Зловредный старец

* * *

— А скажи мне, разлюбезный мой друг, Щума — это вот что такое? — я ткнул пальцем в чертеж.

— Это, государь? — философ прищурился. — Устройство, именуемое как «Шар Аксандрита», приводимое в движение посредством пара. Весьма остроумное изобретение, благодаря которому Аксандрит Геронский опроверг тезис о том, что для любого движения к предмету требуется приложить воздействие со стороны. Ваше величество, помнится, как-то упоминали его вскользь, когда мы с примасом обсуждали судьбу моего коллеги Явана.

— Нашего коллеги. Я тоже, если помнишь, в гильдии состою. — и, между прочим, исправно плачу взносы. — Действительно, мы говорили о чем-то подобном. А отчего этому шару еще не дано практическое применение?

— Какое, государь? — с недоумением хохотнул наставник царевичей. — Не скрою, игрушка забавная и въяве демонстрирует правоту философских построений Аксандрита, но что с ней можно сделать? Паровую молотилку? Так сие ненадежно и гораздо дороже молотьбы цепами. Баловство это, повелитель — гораздо лучшее применение для применения пара нашел Амдерих из Сирка. Он построил метательную машину из котла и трубы, с помощью которой защитники города потопили три асинских пентекора.

— Так. — я помотал головой. — Ну-ка вот с этого места поподробнее.

— Я, к сожалению, не знаком с устройством его парометателя — он был уничтожен, а сам Амдерих погиб, при взятии города, но из того что слышал воистину достойно удивления. — начал Золотой Язык. — Насколько я понял из свидетельств — а штурм Сирка был двенадцать лет назад, и даже те, чьим сведениям я могу доверять, многое или забыли, или поняли неверно, — Амдерих взял большой котел, наподобие того, что использовал Аксандрит Геронский, но не стал устанавливать его на крутящуюся часть, а напротив, установил на неподвижную станину. Для выпуска пара он использовал длинную и толстую трубу, снабженную неким запирающим устройством при соединении с котлом. Зарядив в трубу каменное ядро, и доведя давящую силу пара до нужной, он резко открывал задвижку, и пар, вырываясь, выталкивал ядро с такой силой, что оно пробивало пентекор насквозь.

— Как же он из этой штуки целился, интересно? — пробормотал я.

— Это неизвестно. — развел руками философ. — Но, полагаю, станина могла крепиться на поворотном механизме.

— Тогда уж и на качающемся тоже — корабли наверняка были на разном расстоянии от места установки паромета.

— Вполне вероятно, что так оно и было. — кивнул Щума.

— А ядра у него из пусковой трубы не выкатывались, когда он ее вниз наклонял?

Глава столичной гильдии философов на пару мгновений призадумался.

— Это вполне решаемая проблема, государь. — ответил он. — Если плотно обмотать ядро тряпками и ветошью, и затолкать его в трубу паромета длинной палкой, то оно будет держаться.

— Мнда, интересная штука выходит…

Ещё бы не интересная. Паровая, блин, пушка! Пороха на Мангала покуда не знают — ну, насколько мне известно, — так пока можно же такую артиллерию применять! Да, в качестве полевой не подойдет, ибо здоровенная дура получается, но как осадную и корабельную — отчего бы и нет?

— И почему же, почтеннейший Щума, никто до сих пор не повторил этот паромет в Ашшории? — поинтересовался я.

— Ну, в первую руку, государь, причиной тому деньги. — ответствовал тот. — Кроме того…

Наставник царевичей замялся, но потом вздохнул, и все же закончил фразу:

— Это очень и очень опасно. Я не последний философ в Ойкумене, государь, но и представить не могу как Амдерих из Сирка высчитывал момент, нужный для пуска снаряда. Огонь никогда не горит совершенно одинаково, следовательно и вода в котле превращается в пар за разное время. Недогрей чуть, и ядро упадет, не долетев до цели. Перегрей, и от силы пара котел просто разорвет, поубивав всех, кто был рядом. Покуда эта задача не будет решена, использовать парометы не только малополезно, но и чудовищно опасно.

Блин, а я-то размечтался! Может Щума мне хотя бы губозакатыватель изобретет?

Так, а как эту проблему на Земле решали? Я, конечно, тот еще технарь, но в школе ведь учился. Что там было-то такое? А! Ну, конечно! Манометр!

— Слыхивал я про устройство, — тщательно подбирая слова произнес я, — которое может тебе помочь.

— В самом деле, государь? — оживился Золотой Язык. — И где же?

— Не одни философы промеж собой общаются, есть свои связи и у священников. — отмахнулся я.

Кстати — да, реально общаются. Все, хоть что-то из себя представляющие философы знакомы если и не по личной переписки, так опосредованно. Делятся друг с другом теориями, изобретениями и посылают эпистолы с любой возможной оказией. Тот же Торис Карторикс, насколько знаю, от Щумы скарпийским умам целый ворох писем повез.

Не знают тут еще про грифы «Совершенно секретно». Разве что Тарки Одноглазый опасность оставления военных разработок в открытом доступе осознавал — потому до сих пор, видать, по всем морям трехрядки вместо пентекоров и не рассекают.

— Называется это устройство, гм, силомер и действует вот по какому принципу…

Следующие три четверти часа прошли в обсуждении технических тонкостей создания манометра, а поскольку я-то ни разу не технарь, мне довелось лишь дать общую концепцию, а потом с умным видом выслушивать разглагольствования Золотого Языка, изредка направляя его из эмпиреев к нам, многогрешным, сиречь к конкретике. При этом не только в очередной раз подивился тому, какой интеллектуальной хваткой обладает наставник царевичей, который, между прочем, сходу аж два вида манометров мысленно собрал — пружинный, и поршневой, — но и с изумлением узнал, что в Ашшории прекрасно знакомы с понятием ГОСТов. И мало того, что знакомы — широко их применяют, причем без всякого государственного регулирования, силами одних только гильдий.

Это когда намекнуть пытался, что для чистоты экспериментов при изготовлении образцов необходимо использовать максимально идентичные материалы. Выглядел, надо думать, дурак дураком.

— Ну а что вас удивляет, ваше величество? — покровительственно улыбнулся Щума. — Гильдии объединяют внутри себя очень разных по мастерству и таланту людей, и потому, разумеется, для того чтобы объективно их оценивать нужны одинаковые для всех без исключения правила. Такие правила сами члены гильдии и устанавливают — ведь не будь их, то и никакого смысла в профессиональных объединениях не было, каждый промышлял бы по своему, кто во что горазд, а разве это хорошо? Ведь тогда невозможны были бы никакие большие свершения, ни одно большое дело. Взять, для примера… Вот, хотя бы, верфь. Если она небольшая, где работает лишь одна ватага, изготавливая по одному же кораблю за раз, то им, вроде бы все это единообразие ни к чему. Ну а если большая, где одномоментно строят по десятку кораблей, где, по мере необходимости, корабелов переводят из ватаги в ватагу? А коли и верфь у владельца не одна, и с одной на другую работников тоже перебрасывают? Как тут не придти к необходимости единообразия? Или, например, если вспомнить о златокузнецах. Если каждый будет в свои изделия мешать присадки с драгоценными металлами сколько ему боги на душу положат, так в ценах будет сущая путаница и неразбериха, да и ростовщикам, например, если к ним принесут украшение в залог, надо будет из кожи вылезти, чтобы понять, сколько тот или иной предмет действительно стоит. Потому гильдии строго следят за всем, что производят их члены, и коли мастер отступает от установленного рецепта, то обязан вместо номерного клейма поставить специальные знаки, которые знающий человек без труда поймет. Вам, государь, это все, конечно, не знать простительно — ведь правители Ашшории почти никогда не вмешиваются в такие вопросы.

О как. Да неужто рыночек порешал?

— Хотя, справедливости ради, должен отметить, что начало всему этому положили еще цари древней Парсуды. В те незапамятные времена, когда только додумались чеканить монету. Вам ведь известно, что когда-то денег вообще не было?

— Слыхал. Иные называют эти времена Золотым Веком, но поглядел бы я, как они побегали по рынку со своим товаром, который не надобен продавцу того, что требуется им самим. Ткач хочет меда, бортнику нужны наконечники для стрел, кузнецу потребовалось пиво, а у тебя всего-то навсего воз репы, который с удовольствием возьмет только барышник, но вот осел, которого он за репу готов отдать, тебе как раз и не сдался низачем. — мы с Щумой усмехнулись. — Кстати про деньги. Какая на работы по постройке парометателя потребуется сумма?

— Пока не могу сказать, государь. — вздохнул философ. — Сначала надо создать силомер оптимальной конструкции, к тому же я хочу проверить, возможно ли будет сделать так, чтобы при достижении определенной силы пара в котле, он сам собой сбрасывался через силомер же. Эти исследования я проведу за счет свой и гильдийский, поскольку мало сыщется в Ашшории философов-механиков, что откажутся решать эту задачу вместе со мной. Полагаю, что это все займет не менее трех месяцев. Ну а уж потом можно будет переходить от небольшой модели, к разработке полноценного паромета. Тогда порядок цен будет примерно понятен.

Щума снова вздохнул и покачал головой.

— В любом случае, игрушка выйдет очень дорогая. Котел потребуется большой и толстостенный, а это же столько бронзы…

— А разве нельзя использовать железо?

— Боюсь, что нет. — ответил философ. — Из бронзы котел можно отлить, а железо не плавится, только куется, но как тщательно его листы не склепывай, все равно будут мельчайшие щели, через которые пар будет вырываться из котла. Да, щели можно законопатить, но если сила пара окажется больше, чем крепость материала, которым заделаны стыки, то он вырвется наружу и ошпарит всех, кто окажется рядом.

Так, приехали. Ни литья стали, ни чугуна, на Мангала тоже, выходит, не знают?

Я покопался в воспоминаниях Лисапета, и пришел к выводу, что да — нет. Не знают.

— А так ли ты уверен, что железо не расплавляется?

— Ну, государь, теоретически плавится все, даже камень, — хохотнул наставник царевичей, — и извержения вулканов тому прямое подтверждение. Но где человеку добыть такой жар? Увы, палицы Шалимара у нас нет, а древесный уголь нужного жара не дает.

— Зато вполне может дать каменный. — парировал я.

Вообще, где-то я читал, что изначально железо плавили именно на древесном угле — хотя, может, и путаю чего, — но этак на него, если дойдем до хоть сколь-нибудь промышленного масштаба, все леса извести недолго, при том что у нас в горах антрацита больше, чем гуталина у дяди кота Матроскина.

— Так его сам еще поджечь надо. — пожал плечами Золотой Язык. — Не во всякой кузнице это удастся.

— Тягу в печи сделай нормальную, он гореть и станет. — буркнул я.

— Как-как? — опешил философ.

— Печки, говорю, у нас не той системы.

Моя бабуля, она в частном секторе жила, и до тех пор, пока батя ей в дом газ не провел, топила зимой печки — одну, ту что в зале, голландку, дровами, а вторую, га кухне, некогда бывшую русской печью, но к моему рождению уже сильно переделанную — углем. Ну и дровами тоже, конечно, но сугубо для того, чтобы огонь в принципе загорелся.

А поскольку на каникулах в частном доме, к тому же недалеко от озера и леса расположенном, гораздо интереснее, чем в квартире, ничего удивительного, что именно у бабушки я их и проводил. Летом с пацанами на озеро, зимой — лыжи-санки юзали, осенью по грибы… Весной тоже находили чем заняться.

Ну и ноут с мобильным модемом по вечерам — куда ж без этого.

Так что с примерным устройством печки я знаком — топка, дымоход с заслонкой, поддувало — все дела. Сложить не сложу, но юзать умею на уровне уверенного пользователя.

Вот примерное устройство бабушкиной печи я Щуме на листочке пером и накидал.

Философ наблюдал за моими упражнениями в строительном черчении с квадратными глазами. Не то, чтобы он не знал, что такое печь — знал, разумеется. Это в равнинной Ашшории зимой тепло и снега почти не бывает, а вот в горах — точно знаю по монастырским воспоминаниям Лисапета, — и снег, и сосульки и колотун-бабай полный. Без печей никак, только конструкция у них больше камин напоминает, чем что-то другое.

— Так-так… — Золотой Язык в задумчивости рассматривал мои каляки-маляки. — Получается, что через вот это нижнее отверстие воздух попадает в печь, проходит через решетку и снизу дует на дрова и уголь, выходя через трубу в противоположной части камеры для топлива?

— Горячий воздух, нагретый пламенем от загоревшихся дров, поднимается вверх — это общеизвестно, — а поскольку природа не терпит пустоты, он тянет за собой воздух холодный, который в свою очередь в топке нагревается, создавая тягу и так увеличивая жар, что даже уголь через какое-то время загорается. А уж он горит так горячо, что сам же новые порции угля зажигает. — я замолк, припоминая не забыл ли чего важного. — Кажется, там еще от высоты трубы зависимость есть — чем она выше, тем лучше.

По крайней мере на кораблях начала двадцатого века, которые как раз на угле-то и ходили, трубы были не так чтоб сильно меньше мачт, и что-то я такое на форуме WoWS[4] читал, что вроде это было для тяги. Я там, правда, все больше по техническим разделам шарился (ну и во флудилке, разумеется), а не историческим, но нечто такое где-то в тех краях видал.

Может и ошибаюсь, конечно. Историк из меня еще хуже, чем технарь.

— Тут я, досточтимый, не могу быть уверен. Надо проверять.

— Надо. — задумчиво протянул Щума. — Обязательно надо. Ведь, подумать только, это получается самодувный мех.

Он оторвался от рисунка и испытующе поглядел на меня.

— Повелитель, откуда вы берете все эти знания?

— Рыбы нашептали.

— Какие рыбы? — опешил философ.

— С плавниками и хвостом. — охотно пояснил ему я. — Ладно, я тебя собственно, зачем звал-то…

Пододвинув к центру стола давно отброшенный в сторону и забытый трактат «Пневматика» я ткнул пальцем в чертеж «Шара Аксандрита».

— Вот это надо к делу приспособить.

— Ваше величество, — вздохнул наставник царевичей, — я уже говорил, что ума не приложу как это можно сделать.

— Это от того, что ум твой слишком большой и мыслишь ты о высоком. Был бы подурнее да поприземленнее, так враз догадался бы. Мельничный жернов что вертит?

— По разному. — ответил Щума. — Или водяное колесо, или же ветряк. Бывает еще, что ослика по кругу водят.

— А если вот эту вот — я ткнул пальцем в чертеж, — хреновину присобачить?

Глава гильдии философов подумал, потому подумал еще раз и вынес вердикт:

— Будет крутить жернов, но это выйдет мельнику во много раз дороже.

— Это только если его приделать к одному жернову. А если к десяти, через шестеренки там всякие?

— Через шестерни и от водяного колеса можно. — пожал плечами Золотой Язык.

— А если сто?

— А сто-то зачем? — искренне изумился Щума.

Следующие полчаса помалкивал уже он, покуда я ему излагал концепцию индустриализации пополам с иными способами использования парового двигателя — от пароходов и локомобилей, до насосов в шахтах и паровых молотов. Под конец моего спича философ сидел с собравшимися в кучу глазами.

— …и многие, многие иные применения может пытливый ум найти для парового движителя. — закончил я.

— Государь, — Щума устало и как-то обреченно поглядел на меня. — А вы меня с теми рыбами не познакомите?

Едва наставник царевичей успел свалить из царского кабинета, как туда же принесло нового Главного министра. И опять всего из себя модного.

Всё же не устает меня этот толстяк поражать. Поначалу-то кажется, что тюфяк-тюфяком, жадный и трусливый дурак, а поди ж ты — и модник-эстет каких поискать, кутюрье, талантливый и уважаемый управленец, наездник от Тулпара[5], искушенный в придворных интригах пройдоха, да еще, как выяснилось, и мечник.

Мы тут, третьего дня, с Латмуром вышли на балкончик, посмотреть как у царевичей идут занятия по боевой подготовке, а там — глядь, — не Вака моих внуков по плацу гоняет, а Штарпен Ваку, да так шустро, что десятник от меча князя едва защищаться и уходить успевает. Я прямо там чуть и не сел.

— А что ваше величество так удивляет? — невозмутимо спросил Железная рука, глядя на мою ошалелую физиономию. — Штарпен когда-то был сотником Блистательных.

— Эммьюууэ?.. — уточнил я, не приходя в полное сознание.

— Мы с ним вместе служили. — охотно пояснил Ржавый. — А когда прошлый командир гвардии, князь Большой Горы, из-за преклонных лет уже не смог исполнять своих обязанностей, я возглавил Блистательных, а Штарпена ваш царственный брат поставил во главе столицы.

Ага. Каген, значит, вертикаль власти на силовиках строил. Понятно теперь, отчего в период междуцарствия все не развалилось к чертовой матери вдребезги и напополам. Да и опасения возводивших меня на трон заговорщиков, относительно столичного гарнизона и его подчинения наместнику Аарты, теперь кажутся куда как обоснованнее.

— Князь Хурам не показался мне таким уж дряхлым. — заметил я.

— Хурам? — удивился главногвардеец. — Нет, государь, наместник Запоолья — это сын прошлого капитана Блистательных. Он сам-то выше простого витязя не продвинулся, и покинул наши ряды еще во времена командования своего отца. А вот на чиновничьей службе вполне преуспел.

Внизу, под балконом, князь Когтистых Свиней ловко крутанулся и с громким хеканьем опустил клинок на шлем Ваки. Наставник царевичей, пошатываясь, сделал пару шагов назад, опустил свой меч и потряс головой.

— А служил Хурам, я так понимаю, под рукой князя Штарпена? — мне вспомнились слова столичного градоначальника о их взаимной неприязни.

— Отнюдь, повелитель, под моей.

— И чего же они тогда промеж собой не поделили? — изумился я.

— Что могут не поделить двое молодых мужчин? — усмехнулся Латмур. — Хурам у Штарпена невесту увел.

Сегодня, бывший уже теперь, наместник Аарты и Ежиного удела, а ныне — Главный министр Ашшории, — вынес окружающим очередной модный приговор. Облачен князь был в роскошное алое шервани с серебряным шитьем и позументами (и таким количеством карманов, что Вассерману впору было бы удавиться от зависти), на левой руке у него красовалась обтягивающая замшевая перчатка, украшенная кристалликами горного хрусталя — вот кто меня тянул за язык, про стразы ему рассказывать? — а с кисти правой, на витом шелковом шнуре, свисал веер из перьев павлина.

Ну нифига себе принц Корум[6] на бодипозитиве!

— А, князь, заходи-заходи, дорогой. — поприветствовал его я. — Присаживайся, рассказывай, каково оно тебе, на новой-то должности.

— Благодарю, ваше величество, еще никак. — Штарпен поклонился и сел в предложенное кресло. — Принимаю дела, потихоньку рву на голове волосы.

— Ты с волосами особо не усердствуй, а то шапка по лысине скользить будет и на нос станет съезжать, что в твоем положении уже как-то несолидно. — я облокотился на столешницу. — Случилось уже что-то, или ты так пришел, поплакаться?

— Столичному пределу новый наместник требуется. — вздохнул князь Когтистых Свиней. — Я, до времени, этот чин за собой оставил, как и посольские дела с неявной дипломатией, но долго ли я смогу так вот, на части рваться?

— И что предлагаешь?

— Ну…

— Не нукай, не запряг. — я ведь уже рассказывал, какой у меня премерзкий характер? — В жизни не поверю, что ты просто за советом пришел, никого в виду не имея.

Штарпен тяжко вздохнул.

— Вы, повелитель, ведь распорядились неявных на две части разделить, для внешнего и внутригосударственного соглядатайства. Там, организационно, почти все готово, но тех, кто служил при Танаке внутри Ашшории… Благоразумно ли им теперь доверять, после известных событий?

Это означает «После того как тебя, дурня старого, вместе с наследниками едва не уконтропопили» в максимально обтекаемых фразах, надо полагать.

— Тем, кто служил в Аарте — однозначно не стоит. — кивнул я.

— Значит, придется всю службу создавать практически из ничего. Так отчего бы не поручить это дело тому человеку, который так замечательно справился с расследованием покушения?

— А он для такой должности не слишком ли молод? — Главный министр развел руками. — Да и сомневаюсь я, что Тумил согласится.

Штарпен кашлянул.

— Вообще-то я имел в виду его брата, Лесвика, государь. Рати Тумил, при всем уважении к сему достойному юноше, только получил информацию от Гавхар, но к ее порогу расследование привел не он.

— Ну что же, Лесвик — очень ответственный молодой человек. — князь, куда не глянь, кругом прав, так что и возражать смысла нет. — К тому же княжий сын, урона чести ни для кого из его подчиненных не будет. Я согласен. На заморских кого поставишь?

— Боюсь, мое предложение покажется несколько неожиданным, если не сказать необычным…

— Заинтриговал, продолжай. — я откинулся на спинку кресла.

— Я бы хотел, чтобы наших соглядатаев за кордоном возглавил… не витязь. — вздохнул бывший хефе-башкент. — Купец. Вартуген Пузо. Он ведь, для своих нужд, тоже шпионов держит, а раз процветает, значит те добывают ему хорошую и верную информацию. Но вот вопрос с тем, будут ли ему витязи подчинятся. Ведь не он их за звонкую монету нанимает, корона на должность ставит, а тут уж выходят прямой их чести урон.

Я призадумался, а потом кивнул.

— Тут, дорогой князь, есть парочка важных нюансов. Первое, оба сына Вартугена перед походом в Зимнолесье вступили в ряды Светлейших, следовательно он — отец витязей, и после того, как его близнецы выслужат ценз, тоже получит достоинство витязя. Ну а второе, и ничуть не менее важное… — я умильно поглядел на Штарпена. — Пузо является царским сватом, чем не всякий может похвастаться. Так что я тебя, пожалуй, и тут поддержу. Ну а то, что куманек будет и для своих торговых дел агентуру использовать, так тут не вижу ничего дурного, если не в ущерб государству. Пускай будет Вартуген. Министром посольских дел кого назначишь?

— Сам этим займусь, ваше величество.

— Ну хорошо, остался только наместник Столичного предела. — именно так объединенные Ежиный удел и блистательная столица теперь именуются. — Туда кого прочишь?

Главный министр помялся.

— По богатству Столичный предел не уступит ни одной из провинций Ашшории, по чести его возглавить и вовсе не найти ничего вровень. Мне подумалось, что следует поставить наместника из другой провинции — ведь это его лишь возвысит, — и при том чиновник уже будет проверенный, знающий дело. К тому же ваше величество сможет так наградить истинно верного ему человека, первого кто принес вам присягу. — Штарпен в упор поглядел на меня. — Я имею в виду нынешнего наместника Запоолья.

— Неожиданно. — аж крякнул я. — Вы ведь с ним, помнится, не в ладах.

— Что с того? — толстяк пожал плечами. — Он приумножил богатство своей провинции, а я привык принимать решения исходя из их целесообразности, а вовсе не из личных пристрастий.

— Князь, я вообще-то полюбопытствовал, чем ваша с ним неприязнь вызвана. Сдается мне, что ты предлагаешь на должность наместника Столичного предела князя Хурама либо оттого, что святой, либо же затем, чтобы держать его поближе, под приглядом, и пользуясь этим рано или поздно схарчить. Скажи, которое из этих двух предположений истинно?

— Ни одно, государь. — Штарпен невесело улыбнулся. — Я немолод, толст и болен — оттого, собственно, и толст. Мне не так уж много на этой земле времени осталось — какой смысл мне ворошить былое и враждовать с князем Большой Горы?

Вот же, блин! Так у него, выходит, гормональное нарушение? Я-то его про себя истеричным жиртрестом обзывал, а оно эвона как… Стыдно, стыдно Лисапет!

— Что было, то миновало, повелитель. Боги освятили его брак здоровыми детьми, я, на склоне лет… нашел ту, кем сердце успокоилось, хотя и не смогу назвать женой. Хурам будет полезен на должности наместника Столичного предела.

Ничего себе! Так у них с Гавхар все серьезно что ли? Нет, я и раньше не сомневался, что они дружат организмами, но полагал это частью деловых отношений…

И что мне теперь с этим знанием делать? Хоть назначай бордель-мадам Валиссе во фрейлины — прям представляю как невестушку перекосит от злости. Заманчиво, ой заманчиво-то как!

— Ну, раз так считаешь, то пусть будет по твоему. — не стал спорить я. — Это твой, в конце-то концов, подчиненный, ты и решай, где он больше сгоден. А на Запоолье кого думаешь ставить?

На обсуждение кадровых вопросов у нас со Штарпеном ушло еще где-то два часа. Прикидывали и взвешивали все тщательно, дабы не вышло никому никакой обиды, ну и чтобы баланс сил между владетельными от перестановок не нарушался. В чиновниках же не только прямые царские вассалы служат, тут с тактом и пониманием подходить надобно.

Едва мы закончили с этим, несомненно важным занятием, и Главный министр собрался откланяться, как из приемной послышался шум, в котором явно различались некоторые, не совсем подходящие для царских ушей слова и идиоматические выражения. Так, ну и кому мне тут надо выдать перманентный бан?

— Боги, ну что случилось? — вздохнул я, и позвонил в колокольчик. — Неужели опять покушение? Это начинает надоедать.

— Звона стали не слышно. — с сомнением отозвался Штарпен, но при этом плавно перетек из кресла в положение стоя и извлек кинжал.

Кстати, откуда? Ножен у него на поясе я не видел, да и не пропустили бы его с оружием Блистательные.

Так вот и полагайся на охрану.

— Государь. — Люкава проскользнул в кабинет и прикрыл дверь, так что кто там чей дом труба шатал разобрать не удалось.

— Что у вас там за светопреставление творится?

— Дворцовый библиотекарь явился, и потребовал, чтобы его допустили до вас следующим. — ответил мой секретарь. — Остальные посетители решили выразить ему свое неудовольствие. Кстати, с утра его на службе не было.

Вообще-то после Штарпена у меня важных аудиенций не намечалось, просто хотел провести приемный день — иногда, все же, надо, — так что столпившихся на подступах к царскому телу челобитчиков, чисто по людски, вполне можно понять.

— И что же, Бахмет такую спешку как-то мотивирует?

— Да, ваше величество. — ответил Люкава. — Утверждает, что завершил царское поручение и должен немедля предоставить вам результат. У него там в руках сверток какой-то.

Я пару мгновений вспоминал, чего такого особенного мог ответственному за дворцовый книжный фонд напоручать, но наконец до меня дошло.

— А, да, припоминаю. Пусть войдет. — я повернулся к Штарпену. — Не спеши уходить, князь — тебе это может быть любопытно.

Люкава поклонился, и выскользнул в приемную, а пару мгновений спустя в кабинете появился и библиотекарь. Главный министр как раз успел убрать кинжал в рукав своего шервани.

— Славься, повелитель. — поклонился молодой человек, левой рукой прижимая к боку нечто вроде массивной бандероли из оберточной бумаги. — И тебе, князь, здравствовать.

— Ну привет-привет, возмутитель спокойствия. — я кивнул на сверток, а Штарпен буркнул нечто приветственно-нечленораздельное. — Это то, о чем я думаю?

— Да, государь. — Бахмет улыбнулся, положил свою ношу на стол и начал разворачивать упаковку. — Едва лишь прошили переплет двенадцатой книги, как я поспешил к вам.

Ну да, ну да, сакральное число у нас не три или семь, а двенадцать — по числу верховных божеств. То-есть три, конечно, тоже сакральное, но скорее в теолого-метафизическом плане, а в бытовом именно что дюжина.

— Что ж, тогда хвались давай.

Бумага отлетела в сторону, и передо мной оказалась стопка самых настоящих книг, таких, какими я пользовался в прошлой жизни. Нет, обтянутых пергаментом и изукрашенных драгоценными накладками фолиантов у меня в домашней библиотеке не водилось вроде бы, но сам формат вполне узнаваем.

— Записульники? — удивился Главный министр. — А зачем такие большие?

Не такие уж и большие, конечно, размерами где-то посредине между А5 и А4, да и в толщину не впечатляют, но в кармашек уже не положишь.

— Не совсем. — я взял верхний томик и раскрыл его на первом развороте.

Заглавие книги гласило, что я держу в руках «Житие просветленного Прашнартры». Прогиб засчитан, это прям десять из десяти баллов.

Штарпен последовал моему примеру, пролистал несколько страниц и покачал головой.

— Какая, однако, интересная каллиграфия. — одобрительным тоном прокомментировал он увиденное. — Все буквы выписаны раздельно и так четко, что это заслуживает лишь восхищения. Да и художник постарался на славу, хотя мог бы картинки и раскрасить.

Ну вот и первый положительный фидбек на нововведение. И это мы еще в ранней альфе!

— А уж сшить листы так, как это делается в записульнике вовсе прекрасная идея, ведь таким образом книга будет занимать гораздо меньше места, да и листы из тубуса не будут теряться. — продолжил уроженец Когтистых Свиней. — Однако, ваше величество, я все еще не могу взять в толк, что же в этих книгах столь ценного?

— А ты, князь, возьми другую книгу и попробуй найти между двумя хоть одно различие. — посоветовал я.

Главный министр левой рукой раскрыл еще один томик, поднял его, и поместив две книги рядом стал переводить свой взгляд то на одно «Житие», то на другое. Затем нахмурился, положил оба фолианта на стол и начал листать их страницы, сверяя содержимое. Наконец Штарпен оторвался от книг и ошарашенно поглядел сначала на меня, а потом на Бахмета.

— Они… одинаковые. — произнес он в изумлении. — Одинаковые совершенно, до мельчайшей черточки и штриха в иллюстрации, так, словно одна книга является зеркальным отражением другой! Это какое-то колдовство?

— Это наука, князь. — улыбнулся Бахмет, после чего вкратце просветил Главного министра о том, что такое книгопечатание.

— Удивительно. — констатировал Штарпен. — Потрясающе, просто потрясающе.

Ну вот, будем считать что и закрытый бета-тест у нас прошел.

— Так. — князь Когтистых Свиней в задумчивости покрутил кистью правой руки, формулируя, видимо, мысль. — А с указами разными тоже так можно?

— Хочешь издать полный сборник законов Ашшории? — уточнил я.

Офигеть я дятел! Ведь нам еще в школе историк рассказывал, что все эти Цезари, Юстинианы и прочие Бонапарты были, не в последнюю очередь, так успешны и потому еще, что непременно сводили все разрозненные законы к единому знаменателю. Да по Кодексу Наполеона, вроде, до сих пор половина Евросоюза живет! Вот, казалось бы, ну что мне сразу об этом вспомнить? И реализовать.

Нет, апгрейдить всю систему до наших времен, где разные кодексы по различным отраслям я бы не стал, да и не смог, потому что во всех этих юридических штучках разбираюсь как Гурвинек в войне, но применить знакомую идею… Вот какая вера мне в этом мешала?

А Штарпен, гляди-ка, сразу тему просек. Настоящий бюрократ в хорошем смысле этого слова — не мне чета.

— Тоже можно, наверное, государь. — ответил князь. — Но я подумал об ином. Царские указы, да и многие иные документы приходится рассылать во все концы нашего государства, а это мало того, что надо кучу переписчиков за дело сажать, так еще никакой гарантии нет, что выйдет разборчиво да без ошибок. Был, помнится, в царствование вашего брата, да пребудет он с Солнцем, случай: готовились к небольшой пограничной войне с Инитаром, государь Каген повелел собрать в каждой провинции дополнительный налог для этого дела, и тут приходит из Предпоолья караван с деньгами. Стали считать — мало, десятая часть только. Начальника охраны с его витязями, конечно, сразу же на правеж, куда-де, поганец, казенные финансы девал? Тот благим матом орет, что сколько ему вручили, столько он, до последнего бисти и привез, и письмом наместника с отчетом о выполнении дознавателю в морду тычет. А в том отчете, и верно, сумма стоит, какая и доставлена. Отправили людей в Предпоолье, наместник на них смотрит как на больных и царский указ предъявляет — сколько приказано, мол, столько и собрал. И сумма в том указе с им отправленной совпадает опять же. Бросились разбираться — оказалось, что государев секретарь всем наместникам указы правильные разослал, а в одном нолик забыл дописать. Ну, его, разумеется, за это дело на каторгу… А войны так и не случилось тогда. Мне вот и подумалось, что делай указы такой вот механизм, что Бахмет создал, так и от души бы повоевали, и раззява тот при своем месте остался бы.

Ну тоже разумно, в общем-то, с точки зрения делопроизводства и документооборота.

— Что же, завести при канцелярии книгопечатный пресс вполне можно. — кивнул я. — Только обучением персонала и прочими организационными вопросами займешься сам.

Вот так вот. Вроде бы процессы автоматизируются, а штат от этого только растет. Ну все как на Земле!

— Ладно, давайте делить урожай по-честному. Одна книга, ясное дело, изобретателю и первопечатнику. — я отложил том. — Одна тебе князь, в честь, так сказать, твоего вступления в должность. Бахмет, подпиши ее, дабы Главный министр и его наследники всегда могли бы показать гостям книгу из самой первой печатной партии на всем Мангала, и никто в подлинности усомниться не посмел. Одна, значит, мне — царь все же.

Я отодвинул свой экземпляр в сторону, с намерением уже вечером узнать, в честь кого же мне дано священническое имя, а то Лисапет, за все то время, что прожил до моего в его тело заселения, так ни разу интереса и не проявлял.

— Две царевичам и две царевнам. Члены правящей семьи, вроде бы как им по статусу положено. — готов спорить, что Валисса точно не оценит. — Еще одна — Йожадату. И текст высокодуховный, и вовсе не надобно, чтоб он счел, будто им пренебрегают и не начал выяснять, не говорилось ли чего в прошлом такое, что позволит новый способ изготовления книг объявить богопротивным, еретическим и просветлению не способствующим.

— Примас может. — кивнул Штарпен.

— Одну непременно надо в Обитель Святого Солнца отослать, все же именем Прашнартра меня там нарекали. — и брат Шантарамка порадуется, и отец Тхритрава с братом Асмарой тоже, но последние двое больше тем перспективам заработка, которые несет им прогресс в виде печатного станка.

— Это будет справедливо, государь. — согласился со мной Бахмет.

— Еще экземпляр в дворцовую библиотеку, потому как свой личный я никому отдавать не стану, чтоб не зачитали. Итого, у нас остаются два неприкаянных тома.

— Если ваше величество позволит дать мне совет, то одну из книг я бы рекомендовал вручить отцу Валарашу. — произнес Главный министр. — С вашим государевым благословением на подвиг, выражением уверенности в том, что миссия его по заселению Большой Степи завершится благополучно, и прочими приличествующими случаю словами.

— Прекрасная идея! — восхитился я. — Именно так и поступим. Ну а последний том Бахмет презентует главе гильдии философов. Если верить клепсидре, он еще во дворце, вот-вот закончит урок с царевичами.

Я сунул книгу в руки дворцовому библиотекарю.

— Пойдем, будешь сейчас постигать высокое искусство пролезать в задницу без смазки.

— Простите, повелитель? — изумился тот.

— Государь имеет в виду, что в твоем возрасте пора уже уметь и льстить, и давать взятки. — пояснил Штарпен.

Золотого человека я себе в премьеры выбрал — с полуслова своего царя понимает.