Змея, крокодил и собака

ГЛАВА 10

Чем хуже человек,

тем крепче он спит.

Если бы он обладал совестью,

то не был бы злодеем.

В полуденной тишине звук выстрелов разнёсся далеко, и, как я узнала позже, друзья уже заметили наше отсутствие и отправились искать нас. Когда мы вышли из входа в вади, я увидела, что приближается Абдулла – никогда бы не подумала, что он способен развить подобную скорость. Увидев нас, он застыл, бросив на нас изумлённый взгляд, а затем присел на землю, прикрыв голову руками. Он оставался в этом положении, неподвижный, как статуя, пока мы не подошли к нему.

– Я потерпел неудачу, – раздался замогильный голос из-под складок ткани. – Я вернусь в Азийех и сяду на солнце вместе с другими дряхлыми стариками.

– А ну, вставай, ты, мелодраматичный старый дурак, – прорычал Эмерсон. – Как это ты потерпел неудачу? Я не нанимал тебя нянькой.

Так Эмерсон представляет себе ласковое обращение. Он продолжал, не дожидаясь ответа. Я увидела, как Сайрус ведёт к нам всех остальных, и поэтому позволила Эмерсону действовать без меня. Абдулла медленно выпрямился в полный рост. Он действительно наслаждается драматическими представлениями, как и большинство египтян, но я видела, что на его лице, преисполненном достоинства, отразились потрясение и раскаяние.

– Ситт Хаким, – начал он.

– Хватит, мой друг. Сам Аллах не мог бы остановить Эмерсона, когда он намерен совершить очередную глупость. Он обязан тебе своей жизнью. Я знаю это, и он тоже; он просто не совсем традиционно выражает благодарность и любовь, которые испытывает к тебе.

Лицо Абдуллы просветлело. Решив, что звучный и величавый словарный запас классического арабского языка не соответствует моим чувствам, я добавила по-английски:

– Нам просто нужно будет внимательнее следить за ним, вот и всё. Чёрт побери, бывают случаи, когда он попадает в бо́льшую неприятность, чем Рамзес!

* * *

К счастью, Эмерсон чувствовал себя довольно слабым, поэтому потребовалось всего десять минут усиленного крика, чтобы убедить его вернуться на дахабию – но только после того, как он прочитал лекции Рене и Чарльзу о том, как продолжать раскопки, и настоял, чтобы Абдулла оставался с ними для наблюдения. Он отказался опереться на Сайруса или на меня, но когда к нему подошла Берта – любое чувство, которое она могла бы испытывать, надёжно скрывала вуаль – он принял предложенную ей руку.

Безмолвно и умело она помогала мне при медицинских манипуляциях, пока я не начала зашивать рану. Подкрепившись бренди и упрямством, Эмерсон не произнёс ни звука во время этого процесса, который мне тоже не доставил ни малейшего удовольствия. Когда я закончила, то увидела, что девушка скорчилась в углу спиной ко мне.

– Странно, почему у некоторых людей такая слабость при виде иглы, – размышляла я, отрезая кусок липкого пластыря.

– Да, странно, – обернулся Сайрус. – Почему бы не позволить мне закончить процедуру, Амелия? Вам это вряд ли так уж приятно...

Эмерсон, по-прежнему лежавший на спине, коротко рассмеялся.

– Осталось чуть-чуть, – ответила я. – Сами видите, что невозможно прилепить пластырь на эти бакенбарды.

Эмерсон немедленно объявил о намерении вернуться на работу. После довольно шумной дискуссии он, наконец, согласился отдохнуть в течение оставшейся части дня при условии, что мы оставим его в строгом одиночестве. По его требованию я закрыла за ним дверь, и лишь тогда позволила вздоху сорваться с губ.

– Моя бедная девочка, – мягко произнёс Сайрус. – Как мужественно вы исполняли свои мучительные обязанности...

– О, я уже давно привыкла зашивать Эмерсона. Но, Сайрус – мы были на волосок от гибели! Мы не можем идти этим путём, отбивая одну атаку за другой. Лучшая защита – это нападение. Мы должны вести себя агрессивно!

Сайрус дёрнул себя за бородку.

– Я боялся, что вы так и скажете. Вы ничуть не лучше его, Амелия. Уже второй раз вы исчезаете и доводите меня до сердечного приступа. Я стараюсь как можно лучше защитить вас...

– Я понимаю, Сайрус, и благодарна вам за заботу, хотя, если вы позволите мне так выразиться, роль несчастной крошки, нуждающейся в мужской защите, меня совершенно не устраивает.

Настала очередь Сайруса вздохнуть.

– Ладно. Просто окажите мне любезность, сообщая о своих планах, договорились? Чем вы намерены заняться сейчас?

– Я отправляюсь в деревню.

– Тогда я иду с вами.

Мы приятно побеседовали с шейхом. Когда я рассказала ему, что произошло, он с ужасом замахал руками, ссылаясь на каждого святого в мусульманском календаре, начиная с самого Пророка, и торжественно заявил о невиновности – как своей, так и всей деревни. Я заверила его, что мы никогда не позволим себе поступать подобно некоторым тиранам, наказывавшим всю общину за проступки одного человека. Затем я перешла к тому, чтобы сделать ему предложение, от которого он не мог отказаться.

Мы спускались по берегу к трапу, когда Сайрус вновь обрёл дар речи:

– Мёртвым или живым? Награда – первоклассная идея, Амелия, но не следовало бы вам сказать...

– Это всего лишь арабская риторика, – заверила я. – Порой она весьма выразительна.

– Да уж. «Его голову в корзине» – до сих пор мороз по коже.

– Я дала понять, что предпочитаю заполучить его живым. Но приму то, что выйдет.

Качая головой, Сайрус удалился к себе, а я отправилась к Эмерсону. Он крепко спал, как я и ожидала, потому что подлила ему раствор лауданума[181] в бутылку с водой. Успокоившись на этот счёт, я ушла в свою комнату – не отдыхать, как я обещала Сайрусу, но поразмыслить о дальнейшем.

К тому времени, когда утомлённые рабочие вернулись с раскопок, я разработала стратегию. Самая сложная часть заключалась в том, чтобы решить, кому можно довериться и в какой степени. Я не рассчитывала на какое-либо сотрудничество с Эмерсоном, но надеялась тем или иным способом вызвать обсуждение его намерений в отношении раскопок. Сайрус, я опасалась, не совсем отказался от очаровательной, но абсурдной идеи – защищать меня; поэтому пришлось искать способы уклониться от его внимания, когда это меня не устроит. Мужчины время от времени страшно мешают; насколько проще стала бы жизнь, если бы нам, женщинам, не приходилось делать скидку на некоторые их особенности.

Проще – но далеко не такой интересной. Хмурый взгляд моего ныне безбородого супруга, подаренный мне за обеденным столом, заставил меня взволнованно задрожать, а заодно напомнил: никакие усилия не окажутся чрезмерными, чтобы спасти его от опасности. К сожалению, мне пришлось скрыть ямочку в подбородке Эмерсона (он её ненавидит, а я – обожаю); полоски липкого пластыря изуродовали переносицу и верхнюю губу. Но мощная челюсть, наконец, была выставлена на всеобщее обозрение; по крайней мере, мой любящий взгляд мог наслаждаться хотя бы одной великолепно вылепленной щекой.

Я собиралась похвалить улучшение его облика, когда, извиняясь за опоздание, вошёл Сайрус, выглядевший несколько смущённым. Я выронила салфетку.

– Сайрус! Вы сбрили свою бородку!

– В знак сострадания, – ответил американец, взглянув на Эмерсона.

– Впустую, – отрезал Эмерсон. – Вам следовало не сдавать позиции, Вандергельт, как выражаются американцы. Вы выглядите смешно.

– Совсем нет, – задумалась я, оценивая результат. – Одобряю, Сайрус. у вас красивый, хорошо сформированный подбородок. Действительно, вы выглядите лет на десять моложе.

Эмерсон немедленно сменил тему, потребовав от Рене отчёт о сделанном за день.

– Вы были правы, профессор, – начал Рене. – Второе строение, по-видимому, имеет тот же размер, что и примыкающее к нему: пять метров в ширину и десять – в глубину. Планы идентичны – всего четыре комнаты. В одной комнате, где мы нашли очаг с почерневшей от дыма штукатуркой над ним, обрушилась часть потолка. Он был сооружён из циновок, покрытых грязевой штукатуркой...

– Крыша, а не потолок, – огрызнулся Эмерсон. – Дома строились только в один этаж. Лестница вела на крышу, которая оставалась открытой, но использовалась, как дополнительное жизненное пространство, а также хранилище. Чарльз, как насчёт другого дома?

Опять догадка Эмерсона оказалась точной. Строение было больше и сложнее по сравнению с меньшими домами, ограждающая стена формировала южную и восточную стороны. После дальнейшего обсуждения Эмерсон объявил:

– Тут и обсуждать нечего. Большой дом принадлежал надсмотрщику или чиновнику. Деревня для проживания рабочих окружена внешней стеной и аккуратно распланирована, что указывает: она была спроектирована и построена, как единое целое, в отличие от беспорядочного роста обычных городов. Питри нашёл подобное расположение в Лахуне[182]; я говорил ему, что там, должно быть, обитали люди, сооружавшие близлежащую пирамиду и ухаживавшие за ней. – Пытаясь выпятить губы в сторону Сайруса (эффект этого жеста несколько ослабили полоски липкого пластыря, обрамлявшие эту часть лица), он добавил: – Видите ли, Вандергельт, Эхнатон всё-таки не был глупцом. Здешнюю деревню населяли рабочие, украшавшие гробницы, и охранники некрополя, и нельзя было придумать лучшего места для неё – на полпути между двумя группами гробниц знати и недалеко от входа в вади, где находилась собственная усыпальница Эхнатона.

Это догматическая декларация (абсолютную верность которой подтвердили дальнейшие раскопки) не спровоцировала возражения, но и не вызвала энтузиазма у слушателей. Сайрус выразил общее мнение, заметив:

– Чушь, Эмерсон, мы не найдём ничего интересного в деревне бедняков-рабочих. Я надеюсь, что вы не хотите раскопать всю долину. Это займёт целую зиму.

– Типичное мнение дилетанта, – отреагировал Эмерсон со своим обычным тактом. – Мы почти ничего не знаем о древнеегипетской архитектуре домов, а уж тем более о том, как жили обычные люди. Исторически совершить открытие такого рода гораздо важнее, чем обнаружить очередную разграбленную могилу – сколько их мы уже раскопали!

– Полностью согласна, – подтвердила я. – Раз уж мы начали, то должны надлежащим образом выполнить эту работу и подготовить исчерпывающую публикацию, включающую сравнение нашей деревни с той, что находится в Лахуне.

Я знала, что Эмерсон вовсе не собирался этим заниматься, но будет спорить до тех пор, пока Сайрус ему возражает. Вместо того, чтобы выразить согласие со мной, ему пришлось отступить.

– Я никогда не планировал раскопки села, за исключением традиционных исследовательских работ, – нахмурился он. – Как только дом надсмотрщика будет очищен и надлежащим образом описан, мы переместимся в другое место.

Чарльз скорчил гримасу. Я обнадёживающе улыбнулась.

– Пограничные стелы? – спросила я. – Они, безусловно, станут нашим следующим проектом.

– О, вы так думаете, да? – Эмерсон сердито посмотрел на меня. – Пограничные стелы могут подождать. Я намерен и дальше работать в королевском вади.

Он явно ожидал протестов с моей стороны, и я не стала его разочаровывать. Мужчинами так легко манипулировать, что невольно жалеешь их. Когда я сдалась – как будто нехотя – Эмерсон думал, что выиграл схватку, хотя я знала, что победа осталась за мной. Куда бы он ни пошёл, мы бы отправились за ним – все мы. Один в поле не воин – банальное высказывание, но, как и большинство банальных изречений, попадает прямо в яблочко.

После обеда Чарльз и Рене попросили разрешения пойти в деревню. Она славилась своего рода кофейней, где люди проводили вечера, фаддличая и бездельничая. Чарльз объяснил с очаровательной откровенностью, что они с Рене надеялись улучшить владение языком и укрепить дружеские отношения с жителями. Я преподнесла им краткую материнскую лекцию об опасностях чрезмерного дружелюбия по отношению к определённой части населения. Лекция изрядно смутила их, но я пренебрегла бы своим долгом, если бы поступила иначе.

Мы с Сайрусом удалились в салон на военный совет. Я пригласила Эмерсона присоединиться к нам, но он, отказавшись, направился в свою комнату, чего я и добивалась. Он потерял большое количество крови и нуждался в отдыхе. Кроме того, я хотела обсудить определённые вопросы наедине с Сайрусом.

– Я решила полностью довериться вам, Сайрус, – начала я. – Надеюсь, вы верите, что меня сдерживали не отсутствие веры в ваше благоразумие или в вашу дружбу. Я дала клятву соблюдать тайну, и это обещание не могу и не стану нарушать, но факты, которые я намерена вам сообщить, по моему мнению, не добавят ничего нового к тем выводам, к которым вы уже пришли ранее.

Не менее веско он ответил:

– Позвольте мне успокоить вашу совесть, Амелия, рассказав вам то, что я уже знаю. Думаю, я не единственный, кто способен строить догадки. Те из нас, кто был знаком с Уилли Фортом, знал о его «затерянной цивилизации». Чёрт побери, главная проблема, возникавшая тогда перед нами – как избежать опасности того, что он заговорит нас до смертной скуки, болтая об этом. Затем вы с Эмерсоном прошлой весной вернулись из Нубии с молодой женщиной, которую объявили дочкой Уилли. Само по себе это ещё не сенсация, она вполне могла вырасти среди бедных безобидных миссионеров, как вы и утверждали. Но когда какой-то тип затрудняет себя похищением Эмерсона и упоминает недавнее путешествие, которое вы, друзья, совершили, я не считаю, что он ищет путь к баптистской миссии. Добавьте к этому, что он хочет собрать коллекцию – вас, юного Рамзеса и девочку – и проницательный делец, такой, как Сайрус Вандергельт, не в силах избежать вывода: вероятно, бедный старый сумасшедший Уилли Форт был вовсе не сумасшедшим.

– Всё изложено с вашей неизменной проницательностью, Сайрус! – воскликнула я. – Было бы лицемерием и вероломством отрицать сам факт, хотя я не могу сообщить вам никаких подробностей.

– Невероятно, – пробормотал Сайрус. В его глазах появился далёкий отблеск. – Я полагал, что это должно быть правдой, но услышать из ваших уст... И там находится всё, о чём заявлял Уилли – сокровищница древностей и золотых украшений?

– По крайней мере, достаточно, чтобы заинтересовать мародёров. Вот почему мы с Эмерсоном поклялись никогда не выдавать его местоположение.

– Да, конечно, – рассеянно подтвердил Сайрус.

– Нам известна личность человека, ответственного за наши нынешние трудности, и у меня есть представление о том, как он получил сведения, которые вызвали его нападение на нас. Но я подозреваю, что он работает не в одиночку. Более того, твёрдо убеждена. Он должен был заручиться поддержкой Мохаммеда – того, кто сегодня напал на Эмерсона – поскольку, безусловно, слишком много совпадений мешает предположить, что этот инцидент не связан с остальными. Мохаммед отсутствовал в деревне уже много лет, и если я верно сужу о его характере, он не такой человек, чтобы из-за старой обиды рисковать физическим увечьем или тюремным заключением.

– У Эмерсона порядочно врагов, – задумчиво погладил подбородок Сайрус.

– Правда. – Я вытащила лист бумаги из портфеля, который принесла с собой. – Сегодня днём я составила короткий список.

У Сайруса отвисла челюсть.

– Один, два, три... Двенадцать человек, жаждущих крови Эмерсона? Похоже, он явно не терял времени зря?

– Список может быть неполным, – призналась я. – Эмерсон не терял времени зря ещё до того, как я повстречалась с ним, а с тех пор не перестают появляться очередные кандидаты. Это те, кто известен мне лично. О, постойте – я забыла мистера Винси. Так что в итоге – тринадцать.

– Надеюсь, вы не суеверны, – пробормотал Сайрус.

– Я? – беспечно рассмеялась я. – В любом случае это число бессмысленно. Велика вероятность того, что некоторые из этих людей мертвы или заключены в тюрьму. Альберто, – я аккуратно начертила после имени вопросительный знак – Альберто, несомненно, сидит в тюрьме. Обычно я навещала его, когда проезжала через Каир, но за последние несколько лет отказалась от этой привычки[183]. Хабиб – вы помните Хабиба...

– О, да. Он не раз пытался разбить голову моему старому приятелю[184].

– Он уже несколько лет назад выглядел достаточно скверно. Может быть, уже умер. Но крайне важно, чтобы мы попытались обнаружить нынешнее местонахождение этих людей. Если кто-то недавно был освобождён из тюрьмы или внезапно исчез из своих обычных прибежищ…

– От спроса вреда не будет,– согласился Сайрус. Его явно не убедили мои рассуждения, основанные, признаю, на достаточно слабых доказательствах. Я ощущала, что моё природное чутьё на преступные деяния гораздо надёжнее, чем логика, но чувствовала, что этот аргумент окажет на Сайруса не большее влияние, чем на Эмерсона, хотя Сайрус и высказывал свои оговорки более дипломатично.

Сайрус, нахмурив брови, провёл пальцем по списку. Он не остановился на том имени, которое, как я опасалась, могло вызвать болезненные воспоминания, а я, разумеется, была достаточно тактична, чтобы промолчать[185].

– Реджинальд Фортрайт, – прочёл Сайрус. – Племянник старого Уилли, тот, о котором писали все газеты? Храбро пожертвовал своей молодой жизнью в поисках дяди? Я думал, что он мёртв.

– Исчез в пустыне, – поправила я. – Однако, я считаю маловероятной его причастность. Во-первых, он знает... Нет, больше ничего не скажу. Кроме того, у Тарека... Хватит. Я сказала всё, что могла.

– У ваших знакомых такие необычные имена, – пробормотал Сайрус. – Черити Джонс, Ахмет-«Вошь»[186]... Сети? Я думал, что он тоже мёртв[187].

– Вы решили пошутить, – понимающе улыбнулась я. – Имя не имеет отношения к фараону, который действительно умер несколько тысяч лет назад. Но разве вам никогда не приходилось слышать это имя в современном контексте, Сайрус? Возможно, вам больше известно его прозвище – «Гений Преступлений»?

– Не могу сказать, что да, – ответил Сайрус, поднимая брови. – Звучит скорее, как имя персонажа десятицентового романа[188]. Впрочем – постойте, я слышал это имя от Жака де Моргана, бывшего директора Ведомства Древностей. Но в тот вечер он осушал один бокал за другим и, кроме того, утверждал, что ваш сын одержим афритом[189], поэтому, когда он начал болтать о «гениях преступлений», я как-то не обратил на это внимания.

– Сети – не африт, хотя и обладает некоторыми его чертами характера, – объяснила я. – В течение многих лет он контролировал чёрный рынок антиквариата в Египте. Безымянный, за исключением своих noms de guerre[190], мастер маскировки, чьё истинное лицо никто не видел, настоящий гений преступного мира…

– О, действительно, – согласился Сайрус.

– Да, действительно. Он, без сомнения, самый грозный из наших старых врагов, и логика заставляет считать его наиболее вероятным подозреваемым. Он замечательно разбирается в египтологии. Он руководит огромной преступной организацией. Его интеллект чрезвычайно высок и поэтичен; поиски «Затерянного Оазиса» – именно то, что воспламенило бы его воображение. И у него есть… особая причина враждовать с моим мужем[191].

– Не только самый вероятный подозреваемый, – медленно произнёс Сайрус, – но опережающий прочих на десять фарлонгов[192].

– Надеюсь, что нет, потому что наш шанс найти его равен почти нулю. Мы можем выследить всех остальных, но не Сети. Кроме того...

– Да?

– Не имеет значения, – пробормотала я. – По крайней мере, так говорил Эмерсон, и, возможно, он прав. Я не хочу, чтобы Эмерсон увидел этот список, Сайрус.

– Не страшно, если он не помнит никого из них. Это останется между вами и мной, Амелия. – Лицо Сайруса отражало удовольствие оттого, что он смог помочь мне. – Мы пустим власти по следу этих дам и джентльменов. И можем сразу начать с наивысшего уровня: если вы дадите мне копию списка, я отправлю телеграмму британскому генеральному консулу, сэру Ивлину Барингу, с которым немного знаком. Он самый могущественный человек в Египте и...

– Я хорошо его знаю, Сайрус. Он дружил с моим отцом и всегда был очень любезен. Я уже написала ему письмо, этот способ общения кажется мне лучшим, так как ситуация достаточно сложная и требует объяснений. Селим или Али могут сесть на поезд завтра и передать письмо лично в руки.

– Моя дорогая, вы, как обычно, всегда на высоте. Но я надеюсь, что вы не будете возражать, если и я наведу некоторые справки?

– Вы очень добры.

– А для чего же нужны друзья? – удивился Сайрус.

Я приняла его приглашение вернуться на палубу. Ночь была тихой и спокойной, над головой пылали сверкающие звёзды Египта. Но как я ни старалась дать волю своим чувствам в обстановке, которая никогда раньше не вдохновляла и не успокаивала меня, пусть даже шаги моего компаньона замедлялись, чтобы соответствовать моим, а его дружеское молчание отвечало моему настроению – попытка была обречена на провал. Как я могла забыться в магии ночи, если рядом со мной шёл не Эмерсон, а кто-то иной? Вскоре я объявила о желании удалиться к себе и ласково пожелала Сайрусу спокойной ночи.

По дороге к себе я остановилась у дверей Эмерсона, подумав, что ему может понадобиться лекарство для сна. Но в комнате его не было. На мой стук никто не ответил.

Я колебалась, проклиная странные обстоятельства, препятствовавшие мне следовать предписаниям долга и привязанности. Я боялась рисковать без его разрешения, но не могла уйти, не убедившись в том, что он не находится без сознания, или же стойкость не позволяет ему выразить боль.

Подслушивание – презренный поступок, до которого я никогда не опустилась бы.

Бахрома моей шали каким-то образом попала в дверные петли. Бахрома была очень длинной и шелковистой, и требовалось время, чтобы распутать её, не разрывая нити. Я трудилась и одновременно прислушивалась, не раздаются ли храп или стон. Но ответом была только тишина.

Что-то толкнулось в моё колено. С приглушённым возгласом удивления я повернулась и увидела, как Анубис сидит на моей юбке, прислонив ко мне голову. Рядом с кошкой стояла пара ног в туземных шлёпанцах с загнутыми носками. Но ноги принадлежали не египтянину. Я знала, чьи они – как знала и каждый дюйм этой анатомии.

Эмерсон остановился, скрестив руки на груди и приподняв брови. Он был облачён в свободную египетскую одежду.

– Где вы были? – воскликнула я; удивление преодолело осознание того, что подобный вопрос мог вызвать лишь саркастический и бесполезный ответ.

– Снаружи, – ответил Эмерсон. – А теперь собираюсь войти внутрь, если сумею настоять, чтобы вы ушли с моего пути.

– Конечно, – отступила я назад.

– Спокойной ночи, – сказал Эмерсон, открывая дверь.

Он вошёл – кот опередил его – и захлопнул дверь прежде, чем я успела ответить, но не раньше, чем я заметила, что повязка, покрывавшая половину его лица, теперь сведена к пятну размером всего в три дюйма. Это было сделано очень аккуратно, поэтому я поняла, что Эмерсон тут ни при чём. Для такой манипуляции необходимы тонкие, ловкие пальцы.

Наш посланник ушёл до рассвета, чтобы сесть на каирский поезд. Сайрус предложил нам отправить вместо Селима одного из своих слуг, и я с удовольствием согласилась. Пока Эмерсон осуществлял свои планы в вади, мне требовался каждый человек, преданный ему.

Когда мы собрались за завтраком, я изучила своих спутников с точки зрения подбора сил. Лица Чарльза и Рене вызывали некоторую озабоченность – сочетание запавших глаз и слабых улыбок было крайне подозрительно. Однако у юности запас сил велик, и я не сомневалась, что оба будут реагировать на мои приказы с энергией и рвением.

Я ещё не привыкла видеть Сайруса без бородки, но одобрила эту перемену; я всегда считала бороду особенно смешной формой лицевых украшений. Как и всегда, он выглядел свежим и бдительным.

Нужно ли упоминать, что мои глаза чуть ли не постоянно задерживались на лице Эмерсона? Приятно было наблюдать, что утром он побрился; я ожидала, что он снова начнёт отпускать бороду, чтобы позлить меня. Видимая, неглубокая часть ножевой раны заживала хорошо. Одна длинная полоска липкого пластыря украшала благородную кривую носа, но расщелина в подбородке воочию предстала моим восхищённым глазам. Как и рот. Когда Эмерсон поймал мой взгляд, углы рта сжались в выражении, вызвавшем ужасные предчувствия, но он не произнёс ни слова.

У меня не имелось доказательств того, что он был с Бертой. Я не спросила. Предпочла не спрашивать.

Когда она присоединилась к нам на палубе, я заметила лёгкие отличия в её одежде. Халат был тем же благоразумно чёрным, но завеса теперь покрывала лишь нижнюю часть лица – лёгкая, почти прозрачная ткань, сквозь которую виднелись округлые контуры щёк и тонкий, изящный нос. Отёк практически исчез, а тёмные глаза с длинными ресницами были ясны, хотя она всё время скромно опускала их вниз.

Некоторые авторитеты утверждают, что обаяние полускрытого – самое соблазнительное. Завуалированные прелести Берты, несомненно, оказали сильное влияние на Рене (французские джентльмены особенно восприимчивы, по словам тех же авторитетов.) Её грустная история пробудила его рыцарские инстинкты, и несколько раз он обращался к ней, чтобы поддержать под руку или утешить дружеским приветствием. Когда мы поднялись по тропе с берега реки, я увидела, что он шёл рядом с ней, забрав у неё узел, который она взяла с собой.

Я начала испытывать определённую симпатию к взглядам Эмерсона на женщин в археологических экспедициях. С Бертой следовало что-то предпринять. Даже если бы она была жертвой, а не шпионом, то вполне могла вскружить головы обоим юношам, возбудив в них взаимную вражду и снизив эффективность их работы.

Когда мы оставили позади возделываемые поля и отправились по пустынной тропе, я увидел дым, предвещающий приближение парохода. Не все из них останавливались у Амарны, но этот явно собирался.

– Чёрт возьми, – заявила я шагавшему рядом со мной Сайрусу. – Эмерсон сейчас не в самом лучшем настроении, а туристы скверно влияют на него. Надеюсь, что эти посетители оставят нас в покое.

– Они пробудут здесь не дольше, чем требуется для того, чтобы увидеть мозаичный пол, обнаруженный мистером Питри, – заверил Сайрус.

– Так похоже на Питри – оставить рисунок открытым и выставленным напоказ туристам и прочим вандалам, – критически заметила я. – После того, как красивейшую часть пола разрушили, мы попытались прикрыть или спрятать найденные куски. Это единственный правильный способ. – Сайрус беспрекословно согласился со мной.

Я следила за пароходом, чьё местоположение легко определялось дымом из труб. Ни один из «проклятых туристов» не приблизился к нам. Через несколько часов неподвижная колонна дрогнула и отошла, и я выбросила корабль из головы. Я не предполагала, что среди пассажиров окажется Кевин; он приедет самым быстрым транспортом – вероятно, поездом. Но Винси – коварный, дьявольский противник – мог бы использовать маловероятное средство передвижения именно из-за его маловероятности.

Эмерсон поставил всю команду на работу в дом мастера, оставив меня с Али просеивать и очищать последние несколько дюймов, покрытых обломками. Именно здесь обнаружили мелкие предметы, так что работу следовало выполнять медленно и осторожно. Некоторые из предметов, особенно из стекловидного фаянса, были очень хрупкими; другие – например, ожерелья из бисера – всё ещё сохраняли первоначальный рисунок, хотя нить сгнила. Подобным образом Эмерсон продемонстрировал свою возросшую уверенность в моём мастерстве, поручив мне такую сложную задачу, и уверена, что могу без лишней скромности сказать: его доверие вполне заслуженно.

Стены, окружавшие комнату, где я работала, поднимались в высоту на метр, а то и больше, поэтому я не видела, что происходит в юго-западном углу участка. Но могла слышать. Большинство замечаний принадлежали Эмерсону, были переполнены сквернословием, и в основном направлены против Абдуллы. Наш преданный реис следовал за Эмерсоном, как тень, и резко передвигавшийся Эмерсон постоянно натыкался на него.

Именно Абдулла первым увидел приближавшихся людей. Его крик: «Ситт Хаким!» – заставил меня мгновенно вскочить, а жестикуляция направила мой взор на фигуры, вызвавшие предупреждающий возглас.

Их было двое, оба – в европейской одежде. Невысокий толстяк отстал из-за размашистых шагов спутника. Тропический шлем покрывал его волосы и смазывал черты лица, но нечто при виде этого высокого стройного тела заставило мои чувства тревожно затрепетать. Перебравшись через стену, я бросилась перехватить Абдуллу, который направлялся ко вновь прибывшим с длинным ножом в руке.

– Подожди, – сказала я, схватив его за руку, чтобы придать бо́льшую силу приказу. – И успокойся. Их только двое, и они не шли бы так открыто, если...

Крик Абдуллы и внезапное движение – не мужчин передо мной, а сзади меня – прервали мою речь. Абдулла боролся, пытаясь освободить руку от моей хватки.

– Позвольте мне убить его, ситт, – выдохнул он. – Это демон, африт, я же говорил! Смотрите – он приветствует своего хозяина.

Кот спрыгнул со стены, где спал под солнечным светом, и подбежал к человеку; тот наклонился, чтобы поздороваться с ним. Анубис тёрся головой о его руку, но, когда человек поднял его, он вывернулся и уселся в нескольких футах поодаль.

Я потянулась за пистолетом.

– Стой смирно, Абдулла, – приказала я. – Из-за резкого движения ты можешь попасть под огонь.

– Отличный совет, – съехидничал голос позади меня. – Хотя единственное безопасное место – равнина за большой скалой. Уберите пистолет, Пибоди, пока вы кого-нибудь не подстрелили.

– Я подстрелю любого, если он даст мне хоть малейшее основание. Что, к дьяволу, это означает? Почему он так спокойно направляется к нам? Вы ведь узнали его, верно?

– Конечно, – ответил Эмерсон. – И прошу вас не стрелять в него, пока мы не услышим, что он скажет. Мне очень любопытно.

Сайрус и остальные окружили нас.

– Мне тоже, – произнёс Сайрус. Его голос был спокойным и невыразительным, глаза – сужены, рука – в кармане. – Позвольте ему высказаться, Амелия. Я держу его на мушке.

– И я тоже, – подтвердила я, целясь в центр груди Винси. Он остановился в десяти футах от нас, протянув пустые руки.

– Я безоружен, – тихо сказал он. – Можете обыскать меня, если хотите. Только позвольте мне говорить – рассеять заблуждения, которые по понятным причинам, овладели вами. Я узнал о них только несколько дней назад, и с тех пор непрерывно собирал доказательства, которые подтвердят, что я не тот, кем вы меня считаете.

– Невозможно! – воскликнула я.– Я видела вас собственными глазами.

– Вы не могли меня видеть. Я был в Дамаске, как и говорил вам. И привёл с собой моё алиби.

Он указал на другого человека, который наконец-то его догнал. Круглое красное лицо украшали роскошные благородные усы, закрученные, как рога водяного буйвола. Сняв шлем, он согнулся в поясе, официально поклонившись.

– Guten Morgen, meine Freunde[193]. Приветствовать вас удовольствием для меня является. Я не мог в Каире сделать это, потому что в Дамаске находился я.

– Карл фон Борк![194] – воскликнула я.– А я-то думала – вы в Берлине, работаете вместе с профессором Зете[195].

– Так и было, – ответил Карл, снова кланяясь. – До лета, когда должность в дамасской экспедиции предложили мне. Египетские рельефы были найдены...

– Да, теперь вспоминаю, – прервала я, потому что Карл, как и мой сын, безостановочно продолжал говорить, пока его не останавливали. – Кто-то – кажется, преподобный Сейс – упоминал об этом, когда мы обедали с ним в Каире. Так вы говорите, что мистер Винси был с вами?

– Ja, ja, das ist recht[196]. Лихорадкой я заболел, и боялся, что не оправлюсь скоро. Необходима замена была для работы моей. Добрый Господь послал мне здоровье раньше, чем надеялся я, и когда герр Винси телеграфировал мне, что полиция в страшных преступлениях обвинила его, я поспешил сразу, чтобы очистить его имя. Я слышал, о чём упоминать так тяжело и печально мне, о несчастном случае с герром профессором, но предположить никогда не мог...

– Да, Карл, благодарю вас, – снова вмешалась я. – Значит, полиция приняла вашу историю? Странно, что они не сообщили мне.

– Только вчера меня известили, что я очищен от подозрений, – объяснил Винси. – Мы немедленно отправились в Амарну, потому что мне неизмеримо больше хотелось очистить себя перед вами, нежели перед полицией. – Он полез в карман, а потом лукаво улыбнулся. – Вы позволите? Я привёз и другие свидетельства – билеты на поезд, датированные и прокомпостированные, квитанцию из отеля «Султана», аффидевиты[197] от других участников экспедиции.

– Мне хватает свидетельства Карла, – промолвила я. – Он старый друг, известный нам уже много лет…

Эмерсон фыркнул – естественно, он не помнил, чтобы когда-либо видел Карла.

– И всё же, – продолжала я, – надеюсь, Карл не обидится, если я позову другого свидетеля, а тем временем попрошу Сайруса подержать вас на прицеле (надеюсь, чисто формально), пока я не найду её.

– Хорошая идея, – согласился Сайрус. – Не то, чтобы я сомневался в вашем слове, фон Борк, но это самая чертовски невероятная история, которую я когда-либо слышал. Если это не Винси, тогда кто...

– Всему своё время, – прервала я. – Во-первых, где Берта?

Не стоило искать её – она находилась в нескольких шагах от нас. Рядом с ней стоял Рене, его рука обнимала её тонкие плечи.

– Не бойтесь, – заверял он её. – Этот злодей, эта скотина теперь не сможет повредить вам.

– Но это не он, – ответила Берта.

– Я бы исколотил его, как... – Челюсть Рене отвисла. – Что вы сказали?

– Это не он. – Берта медленно двинулась вперёд, высвободившись из защитного круга его руки. Широкие тёмные глаза не отрывались от Винси. – Они похожи на сыновей одной матери, но он – не тот человек. Мне ли этого не знать?

* * *

– Значит, это всё-таки был Сети, – подытожила я.

Мы ушли в тень, и я попросила Селима заварить чай. С такими ошеломляющими доказательствами, подтверждающими объяснения мистера Винси, вряд ли казалось справедливым исключить его из нашей компании, но я заметила, что Сайрус держал правую руку в кармане, а чашку – в левой руке.

– Напрашивается неизбежный вывод, – продолжала я. – Кто ещё, кроме мастера маскировки, которым, как нам известно, является Гений Преступлений, мог бы столь точно имитировать облик мистера Винси?

С опасной мягкостью в голосе Эмерсон попросил разъяснить эту фразу. Я обошлась общими словами, опуская некоторые детали наших прежних встреч с Сети. Когда я закончил, Эмерсон задумчиво взглянул на меня, прежде чем заговорить.

– Я начинал верить, что вы меньше страдаете от путаницы в мыслях, чем другие представительницы вашего пола, Пибоди. Мне было бы жаль обнаружить, что я ошибался, но это нагромождение бессмыслиц, эта сенсационная выдумка…

– Такой человек существует, – прервал Винси, слегка покраснев под переместившимся на него критическим взглядом Эмерсона. – Любой, кто вовлечён в незаконную торговлю древностями, знает о нём. Несчастный инцидент в моём прошлом, о котором я горько сожалею и который я пытался всеми силами загладить, привёл меня в соприкосновение с этой торговлей.

– Ja, ja, – энергично кивнул Карл. – Я тоже такие истории слышал. Одни склоняются, natürlich[198], отвергнуть их, как пустые слухи, но такой выдающийся человек, как месье де Морган...

– Галиматья! – вспыхнув, закричал Эмерсон. – Следует признать, что кто-то воспользовался отсутствием Винси, но избавьте меня от необходимости выслушивать всякую ерунду о гениях преступлений. Можете сидеть здесь и плести небылицы хоть целый день, если желаете, а я возвращаюсь к работе.

И он ушёл, а за ним последовал Абдулла, а за Абдуллой последовал кот. Винси печально улыбнулся.

– Кажется, я лишился привязанности Анубиса. Кошки – неумолимые существа; по-моему, он обвиняет меня в том, что я бросил его, и не примет никаких оправданий. Надеюсь, миссис Эмерсон, что вы окажетесь милосерднее. Вы верите мне?

– Ни один разумный человек не смог бы усомниться в ваших доказательствах, – ответила я, глядя поверх небольшой кучки квитанций и свидетельств – которые я, конечно же, внимательно изучила – на важное лицо Карла фон Борка.

– И это недоразумение дало мне удовольствие снова встретиться с Карлом. Как Мэри, Карл? Мы слышали, что она болела.

– Ей лучше, благодарю вас. Но... герр профессор... Это правда, что от друзей услышали мы? Он, похоже, не узнал меня.

– Временная частичная потеря памяти, – призналась я, поскольку отрицать это было бы глупо. – Но этот факт не является общеизвестным, и я надеюсь, что вы будете с осторожностью упоминать об этом – особенно, если будете писать Уолтеру.

– Мы общаемся реже, чем хотелось бы, – ответил Карл. – Столь блестящий учёный, мистер Уолтер Эмерсон, ярчайшая звезда в филологии, моей области. Он не знает о своём выдающемся брате...

– Мы ожидаем полного выздоровления, – решительно прервала я. – Нет смысла огорчать Уолтера. Как бы мне ни хотелось поболтать с вами, Карл, мне следует вернуться к своим обязанностям. Увидимся попозже? Возможно, вы вечером согласитесь отобедать с нами на дахабии мистера Вандергельта.

Я взглянула на Сайруса, ожидая подтверждения приглашения. По-прежнему озабоченный мыслями о том, как справиться с чашкой чая левой рукой, он отрывисто кивнул.

– Пожалуй, лучше не стоит, – сказал Винси. – Вы добрая и справедливая женщина, миссис Эмерсон, но сейчас вы будете ощущать неудобство в моём присутствии – оно вызовет к жизни слишком много мучительных воспоминаний. Мы переночуем в Минье[199] и присоединимся к вам на следующее утро. Карл вернётся к раскопкам – он уже слишком много времени посвятил моим делам. Что касается меня – я в вашем распоряжении в любое время и для любых целей.

– Где вы будете жить? – спросила я.

– В своей каирской квартире, и займусь тем же делом, что и вы. – Его лицо застыло. – Моё доброе имя запятнано, репутация поставлена под сомнение. Это пятно останется до тех пор, пока злоумышленник, опорочивший меня, не будет пойман и наказан. Мои мотивы для его выслеживания не столь убедительны, как ваши, но надеюсь, вас успокоит знание того, что мои усилия направлены на то же, что и ваши.

Я обняла Карла, что заставило его покраснеть и заикаться, и пожала руку мистеру Винси. Сайрус не сделал ни того, ни другого. Он не вынимал руки из кармана, пока обе удалявшиеся фигуры не превратились в призрачные из-за расстояния и кружащегося в воздухе песка. И только тогда промолвил:

– Наверное, я просто тупоголовый старый янки, Амелия, но не стал бы так рано поворачиваться спиной к этому парню, Винси.

– Вы знаете Карла не меньше моего. Я сомневаюсь в его словах не больше, чем если бы они принадлежали Говарду Картеру или мистеру Ньюберри.

– Чем честнее человек, тем легче его околпачить, – буркнул Сайрус. – Просто пообещайте мне, Амелия: если Винси попросит вас встретиться с ним в какой-то тёмной аллее, вы не примете приглашения.

– Право, Сайрус, вы же знаете, что я никогда не пойду на такую глупость.

Когда я вернулась к маленькому фаянсовому кольцу, бережно извлечённому из земли, то увидела, что Анубис растянулся вдоль стены. Я и забыла о нём, и, очевидно, мистер Винси – тоже. Очевидно, его «верный спутник» оказался не таким верным, как он считал. Не то, чтобы я обвиняла умное животное в том, что он предпочитал Эмерсона и мою компанию…

С помощью щётки и крошечных щупов я освободила кольцо из державшего его куска затвердевшей глины. Эмерсон подошёл ко мне посмотреть, как я справляюсь, и я вручила ему кольцо – или, если быть более точным, фасетку[200] кольца. Когда мы находили эти заурядные предметы, сделанные из дешёвого хрупкого фаянса, они обычно отличались потерей тонкого хвостовика; возможно, он отламывался, когда кольца выбрасывали. Иногда они украшались именем правящего фараона и носились в знак преданности, в других случаях фасетку украшало изображение бога, которого владелец желал почтить.

– Бес[201], – сказала я.

Эмерсон фыркнул.

– Итак, преданность Эхнатона его «единственному богу» вызывала стремление подражать правителю отнюдь не у всех жителей Амарны.

– Призыву невзрачных маленьких семейных богов было трудно сопротивляться. – Я откинулась на пятки и помассировала ноющие плечи. – Свидетельство тому – популярность некоторых святых в католических странах. Бес, будучи покровителем весёлых развлечений и… э-э… супружеского счастья...

Эмерсон снова фыркнул.

– Ладно, Пибоди, хватит бездельничать. Там ещё добрая куча песка, которую нужно просеять.

Я отметила кольцо в перечне и поместила его в соответствующую коробку, на которой указывались номера, присвоенные площади, дому и конкретной комнате. Когда я снова вернулась к своей задаче, мною овладело странное чувство уныния. Мне следовало бы поощрять употребление Эмерсоном этого любимого и любящего именования – то есть моей девичьей фамилии, без прибавки «мисс». Он использовал его, как и всегда, с саркастическим оттенком, но даже это был шаг вперёд – Эмерсон молчаливо наградил меня признанием такого же равенства, которым бы он одарил любого другого работника, кому посчастливилось оказаться мужчиной.

Но не Эмерсон повлиял на моё настроение, и не поистине поразительное подтверждение невиновности мистера Винси, хотя понимание того, что теперь нам придётся иметь дело не с обычным преступником, а с тем самым загадочным и неизвестным гением преступного мира, столь часто ускользавшим от поимки, было, конечно, обескураживающим. Меня больше всего беспокоила необходимость признать, что я ошибалась в своей оценке характера Сети. Я была достаточно легковерна, чтобы поверить слову чести этого странного человека – поверить его обещанию, что он никогда больше не посягнёт на мою жизнь. Очевидно, ему следовало доверять в этой области не более, чем в любой другой. Я не должна была испытывать удивление или разочарование. Но испытывала.

Распухший солнечный шар низко повис над рекой, покрытой восходящим вечерним туманом, когда мы снова вернулись к дахабии. Эмерсон безжалостно подгонял мужчин, но не давал спуску и себе – а тем более мне. Я с трудом передвигалась и страдала от судорог в результате сидения на корточках, поэтому с радостью приняла руку, предложенную Сайрусом. Рене предложил свою Берте. Наблюдая за такой несхожей парой – худощавым щеголеватым юношей и шагавшим рядом неуклюжим тюком бесформенной ткани – я задумчиво произнесла:

– Я никогда не позволяла себе вмешиваться в романтические привязанности, Сайрус, но не одобряю эти отношения. Его намерения не могут быть серьёзными – в смысле брака, я имею в виду.

– Надеюсь, что нет, – охнул Сайрус. – Его мать принадлежит к какому-то знатному французскому роду. Старушка свалится в припадке, если сынок притащит домой подобный растрёпанный цветочек.

– Пожалуйста, не говорите об этом Эмерсону. Он настроен против аристократии так же предвзято, как и против молодых влюблённых. Тем не менее, Сайрус, я не могу одобрить неподобающую привязанность, это бесчестно по отношению к девушке.

– Полагаю, вы уже распланировали её будущее, – уголки рта Сайруса задрожали. – Собираетесь ли вы ввести её в курс дела, хотя бы частично?

– Ваше чувство юмора восхитительно, дорогой Сайрус. У меня не было времени серьёзно обдумать этот вопрос; сначала нужно выяснить, какие у неё таланты и как лучше всего их использовать. Но, конечно же, я не позволю ей вернуться в жизнь, связанную с унижениями и оскорблениями, которые она испытывала до сих пор. Достойный брак или достойная профессия – какой иной выбор предоставлен любой женщине, имеющей возможность выбирать?

Рука Сайруса потянулась к подбородку. Не обнаружив и следа бородки, которую можно было подёргать – по привычке, когда он был озадачен или взволнован – он просто потёр подбородок.

– Я считаю, что вы лучший судья, чем я, – ответил он,

– Я тоже так считаю, – рассмеялась я. – Я знаю, о чём вы думаете, Сайрус: я – замужняя женщина, а не неопытная девушка, Но вы ошибаетесь. Мужчины всегда верят в то, во что хотят верить, и одно из их наименее привлекательных заблуждений относится к… м-м…

Размышляя, как лучше всего коснуться этого деликатного вопроса (хотя, вообще-то, не существует способа деликатно выразиться на эту тему), я увидела, что чёрный халат Берты качнулся к Рене, и головы склонились друг к другу. У меня перехватило дыхание.

– Ничего, дорогая, я понимаю, что вы имеете в виду, – улыбнулся Сайрус.

Однако вовсе не смущение лишило меня дара речи. Волнообразная, покачивающаяся походка девушки пробудила в памяти давно забытое. Я знала другую женщину, чьи движения были столь же змееподобно грациозны. Её имя значилось в списке, который я отправила сэру Ивлину Барингу[202].

* * *

Когда мы с Сайрусом вернулись в деревню, старейшина уже ждал меня. Суровое выражение его лица без слов свидетельствовало о том, какие новости он собирался сообщить.

– Никаких известий о Мохаммеде? – спросила я.

– Он не вернулся в деревню, ситт. Часть мужчин весь день обыскивали скалы. Хасан ибн Махмуд считает, что он снова сбежал.

– Я хотела бы поговорить с Хасаном. – Я подсластила просьбу несколькими монетами, добавив: – Хасана ожидает то же самое, если он появится незамедлительно.

Хасан появился мгновенно – он подсматривал из-за стены. Он откровенно признался, что был одним из тех, кого Мохаммед просил присоединиться к нему.

– Но я никогда бы так не поступил, почтенная ситт! – воскликнул он, открывая глаза так широко, как только мог. Убедительности это не добавляло: как и у многих египтян, веки Хасана были воспалены из-за рецидивирующих инфекций, а черты лица отнюдь не располагали к доверию.

– Я рада это слышать, Хасан, – любезно заметила я. – Ибо, если бы я верила, что ты намереваешься причинить вред Отцу Проклятий, я с помощью своей магии вырвала бы душу из твоего тела и отправила бы её стенать в огонь Геенны[203]. Но, возможно, ты согласился пойти с Мохаммедом вчера, чтобы помешать ему воплотить в жизнь его дьявольский план?

– Почтенная ситт читает в сердцах людей! – воскликнул Хасан. – Всё было именно так, как сказала уважаемая ситт. Но прежде, чем мы начали действовать, там появилась ситт, она стреляла и кричала, и мы поняли, что Отец Проклятий спасён. Поэтому мы бросились прочь.

Конечно, я не поверила и слову из этой выдумки, и Хасан это знал. Его трусливые союзники ждали в укрытии, чтобы посмотреть, как пойдут дела у Мохаммеда, прежде чем рисковать своими драгоценными шкурами, но если бы я не успела вовремя, они набросились бы на Эмерсона, как стая шакалов на раненого льва. Сдерживая презрение и гнев, я достала ещё несколько монет и небрежно потрясла ими в руке.

– Каков был план Мохаммеда?

Мне пришлось выслушать ещё больше заверений в своей невиновности, прежде чем удалось извлечь несколько зёрен пшеницы из-под мякины лжи Хасана. Он настаивал на том, что Мохаммед не собирался убивать, и я поверила в это. Одолев Эмерсона и приведя его в беспомощное состояние, они отвезли бы его туда, куда указал бы Мохаммед, и оставили его там. Хасан настаивал, что он ничего не знает – я поверила и этому. И он, и его друзья были попросту наёмными бандитами – орудиями, которые использовались для определённой цели, а затем выбрасывались.

– А теперь, – печально завершил Хасан, – Мохаммед сбежал. Одна из ваших пуль поразила его, ситт, потому что у него лилась кровь, когда он бежал, и я думаю, что он не вернётся. Но был бы рад, если бы он вернулся....

Я заверила его, что вознаграждение остаётся в силе, предложив меньшую сумму за любые дополнительные сведения, и отправила его восвояси – не радующегося, но в достаточно весёлом настроении.

Сумерки поползли по земле, будто женщина, укутанная длинным серым покрывалом. В окнах домов распустились золотые цветы ламп.

– Если бы я не находился в компании леди, – вздохнул Сайрус, – я бы сплюнул. У меня мерзко во рту[204].

Я взяла его за руку.

– При подобных огорчениях я обычно прописываю виски с содовой. И если вы предложите мне присоединиться, Сайрус, я не откажусь.

– Не поддавайтесь разочарованию, дорогая. – Сайрус сжал мою руку: – Вы правильно обращались с этим подонком. Если Мохаммед ещё не покинул страну, приятели отправятся по его следу. Не думаю, будто нам следует беспокоиться о том, что он снова потревожит нас.

– Но кто окажется следующим? – Мы достигли берега; дахабия светилась тёплыми, приветливыми огнями, и до наших ноздрей доносился аромат жареной баранины. Западные скалы на том берегу реки венчала единственная блестящая звезда.

Я остановилась.

– Не посчитаете ли вы меня глупой, Сайрус, если я признаюсь в слабости, которую едва ли имею право себе позволить? Могу ли я довериться вам? Потому что мне необходимо сбросить бремя, выговорившись перед слушателем, который воспримет мои чувства и не будет упрекать меня за них.

Голосом, охрипшим от переполнявших его эмоций, Сайрус заверил меня, что быть удостоенным моего доверия – высокая честь. Я обнаружила, что тьма помогает исповеди – мягкость ночи, молчаливое внимание друга придали красноречие моему языку, и я поведала Сайрусу о своём эгоистичном, презренном стремлении вернуться в прошлое.

– Можете ли вы обвинить меня, – страстно требовала я ответа, – ибо, чувствуя, как некий злой дух перехватывает мои молитвы, я безрассудно обратилась к великодушному Творцу? Легенды и мифы повествуют о том, как такие эгоистичные желания обращаются в свою противоположность и приносят беду, а не помощь. Помните Мидаса и его золотое прикосновение[205]? Прошлое вернулось – но не помогать мне, а преследовать меня. Старые враги и старые друзья...

– Ясно, – прервал Сайрус. – Амелия, дорогая, вы слишком разумная дама, чтобы поверить в такую чушь. Полагаю, что вы ждёте от меня не столько сочувствия, сколько толики здравого смысла. Эти люди не хранились в каком-то вечном музее, ожидая, чтобы их вытащили из ящиков и расставили на вашем пути. Сколько лет вы знаете Карла? А меня, а Картера, а множество других? И куда же без старых врагов – а к ним добавится и множество новых, учитывая, как вы с Эмерсоном управляетесь. Невозможно вернуться назад, Амелия. Существует только сейчас, а не тогда, и единственное направление, в котором вы можете двигаться – вперёд.

Я глубоко и умиротворённо вздохнула.

– Спасибо, Сайрус. Вот это мне и требовалось.

Его тёплые, крепкие пальцы сжали мою кисть. Он наклонился ко мне.

– Виски с содовой, о которых вы упоминали, завершат лечение, – сказала я. – Нам лучше идти дальше, а то другие зададутся вопросом, что с нами случилось.

* * *

Вечером Эмерсон сообщил нам, что на следующий день мы начинаем работу в королевском вади, где он намерен остаться на несколько дней и ночей. Остальные могли заниматься тем, чем им угодно; если мы предпочитаем каждый вечер возвращаться на дахабию, он разрешает нам прекратить работу пораньше.

Сайрус посмотрел на меня. Я улыбнулась. Сайрус возвёл глаза к небесам и ушёл, чтобы заняться необходимыми приготовлениями.