Зловредный старец

* * *

— Проходи, отец мой, присаживайся. Давненько не видались. — я указал настоятелю Обители Святого Солнца на кресло. — Не благодари за это, не стоит.

За то время, что я по Ашшории блукал, Тхритрава успел заметно осунуться и, кажется, еще больше поседел. Тяжела ты, шапка магупата…

Мндя, Лисапет — посмотри-ка на себя в зеркало, — сам после вояжа выглядишь так, что краше в гроб кладут.

— Рассказывай, как там ваш великий сброд проходит-то?

— Обыкновенно проходит, государь. — ответил отец-настоятель усаживаясь за стол. — Склоки, интриги, скандалы. Пару раз, в самом начале, даже до мордобоя дошло.

— Эва как. — я усмехнулся. — Неужто в Конклаве такое рвение в трактовке священных текстов проявляют?

— Как ни удивительно — да, дрались именно в запале теологических споров. — Тхритрава, кистью правой руки, описал в воздухе круговое движение. — Раздухарились. Это ведь при переделе вакуф холодная голова нужна — особенно тем из первосвященных, кто с примасом нашим дружен не особо.

— И что же, обобрал Йожадату своих оппонентов, или не удалось? — полюбопытствовал я. — Да ты кушай, отец мой, кушай.

— Благодарю, государь, не так уж я и голоден. — настоятель Обители с задумчивым видом начал помешивать ложкой суп. — Насчет же обобрать, тут окончательных решений покуда не принято. Члены Конклава и так подзадержались в Аарте, а скоро начнется сезон дождей и добираться до своих резиденций станет сложно. На днях до весны разъезжаемся.

Это он сейчас намекает, что вложенные в его избирательную кампанию денежки то ли ухнули, то ли ахнули?

— И некому будет выступить против примаса, когда он свадьбу на корню зарежет. — добавил Тхритрава.

— Какую свадьбу? — недоумение мое от столь резкой смены темы разговора было более чем искренним.

— Ту, о которой нынче вся Аарта болтает. — отозвался настоятель. — Твоего, государь, гвардии-воеводы и княжны-воительницы из Зимнолесья.

— Неожиданно. — удивление с каждой секундой только росло. — Вообще-то, когда я сегодня принимал Нарчатку, Йожадату мне в беседе с ней только помог, хотя, я почти уверен, о ее планах на Ржавого он если и не знал, то догадывался. Зачем бы ему теперь мешать их семейному счастью?

Судя по тому, что после поединка выражало лицо моего главногвардейца, счастье там будет довольно своеобразное. Ну да ничего, стерпится-слюбится… надеюсь. Один раз Латмур уже женат был, и должен понимать, что мужчине брак нужнее, чем женщине, ведь он куда менее способен окружить себя домашним комфортом.

— Это, разумеется, только мои догадки, государь, точных сведений я не имею. — Тхритрава, наконец, зачерпнул суп и начал разглядывать содержимое своей ложки. — Однако, зная нашего первосвященника я почти убежден в том, что он запретит брак князя Девяти Столбов и Нарчатки, покуда княжна не примет веру в Святую Троицу.

— Хм, царица Н`Кале, если память мне не изменяет, лишь четыре года спустя после замужества приняла истинную веру. Зачем же примасу упорствовать в вопросе именно этой свадьбы и идти на конфликт с Железной Рукой?

И, де-факто, со мной тоже.

— К тому же не уверен, что зимнолеска будет так уж сильно отпираться.

— В том-то и дело, что почитать богов тех земель, где они пребывают — вполне в традициях ее народа. — отец-настоятель Обители наконец отправил ложку в рот. — Но слава приведшего к Солнцу, Оку и Сердцу заблудшую язычницу будет принадлежать Йожадату. Ну а поскольку она прославленная в своих краях воительница и дочь Великого князя, ее переход в нашу веру откроет в будущем заманчивые перспективы для ашшорских проповедников.

Тхритрава криво ухмыльнулся.

— И заслугой это будет считаться исключительно его. — он зачерпнул из тарелки еще супа. — О чем его сторонники немедля раструбят, а оппонентам примаса придется сбавить свой напор.

Мы немного помолчали.

— Полагаю, у меня есть решение этой проблемы. — прервал тишину я. — Не Йожадату единым славна наша Церковь, много в ней людей достигших просветления. Ты вот, например, отец мой.

Тхритрава с интересом поднял взгляд на меня.

— Княжна Нарчатка проживает в Ежином Гнезде, ты тоже нынче здесь — так чего мы медлим? Надобно немедленно принести свет истинной веры заблудшей душе!

Осень на северных границах Ашшории выдалась беспокойной и богатой на события. Заки, до того предельно разобщенные, оправившись от первого натиска, начали формировать племенные союзы на Ооз-Лиделлском направлении и оказывать гораздо более упорное сопротивление экспансии. Пару раз даже подступали серьезными силами к поселению ссыльных преступников (получившему сначала в народе, а потом и в официальной переписке, люто благозвучное название Лисапетовы Колодники), но из-за сравнительно слабых штормов, почти не препятствующих доставке новых насельников и продовольствия, уморить голодом осажденных степняки не смогли, а при попытках штурма были изрядно биты и откатывались зализывать раны, да выяснять, кто же это из компаньонов-буюруков виновен в фиаско и не пора ли его зарезать. Желательно, конечно, вместе со всем его родом, и с дальнейшим раздуваниванием оного рода стад, табунов, пастбищ, женщин и прочего лута, каковой дележ также у этого народа проходил мирно настолько редко, что практически никогда.

На основном направлении колонизации, правда, видя с нашей стороны нехилую угрозу, до таких эксцессов доходило, к сожалению, редко. Напротив, три племени, оказавшиеся под основным натиском ашшорских переселенцев провели курултаи и успешно выбрали себе по хану, причем не номинальному, каковой всего лишь считался бы посредником в спорах и предводителем в случае набега на соседей (в данном случае, на Ашшорию, поскольку теснимым со своих пастбищ резко стало не до сородичей), а настоящих предводителей всего союза родов, истинных патер фамилиас[30] целого племени.

Ситуация эта, конечно, была весьма неприятной, но не было счастья, да несчастье помогло.

Привыкшие за время относительного безвластия решать свои проблемы самостоятельно буюруки, вдруг с удивлением обнаружили — некоторые из них, если быть точным, — что во главе союза близких и дальних родичей вдруг оказался человек, которому они или лично, или членам его рода, изрядно наступили на хвост. Поскольку идеалы всепрощения и гуманизма закам были глубоко чужды, последствия такой крепкой вражды с ханом вырисовывались весьма безрадостные. Вариантов избежать секир-башки тут вырисовывалось небогато: первый, податься под защиту другого племени, только кому бы они там были нужны (да и ханов, таких как у них, полновластных, соседи пока еще не имели), так что всерьез полагаться на чью-то защиту не приходилось; второй, свинтить куда подальше, встречал на пути своей реализации то обстоятельство, что степь, она хоть и Большая, но все земли в ней давно поделены и отнимать свое место под солнцем пришлось бы с боями, причем до этого пришлось бы миновать еще и чужие пастбища, расположенные между нынешним местом обитания родов опальных буюруков и тем самым куда подальше; третий — не самый для степняков очевидный, но в результате, благодаря чутью загнанного зверя, принятый — податься под руку ашшорского меня.

Едва в степи запахло жаренным на постном маслице, в ставку Валараша прибыли посланники от семи родов, слезно просивших «просветленного, равного мудростью богам и известного своим великодушием святого» не дать сгинуть славным детям Тулпара, на которых ополчились Ялмауз, Юха и Аджаха[31] приведя к власти над племенами свои нечистые порождения, мечтающие сжить несчастных со свету.

Преподобный, крепко помня что он явился в Большую Степь, в том числе, и нести слово Троих местному населению, на упоминание козней демонов вполне логично ответил, что от этой напасти их может защитить лишь Святая Троица и Небесная Дюжина. Впрочем, добавил он, принуждать к спасению он никого не намерен, так что если уважаемые заки не хотят принимать помощь покровителей могущественной Ашшории, то пусть озаботятся борьбой с демонами сами. Однако, добавил Валараш, демоны есть те же друджи, а значит противны и Троим Святым, и светлым богам, а потому совсем оставить в беде рода́ посланников он не вправе и готов принять бедолаг под свою руку… на некоторых необременительных условиях.

Первым условием, разумеется, была присяга царю Ашшории, причем царю как функции, а не как личности, и, соответственно, соблюдение ашшорских законов самым неприятным из которых был запрет ходить в набеги на других царских подданных. Вторым условием была, как и положено, обязанность по первому требованию царя или его наместника выступать конно и оружно против врагов государства. Третьим, и самым для заков, пожалуй, странным, было требование принять на тех кочевьях, что будут им определены для обитания, некоторое количество землепашцев, которых, с одной стороны, категорически запрещалось как-то обижать — даже красть девок без сватовства и выкупа, — и предписывалось всячески защищать, а с другой, обязанных выплачивать буюруку дань за защиту согласно прейскуранта. Четвертое, уже не условие, а скорее предложение, заключалось в том, чтобы после исполнения всех условий принять княжеское достоинство Ашшории со всеми льготами и привилегиями из сего звания проистекающими.

Первые два пункта заков не особо удивили и даже не вызвали какого-то неприятия, потому как во-первых, никто и не рассчитывал на халяву, а во-вторых, куда им нафиг было деваться. Четвертый пункт вообще был воспринят как нечто само-собой разумеющееся — мол, если мы к царю со всей нашей верностью, так и он к нам со всей душой и уважением. К тому же князь не обязан перестать быть буюруком для своего рода.

А вот третье условие степняков изрядно озадачило, поскольку было столь необычном во взаимоотношении наших народов, что невольно закрадывалась мысль о каком-то подвохе.

Впрочем, выбор был невелик — либо соглашаться, либо отправляться кормить стервятников, так что через несколько дней все семеро драпающих от неприятностей буюруков прибыли в Обитель Шалимара приносить присягу.

Преподобный, по прежнему помнивший, что он тут, ко всему прочему, участник челенджа по обращению степного комьюнити в истинную веру, принял закскую старши́ну с распростертыми объятьями, анонсировал вечерний пир в честь дорогих гостей, а перед тем — торжественное жертвоприношение богам во благополучие уважаемых буюруков и всех их родов, которое проведет лично настоятель монастыря.

Буюруки, примерно представлявшие нудность наших ритуалов, приготовились некоторое время поскучать, однако главой Обители Шалимара все еще оставался Тумил, и несложно догадаться, что для встречи со степными коневодами у него уже была заготовлена и эрзац-коррера, наподобие той, что мы делали на стоянке у Большой Мымры, и здоровенный злобный бычара.

Буюруки, люди и сами лично храбрые, ритуал в честь Троицы оценили и пришли к выводам, что богам, которых ублажают так, поклоняться вовсе не зазорно, тем паче что и обряд провел человек в степи уже известный, традиции уважающий и вообще, с пониманием. После чего, дожидаясь вечера, провели микрокурултай, где было решено, во-первых, признать всех, кого Валараш только не потребует, своими богами, а во-вторых, основать из всех семи родов новое племя (процесс в реализации непростой, поскольку для истинного родства предстояло теперь перекрестно переженить массу молодежи), в результате чего к моим званиям прибавился титул хана Белых Котов (а я лично обзавелся аж семью стремянными, по одному на каждый день недели — наследники буюруков, разумеется, отправились ко двору моего величества).

Заки, оказывается, уже прознали, что новоосвоенные ашшорцами земли полуофициально прозываются Мышкиным Княжеством и причину этого выяснили тоже.

Между тем финансовые вливания в род Зеленых Коней привели к результатам, схожим с теми, что и на Ооз-Лиделлском пограничье, хотя и с совершенно противоположным знаком.

Щедрые дары сказочно, по меркам заков, разбогатевшего Тимна выдвинули папашку Эсли на должность хана. Это событие его заклятого друга, Ортена, конечно, не обрадовало, но с другой стороны, и не особо напрягло — Ухорезы оставались сильнейшим родом всего племени. История показала, что не напрягло напрасно.

Глава Зеленых Коней, во время политической борьбы за ханский бунчук нехило прокачал скилл интриги, так что скормить группе молодых, дерзких, горячих, и резких как понос Ухорезов информацию о идущем практически без охраны караване — к выскочке-хану направляющемуся, коего буюрук Ортен, известное дело, на дух не переносит, — не составило ни малейшего труда… Закский молодняк незамедлительно подтвердил мнение Тимна о том, что резкость Ухорезов такова же, как и содержимое их черепушек — охочие до славы с добычей молодые люди скооперировались в ватагу из четырех с небольшим десятков человек и засели в засаду на спуске тропы с гор, имея в виду и прибарахлиться, и выслужиться перед главой рода, обобрав его конкурента. Как ни глянь, а по закским меркам со всех сторон подвиг — героев же, как известно, девки любят.

Какая-то пара дней ожидания, и на сцене наконец появился долгожданный приз — два десятка изрядно груженых осликов с одетыми в поношенные шервани погонщиками и ни одного, понимаешь, всадника в охране (что не удивительно — по тропе снабжения родственничков Ржавого лошадь не пройдет). Да это ж просто праздник какой-то!

Молодые Ухорезы, улюлюкая и роняя слюнки от предвкушения будущей добычи рванули в атаку. Откуда им было знать, что встретят их не утомленные тяжелым переходом купцы, а Латмур Железная Рука с молодой женой (тоже тем еще подарком в рукопашной схватке), а также Блистательные и зимнолесские дружинники Нарчатки? Которые, к тому же, заранее их срисовали еще издалека и радостно ожидали, приготовившись к самой что ни на есть горячей встрече.

Заки, которые в этот момент уже мысленно подсчитывали барыши, были настолько не готовы к отпору, что уйти удалось всего шестерым из них, остальные же остались там, где их встретила приветливая улыбка моего главногвардейца — кто-то навсегда, а трое так и вовсе в плен попали и были доставлены в стойбище Зеленых Коней с побоями, но без увечий. Очень ценные свидетели.

Дальнейшее развитие событий было слегка предсказуемым. Родственные связи Тимна с Латмуром хотя и не были на слуху, но и тайной хоть для кого-то не являлись. То что Эсли поступил на службу к наследнику престола Ашшории тоже не было для соседей секретом — напротив, поводом для лютой, со скрежетом зубовным, зависти.

Несколько менее очевидным было то, что Тимн, через Нварда, родич мне, однако кому в степи положено — те все знали.

В общем, когда хан послал гонцов по становищам с призывом покарать Ухорезов за нападение на караван (что вообще-то являлось сугубо межклановым делом), его родича Латмура с женою (что в общем-то нехорошо, но тоже как-то не повод всем миром навешать обидчику хана — особенно с учетом того, что никто кроме самих молодых Ухорезов серьезно не пострадал) и людей другого его родича, ашшорского царя, с которым нынче мир и полное благорастворение (а вот это уже было серьезным косяком, грозящим довести до вражды со мной все племя) следовавших к Тимну с посольством (это вообще был для Ухорезов такой косяк, что полный здец — и пофиг, что не знали, персона посла неприкосновенна), народ к призыву покарать охальников отнесся с пониманием. Накосепорили, да и живут как-то слишком уж богато — непорядок.

По уму Ортену следовало бы схватить и выдать на расправу оставшихся в живых находников, ну так то же по уму, а не по фактическим обстоятельствам. Его род, вот только что, лишился трети находящегося в брачном возрасте юношества, и отдать на верную смерть еще нескольких, означало изрядно подорвать демографию Ухорезов. Не говоря уже о том, что родители как погибших, так и уцелевших, эдакому кунштюку со стороны собственного буюрука не обрадовались бы, и запросто могли вынести Ортену порицание чем-то острым под ребра.

Дальнейших вариантов действий у политического оппонента Тимна было не особо много: или вступить в бой с превосходящими силами соплеменников и вполне предсказуемым, но чем-то Ортена не устраивающим, итогом, либо линять всем родом (а некуда), ну или же попытаться взятками и посулами склонить часть буюруков на свою сторону и там уже посмотреть, кто кого.

Вполне возможно, что последний вариант и сработал бы, но предводитель Ухорезов, на свою голову, проявил недюжинную изобретательность и щедрые дары, да, действительно предложил. Но хану соседнего племени. К огромному огорчению буюрука Ортена, Большая Степь на поверку оказалась большой деревней, и тайное немедленно стало явным.

Не возьмусь судить, специально хан Орик сдал верховного Ухореза (уничтожение целого рода у соседей делало его племя относительно более сильным, а взятка — так она уже получена) или просто оказался треплом, но факт остается фактом: собиравшиеся на наказание Ухорезов, ни шатко ни валко, буюруки, прослышав про шашни коллеги по опасному бизнесу с чужаками срочно форсировали усилия и перебили родственничков ударными темпами.

При дележе добычи (пастбищ, женщин и скота) Тимн проявил удивительную для закского хана скромность, укрепив тем свои позиции: широкая общественность решила, что с таким предводителем, который не пытается хапнуть сверх всякой меры, а наоборот, щедро выделяет куски особо отличившимся, кашу сварить можно.

Покуда родичи Латмура — ну и мои теперь уже, куда деваться? — увлеченно решали вопрос о централизации власти и наказании слишком богатых, те три закских племени, что сподобились всерьез озаботиться ашшорской угрозой, двинулись в массированное контрнаступление.

Белые Коты, при первых признаках наступающего шухера, немедленно откочевали к Обители Шалимара, где Валараш собирал силы для встречного удара по закам, и вежливо поинтересовались у преподобного, а как, собственно, у него обстоят дела с деньгами. Нет-нет, вовсе не для его преданных союзников и верных подданных царя Лисапета, хотя было бы и неплохо, а совсем даже для врагов Отечества.

Как выяснилось из дальнейшей беседы, Белые Коты, с того самого момента как подались под защиту ашшорской короны, аккуратно, через третьих лиц, закидывали своим бывшим соплеменникам пробные шары на тему «А может ну его нафиг, воевать? Дело это ненадежное, могут и убить».

У двоих ханов понимания их позиция не нашла, напротив — до сведения перебежчиков было доходчиво доведено то, каким именно видится закам будущее предателей, и что оно, будущее это, видится весьма непродолжительным, а вот Гнура, главу племени Черных Кабанов, известие о том, что мое величество не только оставляет пастбища перешедшим на сторону Ашшории, но и снабжает дефицитными земледельцами, призванными таких перебежчиков содержать, весьма и весьма заинтересовало.

Это, конечно, была не та замануха, на которую польстилось бы все племя, требовались вливания более материальные, чем журавль в небе. О чем хан Гнур, через Белых Котов, преподобному Валарашу без экивоков и сообщил.

А с деньгами в казне в это время было не очень. Прям вот совсем.

Всеашшорский музыкальный фестиваль до зимы подготовить и запустить никак не выходило, так что отложили это мероприятие на следующий год. Лотерею мы, разумеется, провели — пользовалась большим успехом, кстати, — но это лишь позволило залатать дыры в бюджете, а не наполнить его. Знать бы заранее, что будет такой поворот сюжета, может и в Зеленых Коней вкладываться бы не стал…

К этому моменту, правда, у меня появился и еще один, совершенно неожиданный, источник заработка. Во время одной из бесед с Бахметом, я упомянул, среди прочего, концепцию газеты. Упомянул вскользь и напрочь забыл про это, а вот в голову Первопечатника, как выяснилось, заронил мысль, которую он начал думать. Занимался он этим долго и упорно, после чего явился ко мне с идеей еженедельного альманаха, где хоть по небольшой заметке, но каждое министерство да даст. Такой способ молодой философ почитал очень действенным средством для роста царской популярности, поскольку чтение новостей из первых рук создавало бы у ашшорцев иллюзию сопричастности происходящему в державе, а также вполне надежным методом пресечения всевозможных слухов — смотрите, мол, люди добрые, власть от вас ничего не скрывает, знайте истину и не слушайте на базаре болтовню всяких дураков.

Идею я, разумеется, поддержал — пропаганда, особенно если она хоть малую денежку приносит, штука полезная, — подбросив заодно Бахмету мысль тискать платные объявления. Правда, распространять газету по всей стране, в силу изрядной неспешности современных транспортных средств, если бы и вышло, то с изрядной задержкой — на доставку периодики никаких курьеров не напасешься. Однако изобретатель печатного станка, оказывается, продумал и этот вопрос.

Он посоветовался с отцом.

Глава гильдии переписчиков Аарты (куда, кстати, и печатание было отнесено — ну просто в силу того, что до сих пор никто им никогда не занимался, а принадлежать к профессиональной коллегии по закону надо) был за свою жизнь неоднократно умудрен опытом и, пожав плечами, порекомендовал сыну отправлять за пределы Ежиного удела полную подшивку за месяц. Да, опоздание такое же, зато потенциальный покупатель чтива получает сразу много.

Новшество произвело в стране невиданный фурор, но, существенные от него доходы начали поступать уже после получения мной рапорта от Валараша. Пока же, в преддверии первого серьезного испытания моих планов колонизации Большой Степи, денег на умасливание хана Гнура и его кабаньеро тупо не было.

Спасение пришло откель не ждали.

Дело в том, что именно в тот момент, когда от Зам. Ген. Царя по степным вопросам прибыл гонец, я сидел в кабинете вместе со своим сватом — строго говоря, он едва успел войти, поприветствовать мое величество и, повинуясь моей монаршей воле (даже высказанное самым дружелюбным тоном и от всей души предложение, увы, при монархии остается таковой) присесть, когда посланник Валараша, серый от усталости и дорожной пыли, был введен в кабинет Люкавой.

Он бы, лично, может и попридержал, но при нем есть деды. А они умеют убеждать, не прилагая, казалось бы, никаких к тому усилий.

— Тревожные вести, государь? — я не мим и не разведчик, прочитать эмоции на моем лице вполне возможно, особенно если ты являешься прожженным купчиной.

— Да, Вартуген. — я повернулся к гонцу. — Отдохни нынче. Люкава, пусть его разместят наилучшим образом — парень сутки не вылезал из седла.

Ямщиков у нас, может, и нету, а вот служба смены курьеров еще Лендедом отлажена. Не будь этого — получил бы письмо через неделю, когда пить «Боржоми» уже поздно.

— Могу ли я чем-то помочь своему обожаемому государю? — вкрадчиво вопросил Пузо, краем глаза наблюдая за тем, как мой секретарь провожает посланника. — Или вся возглавляемая мной гильдия? Прикажи! Мы отдадим ради тебя последнее!

Это за чем же он таким пришел-то?

— Не стану отрицать, любезный сват, — вздохнул я, подавая свиток Вартугену, — вы могли бы мне помочь, ибо корона сейчас нуждается в деньгах так, как никогда. Но просто забрать у вас их я не могу, а одалживать не желаю. Вот, прочти — все одно скоро это уже не будет тайной.

Мой, в той еще жизни, директор, говаривал: не надо знать и уметь все — достаточно обладать даром найти тех, кто это все совсем все. Посмотрим, работает ли это с папашкой Мортиши.

— Государь! — дочитав свиток Пузо приложил его к сердцу и, хоть и не вставая (хам!) поклонился. — Вижу, что я прибыл вовремя. Наша гильдия как раз и хотела предложить короне денег.

Он миг помялся, а затем поглядел на меня взглядом жестким и прямым.

— Но теперь, полагаю, предложить хотела мало. — а вот голос его был столь же мягок и елеен как и с самого начала.

— Неужто вы решили оплатить возведение статуи моему брату в Кагеновом посаде? — всплеснул руками я.

Разговор об этом при дворе и впрямь недавно был.

— О, мы могли бы. — Вартуген потупился, изображая… что-то (я не психолог, не спрашивайте что) подходящее моменту. — И стоит вашему величеству даже не приказать, но просто дать малейший намек…

— Намекаю. — прервал его я. — Сват, ты чего приперся-то? У тебя аккурат сейчас корабль из Бирсы разгружают, а ты здесь вместо там.

Глава купеческой гильдии глубоко вздохнул, набираясь наглости.

— Повелитель, что ты знаешь об игорных домах? — осторожно спросил купец.

Ха! Спросил бы он это Лисапета в его юные годы!

— Они… есть. — осторожно ответил я. — В них… играют. На деньги.

— Истинно так. Играют на деньги, устроить такие игрища может у себя любой корчмарь или даже домовладелец, и налоги с этого не платятся. — Пузо с хитрецой поглядел на меня. — Справедливо ли это, мой царь?

— Как — совсем? — изумился я.

— Ну, не то чтобы совсем — устроитель должен уплачивать небольшой сбор. По пол бисти с каждого игрока, да только кто же их точно сосчитает? Вот и выходит, что мытари собирают в казну ежемесячно такую плату, которую высчитывают сами: приходят за налогом, считают игроков, умножают на число дней в месяце… — Вартуген вздохнул и покачал головой. — Не столь и сложно убедить их придти в то время, когда число играющих минимально.

— Так-так. — эта подробность ашшорской системы налогообложения мне была неизвестна. — И что же ты предлагаешь?

— Мы в гильдии подумали, что вашему величеству было бы гораздо выгоднее брать с каждого игрового дома, независимо от того, богатые или бедные собираются там игроки, фиксированную сумму. — сват с хитрецой глянул на меня. — И кто, как не купцы Аарты, мог бы уплатить такой взнос на год вперед?

— Ну кое-кто смог бы, конечно, но суть идеи мне ясна. Хочешь, чтобы я разрешил лишь членам вашей гильдии открывать игорные дома и содержать их?

— Что есть такое заведение, как не лавка по торговле азартом? — смиренно вздохнул Пузо. — Однако, боюсь даже немедленная выплата всеми устроителями игр блистательной столицы такого налога не покроет расходов на подкуп хана Гнура.

— Понимаю к чему ты клонишь. — кивнул я. — Считаешь, что сможете уплатить сбор не только за Аарту, но и за весь Ежиный Удел?

Про всю страну даже спрашивать не стал — сам знаю, что Ашшорию целиком они не потянут, а гильдий в масштабах всей страны у нас пока не наблюдается.

— Это будет накладно, повелитель. — Вартуген смотрел прямо и открыто, понимая, что не время теперь вилять. — Но, думается, что в результате купечество Аарты в убытке не останется.

— Мнда-а-а… — я побарабанил пальцами по столешнице. — Знаешь, резон в твоих словах есть, да вот только я — противник всяческих монополий, ибо в любом деле они, рано или поздно, ведут к застою и упадку. Однако, полагаю что удовлетворить желание столичного купечества — к обоюдной нашей выгоде, — смогу. Пусть и несколько иным способом.

— Мудрость вашего величества общеизвестна. — вновь потупился Пузо. — Уверен, вы измыслили нечто такое, что нам и в голову прийти не могло.

Теоретически, наверное, могло, но зачем уважаемого человека в его собственном царе разочаровывать? Расстроится еще, аппетит потеряет…

— Что бы ты сказал, если я предложу гильдии выкупить у казны право продажи разрешений на содержание игорных домов в Ежином Уделе, ну и Аарте, разумеется, сроком на… Ну, положим, на пять лет?

Идея лицензирования, которую я, как смог, разъяснил, Вартугену очень даже понравилась. Не то чтобы такая вот торговля привилегиями была ему совсем незнакома — многие города за право доступа на свои рынки с купцов соответствующий сбор взимают, — но в качестве централизованной полноценной системы нигде не наблюдается. Разве что где-то далеко, аж за Нандарту, и то не факт.

Заточенный под получение прибыли мозг купчины тут же родил мысль о том, что сбор надобно брать от числа игровых столов, непременно ограниченных по количеству игроков — оно и верно, не один он ушлый прощелыга, можно взять лицензию на один и поставить нечто вроде места сбора рыцарей Камелота, — и ряд прочих, не менее вкусных подробностей налогообложения.

Если все же решу когда-то припомнить Триуру его подпись на кондициях, будет кого на Минфин поставить. Тем паче что его близнецы тащат службу в пешей гвардии, может и витязем уже станет по выслуге лет сыновей.

В общем, мы с Вартугеном ударили по рукам, и вопрос со свинячьим ханом отпал.

Нет, разумеется, собрать необходимую сумму наличными наше купечество было не то что в кратчайшие сроки, а в принципе не в состоянии — как ни широко хождение монеты в развитых странах Ойкумены, но запасы драгметалов все равно не покрывают всех нужд торговли и натуральный обмен составляет, порой, до трети оборота, — ну так оно и не надо. На что Гнуру избыток денег, при закском-то уровне хозяйствования? А вот ткани, оружие, металлы, да и хоть то же зерно — это в хозяйстве очень даже полезно.

В тот же день ведомство князя Эшпани подготовило инструкцию для наместников по условиям лицензирования доходных домов, а Владетельным было предложено на их землях купить право продажи разрешений на игорную деятельность на тех же что и купцам условиях.

Стратегически отдавать право лицензирования, это очень нехорошо — ну так никто ж и не говорит, что это навсегда, — а тактически… Ну очень, очень денег надо.

Не скажу, что новые правила в игорном бизнесе офигенно повысили мою популярность в народе (игровой сбор-то повысился, хотя и не сильно), но овчинка выделки однозначно стоила.

Двинувшихся на отвоевывание степных земель заков вместо рабов и всякой добычи встретили опустевшие поселки и брошенные заставы — принявший, по просьбе Валараша, общее командование князь Оози собрал силы близ Обители Шалимара, эвакуировав с фронтира и поселенцев, — а получивший воистину царский откат хан Черных Кабанов, выждав немного, сугубо чтобы сородичи не передумали воевать с нами, а заняться вместо этого им, ударил в тыл наступавшим, захватывая и разоряя стойбища. Проделал он это, причем, так, что поначалу всем казалась, что просто случился обычный межевой набег кого-то из потерявших берега буюруков, так что от двинувшейся против колонизаторов орды на парирование угрозы силы были отправлены не самые представительные. Каковые силы Гнур и прихлопнул.

Впрочем, к тому моменту когда о его предательстве стало известно, ашшорцы уже дали закам генеральное сражение и, в тяжелейшем бою, длившемся аж два дня, разгромили супостатов наголову.

Обе стороны понесли чудовищные потери, так что о каком-то долгом преследовании неприятеля Кайцак Оози не помышлял, но к тому моменту уже вовсю разрезвились Черные Кабаны, так что попавшие между молотом и наковальней горе-реконкисторы частично были прихлопнуты, а частично — вынуждены признать над собой главенство хана Гныра (а через него, соответственно, и мое).

Вернувшиеся же на пепелища крестьяне споро отстроили свои землянки и саманные домики, после чего выкопали урожай — на самом рубеже Валараш благоразумно распорядился посадить картошку, которую, в отличие от зерновых культур, никакая кавалерия потравить не может, — и, со спокойной душой, приготовились зимовать. Благо копию моего трактата о вкусном и здоровом свинском яблоке Валараш, озаботившийся заранее обзавестись печатным станком, штамповал в своей ставке шо дурной.

Так что эпопея с закским контрнаступлением окончилась вполне благополучно, если не считать одного нюанса: Йожадату и Конклаву теперь предстояло вписывать божков новых подданных моего величество в общий пантеон. Даже с учетом того, что некоторых из них, навроде того же Тулпара, мы позаимствовали давно, объем работы предстоял такой, что примас и высшие иерархи ходили со столь кислыми рожами, что у меня самого скулы начинало сводить при встрече.

Аккурат к концу операции по принуждению заков к миру и выселению их из степи вперед ногами отличиться умудрился и наследник престола. На границе Инитарского царства и Шехамы завелась банда разбойничков, начавшая пощипывать караваны по обе стороны кордона. Шайка, в общем-то, небольшая и даже не особо лютая — налетали на купцов на вечернем привале, хватали что плохо лежит и стремительно скрывались в наступающей темноте, — но, во-первых, непорядок, во-вторых, без крови все равно не обходилось, а в-третьих это сейчас они не шибко злобствуют, потому как мериться силой с охранниками им никакого резона нет, но стоит этой ватаге проходимцев разрастись…

Вот последнего Асир дожидаться и не стал. Поднял свою дружину и, в обществе Петроса из Белых Бурундуков, неделю гонял супостатов по горным тропам, наконец настиг на привале и пленил. Каково же было его изумление, когда на пути в Шехамалал ему встретилась инитарская пограничная застава.

О реакции погранцов внучек в своем письме умолчал, но, думаю, выражение «немая сцена» тут очень бы даже подошло.

А может сцена и сугубо матерная была, тоже вполне возможно.

И вот что в такой ситуации прикажете делать? Внук, конечно, молодец — показал силу державы и династии, разбойников споймал, путь торговый обезопасил… А с другой стороны, да, не специально, но совершил вооруженное вторжение на территорию сопредельного государства, на что Хатчин, даже если пожелает, глаза закрыть не сможет.

Можно, разумеется, передать через князя Исапета свои заверения во всемерном почтении, извинения принести… И кто после этого станет с Ашшорией считаться? Дипломатия у нас такая, раз извиняешься, значит слаб, сил, следовательно, не имеешь свои интересы отстаивать.

Ох, внучек, задал же ты мне задачку на иностранном языке — алгебре…

Хоть Утмир в последнее время мне хлопот не доставляет. И это, кстати, офигенно подозрительно!

Я вздохнул, отложил эпистолу наследника престола в сторону и поглядел в окно. Крупные хлопья первого в этом году снегопада бились в полупрозрачный витраж, прилипали к стеклышкам, затем очередной порыв разыгравшегося шторма срывал их, и в комнате ненадолго вновь становилось чуть светлее, но лишь для того, чтобы новые снежинки перекрыли доступ лучам едва просвечивающего сквозь тучи светила.

С кряхтением поднявшись — спину от непогоды не то чтобы прихватило, но знать она о своем существовании все равно дает, да и артрит о себе напоминает, — я прошкандыбал до двери кабинета, выпрямился, придавая себе царственную осанку, и вышел в приемную. На удивление пустую, кстати. Хотя за свое недолгое царствование я и успел приучить окружающих здесь не торчать, а сдавать свой спам в канцелярию и уматывать, все одно — пара-тройка особо упертых искателей царской милости обычно здесь все равно шкуру терла, дабы, так сказать, непосредственно припасть.

Сегодня, однако, ни одной посторонней морды не наблюдается. Странно это — к дождю, не иначе.

— Люкава, — обратился я к секретарю, — ты не знаешь ли, царевич Утмир во дворце?

— Да, государь. — ответил брат-секретарь. — У себя в покоях, вместе с Энгелем из Гаги. Из-за шторма их корабли принуждены укрыться в гавани, так что как минимум до утра его высочество проведет время в Ежином Гнезде.

— Винища, поди, заказали. Много?

— Абсолютно нисколько, повелитель. — ответил Люкава. — Князь Папак спрашивал, не угодно ли им чего, но ему было сказано не беспокоиться.

— Куда мир катится? — неслабую, похоже, мой секретарь агентуру во дворце завел, если обо всем, не выходя из приемной, знает. — Молодежь, вместо того чтобы предаваться пьянству и порокам, покуда здоровье это позволяет, отсиживается в теплых комнатах. Еще скажи, что они книги в библиотеке заказали.

— Нет, ваше величество, книг или свитков они также не просили им доставить.

— Ну слава Солнцу. — пробурчал я. — Думал уж, что Мировая Гармония рухнула напрочь. Пойду, проведаю морских волчат, авось чего умного, на этих неслухов глядя, в голову придет.

Внук с Энгелем, как выяснилось, резались в джетан. На, как меня не замедлил просветить Утмир, щелбаны.

— Ума это не добавит, но переносить в бою удары по голове станет немного легче. — хмыкнул я присаживаясь. — Тебе брат тоже с гонцом письмо прислал?

— Конечно. Маме еще. — отозвался самый юный представитель нашего Солнцеспасаемого семейства.

— И что пишет? — полюбопытствовал я.

— Хвастается, что разбойников изловил. — внучара третьего дня участвовал в захвате аака контрабандистов, так что впечатление от братниных подвигов было у него весьма, если судить по выражению лица, скептическое. — А в основном расписывает, как Нвард и Тинка с Вардией носятся. Сам, похоже, жениться надумал, и обзавестись таким же счастьем.

Утмир хихикнул.

Тинатин, в положенный срок, разрешилась от бремени дочкой, так что теперь внучка с мужем наслаждались всеми прелестями раннего родительства. Имя ей дали в честь прабабки, Валиссиной матери. Не скажу, что это была прям совсем приведшая меня в экстаз идея, но поскольку родительница Шехамской Гадюки померла незадолго до мятежа князя Боноки — чего бы и нет? Невестке приятно, моему величеству пофигу, а подданным с соседями недвусмысленный сигнал о забвении былого и полном благорастворении в монаршей семье.

— Женитьба — дело нехитрое. Вот поиск подходящей невесты, это уже сложнее.

— И не говорите, государь. — подал голос сын Морского воеводы, поглаживая большим пальцем начавшие пробиваться усики. — Меня, вон, отец тоже все жениться подбивает, так, поверите ли, никак выбрать не могу. В какой порт ни зайду, так сразу глаза разбегаются — столько их вокруг красивых да пригожих!

Тут у меня в голове щелкнуло. Вот нельзя, нельзя с моим графиком откладывать дела в долгий ящик — можно забыть причинить кому-нибудь добро.

— Энгель, а ведь я, сдается, поступил с тобой несправедливо…

— Да? — искренне изумился юноша. — А когда, государь?

— Ну, как тебе сказать? Ты ведь тоже сражался с убийцами, когда на меня с внуками покушались. А никакой награды за это не получил.

— Отчего же это, не получил, ваше величество? — возразил сын главкома ашшорских ВМС. — Вы позволили нашей семье загрузить товарами одну из лузорий и даже ссудили на это деньгами.

— Я и князю Латмуру это позволил, так что, выходит, Нвард получил гораздо больше тебя.

— А-а-а-а. — Энгель рассмеялся, чуть закинув голову. — Вот вы о чем, государь. Так царевен вечно на всех не хватает, ничего тут не поделаешь. А жениться на царевиче я и сам как-то не готов.

Утмир фыркнул от рвущегося наружу смеха, а вот Михилов сын наоборот, посерьезнел, и добавил, глядя мне прямо в глаза:

— Да и потом, государь, Нвард так и остался простым Блистательным, а у меня уже свой корабль под началом, да не абы какой — пентекор! Так что, тут еще очень большой вопрос, кому вы бо́льшую милость оказали.

В глазах Энгеля вновь сверкнули смешливые искорки.

— К тому же «Скарпийская девка»[32] — она хоть и с характером, но к другим женщинам меня точно ревновать не станет.

— Охламон. — вздохнул я. — Ладно, коли тебе деревянная жена милее живой — дело твое.

— Охламон-охламон. — подтвердил Утмир, переставляя фигуру на доске, и, требовательно добавил, обращаясь к приятелю. — Лоб подставляй.

— Да как так-то?! — воскликнул юноша. — Третий раз кряду!..

— Это потому, — нравоучительно произнес внук, отвешивая приятелю изрядного фофана, — что у нас в семье все умные.

— Не факт… — вздохнул я. — Братец твой, вон, отличился…

— А что он такого отчебучил, дедушка? — оба парня поглядели на меня изумленными глазами. — Он мне ни о чем таком не писал.

— Писал-писал, да только не все. Вот разбойников он поймал, а знаешь ли где?

— Ну, в горах. — озадаченно ответил мелкий.

— Точно, в горах. — подтвердил я. — На Восточном Пути[33], причем по ту сторону границы. И, мало того, позволил себя обнаружить солдатам царя Хатчина.

— Это вот очень нехорошо. — озабоченно произнес Энгель потирая лоб в том месте, куда только что получил щелбан. — Однако ведь обошлось без крови, государь?

— Обошлось. Инитарцев было изрядно меньше числом. — да и будь даже больше, шибко сомневаюсь что полезли бы в драку — самое большее нервы бы помотали, — поскольку отношения между Ашшорией и ее северо-восточным соседом нынче на диво душевные. — Но все равно, придется как-то их умасливать.

— Подумаешь, ну заблудились немного. Что же Асирка не человек и заплутать не может? — протянул Утмир.

— Да если бы он заблудился один, ему бы слова никто дурного не сказал. Ну максимум, может, зарезали. А так выходит полномасштабное вторжение шехамской дружины на инитарскую территорию.

— Он вообще-то разбойников ловил. — нахмурился внук. — Которые шалили и у соседей тоже.

— Государь! — глаза Энгеля задорно блеснули. — А их еще не повесили?

— Нет. — ответил я. — Асир желает проявить суровость, поэтому для суда просил прислать Фарлака из Больших Бобров.

Сын Морского воеводы поглядел на меня эдак испытующе, но вместе с тем весело, и изогнул бровь, словно вопрошая: «Ну не очевидно ли решение?»

— Хм-м-м… Ты полагаешь?.. А, впрочем, если подать все должным образом… — или, лучше сказать, в моем неподражаемом стиле. — Да, возможно что так мы замнем этот инцидент ко взаимному удовольствию. А ты, Утмир, говоришь что в семье все умные у нас.

Вернувшись в кабинет я аккуратно разложил на столе пергаментный свиток, обмакнул стило в чернила и, стараясь выводить буквы не слишком коряво, начал писать личное письмо любезному соседу.

Осталось только запечатать и вызвать посла. Авось сработает.

Придвинув к себе еще один свиток я начал писать следующую эпистолу.