал Никита. — Интересно в каком веке?
Настя выглянула в окошко:
— Странно, за окном осень.
И тут раздалось:
— Ты что это, негодник, в девичьей светёлке делаешь? — Маленькая востроглазая старушка цепко ухватилась за рукав Ника. — Это пока вы несмышлёнышами были, тогда можно было, а теперь всё. Идём-ка, батюшка ждёт.
— Зачем? — Ник попытался отцепиться от старушки, но не тут-то было, бабка прилипла, как репей.
— Как зачем? — изумилась бабуля. — Свататься поедете, к боярину Кукину, старшенькую Марфу сватать будете. В самом соку девка. Ох, идёт, что лебёдушка плывёт, и впереди и сзади всё при ней, — Бабуля осуждающе посмотрела на Настю. — Не то, что Настя, уж до чего тоща, в кого только? Покойница-то, матушка твоя, упокой господи её душу, — бабуля истово перекрестилась, глядя на образа в переднем углу, — очень даже сдобная была, что каравай пышный, свежеиспечённый.
— Сроду не женюсь на Марфуте и ни на ком другом, только на Настеньке. — Ник ободряюще улыбнулся Насте.
— И ни-ни, даже не думай! Ни за что батюшка не женит тебя на бесприданнице. Только по доброте душевной когда-то пригрел сироту бездомную, после гибели её родителей во время пожара. Её и то чудом спасли, вынесли из горящего дома. Да и были бы живы её родители, неизвестно, согласился бы батюшка на ваш брак. Она-то купеческого рода, а ты боярин! — Подняла вверх крючковатый палец бабулька, наконец-то отцепившись от Никиты.
— Ну, пойдём, касатик. — Старушка пошла к выходу из комнаты.
— Она пойдёт со мной, — твёрдо сказал Ник, взял Настю за руку и они пошли вслед за старушкой. На лестнице им встретился дюжий молодец:
— Степанида, ты, где запропала? Маланья ключи спрашивала.
Бабулька вмиг исчезла.
Они вошли в горницу, где жарко топилась изразцовая печь, вдоль стен стояли лавки, покрытые красным сукном, посредине был стол, уставленный отменными кушаньями, его очень украшал молочный жареный поросёнок на блюде, стояло несколько стеклянных графинчиков венецианского стекла, наполненных золотистым вином. Во главе стола сидел рослый мужик с бородой в атласной алой рубахе, подпоясанной витым пояском, чуть поодаль от него сидело несколько мужиков среднего возраста. Гостей обслуживали несколько слуг, командовала ими дородная женщина со следами былой красоты на лице.
— Ты почто, Никита Романович, не приходишь, когда отец тебя призывает? — Грозно нахмурил брови мужик в алой рубахе. — А Настя, что здесь делает, а ну, марш в светёлку!
К Насте метнулась тем временем не замеченная ранее женщина в синей душегрее:
— Голубушка, не гневи боярина, пойдём от греха подальше.
Настя испуганно глянула на Никиту, намертво вцепившись ему в рукав. Кругом были все чужие, и только он свет в окошке! Никите так хотелось прижать её к себе, успокоить, поцеловать в бьющуюся жилку на виске, но не посмел, а только прошептал:
— Иди, я что-нибудь обязательно придумаю.
Она, отпустив его многострадальный рукав, прошептала:
— Хорошо. — С усилием улыбнулась и пошла из горницы за женщиной, ещё раз оглянувшись. Никите, стало страшно, казалось, что уходит часть его сердца.
— Ну, что встал колом, проходи, садись, — сказал чуть смягчившимся голосом боярин, надо полагать, в этом времени родитель Никиты, показывая на место рядом с собой.
— Эй, Маланья, — окликнул, искоса глянув на перезрелую красавицу, папа. Та вмиг поставила перед Никитой чарку, наполненную золотистым, чуть искрившимся вином, а слуга — чашку, наполненную дымящимся мясным кушаньем.
— Роман Евстафьевич, позвольте, — Маланья долила боярину в чарку вина.
— И что ты нашёл в этой худышке? — Папа недоумевающе глянул на Ника. — Одно хорошо: глаза, да коса. А вот женим тебя на Марфе Кукиной, получишь в приданое за ней сельцо, заведёте деток. — Папочка мечтательно полуприкрыл глаза.
— И сдалась вам всем эта Марфа, кобылица необъезженная. Батюшка, сроду не женюсь на ней, — пробурчал Никита, входя в роль, в то же время, отдавая дань вкусной еде, запивая её вином и приглядываясь к жареному поросёнку с забавным хвостиком, подумав при этом: «Надеюсь, Настёнку они покормят».
Ник сделал знак Маланье. Та вмиг подошла к нему:
— Что тебе, касатик?
Никита придвинулся поближе к её уху:
— Настя с утра ничего не ела, позаботься о ней, Маланьюшка. — И приобнял за пышную талию. Маланья понимающе улыбнулась:
— Не переживай, батюшка, свет Никитушка, не останется она голодной.
Папа между тем продолжал:
— А про Настасью и думать забудь. Ни-ни! — Он указательным пальцем ткнул Никите куда-то в бок. — Не переживай, пристрою сироту, не брошу. Чай христиане мы. Может быть, вдовец ей какой найдётся. А сейчас поедем сватать Марфу Кукину.
Никита отодвинул от себя румяного поросёнка, готовясь дать достойный отпор папочке, но тут… парень, разносивший разносолы, сказал, глядя в окно:
— У ворот всадники, похоже, по одёже из царёвых людей.
Хозяин дома разгладил бороду, приосанился. Через несколько минут вошёл парень, по виду из боярских детей, и объявил юношеским фальцетом:
— Царь наш батюшка, Алексей Михайлович, приглашает Никиту Романовича на охоту, на медведя, а потому просит немедленно явиться в царские палаты.
И завертелось всё.
Роман Евстафьевич стал отдавать необходимые распоряжения, Никита спешно переодевался. Заглянул на минуту в светлицу. Настя, сидела у окна, пытаясь вышивать на пяльцах, которые ей вручила неугомонная Степанида, чего, мол, без дела сидеть. Увидев Никиту, всё бросила и кинулась ему на грудь:
— Что же теперь будет, Кит?
Никита ткнулся в пушистую макушку, ласково обнял и горячо нетерпеливо поцеловал.
— Да, Настёна, влипли мы с тобой! Как так получилось, что мы оказались здесь в семнадцатом веке, не пойму, и судя по всему, вместо кого-то.
— Почему ты решил, что в семнадцатый век?
— Потому что правит сейчас царь Алексей Михайлович, Тишайший. Вот так приключение! Меня к царю, на охоту пригласили, ты будь здесь, малыш, никуда ни шагу, чтобы нам не потерять друг друга. Интересно, где настоящий сын Романа Евстафьича и Настя? Возможно, они в нашем времени, им тоже тогда несладко приходится.
Вдруг услышав звук шагов по лесенке, он ещё раз крепко обнял Настю, торопливо поцеловал и выбежал из комнаты. Настя подошла к окошку и успела увидеть, как два всадника, один из них её драгоценный Ник, выехали из ворот и поскакали вдоль по улице.
Никита появился только через сутки, рукав кафтана был разорван, вид усталый, но глаза радостно блестели.
Это время без него Настя жила, как во сне. Занималась рукоделием, ходила на птичник. Брала на руки цыплят: жёлтые пушистые комочки, прижимала их к щеке, смотрела в чёрные бусинки глаз. Однажды вызвал пред свои светлые очи Роман Евстафьевич, ругался, грозил отправить в дальнюю деревню, называл неблагодарною. Нрава он, видимо, был вспыльчивого, но не злого… Настя смотрела на него отстранённо, молчала, он махнул рукой, отослал прочь. Сегодня, к вечеру, со Степанидой, востроглазой старушкой, сходила в баньку. Придя в светлицу, Настя, сидя у окна, расчёсывала частым гребнем свои густые тёмные волосы, а тут как раз ввалился в горницу Никита. Настя, вскрикнула, всхлипнула, бросилась к порогу и оказалась в объятиях. Неверяще трогала любимое лицо, а он всё крепче обнимал её, зарываясь лицом в душистую волну волос.
— Тебя не было так долго, — прошептала Настя.
— Зато сейчас всё будет хорошо. — Никита подхватил, закружил её по комнате. — Я спас царя-батюшку, Алексея Михайловича, от верной гибели, из лап медведя, он обещал поженить нас.
В светлицу забежал мальчишка лет двенадцати:
— Никита Романович, банька истоплена, извольте идти.
Никита глянул в тревожные Настины глаза:
— Одевайся понаряднее, Настенька, будь готова, должен царь приехать, обещал. — И вышел вслед за парнишкой.
Настя тщательно причесалась, заплела косу, на голову надела венчик, открыла сундук, стоящий в углу, надела нарядную вышитую рубаху, светлый сарафан, на ноги башмачки из бархата на мягкой кожаной подошве, села у окошка и стала ждать.
В конце улицы появилась шедшая крупной рысью шестёрка вороных, на головах султаны. Впереди бежали в белых кафтанах скороходы, крича:
— Пади, пади!
У дверей низкого, крытого парчой возка, скакали стрельцы.
— Батюшки, свет! — вскрикнула неслышно подошедшая Степанида. — Царь-батюшка!
A с крыльца их дома уже спешил сам Роман Евстафьевич, за ним Никита, челядь. Царя встретили, препроводили в дом.
— Что же это такое, — не умолкая, восклицала Степанида, — побегу узнаю.
Минут через двадцать вернулась, с ней дородная Маланья:
— Настя, идём, царь-батюшка тебя требует.
Шли быстро, чуть ли не бегом, вошли в горницу. Царь сидел во главе стола. Он был коренаст, черноволос. В карих умных глазах затаилась печаль.
По правую руку царя — Роман Евстафьевич, по левую — Никита, несколько напряжённо улыбавшийся. Царь глянул, ласково улыбнулся, неожиданно легко поднялся с кресла, подойдя к Насте, приобнял за плечи, подвёл к окну.
— А что, хороша! Глаза, что омута глубокие, ресницы — бархат чёрный, а что телом не сдобная, не страшно, наберёт в своё время.
Никита уже был рядом, крепко взял Настю за руку, не отнимешь. Царь продолжал:
— Ну, что же, счастья вам, да любовь. — Обернувшись к Роману Евстафьичу, добавил: — Не бесприданницей пойдёт девушка за твоего сына, жалую ей в приданое село Белоярово. Насмешливо глянул на батюшку Романа Евстафьича, с тем и вышел из горницы, свита потянулась вслед за ним.
И вот Настя и Никита стоят пред аналоем, свечи ярко горят, ризы поблёскивают, со стен церкви смотрят лики святых.
Вдруг неизвестно откуда взявшийся белый туман заволок все вокруг, и Настя с Никитой оказались у себя… в комнате, на даче. Настя глянула на часы:
— Надо же, здесь прошло только пятнадцать минут. — И вдруг увидела девушку и парня в старинной одежде, удивительно похожих на них. Никита соображал быстрее. Схватил их и подтолкнул к зеркалу:
— Быстрей, сейчас портал может закрыться.
Взяв парня за плечи, быстро проговорил:
— Сейчас окажетесь в церкви, вас венчают. Царь-батюшка дал в приданое Насте село Белоярово, понял?
Парень ошеломлённо кивнул, сделал шаг к зеркалу вместе с девушкой, которую держал за руку, а она, в свою очередь, всё это время изумлённо смотрела на Настю, и они прошли в смутно виднеющийся коридор. Зеркальная рябь успокоилась, и сейчас в зеркале были видны только Настя с Никитой.
Позже, лёжа в ночной рубашке в постели и прижимаясь к тёплому плечу Ника, Настя сказала:
— Можно понять про перемещение во времени, но почему мы так оказались похожи?
— Ты знаешь, что на земле у каждого человека есть двойник, а на протяжении столетий, тем более. Меня беспокоит, что они пред аналоем оказались не в свадебном наряде. Да тёзка, я думаю, парень сообразительный, что-нибудь придумает. — И Ник ещё крепче обнял, засыпая, прильнувшую к нему Настю. А за окном на чёрном бархате неба подмигивали звёзды, в печке алели уголья затухающего огня и сверчок пел свою песенку.