Знак Сокола

Глава 3

Ранее утро на Сунгари. Самый конец осени и на деревьях уже почти не осталось срываемой ветром жёлтой листвы. Снега ещё на удивление мало, на земле зияют огромные проплешины мёрзлой и мёртвой растительности. Река и не думает покрываться льдом и сквозь тёмную толщу воды можно увидеть стелящуюся по дну шелковистую и гибкую траву, послушную во всём течению. Из-за голых деревьев прибрежной рощицы в утреннем сумраке вдруг показалась крупная тень, направляющаяся к протоке. То был сохатый, хотевший перейти неглубокую для его длинных ног водную преграду, чтобы уйти в лес, к своим кормовым местам. Вот только осталось перейти протоку, чтобы оказаться в темнеющем совсем рядом лесу. Лось ступил в холодную воду. Ишь ты, покачал он головой, да тут полно вкусного! Едва великан сунул морду в воду, чтобы схватить губами пучок-другой речной травы, как его большие, чуткие уши уловили приближающиеся посторонние звуки. Из леса, куда так хотел попасть лесной великан, на берег протоки сначала острожно показался всадник на коне, а затем вышло несколько оленей.

— Лось ушёл, — проговорил крайний всадник, поведя карабином в сторону ещё качающихся ветвей ольхи на том берегу. — Тут евонная тропа.

— Хорошо, что не чёртов маньчжур, — отмахнулся второй. — Трифон, тут оленям по брюхо будет.

— Угу, на сей раз для пушек плот не нужон, — Трифон, поправил шапочку-подшлемник, вязанную из овечьей шерсти, и обернулся к последнему юноше:

— Митяй, дуй к нашим, скажи на протоке чисто, пусть идут редколесьем. А для пушек плоты не надобны. Телегой пройдут.

— Есть, товарищ сержант! — раскосый всадник ногами поворотив оленя, скрылся на звериной тропе, уходивший в лес.

Единственный взрослый воин, находившийся в авангарде, молча кивнул Трифону и направил коня в воду.

На опушке, скрывшись за нижними лапами высоких елей и присев на одно колено, находилось двое человек в серо-зелёной форме. Чуть поодаль, скрытые за стволами деревьев, стояло ещё несколько человек в таком же обмундировании, посматривая по сторонам и держа винтовки наготове.

— Ну, что видишь, Ян? — капитан Павлов терпеливо ожидал ответа Вольского.

— Обмазанный глиной частокол на валу. Общая высота под три метра, бойницы для лучников. Башенки. Воинов в крепости много. Но сейчас нападения не ждут, вон и ворота раскрыты, да и кони на выгуле. Может, они думают, что мы, как и маньчжуры, по весне подойдём, товарищ капитан? — сержант артиллерии опустил бинокль и взглянул на наставника.

— Ну, это они зря так думают — мы по не по расписанию воюем, а по необходимости, — наставительным тоном произнёс Павлов, служивший в своё время и мехводом, и командиром на БТР-80. — А этот Балдача согнал окрестных вояк в свою крепостишку и надеется, что отсидится до прихода хозяев.

— А ежели он сбёг к ним давно? — снова прильнул к окулярам Ян.

— Тоже верно. Быть может, он сейчас рыдает на приёме у какого-нибудь маньчжурского военачальнишки и просит защиты от северного соседа. Ты видишь, куда надо пушки ставить, сержант? — фразу Павлов закончил уже деловым тоном.

— Единственно туда, товарищ капитан. Господствующая над местностью ровная площадка. Городок отстоит примерно на шестьсот-шестьсот пятьдесят метров, — указал Вольский на небольшую площадку на склоне оврага, выходящего в долину небольшого притока Сунгари, где и был расположен посёлок.

— Верно, Ян. Иди, командуй своим выдвигаться на позицию, — Павлов встал с колена и, объяснив задачу командиру отделения разведки и прикрытия, отправил их обследовать подходы к площадке.

К Могды, селению маньчжурского вассала Балдачи, пришло две сотни ангарского войска при четырёх пушках и двести пятьдесят воинов амурского ополчения под началом даурского князца Лавкая, родственника князя Ивана. Общее руководство осуществлял сунгарийский воевода Игорь Матусевич. Отряд шёл на конях, частью на оленях, они же тянули пушки и повозки с боеприпасом, среди которых были снаряды, начинённые зажигательной смесью Мак Гроу. Задача у Матусевича была с одной стороны проста. Нужно было лишить маньчжур возможности устроить в этом городке, отстоящем от спешно возводимой ангарцами сунгарийской крепости на два с небольшим десятка километров вверх по реке, свой лагерь при весеннем походе. Казалось бы, возьми да и спали тут всё, да прогони жителей, чтобы они не снабжали маньчжур продовольствием и делов. Но нет, люди нам и самим пригодятся — поэтому придётся повторить действия самих маньчжур, то есть угнать местных в земли, ангарцами контролируемые. Чтобы маньчжуры не снабжались местными, Матусевичу предстояло ещё несколько таких походов. Овчинка стоила выделки.

— Обрати внимание, Ян, — капитан указал артиллеристу на то, что жильё обитателей городка — одинакового вида глинобитные домишки, лепящиеся друг к другу отстояли от домов знати, что были в большинстве своём в два этажа, с деревянными ставнями, да приукрашенные резными фигурками. — Жечь их, в первую очередь, после того, как твои разломают ворота. Больше деморализует, чем валить частокол.

Пока устанавливали пушки на позиции, люди Матусевича изловили нескольких неловких воинов врага, что караулили подходы к городку. Сунгарийский воевода, после крепкого расспроса пленных, подтвердил недавние опасения Вольского. Балдача, князь окрестных земель, вместе со своей многочисленной семьёй и лучшими воинами ушёл к маньчжурам. В Могды он оставил своего вассала Бугоня и тысячу воинов, которые весной должны были бы влиться в маньчжурский карательный отряд. Вскоре пленные были отпущены в городок с тем, чтобы Бугонь немедленно сдался и вышел из ворот один для проведения переговоров. Тем временем, полторы сотни ангарцев, разобравшись на десятки, окружили посёлок, блокировав все подходы к нему. Несколько попыток вражеских воинов уйти из городка были сразу же пресечены беглым ружейным огнём. Оставив на снегу и мёрзлой земле десятки остывающих тел, осаждённые хлынули обратно за спасительные стены крепостицы. Ангарские же драгуны были готовы встретить противника ещё раз, наученные стрельбе в школе Удинска, они не давали никаких шансов вражеским лучникам. Те не успевали понять, что происходит, пока в их тело не впивался кусочек свинца, вырывая клоки меховой одежды, тут же окрашиваемой горячей кровью.

Амурцы Лавкая, имевшие в большинстве своём собственное оружие — пики, луки со стрелами, да редкие сабли, собрались по флангам пушечной батареи. Лавкай же находился в шатре воеводы, готовый к получению любого приказа. Матусевич приблизил его к себе, потому как даурский князёк оказался головастым мужиком, не чуравшимся сторонних поучений. Специально для него Игорь заказал в следующем караване из Ангарии несколько комплектов доспехов, для их пробы в боевых условиях и пистолеты. Лавкай должен был стать первым рейтарским военачальником вассальной кавалерии ангарцев на Амуре и Сунгари.

— Огонь! — закричал Вольский, махнув рукой и приложил бинокль к глазам.

На сей раз к цели ушли зажигательные снаряды. После того, как первые два залпа разметали укреплённые изнутри ворота и повалили часть частокола, вместе с двумя башенками, настало время поджечь городок. В заранее оговоренной его части, ведь стрелять по хижинам было неразумно, дома же знати были отличной целью. Кто-кто, а они сделают всё, чтобы прекратить обстрел. В отсутствие князя — и подавно. Через некоторое время, чадно дымя густым и чёрным дымом начало заниматься пламя. Тёмные фигурки пытались потушить огонь водой, но безуспешно — смесь Мак Гроу было не залить. Снова изредка долетало до шатра хлёсткое щёлканье винтовок, опять самые отчаянные из осаждённых пытались добежать до леса, окружавшего Могды. Сунгарийский воевода, хмурясь вышел к пушкам:

— Что-то долго они думают, — озабоченно проговорил он, обращаясь к Павлову.

— Сам удивляюсь, — пожал плечами капитан.

— Товарищ капитан! Вышел один, на коне, вона, — указывал Вольский на фигурку всадника, что только что вывел коня из-за завалов ещё дымящихся створок ворот и снова вскочил на него. Не доскакав до пушек пару десятков метров, всадник кулём свалился в лежащий тонким слоем снег и принялся ползти к пушкам на коленях.

— Всё, они готовы сдаться, — с улыбкой проговорил Матусевич. — С маньчжурами столь лёгкой прогулки не будет. Ладно, пойду, пока чайку заварю, аккурат к тому времени он доползёт к нам.

Небольшой столик с лавочками вынесли к костру, благо погода благоприятствовала. Ветра не было, а солнышко как раз вышло из-за туч. Пока разливали чай по чашкам, двое дауров, сдвинув на затылок меховые шапки, пыхтя, притащили вышедшего из крепостицы человека. Это оказался Бугонь, князёк со средней Сунгари, оставленный в Мокды Балдачей. Теперь он рассыпался в слёзных мольбах о прекращении обстрела городка бомбами с негасимым пламенем. Валяясь в истоптанном снегу, он вытирал мокрое и испачканное сажей лицо и клялся в том, что маньчжуры — не его хозяева, а сам он, одно время, даже был в войске самого князя Бомбогора.

— Ну а сейчас ты где? — спокойно отвечал Игорь, прихлёбывая зелёный чай. — Служишь маньчжурам. На это Бугонь отвечал, что он не мог ослушаться зятя императора Цин.

— Убили бы не только мою семью, но и весь мой род! — горестно воздел он кверху запачканные руки.

— Сядь, оботри руки и попей чаю, — предложил Бугоню Матусевич спокойным тоном.

Солон, немного успокоившись, присел на поставленный перед ним низенький складной стульчик и осторожно принял обеими руками предложенную чашку с чаем.

— Бугонь, — начал Игорь, — этот городок скоро окажется на пути следования маньчжуров. Они наверняка захотят тут сделать остановку и пополнить свои силы. Нам этого не нужно, понимаешь?

— Понимаю, — проговорил тот негромко.

— Так вот, этот городок мне не нужен. А люди, живущие в нём — нужны. А теперь рассказывай мне о Балдаче и его отношениях с маньчжурами.

Через некоторое время, когда переводчик из вассальных солонов перевёл последние слова Бугоня, Матусевич встал с лавочки. Его собеседник также поднялся, терзая в руках пустую чашку.

— Значит так, Бугонь, — хрипло проговорил Игорь, тяжёлым взглядом буравя солона. — Иди в городок и выводи всех женщин и детей, пусть берут домашнюю утварь, еду и скот и выходят к реке. Матусевич указал Бугоню направление и продолжил:

— Долго я ждать не буду, а просто сожгу всё. Маньчжурам я ничего не оставлю, понял меня?

— Да, господин! — воскликнул солон и взял под уздцы подведённого ему коня.

— Как выйдут женщины и дети, я снова буду тебя ждать здесь, Бугонь, — сунгарийский воевода развернулся и исчез в проёме шатра.

Примерно через час-полтора, колонна из четырёх с небольшим сотен жителей осаждённого городка начала собираться у берега Сунгари.

— «Солон» с баржами будет тут в течение получаса, товарищ майор, — доложил Игорю связист его отряда, спецназовец Стефан, уроженец Перемышля.

— Отлично, как раз, вовремя!

Вскоре растерянных и упирающихся людей погрузили на крытые деревом баржи и канонерку. На вторую баржу тянули нескольких отчаянно мычащих коров, овец же загоняли пинками. Заплаканные дети и всхлипывающие женщины испуганно оглядывались по сторонам, но через некоторое время они немного успокоились, а развернувшийся речной караван вскоре скрылся с глаз, устремившись к оплоту ангарцев на Сунгари. Переселяемые люди должны были поселиться в расширяющихся Тамбори и Хэми — солонском и эвенкийском посёлках близ строящейся крепости Сунгарийск.

Бугонь уже ждал Матусевича у шатра.

— Молодец, а теперь выводи мужей, братьев и детей тех, кто уже покинул городок, — приказал Матусевич.

Из крепости постепенно выходили мужчины, старики и подростки с баулами, набитыми разного рода пожитками, ведущие быков, коней и прочий, более мелкий скот. Они собрались у берега Сунгари, ведомые людьми Лавкая.

— С ними будет совсем просто, господин воевода. Они за родичами своими идут, быстро дойдём до нашей крепости, — говорил Матусевичу Лавкай, держа уже за уздцы своего коня.

— Смотри только, братец Лавкай, не допусти никакого грабежа моих новых людей! Чтобы все дошли, а совсем слабых можешь на коня посадить, — наставлял даура Игорь. — Если всё пройдёт без происшествий и далее будешь столь же хорошим воином — будешь возвышен мною.

— Да, господин воевода, можешь рассчитывать на меня полностью! — Лавкай коротко поклонился, приложив руку к сердцу и, вскочив на коня, засвистел и увёл сотню к стоявшим у берега людям.

— Неплохо, ещё несколько сотен рабочих рук, — констатировал Стефан.

До наступления весны Матусевич основательно зачистил Сунгари в её нижнем течении и земли окрест. Опираясь на информаторов и проводников из местных, ангарцы доходили до селений, расположенных за десяток километров от берегов Сунгари, на её притоках. Их жителей не переселяли, но приводили к присяге новой власти и предупреждали, что ежели те узнают о приближении маньчжурских отрядов, то им следует уходить в лес. Выше по реке амурцы Лавкая распространяли слухи о том, что появился новый князь, сопротивляющийся грабежу маньчжуров, посильнее самого Бомбогора. С поселениями, расположенными близко к Сунгари, ангарцы не церемонились. Так, где уговорами, а где и принуждением, Игорю удалось переселить на Амур и Зею население пары дюжин деревенек на полсотни километров вверх по реке от Сунгарийска — от крупных, до нескольких сотен жителей, до совсем мелких, с пяток дворов. Далее подниматься по Сунгари на конях уже не было смысла. Только с наступлением весны «Солон» сможет пойти дальше. Матусевич, ожидая нападения, хотел упредить их появление сожжением редких маньжурских застав и разгромом лояльных им поселений. На пути единственно возможного следования маньчжур не должно было быть ничего, чтобы могло помочь им в походе — ни припасов, ни рекрутов.

Сунгарийская крепость, расположенная на небольшом полуострове, между тем, росла, уже второй год поднимаясь над рекой, прикрываемая с берега фортификационными сооружениями. Земляные редуты укреплялись камнем и деревом, также устраивались ловушки и заграждения для маньчжурской конницы, чтобы та не проскочила между укреплениями. До этой зимы в крепости успели устроить казармы, склады, мастерскую под снаряжение патронов. А едва с рек сошёл лёд в Зейск снова ушёл «Солон», в середине мая вернувшийся с пятью миномётами, боеприпасами и небольшим пополнением. Также в Томбори и Хэми были присланы две семьи попов, направленных сюда ангарским князем для скорейшего крещения и окормления местной паствы. Соколов не желал иметь этих товарищей на Ангаре, где с ролью ангарского епископа и так неплохо справлялся лояльный ангарцам отец Кирилл, уже рукоположивший несколько молодых людей в сан. А вот для неспокойных окраин московские священники пришлись в самый раз. Амурцы не противились новой вере, хотя и прежних обычаев не забывали. Зато организованные в крупных посёлках на Амуре и Зее, а теперь и Сунгари школы при возводимых церквушках, уже начинали обучать силами ангарцев и тунгусов местную знать и ребятишек русскому языку, закону Божьему, да основам геополитики, спрятанными под речами об общем враге и о том, как хорош ангарский князь.

Печатный цех в Ангарске заработал в полную только в прошлом году. Цех в Новоземельске, до сего момента обеспечивавший княжество печатной продукцией, теперь сосредоточился на печатании сугубо научной литературы, писавшейся обоими профессорами и кандидатами в доктора наук, бывших в составе обеих пропавших экспедиций. Поначалу, едва начав печатное дело в Ангарии люди столкнулись с целым ворохом проблем — то капризная и нестойкая краска, то рыхлая и непригодная бумага, сложная ручная работа так же изматывала. Но со временем, как материалы, так и производственные мощности, становились всё лучше. Копирование электронных данных было поставлено на поток, ведь электроника не вечна, кто знает, сколько она ещё протянет? Да и нестабильная работа генераторов заставляла копировщиков судорожно работать в ожидании возможного отказа аппаратуры. Переписывалось и печаталось всё — и технические словари, и специальные справочники, словом, вся литература, что была на электронных носителях. И Соколов и Радек уже на третий год вынужденной зимовки озаботились проблемой сохранения информации для будущего. Сейчас в Ангарске печатались различные учебники для средней школы, азбука для младшей, пособия для специализированных по профессии классов, для военных школ Удинска и Икрутска.

— Ну что, теперь краска лучше держится? — отжав рычаг, посмотрел на товарища Михаил, бывший инженер с научно-исследовательского бюро «Онега».

— Определённо, Миш. Только красная снова расплывается зараза! — отвечал ему Юрий, грузчик-шабашник из Мурманска, некогда работавший на частной типографии.

Когда печатный бизнес прогорел, а хозяева фирмы исчезли, не уплатив Юре и ещё десятку сотрудников заработанных ими денег, он с готовностью ухватился за предложение товарища подработать грузчиком у военных.

— Правда, на Новой Земле прохладно, но деньги платят огромные. У нас в цеху целая очередь на трёхмесячную вакансию, так что повезло тебе, — усмехался товарищ.

Да уж, вот свезло, так свезло. Боль утраты родных и близких ему людей уже прошла, а тупая, ноющая печаль об утрате целого мира не приходила к Юрию даже по ночам, как прежде. Кем он был там? Человечишкой с дипломом менеджера, один из многих, кто со скрипом устраивался в быстром беге жизни. Ему, выросшему на всём готовеньком в последние годы советской власти, постоянно не везло. Время шло и после школы, исполненный духом свободы и гласности, Юра мужественно откосил от армии и бросился учиться на модную профессию менеджера, в свежеоткрытой академии экономики и права на улице Полярной правды. Окончив оное заведение, Юра со временем и немалым удивлением узнал, что устроится с его дипломом всё сложнее и сложнее, а мама намекнула, что лучше бы он пошёл на рабочую специальность. Вначале мотающемуся между разными рабочими местами сынуле помогали родители, нежно любящие своё единственное великовозрастное чадо. Однако Юре не везло, нигде долго не задерживаясь, он постоянно менял работу, пытаясь найти что-то лучшее. Его отец, опытный слесарь, сумел найти себя в новой жизни, сначала устроившись в кооперативный автосервис, а затем вернувшись на судоремонтный завод, которому он отдал полжизни. У матери Юры так не получилось. Чертёжник-конструктор с машиностроительного, она имела узкую и уже никому не нужную специализацию, поэтому ей приходилось подрабатывать продавцом и даже детской сиделкой. На заводе же работу чертёжника с успехом выполняли ЭВМ. Юрий же в конце концов устроился в типографию, по протекции маминой подруги. Работал рекламным агентом, предлагал услуги, расписывал качество работы. Наконец, у него появились неплохие деньги, он даже начал подумывать о женитьбе. Молодой человек обрастал жирком, связями и друзьями. С чего начался конец этой налаженной жизни он так и не понял, ведь предприятие имело неплохой оборот, стабильные заказы и неплохую клиентскую базу. Но тут раз задержали зарплату, потом ещё раз. Учредители ссылались на временные трудности, забирая всю недельную выручку, долг по зарплате копился, люди начали увольняться. Юрий ждал до последнего, надеясь на улучшения — ведь типография давала хороший оборот. Как оказалось, учредители не поделили бизнес, устроив свои разборки. Так он оказался без работы и без денег. Хотелось что-то сильно изменить в жизни, уехать что ли куда-нибудь. Ну а потом этот звонок школьного друга…

Юрий не жалел, что оказался в пропавшей экспедиции, сейчас он чувствовал себя нужным обществу человеком. Острая необходимость выживать и товарищи, находящиеся рядом, научили его работать руками. Накопленный некогда жирок исчез, а тело приобрело гордый мужской рельеф уже на первые годы вынужденной робинзонады. Сейчас бывший оболтус Юра был мастером в патронном цеху, а также два раза в неделю работал в типографии и успевал в единственный выходной помогать Фёдорычу в его ангаре, вместе с другими энтузиастами. А ещё Юрий был отцом двух замечательных девчушек, а его двенадцатилетний сын уже подрабатывал подмастерьем в цеху, осматривая патроны на предмет брака и упаковывая их в коробки. Обе его жены, из местных, работали на мануфактуре, где на ткацких станках пряжа превращалась в материю.

— Дай-ка глянуть, — Михаил расправил лист обеими руками и поднёс к окну. — Ага, точно. Поставлю химиков в известность. Парни, красный меняйте везде на синий!

— Ясно, Михаил Николаевич, — ответил один из работников печатного цеха, младший мастер Харитон, начальник смены, семнадцати лет от роду. — Вы уже уходите?

— Да, Харитон, но я ещё вечером подойду.

Одеваясь, инженер обратился к Юрию:

— Ты сегодня играешь?

— Нет, я сейчас в цех, а потом Фёдорычем поработаю ещё, — отвечал тот, наставляя ещё одного юного новичка к работе с более опытным напарником.

— А я коньки ещё вчера наточил! — улыбаясь, нахлобучил меховую шапку Михаил. — Мечтатель этот твой Фёдорыч. Пока мотора нормального не будет, что о воздухе мечтать попусту, только дерево изводит. Ну, до завтра! Пока, парни!

Впустив прохладный воздух, глухо хлопнула дверь в коридор.

«Орочанин», попыхивая трубой, упрямо шёл выше по реке, послушный штурвалу, за которым стоял Фёдор Сартинов. Командир БДК, изголодавшийся за проведённые в тайге годы по работе, теперь наслаждался ею. Разменявший недавно уже пятый десяток мужик с юношеским задором и рвением исполнял свои обязанности. Вокруг, куда не кинь взгляд, царило буйство нетронутой человеком дикой природы. Ярко-зелёные сопки, покрытые густыми зарослями леса, меж которых то и дело выглядывали скальные выступы, вплотную подходили к реке, где канонерка, петляла по извилистому руслу, огибая намывные острова с каменистыми берегами. Многочисленные протоки, часто закрытые густыми зарослями ивняка, шумели перекатами. Вода, искрясь на солнце, играла на камнях, создавая своеобразный шумовой фон. На протяжении десятков километров не было встречено ни единого следа присутствия человека, зато частенько встречались косолапые. Один из таковых встретился и сегодня утром. После того, как мы свернули лагерь, а рулевой уже собирался отворачивать от берега, один из дауров указал на противоположный берег. А там тощий молодой медведь точил когти о стволы деревьев, становясь на задние лапы. Довольно веселая картина со стороны, кстати. А когда Сартинов, ухмыляясь, дал гудок, то топтыгин, присев от неожиданности, тут же ломанулся в лес, ломая прибрежные кусты. Погода стояла ясная, жаркая, иногда даже знойная, люди успели и загореть. Спасали кепи и холодная, чистейшая вода. Ночи стояли ясные, тёплые. Словом — чуть ли не курорт.

Где-то позади уже остался печально известный остров Даманский. Один из сотни одинаковых, словно близнецы, островов, отколотых многочисленными уссурийскими протоками от берега. Некоторые из них были поистине огромны. Сергей Ким сидел на носу канонерки, рассеяно оглядывая берег. Обнимал он уже не свою штатную СВД с оптикой, а стандартную винтовку «Ангара». Его снайперскую винтовку пришлось отдать стрелку из гарнизона Сунгарийска. Там она будет нужнее и Сергей это понимал, хоть и тоскуя по любимому оружию. Направляясь в Корею, он, к своему удивлению, не испытывал должного волнения. Но он хорошо помнил, как у него защемило сердце при встрече с корейцами из гарнизона временной заставы маньчжур на Сунгари. Двое из них — Минсик и Кангхо сейчас были на борту и им предстояло довести группу ангарцев до первого нужного сановника — губернатора провинции Хамгён, на северо-востоке полуострова. Кроме них, в путь оправлялись капитан Олег Васин, старший группы, прапорщик Лука Савин, из команды Матусевича, мастер рукопашного боя и четыре молодых парня из переселенцев. Также с группой уходило шесть дауров и четыре тунгуса, они же должны были тащить радиостанцию, продовольствие и кое-какое снаряжение, что останется после того, как будут навьючены четыре низенькие даурские лошадки.

В один из первых июньских дней Сартинов, хмуро повернув рычаг на «стоп машина», проговорил:

— Всё, баста! Дальше мы не пройдём.

Капитан кивнул на изгибающуюся змеёй реку. В воде торчали камни, у которых пенилась вода, с шумом бьющаяся о них. Да и глубина реки становилась уже неодолимой для канонерки даже с её малой осадкой. Ким, посмотрев на небо, сказал самому себе:

— Ну всё, приплыли, — Сергей поискал глазами Васина и увидел, что тот уже что-то объясняет даурам.

Вздохнув, он натянул на глаза кепи и пошёл к своему капитану.

Спустили сходни, и лошади, измученные долгим плаванием в обитой деревом барже, сошли на берег. А точнее, по колено в воду. Даурские лошадки, нетерпеливо стараясь сойти с ненавистного судна первой, возбуждённо раздували ноздри и издавали забавное фырканье. Вероятно, они думали, что это снова, одна из многих, остановка в пути и теперь можно немного размять ноги. Но вскоре лошадей навьючили, а ухаживающие за ними люди уводили их от берега. Ким и остальные, уходившие в поход, проверили ещё раз свою поклажу. Потом крепко обнялись со своими товарищами и посидели на дорожку. После чего, не оборачиваясь, ушли по речной долине. А через некоторое время колонна ангарцев и амурцев услышала протяжный гудок, которым экипаж прощался со своими ушедшими товарищами. Маршрут группы был определён. Высадившись с «Орочанина» на притоке Уссури в районе современного Арсеньева, группе предстояло двигаться к месту раположения будущего Уссурийска, а оттуда спускаться к северо-западному берегу залива Петра Великого — Амурскому заливу. Там уже можно было найти способ добраться до границы Кореи морем.

Начинало темнеть, а значит, настала пора зажигать фонари. Нужны они были ещё и потому, что даже ночью не прекращались работы на укреплениях пограничной крепости. Матусевич хотел построить не просто крепкий острог, а надёжную твердыню, где всё было бы устроено с умом и откуда можно было вести дальнейшую экспансию. Поэтому ангарцы укреплялись тут на совесть, даже низкий песчаный берег со стороны южной стены был укреплён брёвнами и камнем. Крепость Сунгарийска, представляющая из себя четырехугольник с выступающими по углам бастионами, располагалась на оконечности вдающегося в реку полуострова. За крутыми дерево-земляными крепостными валами-куртинами, выполняющими роль стен в противоартиллерийской фортификации, укрывались казармы, радиорубка, склады и прочие хозяйственные постройки. В центре крепости возвышалась кирпичная цитадель прямоугольной формы, которую венчал длинный флагшток с княжеским стягом. Артиллерийские казематы цитадели, обращенные на север и запад, и прикрывающие расположенный неподалёку посёлок Тамбори и огромный луг, с дорогой, идущей параллельно Сунгари, соответственно, скрывали в себе по четыре орудия. Это были старые знакомые — сто девяти миллиметровые пушки, стволы которых были изготовлены из буровых труб. На восточной стороне крепости, обращённой на реку, высился над стеной ещё один орудийный форт, обложенный кирпичом, стоявшее на береговом возвышении. В нём находились четыре литых пушки новейшей конструкции, сработанные в Железногорске из качественной стали. Отлитые стволы покрывали несколькими слоями стальной проволоки с предварительным нагревом оной. Потом, при охлаждении, она предохраняла ствол от разрыва при выстреле. Выигрыш в прочности получался порядка пятнадцати-двадцати процентов, при том же количестве материала. На нижнем ярусе орудийного бастиона располагалась батарея из четырёх «буровых» орудий. Это укрепление, расположенное на самом важном направлении, уверенно перекрывало фарватер реки, в самом её узком месте — с этой стороны реки в неё вдавался полуостров, а на той Сунгари веснила сопка.

К северу от крепости находился солонский посёлок Тамбори, его прикрывали четыре построенных в шахматном порядке редута, с линией ретраншементов за ними. На куртинах редутов находились снаряжённые картечью лёгкие сорока миллиметровые скорострелки.

Николай, молодой сержант из литвинов, дежуривший в смотровой башенке пристроенной к оконечности бастиона, увидел, что лодка уходившего порыбачить ещё днём мастера Макара подошла к причалу.

— Что-то он подзадержался, — отметил сержант.

Ловивший рыбу вместе с мастером Ванька, стрелок крепостной охраны, пятнадцати лет от роду, уже вылез из лодки и теперь тащил одной рукою два мешка с рыбой, второй неся свои удилища. Ему было очень неудобно, но он не желал, чтобы Макар, возившийся со снастями, ему помогал. Ну ладно, его дружок пусть поможет, подумал Николай:

— Эй, Николка! Хорош плескаться! Подсоби малому, вишь, тяжко ему! — усатый сержант, нарочито хмурясь, высунулся из незаложенной ещё на ночь ставнями орудийной амбразуры блокгауза и показал купающемуся ефрейтору на паренька, тащившего в одиночку дневной улов. Николке, плескавшемуся в тёплой воде отмели, прогретой солнцем, осталось лишь насупиться и выбираться из воды. Хотя паренёк отметил, что он, в сравнение с Ванькой, уже не малой.

— Ого, сколько дядька Макар сегодня наловил! — прошлёпав по доскам причала и оставив на них мокрый след с прилипших к телу портов, Николка взялся за мешок, набитый рыбой.

— Я тоже в сём участие принимал, — горделиво добавил Ванька, вчерашний курсант Саляева. — Дядьку Макара днём разморило, он на островке спал. Отож, он после смены был. Вона смурной до сих пор.

— Ага, я видал. Они до ночи паровую машину к лесопилению ладили. Чтобы с Зейска доски на барже не возить, как допрежь, — он обернулся на мужика, уже спустившего парус и теперь привязывающего лодку к причальной тумбе. — Ты ночью где сегодня?

— Сегодня нигде, — шмыгнул конопатым носом Ванька. — Спать буду в казарме.

— Ну и дурень, — ощерился ефрейтор. — А я в Тамбори пойду, в караул. Я там такую ладную девчонку видал, на крещении. Московский поп на той неделе в реке эвенков крестил, я и приметил.

— Да ну тебя, мне девчонки наши нравятся, русские. Сетку-то не тяни на себя!

— Баба, она и есть — баба. Захочу, возьму ещё и нашу, — ответил Николка важным тоном.

Услышав разговор двух мальчишек, шедших вдоль крепостной стены, наверху расхохотались двое взрослых парней, крепивших гнёзда для картечниц.

— Нет, ты слыхал, Пахом? Во даёт Ванятка, каков жентельмен!

— То моё дело, Ярко, — со смехом отвечал старшим товарищам малость сконфуженный Николка.

Те ничего против не имели, отсмеявшись, однако, на славу.

С реки потянуло прохладой. Багровое солнце завершало свой путь по небосклону, опускаясь за дальние сопки. Ночные насекомые напоминали о себе всё более громким стрёкотом. Вскоре окончательно стемнело. Зажглись фонари и в кабинете сунгарийского воеводы Матусевича. Игорь ходил по расстеленным на полу даурским коврикам, легко пружиня. Он был возбуждён и теперь старался успокоиться. Ну наконец-то! Появились, родные! А то он уже начинал думать, что маньчжуры и этим летом не заявятся. Буквально двадцать минут назад в крепость прискакали солонские разведчики ангарцев, что регулярно объезжали этот берег реки, достигая дальних селений. Они собирали любую информацию, касающуюся маньчжур, а также слухи и вести с земель окрест, приплачивая информаторам ножами, котелками и прочей утварью. И вот, в селение, отстоящее от Сунгарийска в двух днях пути, прибыли людишки и рассказали об огромной флотилии гребных судов, идущее вниз по реке. Помог слух, пущенный людьми Лавкая о том, что на Амуре появился новый князь, который борется с маньчжурами, продолжая дело погибшего в плену Бомбогора. Солоны, что было сил у их лошадей, помчались в крепость. Так память о прежнем князе, объединившем часть приамурских племён против врага, теперь помогала и ангарцам. Борьбу за умы местных князьков и знати окрестных поселений пришельцы из Прибайкалья уже начинали выигрывать. Теперь даурам, солонам и прочим амурцам не обязательно было плавать в Нингуту — самую северную маньчжурскую крепостишку, для того чтобы на шкурки пушного зверя обменять железо, хозяйственную утварь и предметы роскоши. Ведь всё это можно было приобрести гораздо ближе — в Зейском городке. Быстро растущий Зейск, как и Сунгарийск, уже на второй год своего существования стал меновым центром округи. Зная, ещё по Умлекану и Албазину, что именно необходимо амурцам, ангарцы наладили доставку оного из княжества. Путь караванов пролегал от устья Селенги, где был построен малый острожек, в коем жило лишь две семьи, по речным долинам Селенги и её притока — реки Хилок до Читинского острога у Арахлейского озера, а оттуда по Ингоде и Шилке до Нерчинского рабочего посёлка. Ну а там уже ангарцы попадали в Шилку и Амур. Теперь, привязывая местную знать товарами и подарками к Сунгарийску, можно будет проверить, насколько сильно они прониклись увещеваниям ангарцев. Будет ли теперь маньчжурам пополнение и провиант?

В Сунгарийске маньчжуров ждали, к их появлению готовились и в прошлом году, поэтому весть о приближении врага не стала неожиданностью. Матусевич тут же послал за старостами двух близлежащих к крепости посёлков, а своих людей собрал в кабинете. Сначала надо было организовать эвакуацию возросшего населения Тамбори и Хэми в заранее оговорённые посёлки, расположенные в тайге. Эту задачу Матусевич возложил на князца Лавкая, получившего чин капитана и должность командира первого сунгарийского рейтарского дивизиона, а в дополнение к этому блестящую кирасу с ангарским гербом, шлем с плюмажем из конского волоса, наручи и поножи, отличный палаш и два револьвера. Его лучшие воины, составляющие первую шеренгу при атаке, также облачились в кирасы и шлемы, вооружились капсюльными пистолетами, по две штуки на брата, некоторым достались и ружья. Сабель же было в достатке, они достались всем всадникам. Был у рейтарского дивизиона и собственный стяг — чёрная оскаленная медвежья голова на красном фоне. Медведь являлся тотемным животным подавляющего числа племён Приамурья, а рисунок головы зверя Матусевич нарисовал по памяти с эмблемы футбольного клуба его родного Белостока.

Игорь до самого утра планировал оборону крепости, он рассчитывал, что маньчжур будет не менее пяти тысяч человек. Матусевичем на разведку был отправлен отряд из пяти всадников — чтобы выяснить примерную численность врага и темп их продвижения. В крепости было достаточно продовольствия, за дополнительным боеприпасом в Зейск был отправлен «Солон». Сунгарийский воевода уже давно требовал предоставить ему хотя бы одну канонерку в подчинение, а для грузовых перевозок использовать пароходы, как на Ангаре. Их можно было вооружить если бы не пушками, то хотя бы несколькими картечницами-скорострелками. Сазонов обещал так и сделать. Но сейчас это аукнулось отсутствием у Матусевича дополнительного козыря — и какого козыря! Мобильная плавучая батарея наделала бы такого шороху среди маньчжурской флотилии, но сейчас ангарцы могли лишь наблюдать за приближающимся врагом. Разведчики вернулись в крепость на третьи сутки.

— Враг, общей численностью до двух тысяч человек движется вниз по реке на гребных судах, числом до двадцати с лишним. На последних суднах по большей части грузы. Замечены пушки, есть огнестрельное оружие, — докладывал Матусевичу вернувшийся командир группы.

— Как местные? — сузил глаза Игорь.

— Присутствуют, идут берегом. Числом в три-четыре сотни. Видимо, с дальних посёлков, потому как окрестные туземцы ушли в леса. Берегом идёт кавалерийский отряд, не больше полусотни.

— Ясно, — нахмурился воевода. — Когда маньчжуры будут тут?

— Трое суток, — отчеканил прапорщик и добавил:

— Но они вряд ли пойдут нахрапом, товарищ майор. Встанут лагерем за сопочкой, там и берег удобен. — До неё четыре с лишним километра, — задумался Матусевич.

Долгий путь до пределов врага Цин подходил к концу. Варвары снова взбунтовались. Опять непорядок на севере империи. Только недавно был разбит враждебный государству Цин туземный вождь Бомбогор и оставлены на две зимы небольшие гарнизоны с чиновниками, чтобы помочь нашим ставленникам из варваров управлять над ближними землями. Этот Балдача должен был сдерживать агрессивные поползновения мелких туземных вождей и вовремя атаковать их, дабы они не устраивали волнений близко к пределам Цин. Но нет, этот неспособный к управлению варвар, при первой же угрозе прибежал в Нингуту. Тут он принялся жаловаться местному чашаню[1] на какого-то дахура, который забрал у него пару городков.

— Он ничего не сделал сам! — сердился заместитель мукденского дутуна[2] чалэ-чжангинь[3] Лифань. — Балдача должен был сам разбить этого выскочку!

— Значит он нам более не нужен, — прикрыв глаза, еле слышно проговорил стоящий рядом с Лифанем чиновник, гун первой степени, посланный амбанем[4] Мукдена в этот поход усмирения северных варваров. — Найдётся другой варвар, более умный.

— Который бы сделал так, чтобы мы не отвлекали силы на никчёмного врага, — добавил второй чиновник.

Разведчики из числа преданных варваров докладывали, что городок, основанный новым амурским князем на месте временной заставы маньчжур, находится в одном конном переходе. Вскоре, заметив обещанный туземцами широко раскинувшийся на берегу по левую руку луг, Лифань приказал рулевому править к берегу. Флотилия постепенно собиралась у места высадки, корабли скреплялись между собой, настилались мостки.

— Хорошее место для лагеря, — огляделся военачальник.

Пока начиналась высадка войска Лифаня, его небольшой, в пятьдесят всадников, кавалерийский отряд был послан в ближнюю разведку. Надо было немедленно показать туземцам присутствие тут маньчжур, дабы те устрашились. Ведь ещё ни разу варвары не выдерживали силу имперского оружия. Верных туземцев Лифань отправил занять ближний к лагерю лес, отстоящий на добрую пару ли[5] от берега. Нужно было обезопасить место лагеря его войска. А то бесчестные варвары могут напасть в момент, когда воины не готовы к бою. Прошло лишь несколько мгновений после того, как кавалеристы Томгуня скрылись за сопкой, как в голове чалэ-чжангиня громом отдались залпы множества аркебуз. Маньчжур сразу понял, что это стреляли не корейцы из его отряда, только взбирающиеся на вершину сопки по пологому склону, неся значок и знамя отряда. Вскоре послышался далёкий лязг железа и гневное ржание коней. Военачальник оторопел, ещё не все его воины высадились на берег, а его отряды уже подвергаются атаке врага. Он, конечно же, уже знал, что у северных варваров есть аркебузы, но столь частые выстрелы, звучащие за сопкой, заставляли его сердце сжиматься от гнева.

— Вперёд, вперёд! Атакуйте врага! — завизжал маньчжур, отправляя в атаку на невидимого врага китайцев, постепенно собирающихся на берегу.

Наконец, открыли огонь и корейцы, обрушив на неприятеля десятки свинцовых шариков, уж они то должны уничтожить врага! Лифань перевёл дух. Его кавалеристы и корейские аркебузиры заставят врага понести значительные потери. Сейчас к месту схватки подойдут и китайцы, теперь можно заняться и лагерем для войска. Едва наспех собранный китайский отряд начал выдвижение к месту боя, как из-за сопки показались кавалеристы. Пять… десять… пятнадцать. Лишь пятнадцать всадников из полусотни вернулось из боя. Лифань вскочил на коня и, сопровождаемый своей стражей, помчался навстречу остаткам конного отряда.

— Стойте, трусы! Где Томгунь?! — негодуя, задыхался от злости военный чиновник. — Как такое возможно? Где остальные?

— Господин! Господин! На нас напали одетые в железо всадники, они пробирались к месту нашей высадки лесом, там же скрываясь до поры за деревьями и аркебузиры врага. Они подпустили нас ближе и расстреляли нас! У них были и небольшие пушки на сошках! Томгунь погиб первым, господин, — валялся в ногах его коня один из воинов, в окровавленном кожаном доспехе. — Мы вытянулись змеёй, только это не убило нас всех сразу.

— Наши стрелы отскакивали от их доспехов, господин! Мы смешались, а они атаковали нас. Они рубились словно демоны! Только аркебузиры и спасли нас, варвары тут же отошли в лес, едва круглошляпники начали стрелять, — вторил ему другой.

Лифань приказал четырём сотням туземцев и китайскому отряду прочесать лес, а сам, между тем, организовывал установку своего шатра. К вечеру вся его армия высадилась, в том числе и артиллерия: двенадцать пушек малого калибра. Крепость врага уже можно было наблюдать, находясь на сопке. После осмотра оной у Лифаня оставалось двойственное чувство — вроде крепость не сильна и не крупна. Не видно пушек и нет многочисленного гарнизона. Ни единого корабля не стоит у причалов, хотя ему говорили о неких самодвижущихся судах, плюющих в небо чёрным дымом. Значит, это была ложь — трусливые варвары готовы и демонов с кривыми мечами приписать врагу, если он победил. А в крепости чужаков вроде бы ничего удивительного не было. Подумаешь, земляные валы — корейцам не помогли и горные утёсы, а у солонов были такие же в их грязных городках. Лагерь готовился к ночёвке, чтобы завтра с утра обложить укрепления неприятеля, да расставить пушки. Тем временем, вернулись воины, прочёсывавшие лес. Этот рейд дорого им обошёлся, туземцы потеряли семь десятков воинов, никого не найдя среди тайги.

— Проклятые варвары просто сбежали к врагу! — хлопнул кулаком по колену Лифань.

— Они всегда готовы нас предать, — заметил один из чиновников, дзаргучей[6]. Этот чиновник должен был сменить на Зее Ципиня, отзываемого обратно в Мукден.

— Не стоит их пускать в бой одних, варвары сбегут, помня о своём Бомбогоре, — добавил другой.

— Я знаю об этом, — рявкнул Лифань и вышел из шатра, проворчав:

— Проклятые советчики!

На Сунгари опускался вечерний сумрак, в лагере маньчжур зажигались костры, воины собирались готовить ужин. Весь день они рубили деревья, что бы сделать шесты и лестницы для преодоления стен варварской крепости. Теперь им стоило отдохнуть перед завтрашним боем. Словно вторя маньчжурам, и во вражеской крепости зажигались далёкие огоньки. Причём это были фонари, а не открытое пламя костра. Вскоре Лифань снова отправил к крепости несколько групп разведчиков, и тут маньчжуру улыбнулась удача — все они вернулись без потерь. Как оказалось, враг заперся в крепости, которую прикрывала цепь валов. Подойти к ним не было никакой возможности, потому, что варвары наставили перед укреплениями шесты с фонарями, освещающими подходы. Также разведчики заметили не освещённое такими же фонарями поселение между холмов неподалёку от крепости. Вероятно враг не желал того, чтобы маньчжуры его заметили.

— Этот амурский князь варварских племён башковитее своего предшественника. У того хватило ума лишь на сражение, в котором у него не было ни единого шанса. Этот же действует из засад и сидит в крепости, — рассуждал ночью Лифань, обдумывая завтрашний день.

Спору нет, сражение в чистом поле не давало бы ни единого шанса проклятым варварам. Маньчжурское войско легко бы разогнало толпы туземцев. Но эти негодяи заперлись в крепости. Ну что же, следует повторить несколько раз удачно применяемый способ, чтобы заставить сдаться мятежный гарнизон. Нужно поджечь укрепления или постройки внутри укреплений. У воинов Лифаня в достатке имелось огненных стрел. Глубокой ночью военачальник составил план сражения и только он решил прилечь поспать, как звенящую тишину разорвал далёкий вопль и хлопки выстрелов. Взревев, маньчжур выскочил из шатра. Тут же находились и соглядатаи мукденского дзаргучея. Они возбуждённо переговаривались и Лифань услышал, что они бормочут о том, что с утра необходимо атаковать неприятеля. Они надеялись на то, что маньчжур было две с лишним тысячи, а это большое войско для туземцев, пусть у них есть и немного аркебуз. Вскоре к военачальнику подскакал один из его командиров, слезши с коня и поклонившись, он доложил, что варвары убили троих часовых, но вскоре были отогнаны прочь.

— Отогнаны, но не убиты! — вскричал Лифань и упал на расстеленные циновки и одеяла. — Это плохо, плохо! — уже бормотал он.

Однако ему не спалось, он долго ворочался, пытаясь заснуть, но всё зря. Злой и удручённый он ходил по шатру, пока его не посетила мудрая мысль. А ведь можно одновременно атаковать с воды и с земли! Таким способом победа будет добыта ещё быстрее. Нужно установить на корабли деревянные щиты, защищавшие бы его воинов от аркебузиров врага, атаковать крепость со стороны реки и постараться её поджечь. Довольный собой, чалэ-чжангинь позвал к себе начальников отрядов. Он поставил им задачу — к обеду оснастить десять кораблей щитами и, посадив на них лучников и часть стрелков из аркебуз, атаковать крепость. А сам он поведёт остальное войско на приступ. С утра маньчжурского военачальника вновь ждали нехорошие вести — за ночь были убиты ещё дюжина воинов, причём это случилось в рассветные часы, сразу после того, как воины заступили в караул. Погибло три караульных и спящие неподалёку воины. Их попросту перерезали, как овец. Что за бесчестный противник! Этого солонского князя нужно доставить живым в Мукден и пусть там разбираются с этим варваром. Что за несчастье воевать в далёком краю с хитрыми и грязными туземцами, когда можно побеждать Мин? Именно там легче всего получить повышение и подарки от императора. А не в этом медвежьем углу, где от тебя не ждут ничего, кроме победы.

Наконец, настала пора выдвигаться к крепости, чтобы обложить её со всех сторон, в том числе и с реки. Десяток кораблей начал движение, выстраиваясь в колонну. Но всё же в душе Лифаня саднило чувство тревоги, что-то мешало ему. Он понимал чутьём своим, что сил у него имеющихся, недостаточно, чтобы взять неприятельскую крепость. Но его солдаты были бодры, полны сил и горели желанием наказать подлых туземцев. Лязгая железом, воины приближались к врагу, неся лестницы и шесты, а также верёвки снабжённые крючьями, чтобы, зацепившись за стену, подняться по ней вверх. На повозках к крепости врага катили и захваченные у китайцев пушки, чтобы обстрелять оплот неприятеля и вынудить того спасаться от гнева императора. Приближаясь к крепости, Лифань разглядывал незнакомые ему правильные геометрические очертания её укреплений и начал понимать, что это не похоже на привычную варварскую крепость. Их земляные курятники не шли ни в какое сравнение с этим оборонительным сооружением. Сердце Лифаня защемило.

— Что-то тут не так, — пробормотал он. — Это не могут быть амурцы.

Он обернулся на чиновников, те посматривали на крепость с таким же озабоченным видом, что и сам военачальник. Да и чиновники эти — вчерашние воины, не лучшего правда качества, иначе служили бы южнее, но всё же они также понимали, что ситуация с этой крепостью не столь проста. Разглядев же крест на стяге, что реял над крепостью, Лифань всё понял. Это проклятые чужаки из-за моря, что помогают Мин лить пушки!

— Они тут, ну конечно же! — проревел он, делясь своей мыслью с чиновниками из Мукдена. — Эти чужестранцы-христиане.

— Но у них есть пушки, — осторожно заметил один из них. — Они продают их и нам и китайцам.

Побледнев, Лифань уставился на крепость. А корабли, тем временем, строем подходили к ней, чтобы выпускать рой за роем из стрел, снаряжённых огненным зарядом.

— Если удастся поджечь крепостные постройки, — начал было один из чиновников за спиной. — То…

Слова его потонули в громоподобных раскатах выстрелов. Та часть крепости, что возвышалась над рекой, немедленно окуталась дымом. У варваров, помимо аркебуз, была и артиллерия. Лифань почувствовал, как у него противно заныло нутро.

— Подпускай, подпускай, — Вольский, не отрываясь, смотрел в бинокль на приближающиеся к полуострову корабли. Он понимал, что они, идущие кильватерной колонной скоро будут готовы обстрелять крепость из пушек, а может и выпустить огненные стрелы. Именно так маньчжуры прежде брали городки туземцев. Пушкари уже держали корабли на прицеле, сигнализируя о готовности к стрельбе.

— Целься! С Богом, товарищи, — Ян махнул рукой. — Пли!

Одна за одной рявкнули четыре пушки. Казематы цитадели, несмотря на раскрытые двери, тут же заволокло дымом.

— Есть попадание! — воскликнул Вольский. — Передний тонет, второй горит.

— Столкнулись второй и третий. Заряжай! — капитан Павлов, находившийся в смотровой башенке цитадели и корректировавший стрельбу, прислал в блокгауз Ваньку, своего посыльного.

— Огонь по готовности! — приказал Вольский, — они смешались. Будут выгребать к руслу.

Один за одним артиллеристы уничтожили четыре корабля из тех десяти, что пытались подойти к крепости. Снаряды проламывали борта маньчжурских кораблей, вырывали обшивку корпуса, а уж взрываясь внутри, они производили настоящее опустошение. Избиение речной флотилии не заняло много времени.

Практически одновременно со вторым залпом, заговорили винтовки защитников крепости, до сего момента молчавшие. Противник подходил к крепости, будучи уверенным в своей недосягаемости для огня противника. Они же не догадывались о характеристиках ангарских винтовок. Их целью были плотные боевые порядки приближающихся колоннами врагов. В первую очередь, согласно приказу Матусевича, уничтожались командиры врага, знаменосцы, а также воины нёсшие лестницы. Мирослав Гусак, капитан спецназа и командир первой линии обороны лёжа на позиции, искал в прицел полученной недавно снайперской винтовки свою цель. Особенную. Тратить драгоценные боеприпасы к СВД на обычных воинов ему было никак нельзя. С этим успешно справлялись и стрелки. Ему нужен был командир этой армии. И вскоре он его нашёл, одетый в богато украшенный вышивкой и рисунками халат, маньчжур бегал глазами по полю боя, где умирали его воины. Повернувшись в сторону реки, он с ужасом увидел, что половина кораблей горела, а остальные поспешно поворачивали обратно, гребцы работали изо всех сил. Мирослав понимал, что сейчас, с минуты на минуту, этот человек даст сигнал об отступлении. Пора! Сухой щелчок и пуля ушла. Ещё один патрон пришлось потратить на такого же разряженного, как и первый, маньчжура, что ехал позади него. Третий, видимо слуга, свалился с коня сам и тут же дал стрекача. Дело сделано и теперь, убрав СВД в чехол, Гусак зарядил ангарку. Выстрел. И споткнулся, словно налетев на невидимую стену, воин с аркебузой. Ещё выстрел и второй уткнулся в траву лицом, выронив своё оружие. А после первого же рявканья картечниц, буквально разорвавших первые ряды атакующих, вражеские солдаты не выдержали. Увидев, что они к тому же остались без командиров, так как все они лежали бездыханными или корчились в агонии, маньчжуры, дико крича, бросились назад. Последовал и второй залп, заставивший всё войско буквально взвыть от ужаса. Многие валились на землю не только потому, что их настигла пуля, а оттого, что их недавние товарищи попросту толкали их оземь, пытаясь быстрее покинуть это смертоносное место. Китайские пушки и лестницы остались на щедро политом кровью поле. Многие из бегущих впереди вдруг словно споткнулись, некоторые в бессилии опустились на колени — из-за сопки поднимался густой чёрный дым. Раздались вопли отчаяния — воины поняли, что путь к отступлению был отрезан. Войско Лифаня, потерявшее от плотного огня скорострельных аркебуз и картечных залпов до четверти своего состава, в том числе и всю свою верхушку, превратилось в толпы загнанных и обречённых беглецов. Кто-то от отчаяния решил броситься вплавь. Вряд ли он достигнет другого берега — Сунгари в этом месте широка. Маньчжурское войско, ретируясь с поля боя, постепенно сбивались в несколько разновеликих толп. Причём отряд стрелков-корейцев собирался отдельно, туземцы также держались друг за друга, китайцы жались к своим, а маньчжуры — самая малая часть армии, хмуро поглядывала на разноплемённых союзников, первыми побежавших спасать свои жалкие шкуры. Теперь эти предатели ждали милости от победителей, о сопротивлении же никто даже не подумывал. Хотя полторы тысячи воинов — приличная сила, а попытка прорваться вверх по реке была ещё выполнимой. Тем более что оттуда ещё доносились звуки далёкого боя, раздавались выстрелы. Воины устремились к месту стоянки кораблей. Огибая сопку, они столкнулись с перезарядившими оружие рейтарами, полусотней тунгусских стрелков и даурских лучников, которые уже вырубили и перестреляли хозяйственную прислугу маньчжурского войска и экипажи стоявших у берега кораблей. Некоторые из судов успели, между тем, уйти вверх по реке. Используя местность — склон сопки, заросший густым кустарником и высокой травой и редколесье, тянущееся параллельно берегу Сунгари, ангарцы и их союзники буквально расстреляли маньчжур, которые уже начинали собирать паникующих людей в прежнее войско, грозя им самыми страшными карами за неподчинение. Невеликая числом маньчжурская составляющая войска Лифаня была выкошена. Конечное поражение карательного войска было этим и предрешено. Первыми не выдержали китайцы, побросав оружие, они опустились на землю, моля о пощаде. За ними тут же последовали и туземцы, пришлось бросить оружие и аркебузирам-корейцам. Хотя и сейчас, бросившись в атаку, они могли достичь локальной победы и добраться до своих кораблей. Но уже некому было заставить воинов атаковать. Тем временем, вышедшие в погоню из крепости драгуны постепенно охватывали полукругом уже сдавшихся воинов. Показались и повозки с картечницами — эксперимент Матусевича. Сам Игорь теперь находился в затруднительном положении, содержать столько пленных ему было негде. А кормить — нечем. А ещё охранять их надо. И что прикажете делать? Для начала Матусевич решил отпустить туземцев, от лица князя Сокола великодушно простив их. Послали за Лавкаем. Донельзя довольный князец вскоре прискакал к воеводе, с радостью доложив об удачном налёте на лагерь маньчжур. Игорь похвалил верного капитана и объяснил тому своё решение об участи пленных туземцев. Через некоторое время, рейтарский капитан, скалясь в хищной улыбке, промчался мимо толп хмурых воинов и вскоре конь его гарцевал у сбившихся в кучу туземцев, опасливо поглядывающих на знатного воина в богатых доспехах с окровавленным мечом в руке, который обращался к ним:

— Эй вы, трусы! Убирайтесь отсюда к своим домам и никогда больше не вздумайте воевать против великого князя Сокола! В следующий раз пощады вам не будет! Убирайтесь!

Долго их уговаривать не пришлось, вскоре туземцы, ещё не веря в своё спасение, улепётывали со всех ног, покуда не выдохлись окончательно. Потом пришла очередь корейцев, коих было числом под две сотни. Тут пригодились оставленные в Сунгарийске двое пленных, захваченных при налёте на маньчжурскую заставу два года назад. Пленным стрелкам из захваченной маньчжурами страны Утренней Свежести объявили, что их прощают, поскольку они подневольны. Двое амурских корейца призвали своих единокровников уходить обратно, однако, по совету Матусевича, они предложили и остаться тем, кто желал бы служить князю и осесть здесь. Остаться пожелала лишь дюжина воинов, остальных проводили на оставшиеся корабли. Корейцы заняли два из них и в спешке ушли вверх по Сунгари. Немногие остававшиеся в живых маньчжуры, между тем, заметно заволновались. Они, по-видимому, отошли от первого шока и теперь были готовы снова взяться за оружие. Остудить их смогли лишь двумя залпами картечниц, которые повалили около трёх десятков воинов и направленным на них остальным оружием. Что же делать теперь с остальными? Отпустить, расстрелять? Второе предпочтительнее, поскольку маньчжур опасно держать под охраной — очень уж они склонны к бунту и побегу. Вскоре из крепости прискакал радист Стефан, доложивший Матусевичу предложение Сазонова — оставить две сотни наиболее крепких воинов, для тяжёлой работы в Ангарии, с остальными же он советовал поступить по усмотрению Игоря. Патроны, всё же он предлагал поберечь. Матусевич так и поступил — оставшиеся четыре десятка маньчжур были умерщвлены даурским ополчением во избежание неприятностей.

— Вот тебе и поспал значит, — Николка был вне себя от возмущения. — Я там в тайге караулил народ непонятно от кого, а ты лычки младшего сержанта зарабатывал!

— Ну что, зато ты пообщался, верно, со своей девчонкой? — улыбался Ваня, пришивая две лычки на китель.

— А ну тебя! — махнул рукой Николка.

— Но-но! Как ты разговариваешь со старшим по званию? — уже смеясь, отвечал парнишка.

— Вот сейчас как наваляю я тебе, старший! — пригрозил ему ефрейтор, покраснев.

— Да не злись ты, Николка. В следующий раз геройство проявишь, — миролюбиво сказал Ванька. — А пока вона, знай себе, охраняй крепко пленных.

Взятые в плен вражеские воины, в большинстве оказались китайцами. Из них нужно было выбрать наиболее крепких и молодых мужчин для работ в Ангарии. Но прежде все пленные были разделены на четыре группы. Пока одна группа собирала трупы и очищала местность от последствий боя, вторая копала обширные могилы на месте своего недавнего лагеря. Третья группа собирала железо и оружие, годное для раздачи ангарцами туземцам или шедшее на переплавку. Четвёртая группа, в которую входили раненые воины врага, была предоставлена сама себе. Их постепенно выгоняли прочь воины Лавкая, обрекая на смерть в тайге от рук туземцев. Среди них был и свалившийся с коня Лифань, который решил не искушать судьбу после того, как оба мукденских чиновника были чудовищным способом убиты. Едва он пропустил их вперёд, дабы они осмотрели скоро устраиваемую батарею из китайских орудий, как дзаргучей вывалился из седла, обдав Лифаня горячей кровью. Казалось, что голова его лопнула, словно глиняный кувшин. Следующим стал второй чиновник, его затылок буквально вырвало из головы. Лифань понял, что следующим станет он, поэтому военачальник быстро сполз с коня, лихорадочно заметавшись под лошадиными ногами. Он принялся срывать с себя свой походный наряд, не отличавшийся такой богатой расцветкой, что была у чиновников. Лифань уже понял, что чиновников убили именно из-за их нарядов. Поэтому Лифань, пачкаясь в крови и в собственной рвоте, под свистящими над головой пулями переодевался в одежды убитого китайца, прижавшись к остывающему брюху убитой лошади. Мёртвый китаец покачивал головой, разбитой вражеской пулей, пока Лифань стаскивал с него залитый кровью и продырявленный в нескольких местах длиннополый халат.

— Без заморских пушек и огромной армии разрушить эту крепость невозможно, — повторял тогда Лифань, стуча зубами от страха, злости и безысходности. — Оружие северных варваров слишком дальнобойно и разрушающе!

Маньчжур решил притвориться убитым, но вскоре краем глаза увидел, как туземцы добивают раненых, что не могут встать и идти. Лифаню пришлось, намотав на лицо окровавленную тряпку, присоединиться к тем немногим, что брели с поля боя к лагерю сами. На вторые сутки маньчжур, пользуясь дозволением северных варваров, хотел было уйти, как он наконец увидел тех, о ком говорили ему прежде верные туземцы. Среди привычных Лифаню солонов и дауров появились совсем другие люди — высокие и крепкие телом большеглазые бородачи. Были среди них и безбородые, но они явно принадлежали к одному сословию. Маньчжур, не отрываясь, наблюдал за ними. Ходят степенно, не бегают, как туземцы. Разговаривают на непонятном языке, причём проклятые туземцы их понимают и даже разговаривают с ними! Лифань не на шутку разволновался — ведь это очень опасно, когда ближние к Цин варвары начинают действовать заодно с варварами дальними.

— Очень опасно, — бормотал маньчжур.

Может быть, именно этим он и привлёк к себе внимание одного из северных варваров. Высокий бородатый воин не спеша подошёл к Лифаню, перешагнув через умершего от ран монгола. Он больно ткнул военачальника длинным ножом, торчащим из аркебузы невиданной прежде конструкции и проговорил маньчжуру:

— А ты, я смотрю, ещё жив? Халат-то весь в крови! — бородач принялся тыкать в дырки на одежде маньчжура.

Лифань похолодел и покрылся липким, противным потом. Его сейчас раскроют! Маньчжур тут же спохватился и изображая сильную боль, принялся тащиться подальше от варвара. Тот его, однако, не преследовал, а лишь рассмеялся, привычно положив руку на аркебузу, что висела на его плече. Бородач даже окриком остановил солона, который, вероятно, хотел прирезать Лифаня. А вскоре северные варвары, заставив своих пленников — китайцев и немногочисленных монголов погрузить всех раненых на корабли, отправили их вверх по реке. Так маньчжурский военачальник счастливо избежал гибели и теперь с трепетом ожидал прибытия в Мукден. Ему много чего надо поведать мукденскому фудутуну[7].

Лишних пленных постепенно уводили к уменьшающимся в числе кораблям, остававшимся ещё у берега. Сунгарийский воевода Матусевич всё же оставил при себе в два раза больше китайцев, чем ему советовал Сазонов.

— В том же Нерчинске они нужны будут или на ангарских полях — так ведь больше людей на производство можно отрядить, — объяснил он своё решение албазинскому воеводе, старшему на этих землях.

Алексей согласился с Игорем, заодно сообщив, что он на днях уходит к устью Амура на «Тунгусе», оставляя за себя Петра Бекетова.

— Ну удачи тебе с тестем, Алексей Кузьмич! — пожелал ему сунгарийский воевода. — Зимовать уж там тебе придётся.

А ещё через два дня из Зейска пришли «Солон» и «Даур», с подкреплением и боеприпасами. Теперь Матусевич, используя информацию, полученную от двух командиров, чудом уцелевших на разбитых у крепости кораблях, а также нескольких мелких начальников из пленных, начал планировать рейд возмездия.