Знак Сокола

Глава 8

Давний бой со степняками так и оставался единственной серьёзной проблемой, что подгоняла строителей острога. За лето казакам Кузьмы Усольцева нужно было сложить несколько срубов, построить наблюдательную башню, склады, часовенку, да огородиться частоколом. Также было необходимо устроить на этих землях огородничество. Для этого, на берег Селенги, что вдавался в реку скальным уступом, было переселено десять семейств из Иркутского и Усольского посёлков. Нужно было поломать традицию и заставить трёхсотенное войско участвовать в обеспечении самого себя хлебом и овощами. С мясом же, благодаря Шившею, проблем не было. В прошлом, в самом начале освоения Амура русские первопроходцы-казаки на этом — нелюбви к земледельчеству и погорели. Приходилось казачкам щипать дауров да дючер, выбивая из них хлебные запасы, озлобляя их и играя на руку маньчжурам. Теперь на Амуре было совсем по-другому, даже сбора ясака, как такового, не было. Зато, в обмен обеспечения ангарских гарнизонов продуктами и ополченцами, амурцы получали нужные им железные изделия, оружие, бытовые предметы и прочие товары, которые позволяли им обходиться без обменов с маньчжурами. Это наверняка уже прочувствовали в Нингуте, хотя сейчас там точно не до снижения менового оборота с северными варварами.

Острог Селенгинска ставили быстро, с опережением графика. Сказывалась выучка и достаток инструментов. Четыре поморских коча байкальца Вигаря исправно доставляли пополнение, боеприпасы и всё нужное на Селенгу. Его рыболовецкая деревня неподалёку от Новоземельска уже порядком выросла, поставили часовню, школу, значительно расширились коптильни.

А в Селенгинске ждали обещанные нарезные карабины, ведь почти у половины казаков на вооружении пока ещё были гладкоствольные ружья. Видимо, этот район Ангарск пока не считал конфликтным. До поры. Поначалу местные шалили у Нерчинска и Читинского отрога, но там быстро и жёстко были проведены карательные рейды по становищам любителей поживиться за счёт других, с привлечением лояльных туземцев. Нападения вскоре прекратились. Ведь в округе народишка было довольно мало и каждый род был под колпаком у другого. Немудрено, что о приготовлениях соседа к набегу становилось известно лояльным ангарцам вождям или старейшинам, которые с удовольствием делились с ними информацией и составляли большую часть карательного отряда. Так, через пару лет местность вокруг посёлков и байкало-амурского тракта была освобождена от враждебных туземцев, а кочевья сотрудничавших с русскими родов значительно укрепились и выросли численно за счёт врагов. Южнее Селенгинска же ситуация была намного сложнее. Приходившие ещё к первому Селенгинску, что стоял близ устья реки торговцы чаем и шерстяной нитью рассказывали о множестве халхасских княжеств, враждовавших друг с другом, которых с востока подпирали маньчжуры, а с запада джунгары. Ближе всего к острогу ангарцев располагались кочевья тушету-хана. Торговцы поговаривали, что князь склонен к сотрудничеству с маньчжурами и если те вскоре возьмут Пекин, то он непременно станет их вассалом.

— Мне в Ангарске баяли, ещё три лета назад, что Пекин этот, маньчжуры аккурат в следующем годе и возьмут, — хмуро проговорил после этих слов торговцев забайкальский атаман.

— Атаман! — воскликнул есаул Матвей, помощник Кузьмы Фролыча. — Так ить, маньчуры эти, как пить дать, подговорят халхасцев напасть на нас.

— Так и будет, — кивнул Кузьма, продолжавший размышлять о чём-то своём, теребя усы.

— Так может, дежнёвцев с Амура вызвать? На подмогу-то! — продолжал Матвей.

— Нет, Матвей, — задумчиво покачал головой Усольцев. — Там посурьёзней драки будут. А к нам скоро с Читинска казачки подойдут.

— Всё одно, на эту реку людишек садить надо, землица тут богатая, — оглядывая реку и степь на том берегу, сказал есаул.

— Не боись, Матвей! — хлопнул товарища по плечу Кузьма. — В Ангарске сказывали, что новых поселенцев с Руси частию сюда и приведут. И карабины всем будут!

— Дай то Бог! — протянул Матвей.

Строительство острога шло своим чередом. Вскоре буряты пригнали несколько быков в обмен на два ружья и вековая целина затрещала под напором стальных плугов. Размеченные заранее участки земли, постепенно распахивались ангарскими крестьянами, уже давно использующими нововведения своих учителей. Каждые полчаса животным давали роздых, а потом снова под их напором дёрн начинал гудеть. Мужички, время от времени посматривали по сторонам и оправляя ружейные лямки, до самого вечера продолжали работу. Усольцев постоянно отправлял к ним по нескольку казаков и те меняли за работой крестьян, да поплевав на ладони, брались за ручки плуга. Не помешала бы деревне и дальнейшая механизация, да вот только собираемый в Железногорске паровой трактор пока так и оставался на стадии проектного образца. Этот столько нужный ангарцам проект оказался покуда отодвинут на неопределённое время из-за проблем с обработкой цилиндров малого диаметра.

— Смотри, Абатай! — рука Солонго, молодого арата, отодвинула еловую лапу и перед взорами начальника ханской дружины появилась строящаяся деревянная крепость чужаков, недавно пришедших с севера в земли, считавшиеся вассальными Тушету-хану.

Переправившись через брод и сделав большой крюк по лестому берегу Селенги, дружина нойона Абатая подошла очень близко к Селенгинску, их отделяла от крепости лишь небольшая стена редкого леса, невысокий холм, да поле, полное богатой кормовой травы. Только недавно были казнены два бурята, что выезжали из укреплений врага, пришедшего на вассальные земли хана Гомбодорджи. Как поведали эти предатели, они привезли чужакам, которых называли урусами, список железных изделий, нужных их князю Шившею — плату за приведённых быков и коней, что уже скоро сюда пригонят. Они же перед смертью поведали, что урусов в крепости сотня военных мужей, да ещё немного людишек, что рвут железом землю. Абатай подумал, что ему легко будет справится с врагом, чужакам и стены не помогут. Тем более, что крепость была не закончена, она не была прикрыта стеной с восточной стороны и частью с южной, ближней к ханским воинам. Над нею вились дымки костров, чужаки готовили себе обед. Неподалёку от крепости, совсем близко к укрывшимся за деревьями халхасцам, распахивалась земля. Нойон видел, что животные очень устали. Значит, скоро урусы дадут им отдых. Вскинув брови, он резко бросил удерживаемую им ветку и та с шумом выпрямилась. А Абатай повернувшись, оглядел своих воинов. Вот они, сыновья степи, верные слуги своего хана. На знатного халхасца уставилось без малого семь сотен пар внимательных глаз. Его дружина, лучшая дружина Тушету-хана Гомбодорджи.

— Сэржмядаг! Ундес! — позвал он своих лучших воинов. — Внимательно смотрите на чужаков. Их крепость не готова. Они не ждут нападения и собираются обедать. Прикажите воинам приготовить огненные стрелы. Мы спалим эту крепость и повергнем врага! Хан будет нами доволен.

— Абатай! На поле выехали две повозки, — воскликнул удивлённый Ундес. — Урусы так устали рвать землю, что не хотят идти до котла сами?

— Ундес! Возьми свою полусотню и посеки тех урусов, что портят землю! А мы атакуем крепость, — вскричал нойон. — Сэржмядаг! Огненные стрелы готовы? Атакуем! — Абатай, словно молодой арат запрыгнул на коня, и завертев плёткой над головой, первым выскочил на поле, устремившись к крепости. За ним, устрашая врага посвистом и криками, устремилась вся его дружина. Земля гудела от топота сотен копыт. Абатай уже предвкушал победу и аромат свежей бычьей крови.

Ноздри щекотал бьющий в лицо ветер, ожидание боя было нестерпимо. Покусывая губы, Абатай отточенным движением вытащил стрелу и устремился ближе к недостроенной части вражеской крепости. Он намеревался сломить волю немногочисленных вражеских воинов одним лишь видом семи сотен лучших воинов Тушету-хана. Крепость стремительно приближалась, вырастая в размерах. Неожиданно скакавший рядом с Абатаем пожилой воин, что держал знак нойона на высоком древке с роскошным бунчуком, пронзительно вскрикнув, свалился с седла. Над стеной крепости стали появляться дымки. А для нойона неприятным открытием стали раскаты выстрелов из аркебуз.

— У урусов, как и у джунгар, есть огненный бой! — прорычал Абатай. — Это им не поможет! Мы сейчас ворвёмся внутрь!

Но вдруг позади огибавшего крепость войска грохнули два ещё два громких раската, похожих уже на ханьские пушки, а не на маньчжурские аркебузы. Предчувствуя нечто худое, нойон с дюжиной воинов из личной охраны бросился в сторону, приказав Сэржмядагу атаковать врага. Абатай заволновался за своего любимчика — Ундеса, младшего сына своего брата, погибшего в схватке с дружиной Дзасакту-хана. Рывком он преодолел пространство, отделявшее его от поля, куда он послал Ундеса, побить работавших в поле врагов. Попутно нойон с неудовольствием отметил слишком частые выстрелы со стен крепости. Бой начинал идти совсем не так как задумал халхасец. Отряд Ундеса пропал. Лишь проклятые повозки и прятавшиеся за ними урусы стояли в поле.

— Ундес! — взвизгнул Абатай.

Он увидел, что его воины опасливо поглядывая друг на друга, искали глазами любимчика своего хозяина. Близ крепости, между тем, не утихала пальба из аркебуз и шум сотен глоток, наверное храбрые воины Абутуя уже в крепости.

— Собаки! — срывающимся голосом прокричал нойон. — Вы боитесь приблизиться к врагу? Вперёд, трусы! — он поддал пятками в бока коню и, вытащив ханьскую саблю, бросился вперёд.

Он уже видел напряжённые лица урусов, которые, держа в руках аркебузы, скрывались за железными щитами, из которых торчали… Что это?! Шумный треск и огонь, будто дикая кошка, бросился к нойону, опалив своим горячим дыханием его лицо. Он кубарем скатился с коня, сильно ударившись оземь. У Абатая перехватило дыхание и он стал задыхаться. Нойон хватал воздух ртом, словно рыба, но он не мог заставить себя дышать. Страх сковал халхасца, ведь к тому же он совершенно оглох. Из дюжины воинов, что были с ним, Абатай мутнеющим взором приметил лишь двоих. Ханддорж, изумлёнными глазами оглядываясь вокруг себя, вдруг сломавшись пополам, словно тростинка, упал в траву и затих. А Багша, обливаясь кровью, уползал прочь. Нойон с надеждой бросил взгляд на крепость, но и это принесло ему только разочарование. Его воины продолжали кружить вокруг крепости, осыпая её стрелами, и всё так же продолжали падать, становясь лёгкой добычей вражеских аркебузиров.

— Уходите прочь оттуда! — кричал Абатай, но лишь жалкий хрип вырывался из его груди. Ему же казалось, что его воины не слышат его призыва. И тогда он попытался встать, упёршись руками, но смог лишь приподняться над землёй. Боль разливалась по его телу, пульсируя в жилах. Холод отчаянья пробрал его до костей, из глаз потекли слёзы.

— Назад, назад! — хрипел Абатай.

Он хотел умереть, и небеса сжалились над нойоном. Неожиданный удар чудовищной силы повалил его в свежевспаханную землю и заставил его сознание померкнуть навсегда.

— Никифор, вона, ещё один! Гля, уползает, подраненный, — возбуждённо кричал Харитон, указывая на последнего уцелевшего из всадников, что вдруг атаковали крестьян и десяток казаков.

— Да и лешшой с ним! Всё, к лесу правь! Уходим, — оборвал товарища Никифор. — Он и так не жилец, а нам поспешать надо. Ежели они от крепости отхлынут, нас тут в чистом поле, как курей затопчут.

— Эх, недомерки, выноси! — возницы, огрев низкорослых бурятских лошадок, устремили телеги к кромке леса.

В поле остались лишь быки, да немногие уцелевшие лошади степняков. Они пощипывали орошённую кровью их хозяев траву, похрапывая и потрясывая головами, испуганно косясь на нескольких бьющихся в агонии раненых животных.

Когда от конного дозора в крепости узнали о нескольких сотнях всадников, что перешли реку выше Селенгинска, была немедленно организована оборона. Из крепости к лесу у подножья скальной гряды вывезли немногих женщин и детей, надеясь до поры спрятать их там, под охраной десятка казаков и работавших там лесорубов. Потом попытались вывезти в крепость пахарей, отправив в поле две телеги, с установленными на них сорока миллиметровыми картечницами. Но не успели, враг, не тратя времени на долгую рекогносцировку, атаковал Селенгинск. К счастью, степняки не разглядев в телегах опасности, бросили на пахарей лишь пять десятков воинов. Их удалось уничтожить двумя выстрелами картечниц и слитными залпами ружей и винтовок. Только двое казаков умудрились поймать на себя стрелы. К счастью, ранения были неопасны. Едва они решили убраться с открытого пространства, как из воинства, осаждавшего Селенгинск, отделилась дюжина всадников и бросилась на ангарцев. Успев зарядить и развернуть одну картечницу, отбили и эту атаку, постреляв степняков. Но вот и спасительная кромка леса. Мужики, поднатужившись, сняли с телег стволы и лафеты, да оттащили их немного вглубь ельника.

— Айда обоз ихней бить! За холмом повозки стоят и мужичонки халхацкие! — не остывшие ещё от боя ангарцы бросились вслед за глазастым казаком на гребень холма. С ходу атаковав небольшой обоз степняков, казаки быстро устроили панику среди небольшого числа бывших тут халхасцев. Они же, в свою очередь, едва завидев врага, сбились в кучу, а после первого выстрела из карабина и вовсе прыснули в разные стороны. До полноценной cхватки дела так и не дошло. После бегства врага, крестьяне быстренько увели к холму лошадей и возки, в коих были мешки проса, твёрдый, словно камень сыр и прочее.

— Это не вои были, а рабы ихнеи, — авторитетно заявил Харитон. — И бить таких противно. Вона, как зашустрили!

— Пищали картечные снаряжены, ворогу ещё гостинцу можно дати, — проговорил урядник, старший среди группы казаков. — Айда к полю! Ежели чего, подмогнём братцам!

А у крепости, тем временем, также всё решилось. Там степнякам хватило трёх залпов картечниц и убийственного огня винтовок. Ангарцы не подпустили вражеских лучников к недостроенному участку стены, забаррикадировавшись телегами и кольями, а напротив открытых участков поставив картечницы. Трижды степняки пробовали ворваться в крепость и каждый раз их останавливал смертоносный залп картечи и пули. А после того, как они поняли, что потеряли своего военачальника, вражеские воины вконец были деморализованы. После последнего, третьего, залпа картечи ряды врагов окончательно смешались, а непрекращающиеся меткие выстрелы казаков превратили халхасское войско в обуянную повальной паникой толпу. Оставив под станами Селенгинска до двух с половиной сотен трупов, они отхлынули прочь, разбившись на беспорядочные группы. Казаки, оседлав коней, гнали халхасцев до самого брода, положив ещё до сотни неприятелей, да неизвестно было, сколько их утопло в Селенге, при поспешном её пересечении. На поле боя удалось схватить два десятка пленных и до пятидесяти лошадей. Первое сражение с халхасцами было выиграно с оглушительным успехом. Благодаря удачным и решительным действиям защитников крепости жертв среди них удалось избежать, однако раненых стрелами было до полутора десятков, у молодых казаков и крестьян сказалась неопытность.

Приезд Карпинского оказался сродни эффекту разорвавшейся бомбы. Во-первых, он привёз едва ли не убийственный для экономики Ангарии датский заказ на мушкеты. А во-вторых, в княжестве появились датские корабелы, немецкие каменщики и курляндские поселенцы. Русских переселенцев, кроме нижегородцев, Карпинский на сей раз не привёл. Виной тому был отказ Москвы от дальнейших караванов с переселенцами, набираемых по принуждению. Послу Ангарии едва разрешили проезд с нижегородцами, которых пришлось оформить как людишек, набранных в Курляндии. Но были и иные положительные моменты, помимо некоторого пополнения княжества людьми и специалистами. Вручая Петру грамоты от Михаила Фёдоровича, лично голова Посольского приказа, думный дьяк Фёдор Лихачёв объявил, что государь московский определил посольским и торговым людям Ангарии просторный терем на Варварке, недалеко от Английского двора.

Карпинский, после того, как его подопечные прошли миграционный контроль и баню, сдал их на руки майору Ярошенко, начальнику пограничной стражи и отправился к владиангарскому воеводе. Ярослав встретил его на крыльце, по-дружески приобняв.

— Давай, Пётр, проходи! Чайку с последней поставки уже заварили, — грохотал на радостях воевода. — Рассказывай, что там в Москве делается, жуть как интересно!

Карпинскому пришлось долго пересказывать свои приключения Ярославу, который то и дело, перебивая его рассказ, задавал десятки вопросов и каждый раз с неподдельным интересом слушал ответ. Выдохся он на втором часу общения, когда подали ужин. Когда Онфим, бывший помощник Карпинского в Енисейске, начал читать царские грамоты. В бумагах, помимо заверений в дружбе и добром соседстве с княжеством Ангарским, было и требование царя отпустить пленённого на реке Зее людьми князя Сокола охотского воеводу Дмитрия Епифановича Копылова, что напал на Зейск вместе с Москвитиным. В другой грамоте была уже просьба Михаила Фёдоровича прислать тех пушек, что под Зейском палили. Петренко, слушая Онфима, то и дело хмыкал и покачивал головой.

— Никак Москвитин рассказал самодержцу о наших пушках? — усмехнулся Петренко. — Понравились они ему, видать!

— Меня больше удивляет другое, — проговорил Карпинский. — Людей он присылать не желает, а пушки ему подавай!

— Ага! Это я тоже заметил, — Петренко, отодвинув в сторону занавесь, посмотрел в окно. — Вон твои вестарбайтеры, в столовую уже пошли. Как им пароход, кстати?

— Нормально, — пожал плечами Пётр. — Поначалу шумели, кое-кто хотел обратно на берег сигать. Еле успокоили, да и казачки енисейские помогли, никого назад не пускали.

Скоро Ярославу надо было выходить на связь с Соколовым, чтобы доложить об успешном возвращении посла и набранных им в Европе людей. Первый доклад Петренко, о прибытии Карпинского в Енисейск, наделал немало шороху. Известие о плате за европейскую факторию на Эзеле, определённой королём Дании в пять сотен мушкетов, поначалу повергла Соколова, да и не только его, в ступор. Затем последовали поистине лихорадочные действия в Железногорске. На осенне-зимний период был объявлен аврал. Да, заказ обескуражил и поначалу многие, в том числе и Соколов, предлагали для датчан делать гладкоствольные ружья, так как они занимают меньше времени при изготовлении и они менее трудозатратны. Потому как нарезку ствола, занимающее наибольшее количество человеко-часов, выполнять не нужно. Да и цех, где производили гладкоствольные ружья для охотничьих нужд, можно было при желании расширить. Гладкоствольными ружьями, помимо охотников и крестьян, снабжали и нужных вассалов — например род бурятского князца Шившея, который кочевал близ Селенгинска. Ружья имели такой же замок, что и у винтовки, да и патроны были унитарными.

— Понимаешь, Вячеслав, мало того, что датчане сразу поймут, что их надули. Так ведь тут ещё вопрос политический. Обманывать союзника нельзя!

— Всё, я понял тебя, Николай, — Соколов умиротворяющее выставил руки.

— Ты вот что, Вячеслав… Ты лучше думай, кто поедет к датчанам обучать их, а производство предоставь мне.

— Николай, ты уверен, что справишься? Нам ещё оружие необходимо для Селенгинска, сам слышал, что там было!

— Спрашивать будешь с меня! — голосом, не терпящим возражений, ответил Радек.

Нарезная винтовка выпускалась в Железногорске уже давно и объёмы выхода продукта росли год от года, при постепенном снижении числа мастеров, занятых в цехах. Технология производства вылизана до предела и максимально механизирована, есть уже и наглядные стенды процесса изготовления оружия. Станочный парк, после последнего обновления, мог выдавать до шести с половиной сотен готовых стволов в год. И это при двух, дневной и вечерней, сменах мастеров и подмастерьев. Теперь же предстояло грамотно распорядиться наличествующими винтовками, имеющимися запасами и временем до весеннего очищения рек ото льда, чтобы и себя не обидеть и заказ выполнить.

Утром следующего дня Карпинский и нанятые им корабелы и матросы из курляндцев отправились вверх по реке, до пристани, откуда начинался тракт, минующий ангарские пороги. Там пароход уже ждали высланные из расстроившегося в острог зимовья пять санных дилижансов. Возницы-буряты грелись в домиках около берега, а олени ждали обратного пути неподалёку, утопая в облаках пара собственного дыхания. Вскоре караван пустился в путь, мимо реки и её коварных порогов, что тянулись почти триста километров. Ангара и не думала ещё замерзать, несмотря на то, что на её берегах уже звенела морозцем настоящая зима. Путь по тракту, вырубленному в тайге и ежегодно очищаемый от поросли местными вассалами, занял три дня. Из них две ночи провели в остроге и зимовье близ Быковской пристани. Потом снова пароход и снова долгий путь по реке до Ангарска. Карпинский всё ещё с опаской посматривал на датчан, немцев и курляндцев — он боялся бунта, ведь столь долгая дорога измотает любого. А от этого близко и до открытого противостояния, несмотря на обещанное золото. Поэтому Пётр настоял на выдаче корабелам, морякам, а также оставляемым до поры во Владиангарске каменщикам, аванса, дабы покуда заткнуть немногих пока горластых специалистов. Курляндские же переселенцы пока и не пикнули. Шесть семей, что ангарскому послу удалось, с помощью голдингенского бургомистра Литке, забрать в Ангарию, тяжёлый путь проделали молча и смиренно. Казалось, они были рады тому, что их кормят и, вообще, замечают.

В один из вьюжных и морозных декабрьских вечеров в совещательном зале княжеского дома в ангарском кремле собрался очередной совет руководства российской таёжной колонии. Заседание открыл старейший член пропавшей экспедиции — профессор Радек, недавно отпраздновавший своё шестидесятилетие:

— Друзья! — обратился он к притихшим коллегам. — Прошло пятнадцать лет с момента нашего перехода в этот мир. Мы многое сделали. Мы надрывались изо всех сил, чтобы обеспечить жизнь на берегах Ангары. Сначала свою, а потом и жизнь наших детей. Многого мы не успеем сделать, но то, что не сделаем мы, должны будут сделать наши дети!

Воспользовавшись паузой, Соколов обратился к Радеку:

— Николай, ты меня извини, но твой тон — ты словно прощаешься с нами! Шестьдесят лет, это не конец пути.

— Спасибо, Вячеслав, я знаю. На пенсию выходить не собираюсь, да и не может быть у нас таковой. Нам ещё многое предстоит. Сейчас я, совместно с моими товарищами, пишу капитальный труд, планируя дальнейшее становление и развитие ангарской индустрии уже после нас. Чтобы наши дети не сбились с курса, так сказать. Конечно, всегда возможны и иные пути развития, но освещённую дорогу потомкам мы должны оставить. Собственно, это я и хотел сказать. Надо продолжать работать, не сбавляя оборотов.

— Николай Валентинович, но ведь так и происходит, — проговорил Саляев. — Все это понимают. А что у нас на повестке дня? Предлагаю заслушать товарищей, вернувшихся из заграничного турне по капиталистическим странам загнивающего Запада.

— Ринат, — поморщился Соколов. — Хватит хохмить, тут…

— Люди серьёзные собрались. Знаю-знаю, — улыбнулся Саляев, подмигнув Вячеславу.

— А Ринат прав, — продолжил Радек. — Мы должны сделать выводы из нашей европейской авантюры и отношениями с нашей Родиной.

И Вячеслав поведал собравшимся первоангарцам об итогах миссий Карпинского и Грауля. Как сказал Соколов, оба достойно справились с возложенными на них заданиями. Причём у Петра задание было довольно расплывчатое, задача поставлена в общих чертах, но Карпинский умело справился со всеми трудностями и нашёл отличное место под нашу европейскую колонию. Несомненным плюсом оказалось и то, что помимо нашего признания в Европе, что уже не даст истории умолчать о нас, Датское королевство форсировало свои отношения с Русью. Как рассказал Павел Грауль, в Москве уже готовятся полки для атаки шведских пределов. Собрание единогласно решило помогать Руси несмотря на некоторое охлаждение со стороны Кремля.

— Так может, Михаил и рад бы продолжать прежние отношения, — говорил Саляев. — Но не может перечить патриарху. Сами должны знать, насколько сильны на Руси были позиции Церкви.

— Так Михаил Фёдорович предложил — нанимайте сами, только налог платите! Я не думаю, что он будет тянуть с нашей факторией в Нижнем Новгороде, — добавил Соколов. — Охлаждения нет, есть трудности внутреннего характера. Но царь готов к дальнейшему сотрудничеству.

Далее речь пошла о стратегии внешней политики, в первую очередь, связанной с предстоящим походом экспедиционного подразделения Ангарии на шведскую границу Руси. Беклемишев и Ордин-Нащокин были ознакомлены с требованиями ангарцев по своевременному обеспечению речного пути достаточным количеством лодий и гребцов, а так же подводами на пеших участках пути.

— Что же до нашего участия в этом деле, — Вячеслав посмотрел на полковника. — Будет лучше, если эту часть озвучит сам Андрей Валентинович.

— Сразу скажу, что операция займёт два года минимум, — начал свой доклад Смирнов. — Работа будет вестись на двух театрах военных действий — в Карелии и в Норвегии. На северо-западе Руси под моим началом будет артиллерийский отряд из шестиорудийной батареи семидесяти трёх миллиметровых пушек, двух шестидюймовых мортир-гаубиц, два расчёта сто двадцати миллиметровых миномётов и пара картечниц.

— Андрей Валентинович, — Саляев постукивая карандашом по столу, поднял глаза на полковника. — Вы будете снимать артиллеристов с фортов Владиангарска?

— Да, Ринат, — кивнул полковник. — Петренко сам вышел с этим предложением. Обороноспособность границы снизится, но не критично. Три парохода получат дополнительные картечницы и полностью смогут перекрыть реку от форс-мажора.

— В качестве прикрытия артиллерии будет задействована стрелковая сотня смешанного состава. Обслугу и обозников же наймём из числа местного населения.

Оставался вопрос автономности ангарского отряда от царских воевод, для этого в Москву посылался Павел Грауль. Он должен был истребовать от Михаила Фёдоровича свободу действий отряда при получении задания, а также участие Смирнова в совещаниях военачальников.

— Что с датчанами, товарищ полковник? Окончательно определились? — спросил Смирнова Грауль.

— Да, Павел, — уверенно кивнул тот. — В норвежскую армию Сехестеда отправится отряд под началом майора Рината Саляева. Его помощниками будут капитаны Василий Новиков и Роман Зайцев. В составе отряда — стрелковая сотня смешанного состава и полусотня выпускников удинской военной школы. Задача отряда состоит в скорейшем обучении норвежцев тактике использования скорострельного оружия, работе с нашей винтовкой и уходу за ней, а также снаряжению патронов. В качестве прикрытия отряда используется четыре сорока миллиметровые картечницы. Вот такие дела, коллеги, — отложив лист бумаги, оглядел присутствующих Смирнов.

— Кто будет заниматься школой? Обучение останавливать нельзя! — спросил кто-то из зала.

— Да, обучение не остановится, — ответил Ринат. — Остаётся мой заместитель, капитан Мартынюк.

Помимо прочего, было у отряда, отправляющегося в Норвегию через Архангельск и второе задание. Саляев должен был наладить в Кристиании контакт с Олафом Ибсеном и, если тот не передумал, нанять норвежца и его людей для работы на верфях Албазина. Возвращение отряда планировалось на датских кораблях через устье Невы, с заходом на Эзель. Также, смотря по обстоятельствам, намечалась и оккупация остальных островов Моонзундского архипелага — Даго, Вормса и Моона.

Далее были решены вопросы по последнему прибывшему царскому каравану, в коем насчитывалось тысяча четыреста двадцать человек. Три сотни присланных царём башкир делились на три отряда по пятьдесят человек, поступая на службу в Селенгинск, Читинский острог и Нерчинский посёлок соответственно, остальные же отправлялись на Сунгари под начало воеводы Игоря Матусевича. Среди них многие были земледельцами, к удивлению ангарцев, и жили до этого осёдло. Как оказалось, эти люди были захвачены уральскими казаками у кочевников, которые хотели продать башкир хивинцам. Нарымцев, волжан и черемисов-марийцев до поры разделили между ангарскими посёлками, планируя в дальнейшем основать новые поселения на Селенге и Амуре.

— Расходитесь по домам! — немцы из отряда Белова, угрожающе хватаясь за палаши, наезжали лошадиной грудью на жидкие группы шведов, собиравшихся у городского рынка, чтобы посудачить о новой власти. Они явно были недовольны новыми владельцами епископского замка. Кетлерам пусть и таким, необычным способом вернулось их прежнее достояние на землях Ливонии. Немцы же, наоборот, теперь чувствовали себя хозяевами положения, считаясь только с датчанами. Они открыто говорили, что шведов надо отправить прочь с Эзеля, поскольку они могут перекинуться к врагу.

— Убирайтесь, вам сказано! — в ход пошли уже плётки, послышались гневные вопли избиваемых шведов, сыпавших проклятья в адрес немцев.

Конный отряд фактического хозяина острова возвращался из городка Зонебург, что стоял на противоположном берегу острова. Там, в городке, отстоявшем от Аренсбурга километров на семьдесят, Белов осматривал развалины ливонского замка. Он хотел узнать, можно ли восстановить укрепления, взорванные в прошлом веке датчанами. Оказалось, что проще доломать старые стены и поставить новый замок на прежнем фундаменте, тем более что подземелье осталось невредимым. Нужно было только разобрать развалины.

— Ну что там? Ханс! Иоганн! — Брайан направился к лающимся со шведами немцам. — Оставьте их, возвращаемся в замок!

— Герр Брайан, следует наказать наглецов!

— Нет, возвращаемся!

Белов, поёживаясь от холодного, морского ветра поворотил коня обратно. Голые ветки деревьев уже не скрывали за собой возвышающийся епископский замок Аренсбурга. Вскоре отряд в три десятка всадников громко цокал копытами своих лошадей по деревянному настильному мосту через полузатопленный ров. Стража открыла низкие ворота и всадники заехали внутрь укреплений. Белову замок понравился сразу, он пленил его своей строгой простотой и ровными линиями стен из светлого камня. Такой же чёткой была и планировка укреплений. Небольшой квадратный замок, с двумя возвышающимися башнями окружало четыре бастиона с куртинами между ними. Все бывшие в крепости пушки датчане вскоре увезли на Готланд после официальной сдачи острова представителю курляндского герцога. Так же на датских кораблях уплыло около полутора сотен датчан, остальные же остались тут после заявления Белова об их уважении и неприкосновенности, в связи с тем, что датский король Кристиан является личным другом нового хозяина Эзеля. Со шведами, также составлявшими немалую часть населения острова, полюбовного соглашения достичь не удалось. Те глухо ворчали по поводу смены власти и, не таясь, обещали скорую высадку шведов. Лучше всего Белов наладил контакт с ливонскими немцами, составлявшими до трети местного населения. Они-то и вошли в дружину Белова, который щедро платил им за службу. Сейчас его отряд составлял до двух с половиной сотен немцев и датчан, расквартированных в Аренсбурге и ближайших селениях.

— Брайан, надо что-то делать! Если они говорят правду, а я в этом не сомневаюсь, — проговорил Кузьмин, — то свеев на острове надобно вскорости ожидать.

— Против небольшого отряда мы выстоим, — уверенно отвечал Белов. — Крепость хороша и ведя прицельный огонь мы сможем остановить атаку.

— А ежели из пушек бить будут? — прищурился Тимофей.

— Тут будет посложней, — согласился бывший американец. — Если с кораблей будут стрелять — дело худо. А так, с округи — мы прислугу артиллерийскую перебить сможем.

— А потом они в землю зароются, как кроты, — буркнул сержант Афонин, освобождая ноги из стремян.

— Да, верно и к тому же, шведы знают, что в крепости нет пушек, — рассуждал Белов. — Надо плыть в Виндаву и покупать артиллерию, да нанимать пушкарей.

— Это верно, Брайан. Герцог хвалился своими оружейными мастерскими, — согласился Микулич. — Токмо надобно скрытно оное дельце провернуть, дабы местные свеи не прознали.

— Верно! Ну ты и голова, Иван! — воскликнул Брайан, подавая поводья мальчишке-конюху. — Ночью всё сделаем, через поручика Виллемса.

В тот же день купленный в Курляндии шлюп «Адлер», со скучавшими до поры матросами, вышел из гавани Аренсбурга и взял курс на Виндаву. Тимофей Кузьмин отправился вместе с помощником коменданта острова Йоргом Виллемсом договариваться о срочной покупке нескольких пушек, десятка-другого мушкетов и найме артиллеристов и охочих до золота солдат, готовых послужить на Эзеле.

Вечером поднялся ветер со стороны Рижского залива. Резкий, шумящий в кронах качающихся деревьев, он, казалось, пытался затушить все зажженные в крепости огни. Такие осенние вечера, похоже, не были лишены мистики, думал Белов, выйдя на открытую галерею замковой стены. Холодный воздух был наполнен влагой. Плотные тёмно-серые тучи, едва подсвеченные заходящим солнцем, подходили с юго-востока — явный признак приближающегося дождя. Скоро окончательно стемнеет. Немногим ранее, вдоволь наигравшись с морпехами в самодельные карты, он подозвал Грету, ключницу замка. Эта сухонькая женщина, лет сорока пяти с живыми глазами и острым носом главенствовала над всей прислугой замка. Брайану она поначалу понравилась тем, что не уехала вместе с датчанами, а осталась служить новым хозяевам. Белов приказал затопить камин и стелить чистое бельё. После чего прислать наверх Хельгу с кувшинчиком подогретого прованского вина. Грета тогда понимающе закивала, да неслышно вышла из зала. С Хельгой Белов встречался каждый вечер уже несколько дней. А до этого были другие — Марта, Луиза, Кристина — но разве всех упомнишь? Но эта девушка чем-то зацепила холостого ангарца, быть может глубиной своих голубых глаз? Или она просто отличалась ото всех иных своей непорочностью? Или может быть тем, что после того, как всё случилось, она, в отличие от прочих девиц, лишь тихонько плакала, боясь отодвинуть охватившую её тяжёлую руку Брайана и просто уйти?

«Адлер», в сопровождении курляндской шнявы, вернулся только на третью неделю. Исколесив по всей Курляндии, Кузьмин с Виллемсом, благодаря протекции самого герцога, закупили десяток двенадцатифунтовых корабельных и пять шестифунтовых крепостных пушек. Две дюжины голландских мушкетов пополнили арсенал замкового гарнизона. Было закуплено достаточное количество свинца, зарядов к пушкам и множество бочонков пороху. Нанято почти две сотни солдат и пушкарей. Влетело всё это, конечно, в копеечку. Но дело того стоило, ведь Аренсбург до сего момента был практически безоружен. Но теперь было чем встретить шведа. Разгрузку проводили глубокой ночью, при свете факелов, заранее оцепив местность верными немцами. В течение ближайшего времени немногочисленные мастеровые Аренсбурга и ближних селений были заняты на производстве пушечных лафетов.

— Шведы в Зонебурге! — во дворе крепости гарцевал конь Йенса, помощника старосты этого посёлка.

— Как они там оказались? — окружили его солдаты.

— Вчера утром вышли на берег у нашего городка, — махнул рукой уставший датчанин. — Шведы прошли по льду через Моон и Шильдау.

Не медля ни минуты, послали за Беловым и Бруно Ренне, курляндским наместником Эзеля. Епископский замок напоминал разворошённый муравейник. В крепость потянулись первые датские беженцы, в основном женщины и дети. Брайан приказал размещать их в замке, доме наместника, в казармах и до поры не выпускать, дабы не создавать сутолоку. К сёлам, где проживали дружинники-немцы, были посланы гонцы, с требованием немедленно явится к замку. К полудню Брайан собрал четырёхсотенное войско. В арсенале лучшие стрелки получили недавно купленные фитильные голландские мушкеты. К сожалению, огнестрельного оружия было немного. Лишь шесть ангарских карабинов, да шестьдесят три мушкета имелось у гарнизона Эзеля. Как бы то ни было, после обеда отряд вышел из Аренсбурга по направлению к Пейде, где в замковой церкви было решено остановиться и дальше следовать только после разведки. Чтобы максимально увеличить скорость своего отряда, солдаты были посажены на реквизированные по селениям лошадей и возки. Также Брайан распорядился на возки погрузить и четыре пушки. Остальные орудия уже были размещены на бастионах и стенах Аренсбурга, а также на «Адлере».

Уже третий день стояла солнечная и ясная погода, лёгкий морозец бодрил тело. Белова пьянило чувство предстоящей драки. Он надеялся, что шведский отряд будет немногочисленней его войска.

— Главное, не зарываться, — говорил сам себе Брайан.

В самом крайнем случае, можно было уйти в Виндаву, незамёрзший Рижский залив это позволял. Но пока Белов надеялся на Бруно. Нахохлившийся курляндец отрешённо смотрел перед собой. Видимо, он желал и дальше сидеть у растопленного камина, а не тащиться навстречу к чёрти откуда взявшимся шведам. Лишь Йорг Виллемс без устали поторапливал несколько подрастянувшуюся колонну, объезжая её раз за разом. Ближе к вечеру, передовая часть отряда вышла к Пейде. Как и в Зонебурге, шведы составляли тут немалую часть населения. Оглядев городок из бинокля, Брайан понял, что опоздал. Шведы уже были тут. К счастью, их было не много, не более трёх-четырёх сотен. Видимо, враг разделил силы, взяв под контроль населённые шведами поселения. Приказав по прибытию обоза установить пушки на холме, а солдатам располагаться лагерем в ближнем леске и разжигать костры, Белов принялся обсуждать с Ренне дальнейшие действия. В конце концов, именно за это он и получает немалое жалование! Бруно посоветовал отправиться к шведам, чтобы выяснить чего они делают на земле Курляндского герцогства.

— Поскольку шведы не занимаются грабежом, — заявил наместник. — То с ними нужно устроить переговоры.

Белов согласился на это и вскоре, развернув бордово-белое полотнище курляндского флага, четыре всадника устремились по занесённому неглубоким снегом полю к занятому шведами Пейде. Вести переговоры должен был Рене, а Микулич — контролировать процесс, чтобы не было сказано чего лишнего и не забыто нужное. Доскакав до середины поля, кони перешли на шаг и вскоре остановились. Молодой курляндец, нёсший стяг, затрубил в рог, вызывая шведов на переговоры. Он проделал это три раза, после чего мы принялись ждать. Скучающие кони переминались с ноги на ногу, тряся гривой и испуская дыханием клубы пара. Брайан так же порядком продрог — близился вечер. Если сейчас ничего не добьёмся, думал он, то придётся уходить на ночь к ближним селениям. А завтра? К Аренсбургу? Наверное, так. Курляндец снова затрубил. Прождав ещё некоторое время, Белов уже было хотел поворачивать коня, как от Пейде навстречу к замёрзшим парламентёрам устремилось трое всадников.

Когда майору Арно Блумквисту сообщили, что на противоположном от городка холме замечены вооружённые люди, он приказал солдатам раздувать фитили на мушкетах и готовится к схватке. Городок был неплохо укреплён, а замковая церковь и вовсе была неприступна для врага. Ведь, как было известно шведам, ушедшие с Эзеля на Готланд датчане увезли на своих кораблях всю артиллерию, а без неё Пейде не взять. А вскоре майору передали о парламентёрах со стороны пришедшего под Пейде отряда, ждущих шведов в поле.

— О чём с ними говорить? Пусть убираются, чёртовы курляндцы! — прорычал Арно.

И лишь правила, достойные чести шведского офицера заставили Блумквиста согласится на переговоры.

Прошедшей осенью, сначала в Гапсале, а потом и в Равеле стало известно, о том, что датчане неожиданно ушли с Эзеля, а на остров высадились люди курляндского герцога. Генерал-губернатор Эстляндии, Лифляндии и Ингрии Эйрик Гюлленшерна остался очень недоволен наглыми действиями людей Якоба Кетлера.

— Он думает, что, выбив в своё время поляков из Риги, мы не сможем согнать с острова каких-то курляндцев? Этот некогда датский остров должен быть владением Швеции и только! Он находится у берегов Эстляндии и не может принадлежать польскому лёну! Тем более, ни меня, ни канцлера никто не уведомил об этом поступке герцога Якоба! Такое поведение курляндцев недопустимо! — стены зала заседаний в правом крыле здания Равельского конвента, казалось, дрожали от возмущённого крика королевского наместника.

В нескольких десятках метров, отделяющих их от эзельцев, слушаясь своего хозяина, лошадь майора перешла на шаг. Арно, поднимая лисий ворот рейтарского кафтана, присматривался к четвёрке парламентёров.

— Курляндский флаг, херр майор! — воскликнул поручик Леннарт, указывая на еле развевающееся полотнище в руках какого-то недомерка.

— Я не слепой, поручик, — проговорил Блумквист, чувствуя, как в нём снова закипает злость.

Ещё сам будучи поручиком, Арно семнадцать лет назад участвовал в сражении под Ригой. Тогда у деревни Вальгоф, шведы под командованием славного короля Густава-Адольфа разгромили польскую армию Сапеги. Теперь, думал майор, поляки снова решили укрепиться в северной Ливонии. Но сейчас им это не удастся! Приблизившись, Арно обратился к знатному курляндцу, как с удовлетворением увидел майор, уже изрядно задубевшему от мороза:

— Не скажу, что я рад видеть вас на Эзеле! Что вы хотите?

— Эзельский наместник герцога Курляндии и Семигалии, барон Бруно Ренне, к вашим услугам…

— Майор Арно Блумквист, — буркнул швед. — Повторяю, что вы делаете тут? Вы же знаете, что Дания напала на шведское королевство! Эзель должен быть захвачен шведскими солдатами и я направлен сюда генерал-губернатором Лифляндии, Эстляндии и Ингрии Эйриком Гюлленшерна. Я требую от вас немедленно очистить остров!

— Должен разочаровать вас, майор, — сказал курляндец, не повышая голоса. — Эзель был передан королём Дании и Норвегии Кристианом герцогу Курляндии и Семигалии Якобу Кетлеру ещё до начала вашей войны. Извещение об этом вашему канцлеру должен был сделать датский двор, а не мой герцог. Все бумаги у меня при себе. Посему ваши доводы кажутся мне несостоятельными. Тем более, Эзель — это давнее владение Кетлеров.

— Вы позволите взглянуть на бумагу, удостоверяющую ваше владение островом? — холодно спросил Арно.

— Те двое, верно, поляки, херр майор, — наклонился к уху Блумквиста Леннарт. — Они разговаривают на польском.

— Я не глухой, поручик! — сквозь зубы процедил Арно.

— Вот копия акта о передаче острова, майор. Извольте убедиться, — Бруно протянул шведу папку обтянутую кожей, сделанную по заказу Белова на манер диплома.

Блумквист слишком неаккуратно попытался вытащить бумагу из папки, не сняв тесьмы и рукавиц. Видя такое небрежение к документу и, едва заслышав хруст разрываемой бумаги, Белов на автомате дёрнул эфес сабли, да крикнул что-то весьма обидное. По-английски и довольно продолжительно, используя все мыслимые обороты. Пусть это и заверенная копия, но что за отношение к документу?

Брови майора полетели вверх и он тут же схватился за палаш. После неприятной паузы швед, через спешившегося поручика, передал папку курляндскому наместнику. Арно был совершенно сбит с толку. Его отряд посылался, чтобы выгнать с острова неожиданных гостей, а оказалось, что их пребывание тут — законно! Мало того, что среди парламентёров поляк, так ещё и англичанин. Ему-то что тут делать? Блумквист поднял глаза кверху, невидящим взором смотря сквозь сереющее небо. Похоже, что его лёгкое задание превращается в сложную задачу для эстляндского наместника. К тому же по шведским окраинам уже с год ходят слухи, что московиты собирают в Новгороде армию и готовятся по весне поддержать датского короля нападением на Ингрию. О связях датского двора и московитского царя шведскому канцлеру Акселю Оксеншерна было известно от купцов Эстляндской английской компании. И вот сейчас один из них тут — на Эзеле? А где английские купцы — там английские пушки. Казалось, майор совсем запутался в своих скачущих, словно упившиеся финны, мыслях. Но понял он только одно — он явно птица не этого полёта. И для начала надо посоветоваться с Эйриком Гюлленшерна. Он молча поворотил коня, полностью погружённый в свои тяжкие мысли.

— Майор Блумквист! — застал его на полуобороте голос курляндца. — Вы собрались куда-то?

Получивший только что указания от Белова, Бруно Ренне заявил Арно, что он и его отряд должен покинуть Эзель в течение завтрашнего дня. В противном случае, для выдворения шведов будет применена сила.

— После истечения срока ультиматума мы начнём обстрел Пейде! — уже уверенным и твёрдым тоном закончил Бруно.

— На острове нет артиллерии, — несколько неуверенно возразил швед.

— У вас устаревшие данные, майор, — с усмешкой проговорил «поляк» Микулич. — В крепости достаточно пушек. Да и собой мы взяли малость.

За несколько минут до этого звуки рожка, донёсшиеся с холма, возвестили о подходе несколько отставших в пути орудий. И,как и было заранее оговорено со старшим пушкарём Матиасом, тот по установке первого же орудия на позиции, произвёл холостой выстрел. В тот момент, когда парламентёры разъезжались. Белов успел увидеть удивлённое лицо обернувшегося шведа и злорадно оскалиться ему в ответ.

Майор понял, что на ссору с поляками из-за их ленного владения, канцлер не пойдёт. Арно Блумквист был человеком далеко не глупым и умел сам делать выводы. Посему, он решил, что его рейтарам лучше покинуть Эзель и возвратиться в Гапсаль. Пусть шведский наместник сам поломает голову.