Мэдисон занимался проблемой «психотерапии». Он находился на восьмидесятом этаже таунхауса, через прорезь в стене наблюдал за тем, что происходило в зале, и с довольным видом ухмылялся. Идея должна сработать, и тогда он добьется желанного суда над Грисом. А добившись, наконец получит и Хеллера.
Передовицы газет представляли собой мешанину откликов на речь шефа Аппарата; все авторы их, похоже, недоумевали не меньше, чем сотрудники Мэдисона. Когда Мэдисон вернулся в таунхаус, на него сразу накинулись его репортеры и операторы: "Мы создали диктатора, вот так: раз-два, и готово! Но, шеф, что такое "диктатор"?"
Одни газеты полагали, что «диктатор» – человек, говорящий в диктофон. Другие, поскольку буквально перевели это слово на волтарианский язык, объясняли, что оно означает оратора, который умеет убеждать, и, естественно, происходит из первого названия. Но большинство склонялось к той мысли, что Ломбар принял на себя огромные полномочия и, если Великий Совет никак не отреагирует, придется сделать вывод, что Ломбар совершил переворот, – правда, они понятия не имели, какой именно. Но ни одна газета не обошла стороной тот факт, что Аппарат вдруг стал главной силой государства.
Это не могло не привлечь внимания Аппарата. Его офицеры, за немногим исключением – уголовники, посидевшие в тюрьме, шутили между собой насчет их "безупречной репутации" и «чести». Они заважничали. Раньше они не осмеливались заходить в лучшие отели, рестораны и клубы, а теперь вдруг стали появляться там и задирать официантов и метрдотелей. Солдаты Аппарата разгуливали по улицам, держась за руки и выталкивая прохожих на обочину. Недооплачиваемые или вовсе не получающие жалованья, они стали находить способы сделать так, чтобы им платили.
Но Мэдисон смотрел на все это сквозь пальцы. Его интересовала фигура покрупнее: Хеллер. Тактика и стратегия Балаболтера целиком держались на принципах ССО: метить в самое сердце!
Акция с использованием «психотерапии» началась с обнаружения им в досье Гриса почтовой открытки. В ней говорилось:
Солтен Грис!
Йо-о-хо-о, где бы ты ни был.
Ребенок родился в срок, он красавчик.
Это мальчик.
Вот что: меня вовсе не прельщает необходимость обращаться к твоему начальнику и устраивать скандал. Куда милей было бы забраться с тобой в постель. Так когда же ты собираешься появиться и сделать как положено – жениться на мне?
Пратия
P. S. Любому командиру. Ты можешь повидаться со мной по этому делу в любое удобное для тебя время. Надеюсь, ты красив. Сейчас, когда у меня плоский животик, я снова хороша собой, и мы можем все это как следует обсудить. Что ты любишь есть на завтрак? Меня можно найти в поместье «Резвушка», Холмы Роскоши.
P. P. S. Там самые мягкие постели, чудеснейший плавательный бассейн и даже садовая беседка с кроватью. Чмок. Чмок.
Теперь-то Мэдисон знал, что лучше не соваться в эту ловушку со своей красивой физиономией. Поэтому он отправил туда кинорежиссера и одну из «циркачек», одетых как светские люди, и с ними еще одного актера, загримированного под "офицера Гриса".
В зрительном зале уже сидели в нетерпеливом ожидании сто дам из «клуба». Мэдисон смотрел на них через прорезь в стене и радостно улыбался. Многие из них были уже в годах, но выглядели цветущими. Они возвратили себе кое-что из утраченной юности, которую увидели сквозь дым марихуаны и любовное наваждение, и теперь казались на удивление привлекательными.
На трибуну поднялся Кроуб. На сей раз ЛСД ему не дали, и, надеясь получить-таки дозу, он вел себя хорошо. В ухо ему был вставлен маленький наушник, и от доктора, требовалось только повторять услышанное.
– Дамы высшего света, дамы высшего качества, дамы со сверкающими глазами возрожденной юности, – начал Кроуб. Звучало это довольно неплохо, хоть и говорил он каким-то уж очень бесчувственным голосом. – Я знаю, как вы обеспокоены нежеланием властей отдать под суд обезумевшего маньяка Гриса. Как вы, несомненно, уже читали или видели по хоумвидению, диктатор Волтара Ломбар Хисст пообещал, что по отношению к Грису будет применена психотерапия.
Так вот, дорогие дамы, серьезная опасность состоит в том, что Гриса отпустят на волю абсолютно невменяемым и он будет и дальше убивать, и жечь, и бесчинствовать. Хисст, приняв неверный совет, приказал мне попытаться решить вопрос посредством психотерапии. Решили, что если грязного злодея можно снова сделать нормальным, то можно его и выпустить на свободу.
Я возражал. Я пытался указать, что преступный маньяк Грис совершенно не вписывается в шкалу Фрейда. Большинство из вас слышали лекцию, в которой я поднял этот вопрос… поднял этот вопрос… поднял… поднял.
Я сказал Хиссту: "Шансы на успех так малы, что принимать во внимание их… не стоит". Он тем не менее приказал мне это сделать. Тогда я сказал ему, что любой, кому предложат это сделать, может подписать свой смертный приговор. Но он ответил: "Одной бабой больше, одной меньше – разве это важно? Найди женщину-добровольца и заставь ее это сделать!"
– Скотина! – пробежал по залу шепоток.
– Теперь, как вы знаете… вы знаете… вы знаете… перестаньте повторять… что, согласно учению Фрейда, в основе всего лежит секс. Если бы можно было довести до сознания преступника истинную сексуальную основу его поступков, он бы исправился и стал нормальным. Это проверенный научный факт, каковой является и вся психиатрия.
Поэтому будет сделана попытка просветить Гриса в надежде, что это исправит его, вернет в нормальное состояние и он перестанет быть угрозой обществу.
Женщины закивали.
– Но, – продолжал Кроуб, – как я сказал Хиссту, эксперимент этот при всей его гуманности имеет два недостатка. Первый: шансы обработать человека, совсем не вписывающегося в классификационную шкалу, почти нулевые; и второе: это означает почти стопроцентную смерть для добровольца. Прокричите… однако мы все-таки нашли такого добровольца.
Кроуб умолк, поскольку замолчал и его суфлер. Распорядитель вывел вперед добровольца.
Это была вдова Тейл!
Она была одета во что-то белоснежное и казалась девой непорочной: головка склонена вперед, гладкие прямые волосы упали на лицо. Она молитвенно сложила перед собой руки. Ее хорошенько натаскали, и теперь она знала, как себя вести, чтобы выглядеть невинной девицей, приведенной к жертвенному алтарю.
– Эта женщина, – говорил Кроуб, – из чистейшего патриотизма пожелала рискнуть жизнью ради нашего дела. Я с благоговением воспринимаю ее набожность и бесстрастие, с которыми она готова блудить… служить народу и государству. Я представляю вам Пратию Тейл… ждите аплодисментов.
Женщины, собравшиеся в зале, молча взирали на «жертву», их охватило чувство благоговения. Некоторые заплакали.
– И посему, – закончил Кроуб, – призываю комитет под председательством леди Артрит Чопор обратиться к лорду Терну и настоятельно потребовать, чтобы он разрешил этой женщине и Грису сочетаться браком и провести в королевской тюрьме их первую брачную ночь.
Женщины в зале ахнули. Мэдисон ухмыльнулся.
Следующим утром очень встревоженный лорд Терн предстал перед дамским комитетом в своих апартаментах. Ничего подобного с ним в жизни еще не случалось. Правда, его никогда в жизни и в прессе не громили, и теперь ему становилось не по себе. Последнее время даже домашние не хотели разговаривать с ним, а среди этих исполненных решимости женщин, которых он видел перед собой, многие были в прекрасных отношениях с его семьей.
– Но как же это, леди Артрит, – взволнованно говорил он, – ничего подобного раньше не было. Чтобы в моей тюрьме сочетались браком? Это что-то неслыханное.
Леди Артрит пробуравила его взглядом:
– Лорд Терн, мы проконсультировались со специалистами по праву. Наши семейные адвокаты говорят, что против этого нет никаких постановлений! На сей раз закон не защищает вас. Всякое возражение с вашей стороны будет чисто личным делом!
Лорд Терн обмозговал эти слова. Он был человеком, придерживавшимся буквы закона, и знал, что она говорит правду. Внезапно это дело показалось ему слишком личным, и он увидел возможный выход из создавшегося положения.
– Брак – такое дело, на которое мужчина должен быть согласен. Очень сомневаюсь, что Солтен Грис захочет жениться.
– Так его нужно спросить, и мы должны услышать, так ли это на самом деле.
Лорд Терн воздел глаза к потолку. На нем нельзя было прочесть никаких постановлений. Он снова взглянул на леди Артрит:
– Ну хорошо. Пойдем спросим Гриса.
Видите ли, Аппарат – это разведывательная служба, и у него имеются свои средства и способы сбора информации. И, на этот раз через жену тюремного надзирателя, Мэдисон узнал, что Солтен Грис уже закончил писать свое признание.
За эти дни Грис немного располнел, так как ел регулярно, а двигался мало. Как раз в данный момент он сидел в своей башенной камере и не знал, как убить время.
Он уже отправил свое обширное признание и после этого пару дней немного тревожился, полагая, что теперь его казнят. Потом он начал отдавать себе отчет в том, что на чтение судьям потребуется много времени и что, возможно, ему дадут еще немного подышать.
Ему не нужно было повторять приказа не подходить к окну: он ничуть не сомневался, что Хисст готов передвинуть планету, чтобы добраться до него. Он слышал не раз, как толпа что-то выкрикивает у тюрьмы, но не осмеливался приблизиться к окну и выглянуть, к тому же он не понимал, что кричали люди: они находились слишком далеко. Никакая информация до него не доходила, и Грис совсем ничего не знал о развернувшейся против него в прессе кампании.
Поэтому его несколько озадачило, когда он услышал шаги множества ног, поднимающихся по башенной лестнице, и гул приближающихся голосов. Женских голосов? Как странно!
Раздалось бренчание ключей и скрип железной двери его камеры. Вошел охранник и наставил на него оружие.
Внезапно комната наполнилась женщинами!
В голове у Гриса все завертелось.
Он не узнал ни одной.
Дамы уставились на него в высшей степени враждебно.
Его охватила паника, а скрыться было некуда.
К нему приблизился человек очень хрупкого телосложения в капюшоне.
Он почувствовал, что в руку ему суют записку.
Почти в истерике он глянул на записку. В ней говорилось:
Если не ответишь, что согласен, я расскажу им о младенце, и они разорвут тебя на части.
Человек перед ним поднял руку, взялся за верхушку капюшона и стянул его с головы. Грис окаменел. Это была Пратия Тейл!
– Ради пользы государства, – проговорила она так, как ее учили, – я вызвалась выйти за вас замуж. – И незаметно для других она ткнула пальчиком в записку.
Грис, чувствуя, что вот-вот лишится чувств, не мог произнести ни слова.
Тут за спинами женщин раздался густой повелительный голос лорда Терна:
– Ну, отвечайте ей, что же вы! Да говорите громко, чтобы мы могли решить, как нам поступить!
– Говори "согласен", – прошипела вдова Тейл.
Грис взглянул в ее прищуренные решительные глаза, взглянул на враждебные лица женщин…
И тут ему в голову пришла мысль, что таким образом он сможет купить себе еще немножечко жизни. Он может отсрочить свою казнь, назначив бракосочетание, например, через месяц.
– Согласен! – прокричал он. Лорд Терн пришел в изумление. Лица женщин осветились надеждой.
– Хорошо, – сказала вдова Тейл, – нас поженят здесь сегодня же днем. Будьте готовы.
Грис открыл было рот.
Но камера опустела, и дверь с лязгом захлопнулась.
У Мэдисона, конечно же, имелись уже готовые для распространения в печати заголовки. К полудню все улицы заполнили газеты с вариациями следующего сообщения:
"НЕВЕСТА ПРИНОСИТ СЕБЯ В ЖЕРТВУ РАДИ ИСПРАВЛЕНИЯ ГРИСА".
Разумеется, печатались и заявления Кроуба, утверждающего, что это почти невозможный подвиг. Он не мог гарантировать никакого успеха ввиду того, что Грис "явился к нему слишком поздно", – обычная психиатрическая увертка, которой пользовались на Земле.
Но всеобщее внимание, как и предполагал Мэдисон, привлекла вероятная судьба красивой женщины. Тысячи и тысячи людей начали собираться на склонах – тех, что пониже холма, на котором стояла королевская тюрьма. Многие плакали, никто не питал никаких надежд, и все считали, что бессердечно посылать женщину на такое дело, что благородство Пратии Тейл выше всяких похвал.
Мэдисон даже не нуждался в собственной съемочной группе. Хоумвидение снимало депутацию на входе и выходе Пратии из тюрьмы, и теперь камеры находились там, внизу, под полуденным солнцем, подавая в эфир «живьем» огромную толпу собравшихся людей и показывая их лица крупным планом, репортеры выспрашивали мнение присутствующих.
Балаболтер радовался, что ему не приходилось давать советы хоумвидению, что делать. Сегодня ему предстояла иная миссия. Имея при себе данные Аппаратом верительные грамоты и одетый в форму офицера нестроевой службы, он собирался выступить в роли "друга жениха", необходимого персонажа брачной церемонии.
Охрана обыскала его на предмет оружия и яда и предупредила, что за ним будут наблюдать в смотровую щель и держать его под прицелом и пусть он только попробует сделать хоть какой-то жест в сторону Гриса. С этим ему позволили войти.
Грис лежал на койке в состоянии коллапса. Не удалось ему выторговать себе месячишко, не удалось. Мысль о женитьбе на вдовушке Тейл смягчалась только тем, что жить ему и так оставалось не очень долго.
Койка, в сущности, представляла собой вмонтированную в камень полку. Когда на ней лежала подстилка, как теперь, высота свободного пространства над ней составляла примерно четыре фута.
Пленник увидел, как к нему впускают офицера нестроевой службы. Это вовсе не означало, что он должен быть из Аппарата. Грис ожидал, что к нему пришлют кого-нибудь, чтобы помочь подготовиться. И точно – у этого парня под мышкой виднелись какие-то коробки. Заметив в смотровой щели наведенный внутрь камеры ствол, он совсем успокоился. А потому просто лежал и смотрел.
И вдруг лицо под фуражкой стало ему кого-то напоминать.
В страшном шоке он резко сел – и ударился головой. От удара он едва не потерял сознание. Это заставило его мозги заработать с бешеной скоростью. Ему показалось, что он находится в доме 42 по Месс-стрит в Нью-Йорке. Впрочем, нет – он, должно быть, на яхте "Золотой закат".
Мэдисон? Это же Мэдисон!
– О нет, – проговорил Грис. – Нет, нет, нет! Мэдисон увидел табурет и сел возле койки.
– Ну, Смит, – сказал он по-английски, – то есть Грис. Мне, разумеется, очень неприятно видеть сотрудника мистера Гробса в беде. Не беспокойтесь. Я появился, чтобы вызволить вас отсюда.
Грис пришел в ужас и стал умолять:
– Ох, пожалуйста, Мэдисон, богами заклинаю тебя, избавь меня от своей помощи в качестве моего агента по ССО!
– Ну что вы, что вы, такого быть не может, – стал урезонивать его Мэдисон. – Я ваш друг. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы выбрались из этого положения в прекрасной форме.
– О нет, нет, пожалуйста, Мэдисон, ну прошу тебя, не надо мне помогать, не надо.
– Э, бросьте нести вздор, Грис. Ведь друзья для того и существуют. А теперь слушайте меня внимательно. Вы с честью выйдете из этой передряги.
– Ты думаешь… ты думаешь, у меня есть хоть один шанс?
– О, больше чем шанс, Смит. Есть люди, которые трудятся день и ночь, чтобы не допустить вашей казни. Вашим друзьям она совсем не нужна!
– У меня есть друзья?
– Разумеется, есть! Вы не представляете себе, сколько уже сделано для вас. Мы хотим, чтобы вас судили.
– Что?
– Ну да. Это будет справедливый суд. Не думаете же вы, что вдове Тейл захочется стать дважды вдовой, а? Нет. Она купается в деньгах и уж постарается нанять самых лучших адвокатов. Могу вас заверить, что впереди у вас очень долгая и интересная жизнь.
– Мэдисон, ради любви к своей матери, не устраивай мне такую пытку. У меня нет ни одного шанса. Ты задумал что-то ужасное. Я знаю!
– Смит, я потрясен. Вы же не мой клиент. Я ведь все еще работаю над делом Хеллера.
– Над делом Хеллера?
– Ну конечно. Мы с вами – всего лишь старая команда, Смит и Мэдисон. Те же, что всегда. Но я не могу говорить с вами весь день, поэтому запомните, пожалуйста, что я скажу. Когда вы взойдете на трибуну, я хочу, чтобы вы представили Хеллера единственной причиной всех ваших бед.
– Но так оно и есть! – воскликнул Грис. – Он причина!
– Отлично! Я знал, что вы согласитесь. Итак, когда власти будут вас судить…
– Не будут они судить меня. Лорды меня просто казнят. Или, если я и выйду когда-нибудь из тюрьмы, люди Ломбара Хисста пристрелят меня в десяти футах от тюремных ворот.
– Выбросьте это из головы. Я являюсь у Ломбара правой рукой – или он у меня, только забыл какой. Поэтому, если мы предоставим вас суду, делайте, что вам велено. Поняли?
– Все, что я должен сделать, – это обвинить Хеллера?
– Правильно.
– Во всех, во всех преступлениях, какие только придут мне в голову?
– Правильно.
Грис стал немного отходить, он увидел свет в окошке.
– И все поймут, что за этим стоит только он один?
– Правильно.
– Я это сделаю.
– Хорошо. Теперь нам нужно подготовить вас к бракосочетанию.
Мэдисону пришлось позаботиться о том, чтобы его улыбочка не расползлась в торжествующую ухмылку. Грис даже и не подозревал, каков его план в действительности: план совершенно дьявольский!
Бракосочетание состоялось в тюрьме где-то ближе к вечеру.
Лорд Терн не допустил за ворота съемочные группы, и им пришлось довольствоваться тем, что они могли снять из-за ворот.
Солнце, превратив угрюмый старый замок в темный силуэт, озаряло несчетные тысячи людей, запрудивших склоны холма. В толпе ходили священники, призывающие присутствующих молиться; люди сидели на земле или стояли на коленях, старые и молодые, а над ними витал: непрестанный гул голосов.
Когда священник, проводивший обряд, друг жениха и подруга невесты появились у ворот, святой отец сотворил знак, означавший, что брак заключен. Вниз по холму, вырвавшийся одновременно из всех глоток, пронесся, подобно ветру, единодушный вздох надежды.
Все взгляды устремились теперь на самую высокую из башен, ибо собравшиеся знали, что приносимая в жертву невеста и ненавистный Грис сейчас пребывают там наедине друг с другом. Никто из толпы не ушел: людям было известно, что в полночь жена покинет тюрьму. Они молились за нее, тревожно задаваясь вопросом, подействует ли это лечение, увидят ли они ее снова живой.
Солнце зашло. Луна выплыла на небосклон: она заливала древнюю крепость каким-то зловещим фантастическим светом, отчего смотревшие вверх лица казались в окутавшей холм зеленоватой дымке нереальными.
Толпа не могла не отметить того факта, что снаружи у ворот стоял аэромобиль "скорой помощи" с медицинской бригадой наготове. Как заявил диктор хоумвидения, когда машина попала в объектив камер, она стоит здесь для того, чтобы у людей не пропадала надежда на возможность оказания невесте, как бы ее ни истязали, медицинской помощи и сохранения ее жизни.
Но происходившее в тюрьме было не похоже на то, что происходило за ее пределами.
Во время церемонии Грис был нем как камень. Пратия Тейл с искрящимися глазами, наоборот, трещала, как разболтанное зубчатое колесо. И когда друг и подружка со священником удалились из камеры, ее даже не смутило то обстоятельство, что у смотрового окошка остался караульный, вооруженный бластганом, всегда готовый вмешаться.
У Пратии с собой оказалась корзина со свадебными яствами, прошедшая дотошный осмотр и проверку на безопасность продуктов. Похожая на золотистую певчую птичку, новобрачная скакала по камере, раскладывая продукты на поблескивающей ткани. Еще до того как они уселись на постель, она засовывала кусочки Грису в рот – и много раз промахивалась. Пища не попадала в рот, потому что Грис одеревенел и не мог раздвигать губы.
– Подожди-подожди, – тараторила Пратия, – мы сейчас так потешимся. Тебе больше не придется работать, ведь тебя уволят из Аппарата. И все, что от тебя потребуется, – это просто лежать в постели, а я буду бросать тебе корм – вот так. Твои самые тяжелые обязанности будут состоять в двух простых вещах: спать и (…). Ну разве не замечательно? Скушай еще ягодку.
Грис совсем потерял чувство реальности. Он много месяцев мирно жил в своей башне, имея в качестве сокамерников диктописец и материалы к нему. Изредка из соседней камеры ему стучали в стенку; порой на подоконник садилась птичка – почирикает и улетит. А теперь вся эта суматоха, шум снаружи, вроде бы какой-то нарастающий стон, который трудно было объяснить, ибо ему все еще нельзя было подходить к окну.
Секс для него теперь во многом утратил привлекательность. Прахд изменил его анатомию, и от женщин он с тех пор не видел ничего, кроме крупных неприятностей. Да и брак этот не позволил ему выиграть время. Грис не верил, что над ним состоится суд.
Он исповедался в грехах и теперь в лучшем случае мог рассчитывать на самую безболезненную казнь, к которой мог приговорить его лорд Терн. Во время церемонии чем больше он смотрел на Мэдисона, тем меньше верил в то, что говорит этот агент по ССО. У Гриса характеристика Дж. Балаболтера Свихнулсона не вызывала никаких сомнений. Взлетев на какой-то момент на крыльях надежды, Грис снова рухнул на камни реальности.
– Выпей розовой шипучки. Она самая лучшая из всех и чрезвычайно питательная, – предложила Пратия. – От нее твоя сила возрастет. – И она звонко рассмеялась. – А сила тебе ой как понадобится. – Она погрозила ему пальчиком. – Ну не будь же таким букой! Просто перестань беспокоиться, и все. Тебя же будут защищать трое лучших на всем Волтаре адвокатов. Верь мне!
– Кажется, все вы просто не понимаете, – сказал Грис. – Я ведь пленник Хеллера. Его величество по какой-то причине не издал постановления о моей казни. Но он это сделает, сделает. Даже если бы вы имели возможность помочь мне, в своей исповеди я сознался во всех своих преступлениях. Я не верю тебе и не верю – да избавят меня от него боги – Мэдисону.
– Брось, не будь таким мрачным. Глянь в окошко! Уже стемнело! Ну, ты как следует подкрепился? Чувствуешь себя в силе? Чувствуешь. Прекрасно. Теперь повернись спиной, я приготовлю постельку, а потом – уи-и-и!
Грис сел лицом к голой стене, слыша, как Пратия суетится в каменном алькове. Вдова принесла с собой комплект постельных принадлежностей, и он совсем не догадывался, к чему она все это затеяла.
Наконец Пратия легонько похлопала его по плечу. Он одеревенело повернулся. Она стояла в прозрачном платье, которое только подчеркивало ее наготу.
Альков был задрапирован белой газовой тканью, на нем лежало одеяло из мерцающей ткани.
Вдова Тейл принялась расстегивать одежду Гриса, а он стоял как изваяние и покорно позволял себя раздевать. Лишь когда он вылезал из ботинок и штанов, ему поневоле пришлось подвигаться.
– У-у-у-ух! – выдохнула Пратия, отступая назад и таращась. – Только посмотрите, что мы тут имеем! У-у-ух! Эй, Солтен, да что же такое с тобой случилось? Вот это усовершенствование! О, Солтен, это, наверное, божественно! Никогда не представляла себе, что он может быть таким!..
Грис покорно смотрел на нее и молчал, Пратия же выпучила глаза и продолжала:
– Ничего удивительного, что ты никогда не отвечал на мои почтовые открытки. Небось, женщины ходили за тобой толпами!
Грис выглядел так, будто его высекли. Вдова Тейл нахмурилась:
– Но я смотрю, ты не отвечаешь. – Тут ей в голову пришла идея, и она улыбнулась. – О, я знаю, что тебя возбудит. Фото нашего сына. Посмотришь на него – и тебе захочется заиметь второго, точно такого же! – Пратия порылась в сумочке. – Мне его делали только вчера. Ага, вот оно. Правда красавчик?
Грис взглянул на фото двух-трехмесячного ребенка. Малыш улыбался, вытаращив глазенки.
Грис внезапно схватил фотографию и подошел к свету. Так оно и есть!
Волосы цвета соломы! Зеленые глаза! Он гневно взглянул на Пратию и воскликнул:
– Это ребенок от Прахда!
– Нет, что ты, он твой. У меня по семейной линии много людей с такими волосами и зелеными глазами. Только то, что у тебя каштановые волосы и карие глаза, ничего еще не значит. Это твой, твой сыночек. В свидетельстве о рождении записано. И начиная с сегодняшнего дня он вполне законный, а не какой-нибудь бастард. Неужели ты не чувствуешь гордости?
Повторялась история с ребенком медсестры Билдирджины.
– Он у тебя от Прахда, – упорствовал Грис.
– Э, да ты ревнуешь! – Пратия восторженно рассмеялась. – Просто чудеса! Значит, ты все-таки немножко любишь меня. Ну иди же, иди в постель и получи от меня весь жар любви, о котором ты мечтаешь!
Она затащила его на вделанные в стену нары и задернула занавеску.
Охранник настороженно наблюдал за сценой в камере сквозь прицел своего бластгана.
Белые занавески, скрывавшие койку, шевелились.
Из-за них выпорхнуло платье Пратии и упало на пол. Голос ее звучал укоризненно:
– Ну давай же, Солтен. Нет времени стыдиться и смущаться.
Охранник не спускал с них глаз, и снова до него донесся голос Пратии:
– Ну же, Солтен, ну же. Не будь таким бякой. Ты живешь среди сплошного камня – пусть это послужит тебе примером.
На окошко камеры опустилась птичка и прислушалась. Голос Пратии звучал слегка напряженно:
– Что ж, наверное, нам, бабам, на роду написано делать всю работу.
Охранник нахмурился.
– У-у-ух! – вскричала Пратия, а встревоженная птичка все смотрела. – Какие размеры! – Птичка поспешно улетела.
Лицо охранника стало сердитым.
– Ну же, Солтен, будь паинькой. А-а-ах, вот так-то лучше. Теперь постой-ка, дай мне сосредоточиться.
Белые газовые занавески слегка подергивались.
Пратия уставилась на потолок, нависавший над вделанной в стенку кроватью.
Грис взглянул на нее сверху вниз с озадаченным видом.
Пратия по-прежнему глядела куда-то вверх.
Грис обернулся, чтобы увидеть, чем она так увлечена.
Это было трехмерное изображение Хеллера! Крупное, в цвете!
Грис истошно заорал.
Потом выскочил из алькова и запутался в занавесках.
Он орал во все горло, борясь на полу с принесенными вдовой шторками, простынями, занавесочками.
В камеру ворвались охранники. Грис был уверен, что это за ним.
Вопли его бились о стены, разносились по коридорам и вырывались из окна в окружающую темень.
А снаружи из тысяч глоток вырвался стон.
Съемочные группы пришли в состояние напряженной готовности.
Машина "скорой помощи" завела мотор.
Во дворе тюрьмы сигнальные гонги забили сигнал тревоги!
Напряженная толпа с тревожной мукой смотрела, как открываются громоздкие двери, как внутрь забежала бригада с носилками.
В темноте двора люди в белом что-то грузили. Один из них был актер: он ловко подбросил под простыню пузырь с кровью, чего никто не видел.
И затем, в ярких огнях ворот в сопровождении людей в белом перед объективами камер показались носилки.
И были встречены стоном тысяч людей.
Послышались вопли ужаса.
На носилках лежала новобрачная. Из-под покрывала виднелась лишь частица ее лица.
А с носилок потоком лилась кровь!
Столпотворение!
Толпа сделала попытку атаковать тюрьму.
Охранники пальнули поверх людских голов из оружия, дающего яркие вспышки.
Чтобы закрыть тюремные ворота, пришлось к ним бросить целый взвод.
Носилки задвинули в "скорую помощь". И та с ревом взлетела!
Мэдисон глядел в задние окна "скорой".
Какой бунт!
И все на экранах хоумвидения по всей Конфедерации!
Он присел у носилок, взял руку Пратии Тейл-Грис и похлопал по ней. Его губы растянулись в широчайшую ухмылку.
– О, ты чудесно сыграла свою роль, – сказал он ей. – Я очень тобой горжусь.
– Надеюсь, что все это сработает, – отвечала самая одержимая нимфоманка на Волтаре. – Просто не дождусь, когда он снова будет в моих руках. Вы знаете, ведь у него теперь огромный…
– О, полагаю, что остальное пойдет как по маслу.
– ССО – замечательная вещь! – похвалила Пратия. – Где ж она раньше-то была?
Вскоре последовало осуществление и остальной части задуманного Мэдисоном дела. Уже на следующий день, не веря своим ушам, лорд Терн, ужасно сожалеющий, что согласился на этот брак, взглянул на коменданта королевской тюрьмы и воскликнул: "Кто?"
– Они просят разрешения приземлиться у нас во дворе, – сказал комендант. – Это аэролимузин, а в удостоверении говорится, что в нем находится королева Крошка. Говорят, что, поскольку владелец его – королевская особа, они имеют право приземлиться.
– Это, наверное, королева-заложница враждебного нам Флистена, – сделал вывод лорд Терн. – Но находящийся в заложниках монарх не имеет доступа в это место!
– Так я им и сказал. Но они отвечали, что королевская особа есть королевская особа и что у них к вашей светлости имеется срочное дело, не терпящее никакого отлагательства.
– Ну, это спорный вопрос, – возразил лорд Терн. – А хоумвизионщики все еще околачиваются возле тюрьмы?
– Нет, ваша светлость.
– Ладно, никто не заметит. Вряд ли тут что-либо важное. Вероятно, она хочет вызволить кого-то, сидящего под замком, и мне придется ей отказать, но лучше я сделаю это лично, а то флистенцы почувствуют себя оскорбленными. Передай им, что они могут садиться.
Лорд надел новую мантию и привел свой стол в порядок.
Немного погодя двое вестников вступили в комнату и остановились по стойке "смирно".
– Ее величество королева Крошка! – хором провозгласили они. – Всем встать!
Двое дюжих лакеев в серебристых ливреях внесли в палату крытый паланкин.
– На колени! – приказали герольды.
Страдая, лорд Терн вышел из-за стола и встал сбоку от него на колени.
Лакеи поставили паланкин на пол.
Рука в синей перчатке отдернула переднюю занавеску паланкина. Молодой голос произнес:
– Встаньте. Можете сесть за стол.
Лорд Терн чувствовал раздражение. У находящихся в заложниках монархов здесь не могло быть никаких дел. Но он поднялся с колен и уселся за стол. Затем взглянул на паланкин с отдернутой занавеской. Крошка сидела в нем с короной на голове, скипетром в руке, в золотом одеянии. Глаза и рот королевы были очень большими, но тем не менее ее вполне можно было назвать красавицей. Затем лорд Терн осознал, что она еще почти ребенок, и не мог удержаться от отеческой улыбки. Ну какой такой неприятности можно ждать от совсем еще юного монарха, находящегося в заложниках? Насколько он мог себе представить – никакой.
– Итак, что я могу сделать для вашего величества? – поинтересовался он, соображая, будет ли учтиво предложить ей конфет.
– Дело не в том, что вы можете сделать для нас, – молвила Крошка Буфер, – а в том, что мы могли бы сделать для вас.
– В самом деле?
– В самом деле, – подтвердила Крошка. – Мы вполне привыкли к судьям, судам и так далее и знаем, в какую большую беду они могут попасть.
– Из-за чего? – спросил Терн, слегка развеселившись.
– Из-за Гриса, – отвечала Крошка.
– Гриса? – вскричал лорд Терн. – О нет! Хватит с меня этого Гриса! – Он уронил седую голову на руки, стиснул ладонями лоб.
– Да, Гриса, – повторила Крошка. – Он самый отвратительный, самый закулисный и беспринципный мерзавец, какие только существуют на свете! Перед тем как стать флистенской королевой-заложницей, я была королевой киноэкрана на планете Земля.
– Земля? В какой стране?
– Мовиола. Но это не имеет значения. Этого Гриса, злодея из злодеев, судили судом моей планеты и приговорили к пожизненному заключению. Но он бежал. Фактически он мой заключенный. Вы избавились бы от больших затруднений, просто передав его мне для отбытия положенного ему срока наказания.
– О, этого я бы сделать не мог. Это не тот судебный округ. Кажется, я знаю, о какой планете вы говорите. Блито-ПЗ. Читал в газетах. Она еще не завоевана. Нет никаких мирных договоров. Но даже если бы мы говорили о Флистене, это не меняло бы дела. Передать вам Гриса я не могу никак.
– Никак-никак?
– Совершенно никак.
– Вы избавили бы себя от больших осложнений, если бы все-таки передумали.
– Извините, – вздохнул лорд Терн, – но это невозможно.
– Ну что ж, – сказала Крошка, – попытались – не вышло. Поэтому, я полагаю, мне придется открыть вам кое-что.
– Дорогая моя… то есть ваше величество, я бы отдал полголовы, чтобы отделаться от Гриса. Но, к несчастью, не могу. Однако, – и он улыбнулся, – просто не понимаю, как он мог причинить еще какие-то неприятности.
– Просто вы не знаете Гриса. Он врет, он мошенничает, он ворует. Но на этот раз он действительно отличился. Он совершил преступление прямо у вас под носом, в вашей собственной тюрьме.
Лорд Терн недоверчиво покачал головой:
– Это невозможно.
– Вы не знаете Гриса, – настаивала Крошка. – На этот раз он действительно добился своего. Вот почему я и решила, что нужна моя помощь. Когда я увидела его по хоумвизору, я сказала себе: "Нет! Не может быть! Но вот он – у меня перед глазами! Грис! Он опять провернул это дело!"
– Дорогая моя… Какое такое дело он провернул опять?
– То же самое, за которое я приговорила его к пожизненному заключению. Двоеженство!
Потрясенный, лорд Терн вытаращил глаза. Двоеженство считалось на Волтаре одним из тяжких видов преступления.
– Нет-нет, это, должно быть, какая-то ошибка. Вы, наверное, говорите о другом человеке. – Он как бы упрашивал свою судьбу: ну пожалуйста, не надо мне больше неприятностей с Грисом.
– Если бы я могла повидаться с ним, – сказала Крошка, – вы бы сразу же убедились, что это правда.
– Надеюсь, что это какая-то ошибка, – молвил лорд Терн. И поспешил добавить: – Знаете, ваше величество, мы можем уладить это немедленно. Если вы позволите, чтобы ваш паланкин перенесли в судебный зал, я велю привести туда Гриса.
Крошка Буфер кивнула, и ее унесли в главный судебный зал. Паланкин поставили перед сиденьем свидетелей, огороженным со всех сторон. Крошка задернула занавески.
После довольно продолжительного ожидания шестеро вооруженных охранников привели Гриса.
Грис не знал, зачем его ведут в суд. Задернутый занавесками паланкин ни о чем ему не говорил. Но когда он увидел, что его путь лежит не в камеру казни, а в зал допроса, вероятно, для того, чтобы выяснить какие-либо детали о его преступлениях, то немного приободрился. Грис прошел за барьер, отгораживающий место свидетелей, стараясь произвести хорошее впечатление на лорда Терна, усаживающегося в кресло на своем возвышении для судьи.
– Грис, – обратился к нему лорд Терн, – вас когда-нибудь приговаривали к пожизненному заключению?
– Все мои преступления в моей исповеди, ваша светлость.
– Возможно, и так. Я еще не читал. Так что просто ответьте искренне, вас когда-нибудь судили и приговаривали к наказанию в стране под названием Мовиола?
Грису выпала очень тяжелая ночка. Но он знал, что выглядеть виновным в чем-то – это уж последнее дело. В конце концов, все его преступления совершены из-за Хеллера, и он объяснил это в своей исповеди. Грис заставил себя непринужденно рассмеяться и сказал:
– Это нелепо.
– Здесь есть один свидетель, который утверждает обратное, – заметил лорд Терн и махнул рукой в сторону закрытого паланкина.
Грису удалось изобразить на лице самоуверенную улыбку.
– Нет на Волтаре никого, кто мог бы утверждать такое, потому что это ложь. – И он бесстрашно посмотрел на занавески.
Внезапно их резко раздвинула рука в синей перчатке.
Крошка!
Грис побледнел как смерть.
И отпрыгнул назад!
Врезавшись в барьер, он проломил перила. Раздался треск. Цепь, удерживавшая его, натянулась до предела и лопнула!
Он врезался в стену!
Грис, как сумасшедший, попытался продраться сквозь нее!
Издав безумный истошный вопль, он понял наконец, что ему не скрыться.
Он обмяк и лишился чувств.
Лорд Терн взглянул на разорванную цепь, на осыпавшуюся штукатурку и Гриса, лежащего без сознания на полу, и печальнейшим голосом изрек: "О нет". Затем сделал глубокий вдох, глянул на Крошку и заключил:
– Что ж, ваше величество, думаю, это решает дело. У меня теперь нет иного выбора, кроме как отдать Гриса под суд за совершение преступления в моей собственной тюрьме.
– Я предупреждала, что возникнут осложнения, – напомнила Крошка. – Пратия Тейл – это уже его четвертый брак. Он виновен не в двоеженстве – в четырехженстве!
Двумя часами позже Мэдисон плясал от счастья. План его удался на славу. Гриса будут судить. Уж он позаботится о том, чтобы суд был публичным. Какие заголовки появятся в газетах! И Грис обвинит Хеллера. Мэдисон своего добился! Теперь он это видел! Грандиознейшая охота на человека во всей Вселенной! Флот, Армия, гражданские – все за Хеллером! Заголовки, заголовки, заголовки! Какой исступленный восторг!
О, как это здорово – обладать гениальным талантом в области связей с общественностью!
На одинокой вершине горы на планете Калабар стоял Джеттеро Хеллер, слушая завывания ветра, стегающего его по лицу горизонтально несущимся снегом, стоял, ослепленный ночью в окружении тридцати бластганов, готовых в любой момент разделать его на части.
Ему потребовалось множество дней и применение нескольких вариантов геометрического поиска командной точки, чтобы наконец отыскать штаб-квартиру принца Мортайи.
На дорогу с Блито-ПЗ ушло всего лишь пять дней. Ничего примечательного за время полета не случилось. Сложности наступили, когда пришлось проходить сквозь планетарную сеть Аппарата, теперь всю взбаламученную лучами и оборонными средствами повстанцев.
Предъявляя то одно удостоверение, то другое, он все-таки удачно проскользнул, и "Принц Каукалси" остался теперь там, в двадцати милях над его головой, совершенно никому не видимый, но с исключительно важными пассажирами, полная безделушка, если с ним, Хеллером, что-нибудь случится.
Сам он спустился сюда на космосанях. Хеллер продрог до костей, его запас кислорода истощился, и стоял он на том, что для Калабара являлось «холмом», но тем не менее возвышалось над уровнем моря на тридцать тысяч футов. На далеком горизонте мелькали вспышки орудий, и розовым живым пятном лежал внизу горящий город.
В пятидесяти футах от Хеллера смутно виднелась человеческая фигура, скрывающаяся за скалой.
Через маску, снабженную громкоговорителем с усилителем, Хеллер обратился к окружившим его:
– Мне нужно подойти к вам ближе, чтобы передать сообщение. – Кольцо из тридцати бластганов дрогнуло.
Из-за скалы донесся пропущенный через усилитель голос:
– Ты и так стоишь достаточно близко. Я не могу поверить, что знаменитый Джеттеро Хеллер, кумир всего Флота, хочет перейти на сторону мятежников. Я отлично знаю, что может натворить военный инженер. Говори, что хочешь сказать, оттуда, где стоишь.
– Откуда мне знать, что я говорю с принцем Мортайей?! – прокричал Хеллер, стараясь перекрыть завывание ветра.
– А откуда мне знать, что ты и есть тот самый Джеттеро Хеллер?
– Меня вам представили, когда я был кадетом на борту военного корабля «Иллюзорный» двадцать лет назад. Вы тогда носили тапочки, потому что обожгли ноги.
– Это может быть всем известно. Я встречался с тысячами кадетов.
– Мне нужно увидеть ваше лицо вблизи, чтобы узнать вас. Сообщение, как я уже говорил вам, предназначено только для ваших ушей.
– Вот почему ты забрался так далеко. Ребята, свяжите ему руки за спиной и обезоружьте. Только Джеттеро Хеллер может быть настолько сумасшедшим, чтобы попытаться проникнуть за линию фронта и наделать так много шума.
Двое солдат в герметических костюмах отделились от кольца и очень осторожно приблизились к Хеллеру. Они поискали, но не нашли при нем никакого оружия, связали ему руки и повели к скале. Идти Хеллеру было трудно: кроме ветра мешала большая калабарская гравитация, и ему казалось, что он весит целую тонну.
Вот он оказался за скалой, и в лицо ему ударил свет. Чья-то рука стянула с него кислородную маску и снова вернула ее на место.
– Похоже, и точно Джеттеро Хеллер, – сказал грубый голос.
– Осветите свое лицо, – попросил Хеллер.
– Это дерзость. Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь с принцем?
– Я говорю с мятежником, – возразил Хеллер. – И пока вы не выслушаете меня, так и будете им оставаться.
Его слова были встречены отрывистым смехом и возгласом: "Разразите меня боги! Ну и дерзость!" – после чего луч света вдруг повернулся в обратную сторону и сквозь защитную лицевую пластину Хеллер увидел – а увидев, узнал – рельефные черты и черную густую бороду принца Мортайи.
– Ладно, – сказал Хеллер. – Даю слово, что я прибыл сюда не для того, чтобы убить вас или как-то вам вредить. Отошлите этих ребят, чтобы они нас не слышали. Мое сообщение действительно предназначено только для ваших ушей.
– Кометы! С ума сойти. Ладно. Вы, ребята, отойдите назад, но с мушки его не спускайте.
– У меня ремонтная команда в полном составе, пять судов на подходе. Через несколько недель они будут здесь. Думаю, они вам понадобятся.
– Я ни в чем не нуждаюсь. Меня поддерживает народ этой планеты: они страшно злы на Аппарат. К тому же части Аппарата отводят отсюда, а Флот и Армия бездействуют. Я выигрываю войну.
Это известие потрясло Хеллера: если Аппарат отводит свои части, то с единственной целью – напасть на Землю.
Хеллер огляделся вокруг. Люди Мортайи отошли довольно далеко и подслушать его не могли. Он склонился поближе к принцу и промолвил:
– Вам этой войны никогда не выиграть без того, что я вам привез.
Мортайя отрывисто рассмеялся – видимо, это его позабавило.
– В целом мире нет ничего такого важного, что ты мог бы мне привезти.
– Я привез вашего отца.
– Что?
– Его величество Клинга Гордого.
– Ну, если это действительно так, то давай его сюда, давай сюда, чтобы я мог его казнить! Но я, разумеется, не верю тебе ни на одно мгновение, поскольку он никак не мог оказаться в твоих руках.
– Ваше высочество, уверяю вас, он у меня. У меня и символы власти его, и печать. – И Хеллер вкратце рассказал, какими судьбами император оказался у него в руках.
– Так, значит, он на самом деле бежит от Хисста! – воскликнул Мортайя. – А мое положение мятежника он отменит?
– Император без сознания.
– Тогда он не может объявить меня своим преемником.
– Пока не придет в себя, не может.
– Постой, постой. Это же опасно! Коли Хисст узнает, что он здесь, то бросит против нас все свои силы! А коль станет известно, что это ты похитил императора, его поддержат Армия и Флот. Это же страшно опасно! Они перебьют нас!
– Разве от того, что он будет у вас, вы не получите никаких преимуществ?
– Знает ли Великий Совет, что его нет на Волтаре? – ответил принц вопросом на вопрос.
– По пути сюда я прошел мимо Волтара. В новостях об этом ничего. Говорят только о человеке по имени Грис, которого я считал мертвым.
– Так Хисст это скрывает.
– Думаю, что да, – согласился Хеллер.
Мортайя прислонился спиной к скале. Над ними выл ветер. Наконец он промолвил:
– Только что мне пришла на ум поразительная мысль о том, что, должно быть, случилось с моими братьями и другими наследниками трона. Мой отец тут, возможно, и ни при чем. Может, все это Хисст. Хеллер, ты можешь предположить, что у этого человека хватит невероятной наглости попытаться провозгласить себя императором?
– Он называет себя диктатором. До титула императора всего лишь шаг.
– Нет, он не может этого сделать. Великий Совет и лорды страны должны иметь основание – тело и символы власти, – чтобы объявить трон свободным и назначить преемника. Если отец и символы власти у тебя, ему придется заполучить их. Проклятье богов, Хеллер, ты меня просто убил своим сообщением! Признает Хисст публично, что император у тебя, или нет, он все равно попытается захватать то, что у тебя имеется, и никому не позволит стоять у него на пути. Ты же просто живая бомба!
Хеллер хотел заговорить, но Мортайя сделал знак, приказывая ему молчать.
– Я пытаюсь решить, как мне в этой ситуации поступить. Есть ли какой-нибудь шанс, что отец мой очнется и останется ли в сознании достаточно долго, чтобы отменить указ, объявляющий меня мятежником, и восстановить меня в качестве своего преемника?
– Это в руках богов.
– Хеллер, объявит он это или не объявит, ты все равно сидишь на бомбе, которая вот-вот взорвется. Знаю, у тебя хорошая репутация, но кто-нибудь может разжечь страсти, чтобы попытаться найти тебя, и Хисст получит тело и символы власти. Имея их, он может провозгласить себя императором… О, я почти жалею, что прилетел именно сюда, а не забрался куда-нибудь еще!
– Ваше высочество, какой силы штурм вы можете выдержать здесь, на Калабаре?
– Населения здесь осталось около двух миллиардов. Остальные уничтожены. Большинство городов лежит в развалинах. Честно, я не знаю.
– Пока я разыскивал вас, я сделал подсчет. Эта война длится пять лет – значит, воевали вы неплохо. Думаю, вы могли бы выстоять против всех вооруженных сил Аппарата. Реки здесь так широки, горы так высоки…
– Мы не могли бы выстоять против сил Аппарата, Флота и Армии.
– Хотите пари? – спросил Хеллер. – Может, поспорим, что ваш отец через несколько месяцев придет в сознание и отменит ваш статус мятежника и наречет вас своим преемником. И еще поспорим, что Флот и Армия останутся в стороне. А потом поспорим, что мы окажем такое яростное сопротивление, что сломаем ноги Аппарату.
Мортайя покачал головой:
– Прошу тебя, не надо больше говорить «поспорим»! Ты подаешь такую слабую надежду!
– Я еще не закончил, ваше высочество. Затем, предположим, мы по секрету сообщаем Хиссту, что император здесь…
– Что?
– Он тогда будет знать, что мы не намерены делать об этом публичное заявление.
– Да мы в любом случае не можем его сделать! Я больше не являюсь претендентом на трон. Публичное заявление не принесло бы нам никакой пользы. Наоборот, мы вызовем на себя весь огонь! Нет, единственное спасение в том, что мой отец очнется и объявит Хисста предателем – объявит королевским указом.
– Имеется еще одна возможность. Я тайно проинформирую Хисста о том, что именно так и случится, если он втянет в войну Флот и Армию.
– Он расценит это как признание в том, что император либо мертв, либо недееспособен.
– Но он не будет в этом уверен, – не унимался Хеллер.
– Офицер его величества Хеллер, это безумие!
– Может, да, а может, и нет, – сказал Хеллер. – Но рискну предположить, что такое сообщение подведет Хисста к грани безумия, а то и заставит перескочить через нее. Вы были прекрасным флотским офицером, ваше высочество. И знаете правило: дезорганизация командования противника зачастую может привести его к опрометчивым поступкам или к полной неспособности предпринимать какие-то действия.
– Не надо читать мне лекции, офицер Хеллер. Я воевал, когда у тебя еще молоко на губах не обсохло. Есть и другое правило: когда появляется шанс и ты ничего не делаешь, ты почти непременно проиграешь. Предлагаемый тобою план ведения войны настолько безумен, что я принимаю его. Отправляйся за моим отцом. Даю тебе слово, что я его не убью. Мы разместим его в удобной безопасной пещере – и можешь запускать в дело остальную часть плана. Возможно, как ты говоришь, он и придет в сознание. А до той поры мы будем жить и надеяться. Ты чокнутый парень, офицер Хеллер. И ты мне нравишься. Ребята! Развяжите ему руки!
Стемнело, и шел дождь. Сверкающие струйки воды стекали с полумертвых космических кораблей неприкосновенного Аварийного резерва Флота.
Когда "Принц Каукалси" бесшумно сел на хвост, командор Крап и старикан Этти с беспокойством наблюдали, как Джеттеро Хеллер, не дожидаясь трапа, скользит из тамбура вниз на привязанном канате.
– Да разразят меня боги, Джет, – прошептал командор Крап, – тебе здесь нечего делать. Выдан общий ордер на твой арест!
– Привет, командор! Привет, Этти! – громко поздоровался Хеллер.
– Ш-ш-ш! – в один голос прошипели оба.
– Что это вы? – полюбопытствовал Хеллер. – При таком дожде вас не слышно!
– Ордер на арест! – сказал Крап. – Ломбар Хисст поставил всех своих агентов на уши и разыскивает тебя на Волтаре!
– Слушайте, – снова громко сказал Хеллер, – если флотский офицер не может сесть на флотской базе, не беспокоясь об «алкашах», тогда я не знаю, куда катится наша Конфедерация.
– В ад номер восемь, и очень быстро, – отвечал ему Крап. – Хисст называет себя диктатором, и всеми командует Аппарат.
– Но только не мной, – сказал Хеллер. – Одолжите мне быстрый аэромобиль, а вы, Этти, набейте-ка эту посудину продовольствием и прочим. Особенно позаботьтесь о еде. Запишите все на счет Управления внешних связей, который я сообщил вам в прошлый раз.
– Он чокнутый, – сказал Крап.
– Согласен на все сто, – ухмыльнулся Хеллер.
Часом позже старый седоволосый вольнонаемный, служащий клерком в клубе офицеров Флота, пользуясь дождливой ночью, сидел, пытаясь привести в порядок свои бухгалтерские счета. Услышав у стойки какой-то шум, он оторвал взгляд от своей книги и увидел стоявшего там человека в мокром плаще. Он подошел.
– Можно мне взять ключ от моей комнаты? Услышав этот голос, старый клерк присмотрелся и обомлел.
– Боги милостивые! – прошептал он. – Выдан общий ордер на твой арест! За последнюю неделю здесь уже трижды побывали агенты – проверяют, нет ли…
– Первым делом, – перебил его Хеллер, – мой ключ! Потом пришлите тапа и булочек в мой номер. Разве не видите, что на улице сыро?
– Джет, ты сумасшедший!
– И всегда им был. Теперь нет времени, чтобы исправиться. Передайте Бису из разведки Флота, чтобы зашел ко мне, если он где-то поблизости и у него есть минутка времени.
Десятью минутами позже в шикарный двухкомнатный номер Хеллера вошел ошарашенный Бис. Он услышал, что Хеллер в душевой, и подошел к двери.
– Джет, – проговорил Бис суфлерским полушепотом, – имеется общий ордер на твой арест!
– Говори громче! – в полный голос отозвался Хеллер. – И будь добр, подай-ка мне ту бутылочку с мылом.
– Ох, Джет, ты свихнулся!
– Похоже, это всеобщее мнение. Как поживаешь? Последнее время выигрывал в метательные шары?
– Ох, Джет, ты безнадежен.
– Может быть, но не совсем. Тот, кто не имеет надежды, недолго живет на космических трассах. Будь добр, подай мне полотенце.
Вскоре Хеллер сидел, завернувшись в полотенце, в кресле гостиной и потягивал тап.
Бис отклонил предложение выпить за компанию.
– Ты, наверное, не понимаешь, насколько все это серьезно, – взволнованно говорил он, примостившись на краю кушетки.
– Как не понимать, – отшучивался Хеллер. – Под таким дождем даже самые что ни на есть здоровяки могут подхватить насморк.
– Джет, тут везде шныряют агенты Аппарата! Они охотятся за тобой! И ох как жаждут твоей крови, эти (…)!
– Хорошо, что ты заговорил об этом, – спокойно сказал Хеллер. – Помнишь того парня, Гриса, которого я пытался определить в королевскую тюрьму?
– Я знаю. Все газеты кричат о нем.
– Так слушай. На подлете я слышал в бюллетене новостей, что его отдают под суд. И, очевидно, ему даже дадут адвокатов. Ты помнишь, я послал тебе коробки с бумагами?
– Собранное Грисом досье для шантажа Аппарата?
– Точно. Я хочу, чтобы ты передал эти бумаги его адвокатам.
– Что? – Бис уставился на приятеля во все глаза. – Так они же с их помощью попытаются вытащить его из тюрьмы.
– Возможно, но многим в Аппарате наверняка будет тошно.
Бис вдруг нервно рассмеялся:
– А знаешь, и правда, мне тоже так кажется. Сделаю. Но все же послушай, Джет, тебе нужно убраться отсюда. У них это место под наблюдением.
– Ладно, скоро уберусь, – пообещал Хеллер. – Только не раньше, чем ты достанешь мне офицерскую форму аппаратчика, горчичного цвета, ну и «аппаратный» аэромобиль.
– Что?
– Только не говори, что флотская разведка не приобрела несколько комплектов для того, чтобы шпионить за другой службой.
Бис подпер подбородок ладонями и укоризненно сказал:
– Теперь я знаю, отчего военные инженеры так мало живут. И что же ты собираешься делать?
– Чем меньше ты будешь об этом знать, тем меньше сможешь рассказать под пыткой. Достань мне ко всему прочему и фальшивое удостоверение. Времени у тебя – завались. Через пятнадцать минут у двери черного хода. Подойдет?
Бис уставился на Хеллера, не сказав ни слова.
Двумя часами позже Хеллер в аэромобиле с опознавательными знаками Аппарата приземлился на посадочной площадке в Лагере Смерти. Дождь не дошел до Великой пустыни – помешали высокие горы, – но на внешности аэромобиля явно отразилось пребывание под дождем: для «аппаратной» машины он был подозрительно чистым.
В ярком освещении площадки появился охранник. Он взглянул на неряшливое удостоверение с именем "Капитан Фал".
– Я здесь долго не задержусь, – сказал Хеллер. – Только заплачу свой игровой долг капитану Снелцу.
– Небось, сейчас в городе можно здорово разжиться, бросая кости, – сказал охранник.
– Лучше не бывает, – ответил Хеллер.
– Спасибо, буду знать, что у него завелись деньжата. Он в тех укрытиях, сзади под холмом.
Хеллер вылез из машины. Глаза его скрывались под большими защитными очками песочного цвета. Неспешной походкой он прошел по пыльному загроможденному лагерю.
У двери в блиндаж стоял часовой. Прежде чем он успел окликнуть его, Хеллер проорал:
– Эй, Снелц, есть ли у тебя игральные кости на продажу?
Тут же внутри землянки засуетились, и из низкой двери высунулось бледное лицо, казавшееся пятном в ночной темноте.
Хеллер смело прошел мимо часового в блиндаж.
– Боги мои, Джет! – хрипло прошептал Снелц. – Ты что, не знаешь, что выдан общий ордер на твой арест?
– Знаешь, – громко ответил Хеллер, – если тебе все говорят об этом, то рано или поздно ты в это поверишь.
Снелц содрогнулся. Он повернулся и сделал знак проститутке, лежавшей обнаженной на койке в конце комнаты. Та подхватила свою одежду и вышмыгнула.
Снелц стоял, заправляя рубаху в штаны и одновременно пытаясь опустить дверной занавес.
– Хеллер, – говорил он, – у тебя крыша поехала.
– Нет, у меня в горле пересохло.
Снелц, в рубахе с распахнутым воротом и с торчащими дыбом волосами, попытался найти что-нибудь еще не опустошенное в царящем на столе бедламе и, опрокинув несколько бутылок и банок, налил в стакан немного шипучки. Хеллер присел и принялся невозмутимо потягивать напиток.
Бывший десантник Флота нервно присел напротив.
– Джет, просочился слушок, что Хисст заплатит сто тысяч кредиток наличными за информацию о твоем местонахождении.
– Дешево, – заметил Хеллер. – Старик всегда был скрягой.
– Но здесь-то ты почему?
Хеллер полез в карман «аппаратной» гимнастерки и вытащил конверт. Положив его перед Снелцем, он сказал:
– Это нужно передать Ломбару Хиссту.
– У меня нет к нему доступа. Я всего лишь капитан.
– Видишь ли, я бы не сказал, что передавать ему это так уж полезно для здоровья. Если он получит послание с нарушенными печатями, думаю, что, вероятней всего, он казнит того, кто принес ему конверт, чтобы обеспечить полное молчание посланца.
Снелц взглянул на конверт и прочел:
Ломбару Хиссту от Джеттеро Хеллера
Лично. Секретно.
У Снелца задрожала рука.
– Да я могу помереть от одного только взгляда на него! От сердечного приступа!
Хеллер достал купюру в пятьсот кредиток.
– Это чтобы ты не чувствовал себя обделенным, не получив той сотни тысяч.
Снелца это задело.
– Я бы никогда тебя не сдал. Ты мой друг! И платить мне совсем не обязательно!
– Ну, я сказал офицеру на посадочной площадке, что прилетел отдать игровой долг, поэтому он пристанет к тебе с выпивкой. А я не хочу, чтобы тебе лично это что-нибудь стоило. Теперь соображай – может, надумаешь, каким образом передать это лично Хиссту.
Снелц пораскинул мозгами и вдруг весело заулыбался:
– Думаю, я смогу это сделать. Комар носа не подточит.
– Очень важно, чтобы он это получил. И никакой осечки.
– Никакой осечки не будет.
– Хорошо, – сказал Хеллер. – С делом покончено. Может, пару раз сыграем в кости?
– Ох, Джет, ради всех богов, смывайся отсюда. А то мы с тобой сию же минуту окажемся на полпути в ту пропасть. Пойми, Хисст чуть ли не каждый день бывает в офисе, в башне наверху. Не исключено, что он и сейчас в лагере!
– Тогда будет совсем нетрудно доставить ему это послание, разве не так? Ладно, я вижу, ты потерял азарт, поэтому лучше побегу. Заскочу в столовую…
– Джет, – голос Снелца звучал настойчиво и напряженно, – уходи… уходи отсюда. Честно говорю, у меня на сердце не будет спокойно, пока ты не смотаешься из лагеря!
– Наступит такой денек, Снелц, – засмеялся Хеллер, – когда ты не так еще перетрухнешь. Пойдем, проводи меня.
Снелц судорожно влез в свою форму.
Стараясь выглядеть спокойно, он проводил Хеллера к посадочной площадке и посадил его в аэромобиль.
Машина взлетела.
Спустя два часа вернувшись на базу Аварийного резерва Флота, Хеллер похвалил старикана Этти за то, что тот пополнил запасы буксира, пожал на прощание руку обеспокоенному командору Крапу и, предъявив на вылете удостоверение крейсера "Счастливого возвращения", лихо помчался в космос, на Калабар.
Можно только догадываться, дорогой читатель, каким мог быть ход событий, если бы капитан Снелц не подумал о человеке, имя которого внезапно возникло у него в голове, когда Хеллер попросил его обмозговать способ передать письмо Ломбару Хиссту в собственные руки. Если бы Хеллер тогда же узнал его имя, судьба Земли могла бы вполне быть совершенно иной.
Ибо человек, о котором подумал Снелц, был Дж. Уолтер Мэдисон!
Стоя на посадочной площадке и наблюдая за отлетом хеллеровского аэромобиля, Снелц тщательно обдумывал, как он это сделает.
Последнее время Ломбар Хисст наведывался в Замок Мрака почти ежедневно, обычно по утрам. И проделывал нечто странное в расположенных внизу кладовых с тем таинственным порошком. Снелц лично сопровождал въезд на территорию лагеря нескольких грузовиков, полных загадочных грузов с маркировками на ящиках: «лактоза», "сернокислый магний", «хинин», "пекарский порошок", «фотопроявитель», "инсектициды" и «стрихнин». Техники Хисста обычно брали из капсул нечто под названием «амфетамин», смешивали его с другими порошками и потом в новых капсулах доводили замес до огромного объема. По словам одного из техников, Хисст, похоже, получал большое удовольствие от этих странных занятий: он называл их «разбавка» и, кажется, думал, что никто не смог бы делать это так умело, как он.
Снелц заметил, что землянину Мэдисону никогда не сообщали, где он может найти Хисста: таинственного здесь ничего не было, поскольку шефу Аппарата всегда казалось, что, куда бы он ни пошел, всюду его непременно поджидает убийца. Так что днем или ночью Мэдисон время от времени наведывался в Замок Мрака.
Все служащие уже знали, что Мэдисон – ставленник Хисста, и поэтому землянин мог прилетать и улетать, когда ему вздумается. "Модель 99", очень заметную с ее четырьмя летящими ангелами, никогда не останавливали в воздухе на предмет проверки удостоверения. По приземлении Мэдисон пользовался полной свободой действий. Он не нуждатся в сопровождающих, даже не предъявлял удостоверения часовым – просто перебегал в специальный мини-мобиль, проезжал через туннель, поднимался на лифте и скрывался в северной башне, где теперь зачастую и клерков-то даже не было.
Зная, что Мэдисон Хеллеру – липовый друг, Снелц выбрал его в качестве посланника для передачи вверенного ему письма, содержание которого, похоже, могло привести к чьей-нибудь смерти.
Поэтому, невзирая на неурочный час, Снелц построил свою роту и прошелся вдоль строя, пристально разглядывая солдат. Вдруг он остановился и указал дубинкой на одного из них.
– Вот ты. Ты из нового набора. Лейтенант, всех распустить, кроме этого человека и Тимайо.
Снелц отошел с этими двумя в сторону. Тимайо слыл в роте самым ловким вором.
– Тимайо, отправляйся в город и достань дорогой костюм из серой мерцающей ткани и к нему – все эти консервативные штучки. В такой час ограбить магазин – пара пустяков. Смотри только, чтоб одежда подошла этому парню. Возвращайся до рассвета.
Чтобы как-то убить время, Снелц угостил офицера охраны выпивкой и немного поиграл в кости. Даже соснул часок.
Тимайо вернулся в лагерь нагруженным. В своем блиндаже Снелц одел новобранца и отступил назад, с восхищением разглядывая его: тот же рост, то же телосложение, волосы того же цвета. Мэдисон, да и только – для тех, конечно, кто не знаком с ним близко.
Чтобы уж совсем не рисковать, Снелц надел на лже-Мэдисона песочного цвета солнцезащитные очки – в последнее время он часто видел в них землянина.
– Ни с кем не разговаривай, – предупредил парня Снелц, передавая ему конверт. – Просто сядь в мини-мобиль, поднимись на лифте, пройди через приемную, войди в кабинет Ломбара Хисста и положи это прямо посреди его стола. Затем уходи и возвращайся сюда.
– А если я откажусь?
– Тогда мы швырнем тебя в пропасть. И хватит об этом.
Давно уже наступил рассвет. Сонный лагерь выздоравливал от похмелья.
Новобранец, сильно нервничая, попросил, чтоб ему дали выпить хоть баночку тапа. Подкрепившись, он вышел, уселся в машину, и та скрылась в туннеле. Он вошел в лифт, поднялся в башню/вошел в приемную… И обомлел. Там, спиной к двери, сидел главный клерк шефа, из старых уголовников.
Выбора не было: бездна светила ему и в случае отступления, и в случае провала – и он храбро зашагал через комнату.
Старик посмотрел на него, промямлил: "Его нет" – и вернулся к работе.
Новобранец сделал вид, что не слышал. Он проследовал дальше, подошел к кабинету Хисста, открыл дверь и вошел. Комната произвела на него неприятное впечатление: одну из стен целиком занимало зеркало, позади стола возвышалось кресло-трон, похожее на добычу из разграбленного склепа. Но малый времени не терял.
Он достал из кармана конверт, положил его на стол и подпер «жалом» – всякий, кто сядет в кресло, сразу же заметит.
Потом вышел из кабинета.
– Говорил я вам, что его нет, – пробурчал главный клерк.
Посыльный вышел в коридор.
Снелц тем временем трясся от страха и волнения. Но едва посланец уселся в мини-мобиль, как чувство гордости за себя сменилось у Снелца ужасом.
Приземлилась "Модель 99"!
Словно парализованный, он наблюдал, как Мэдисон вылез из кабины и прошел, пыля башмаками, к загородке перед мини-мобилем. Снелц перестал дышать. Заметит ли дежурный офицер, что он дважды отмечает в журнале Мэдисона как прибывшего в лагерь?
Но Снелц не привык рассуждать – он привык действовать. Вынув свой табельный бластган, он выстрелил в верхушку столба, вдребезги разнеся осветитель, и юркнул в укрытие.
Пока еще со звоном сыпалось стекло, охранники бросились прятаться. Мэдисон тоже побежал. Он быстро вскочил в ожидавшую машину и оглянулся лишь тогда, когда та, набирая скорость, стрелой уносилась в туннель.
И мыслить не смея о том, что случится, когда Мэдисон нос к носу столкнется с «собой» где-нибудь в лифте или коридоре, Снелц сотворил то, чего почти никогда не делал: он помолился.
Посланец тем временем ждал в холле лифта. Кто-то поднимался наверх!
Не желая ни с кем сталкиваться, возможно, даже с Ломбаром, посланец поспешно огляделся. В холле стояла большая коробка с бумагой для принтера. Она была высотой всего лишь четыре фута, но парень, не раздумывая, юркнул за нее. Осторожно выглянув, он с ужасом увидел, как из лифта вышел настоящий Мэдисон!
Как только холл опустел, посланец нырнул в лифт.
Настоящий Мэдисон вошел в приемную.
– Что, – спросил клерк, смерив его бесстрастным взглядом, – забыли что-нибудь?
Мэдисон не остановился и, лишь входя в кабинет Ломбара, сказал:
– Я подожду.
Он принес с собой последние вырезки из газет с множеством хвалебных речей о Хиссте, в которых выражались пожелания обрести империи закон и порядок, а также гнев по поводу всех тех, кто пытается опорочить честь работников Аппарата. Мэдисон знал, что снимки, на которых у Ломбара такое сердитое лицо, доставят ему бесконечное удовольствие, и решил аккуратно разложить их на столе шефа. Делая это, он случайно опрокинул конверт, подпертый «жалом». Мэдисон машинально придал ему прежнее положение. Но тут же обнаружил, что конверт ~ ему мешает: вырезок было много. Он снова взял конверт, подвинул «жало», получше вгляделся в то, что держал в руке…
И замер как громом пораженный.
Ломбару Хиссту от Джеттеро Хеллера
Лично. Секретно.
Как он сюда попал?
Запечатан.
Значит, Ломбар еще не видел письма.
Не зная о предупреждении, сделанном Хеллером Снелцу, о том, что посланца, возможно, убьют, если печати окажутся сломанными, Мэдисон задрожал от неукротимого желания узнать, что там внутри.
Что это? Тайная переписка?
И поскольку все, что Мэдисон делал, он делал по одной лишь причине, то устоять не мог.
Он взял и сломал печати.
За дверью все было тихо.
Глаза Мэдисона быстро забегали по строчкам:
Хисст!
Привет, салют и все такое прочее – но ничего от искреннего сердца.
Вы уже знаете, чью компанию я давно разделяю, поскольку я оставил вам в подарок свой жезл.
Как вам известно – вы ведь постоянно говорите об этом по хоумвидению, – его величеству нездоровится, и мы не хотим беспокоить его таким пустяковым делом, как подписание королевского указа, объявляющего вас предателем и угрозой для государства.
Однако мы обещаем, что в том случае, если вам захочется использовать Армию и Флот для нанесения удара по Калабару, такой указ будет издан и Хиссту придет конец. Поэтому советую вам просто-напросто немного перебеситься, пристрелить кого-нибудь из ваших драгоценных сотрудников и не препятствовать естественному ходу событий.
Надеюсь, что не буду иметь удовольствия видеть вас болтающимся на виселице.
Джеттеро Хеллер
Мэдисон перечитал письмо, и вдруг все разорванные ниточки стали связываться воедино. Уже не раз он говорил Хиссту, что в том или ином случае ему просто необходимо получить королевский указ, и всегда шеф становился каким-то чрезмерно уклончивым!
Мэдисон вдруг все понял.
За дверью в королевском дворце, охрана которой так заботила Хисста, не было никакого императора!
Так вот в чем дело!
Мэдисон быстро огляделся. Похоже, никто его не видит.
Значит, это не переписка. Это письмо поступило сюда впервые.
Риск был основой его профессии. Мэдисон сунул конверт и депешу к себе в чемоданчик. Вот так – и никаких следов.
Разложив вырезки, он вышел в приемную и спросил старика:
– Хиссту поступали какие-нибудь срочные сообщения?
Старик отрицательно покачал головой.
Мэдисона охватило радостное возбуждение. Ну и разбойник! Хеллер каким-то образом незаметно для всех проскользнул в кабинет – может, с крыши – и оставил для Хисста этот конверт.
С очень спокойным видом Мэдисон уселся за пульт оператора и, словно желая скоротать время, принялся извлекать из компьютера сведения, могущие ему пригодиться, – такие, например, как мощь вооруженных сил на планете Калабар. Затем стал подсчитывать численность войск Армии и Флота.
Судя по письму, Хеллер не хотел, чтобы эти силы обратились против него. Мэдисон попытался продумать, каким образом он мог бы добиться именно этой цели.
О, какие яркие вышли бы заголовки!
Теперь у него не осталось ни малейшего сомнения, что цели своей он достигнет. Он непременно вернется на Землю в лучах ослепительной славы – если, конечно, от Земли что-нибудь останется.
Хисст объявился лишь часом позже, и Мэдисон вошел вместе с ним в кабинет. Прессой шеф остался очень доволен.
– Дела идут хорошо, – сказал он.
– Верно, – согласился Мэдисон. – Мы одним махом сделаем вас императором.
Он ни единым словом не обмолвился о послании Хеллера!
Когда новобранец, проскользнув мимо заграждения, возвратился, Снелц вздохнул с облегчением.
Он видел, как прибыл Хисст и как укатил к себе в башню.
Но оттуда не выходил никто: ни шеф, ни настоящий Мэдисон.
Снелц мог лишь предполагать, что послание Хисст получил.
Итак, теперь уже во второй раз, послание, которое могло воспрепятствовать вторжению на Землю, оказалось перехваченным по пути.
Более того, на сей раз оно оказалось в руках человека, которому давало абсолютную власть. Дж. Уолтер Мэдисон мог воспользоваться им каким угодно подлым образом и в момент, когда оно могло бы, по его расчетам, принести ему наибольшие дивиденды в броских заголовках газет.
Знание – это сила! А Мэдисон теперь знал, что он единственный на Волтаре, кто располагает исключительно важной информацией о том, что император находится на Калабаре и является пленником Хеллера!
Какой материал!
Но пока рановато. Нет, нет, еще не сейчас. Материал нужно накапливать, доводить до кондиции, чтобы он – бац! – взорвался с таким оглушительным треском, какого Вселенная еще никогда не слыхивала!
Ликование в душе Мэдисона, возвращающегося в Город Радости, грозило превратиться в громадный пузырь и лопнуть! Поистине, судьбу двух империй разыгрывали в кости! И Дж. Уолтер Мэдисон был тем, кому предстояло их бросать!