Знание-сила, 2003 № 07 (913)

Главная Тема

Фредерику Жолио-Кюри принадлежат замечательные слова: «Наука — это основной связующий элемент между мыслями людей, рассеянных по земному шару, и в этом одно из самых высоких ее достоинств. По-моему, нет никакого другого вида человеческой деятельности, в котором всегда так надежно достигалось бы согласие между людьми». Высказывание французского физика вполне подтвердилось в последние дни прошлого года на проходившей в подмосковной Дубне конференции «Интеллектуальный мост Россия — Запад. Проблемы, перспективы». Основной идеей конференции были провозглашены «актуальность и необходимость согласованных действий всей научной диаспоры, где бы ее представители ни находились, во благо России и тех стран, где живут и работают соотечественники»...

До встречи в Дубне в течение двух месяцев в режиме интернет- конференции шла переписка с учеными из разных стран. Официальный сайт форума посетили более 1200 человек.

В итоге конференция собрала около 300 участников.

Это руководители и лидеры направлений научных центров, университетов и институтов, фондов, научно-производственных и научно-технических фирм, главы наукоградов Московской области, ученые-соотечественники из США, Испании, Италии, Германии, Франции, Бельгии, Норвегии, стран СНГ и Балтии. Было представлено около 70 докладов, и их тематика подтвердила взаимный интерес к сближению, желание и готовность обсуждать и создавать новые программы по самым разным направлениям научной, образовательной и инновационной работы.

В деятельности одного из организаторов конференции — Объединенного института ядерных исследований — важную роль играют ученые, получившие в нем «боевое крещение», в том числе наши бывшие соотечественники. «Это новое направление в сотрудничестве — примета нового времени, — отметил вице-директор ОИЯИ профессор А.Н. Сисакян. — Оно было основным в конференции «Интеллектуальный мост», которая, как мне кажется, прошла успешно... С самого начала, по-моему, удалось взять верный тон, а именно — научная диаспора, взаимодействие с которой мы хотим активизировать, рассматривается с позиций ценности для российского научного сообщества. А наши бывшие соотечественники, в свою очередь, должны ощущать себя послами российской науки, поддерживать контакты с учеными России и чувствовать опору в России.

Тогда совершенно иной смысл приобретет непростая проблема «утечки умов».

Одним из самых важных итогов «Интеллектуального моста» надо считать изменение вектора общественного отношения к оказавшимся за пределами родины соотечественникам. Участники форума предлагали сделать конференцию постоянной, чтобы не потерять опыт, накопленный в Дубне, организовать здесь центр сотрудничества ученых-соотечественников, поддерживали идею создания интернет-портала, проведения встречи в следующем году вновь в Дубне. Прозвучавшие на конференции идеи, на наш взгляд, должны получить как можно больший резонанс, настолько животрепещущи проблемы, которых они касаются. Поэтому мы предоставляем свои страницы выступлениям и комментариям участников «Интеллектуального моста».

Благодарим редакцию еженедельника «Дубна» и ее сотрудницу Галину Мялноескую за организацию подготовки материалов конференции.

Интервью с участником конференции Борисом Салтыковым, президентом Ассоциации «Российский дом международного научно-технического сотрудничества», в недавнем прошлом — министром науки и промышленности Российской Федерации.

— Сегодня много говорят о кризисе российской науки, и как правило, во всем обвиняют резкий переход к рыночным отношениям. На ваш взгляд, когда и в чем впервые проявились причины нынешнего состояния?

— Прошло уже десять лет с начала реформ. От Советского Союза нам достался мощнейший научный потенциал. Наступала новая эра, Россия бесповоротно перешла к экономике рынка, частной собственности, к принципиально иной организации народного хозяйства, в том числе и науки.

Но о реформе нашей науки мы стали думать не в 1992 году, а гораздо раньше. Начиная с 1983 года, мы в течение восьми лет ее анализировали, делали закрытые доклады в ЦК КПСС о необходимости реформирования. Мы видели, что мешало повысить эффективность нашей науки — закрытость, милитаризованность, монополия, в том числе на идеи, ведомственность, трудоизбыточность, особенно по отношению к экономическим возможностям того государства, которое мы получили в начале девяностых.

Экономика СССР, но она же и российская, в 1992 году не способна была сохранить всю огромную советскую науку. Надо было оставить лучшее. И надо было преодолеть ее главные структурные недостатки, а именно — оторванность от промышленности и высшей школы, что не позволяло включить науку в экономику, и связать фундаментальную науку с образованием. Я, кстати, сторонник той интерпретации фундаментальной науки, которая говорит, что главный ее продукт — это не только и не столько новые знания, сколько человек, впитавший это новое знание. Поэтому главная функция фундаментальной науки — непрерывно «производить» людей, в которых заложено это новое знание.

Когда был золотой век советской науки? В шестидесятые годы. Уже в семидесятых началось замедление. Почему? Потому что в шестидесятые годы прирост научных работников в сферу науки составлял 5-7 процентов в год, постоянно притекали новые мозги. Как только в семидесятых годах этот прирост замедлился, а в СССР отсутствовал механизм внутренней ротации кадров в науке, она стала стареть. Не в 92-м, не в 95-м наука постарела, она уже в восьмидесятом была опасно стара.

— Какие меры были приняты и к какому результату они привели?

— Главные идеи реформы в нашей науке были следующие: обеспечить свободу (в том числе свободу выбора каждого ученого, где ему работать и где жить); обеспечить ее открытость и включенность в мировую науку; обеспечить поворот нашей науки от преимущественно военных задач к мирным; создать в сфере исследований и разработок механизмы конкуренции и нацеленности на конечный результат и так далее.

Все новые институциональные преобразования начала 90-х — создание научных фондов, государственных научных центров, усиление программного подхода в механизмах финансирования и тому подобное — были направлены на реализацию этих целей.

Как показали прошедшие годы, уже ясно, кто выжил, кто умеет, кто приспособился, а кто нет. И я уверен, что сегодня необходимо провести наконец честную и объективную инвентаризацию, о которой так много говорят. Вы ведь все хорошо знаете, кто есть кто, и где финансируются вывески и полутеплые институты, а где финансируется наука. А что после инвентаризации? Есть способ не радикальный, гуманный, идея его в том, чтобы сконцентрировать активные группы и привести в соответствие масштаб сети научных организаций возможностям сегодняшней экономики. Не одномоментно, а в течение двух-трех лет. Но начинать надо сейчас.

— Хотелось бы знать ваше мнение о месте России в глобальном мире.

— Если говорить о степени включенности стран в глобальную экономику, то главная тема дискуссий в России сегодня — удастся ли нам уйти от глобализации, удастся ли найти свой путь. Конечно, не удастся — у нас глобус один. Ни от информационных, ни от финансовых потоков, ни от людских миграционных потоков не закроешься. Поэтому надо не убегать, а искать место России в этом мире.

Доходов от торговли нефтью, лесом, минеральными удобрениями, металлом достаточно для того, чтобы обеспечить приличную жизнь 30- 50 миллионам из 150-ти, а на остальных этого не хватит. Мы не Арабские Эмираты, где полмиллиона человек и пятая часть мировых запасов нефти. Есть и вторая причина — ну, жалко же. Была построена огромная научная инфраструктура, работает хорошая система образования. Ну, что ж мы вдруг сядем (или сидим уже) на нефтяную иглу. 1де же место нашей науки?

Попробую очень кратко пройтись по всей пирамиде (снизу вверх) «интеллектуализации» экспортируемого страной продукта. Внизу этой пирамиды сырье, территория, транспортные коридоры. О сырье я уже сказал. О территории: Панама. Египет прекрасно живут на транспортных коридорах, собирая дань.

Выше — экспорт простого индустриального продукта, машин и оборудования, а потом пошел наукоемкий ширпотреб, на чем живут Китай и Юго-Восточная Азия. Это не для нас, потому что Китай всегда будет более конкурентоспособным. Там рабочая сила дешевле, чем у нас.

А вот дальше открывается российская ниша — заказные сложные НИОКР, штучный уникальный продукт, частные технологии, то есть отдельные датчики, уникальные приборы. Но мы пока не способны производить сложные системные технологии — самолет или автомобиль, полностью отвечающий стандартам развитых рынков.

Дальше идут научные услуги — офшорное программирование и так далее. А еще выше в этой пирамиде следуют экспорт капитала, экспорт технологических стандартов, норм. Наконец, экспорт языка, культуры и образа жизни. Сегодня здесь только США, которые осуществляют экспансию своей системы ценностей. Даже Европа стонет от этого, не говоря уже о развивающихся странах. Это уже, если хотите, империализм в высшей стадии. Глобальная экспансия образа жизни.

— Число эмигрировавших из России ученых оценивается по-разному. Бесспорно одно — бывших россиян много, и они активны. Можем и должны ли мы этот факт взять на вооружение?

— К нашему счастью, очевидно, есть на планете то, что сегодня называют русским миром. Это не только СНГ и страны бывшего СССР, а гораздо шире, русский мир с русской культурой. Вот здесь у нас непочатый край возможностей. Но опять вся проблема в нынешнем расколе нашего общества, в том, что в нашем поколении была другая система ценностей. Помните, что у нас было привито? Работать трудно и упорно — это плохо. Воровать у государства — нормально, все так делают. Богатый — это плохо, а бедняк — это хорошо. Уехал за границу — вообще отщепенец и предатель. Все не так, как в цивилизованном мире. А там (слава Богу, теперь и здесь) считается, что человек свободен и вправе сам выбирать. Повторяю, нам не уйти от глобализации, и если мы хотим вступить в конкурентное соревнование с английским языком и американской культурой, то надо искать свое достойное место и конкурировать, то есть предлагать что-то более привлекательное и эффективное.

Мы знаем реальные оценки утечки умов. В среднем, это пятнадцать- двадцать тысяч научных работников, активно работающих за рубежом, еще примерно вдвое больше — это челночная миграция, контрактная миграция. А все это вместе абсолютно сопоставимо с количеством тех, кто работает активно в России. По статистике, у нас 450 тысяч научных работников, а статистика РФФИ говорит о следующем; за десять лет существования через фонд прошло примерно 70 тысяч научных работников. Это те, кто подавали на гранты, кто публикуется и так далее.

Россия всегда была страной интеллектуальной (я имею в виду не только физику, но и литературу, искусство) — так было, но крайней мере, в XX веке и, надеюсь, в XXI не кончится (и не должно).

Мне кажется, что ситуация в России улучшается. Может, не так быстро, как хотелось бы, после резкого ухудшения. Мой сын недавно окончил МФТИ, он мог учиться в хорошем университете в США, но сказал нам: «Вы как хотите, а я буду учиться дома»... Образование наше уникальное, а после окончания, когда мальчишке предлагают колоссальную зарплату, — это заманчиво. Многие уезжают с мыслью:

«Вот подработаю и вернусь», но, к сожалению, это затягивается, и дома пока ситуация непростая.

Говорят, надо сделать зарплату е три раза больше американской и тогда все вернутся, но это не так, надо сделать по нашим меркам: тысячи две долларов — у нас прилично, но меньше, чем в Европе, иначе, как в давние времена известный астроном предостерегал английскую королеву, в науку придут проходимцы, так что должен быть разумный баланс.

Думаю, все-таки удастся науку в России сохранить: страна богатая ресурсами, очень интеллектуально богатая и уровень образования великолепный — было бы преступлением это не сохранить.

Александр Долгов, Национальный институт ядерной физики Италии

Так вот, говоря об уехавших, надо ясно признать, что это не изменники, не предатели, а такие же «наши», работающие на Большую мировую науку. Надо не осуждать их, как делают некоторые из власть в нашей науке предержащих, а открыто сотрудничать, помогать и гордиться лучшими российскими умами. Где бы эти умы ни работали.

— И как, на ваш взгляд, должны протекать в новой российской науке эти противоречивые процессы? Что является необходимым условием ее дальнейшего развития, а что — сдерживающим фактором?

— Главных сдерживающих фактора два — старая институциональная структура науки, почти не изменившаяся с советских времен, и старая по образу мышления и методам управления научная элита.

В институциональной структуре создаются и поддерживаются ценности, нормы и правила поведения. В старой они старые. Их не приемлет новая, разделяющая новые ценности и правила российская наука. Поэтому такие люди работают либо за рубежом, либо в немногочисленных легальных новых структурах здесь, либо работают здесь, но «вопреки», создавая свои «островки» новой науки, на которых люди живут по своим (то есть, на самом деле, по мировым) правилам и законам. Как трава пробивается через асфальт.

Давно назрела полномасштабная структурная реформа всего сектора исследований и разработок. Еще пять-семь лет промедления, и многие работающие только на родине российские ученые не смогут понять даже научного языка, на котором говорят их зарубежные коллеги. Таковы темпы развития и глобализации науки.

А если вернуться к вашему вопросу о необходимых условиях развития нашей науки (а для меня это синоним ее реформирования), то важнейшее из них — внимание, желание и воля высшего руководства страны. Если этого не будет, то не будет и необходимых реформ, а значит, Россия окончательно превратится в поставщика интеллектуальных ресурсов в США и Европу. Другими словами, почти вся наша новая наука может переместиться «отсюда — туда». Надолго ли? Пока не создадим здесь адекватные по качеству, возможностям и правилам поведения научные структуры.

Из выступления члена-корреспондента RAH, директора Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН Генриха Иваницкого.

Пущинский научный центр состоит из десяти научно-исследовательских институтов, входящих в состав Российской академии наук, а также включает в себя Путинский госуниверситет. Спектр фундаментальных и прикладных исследований широк, но сосредоточен в основном в области физико-химической биологии, специалисты которой весьма востребованы во всем мире.

С 1987 по 2002 год из Пущино уехали свыше 500 наиболее перспективных и активных научных сотрудников. Многие из них сегодня занимают в зарубежных университетах и фирмах высокие должности. Свыше 200 сотрудников ушли из науки в коммерческие фирмы. Последствия «утечки мозгов» трудно подсчитать в рублях, но счет идет на миллиарды. Это ведет к ослаблению научного потенциала страны, распаду научных школ, свертыванию фундаментальных исследований. Из-за отсутствия жилья приток молодых не восполняет потерь за счет миграции. Города науки в силу малочисленности населения весьма чувствительны к внешним социальным условиям. Я постараюсь на примере Пущина рассказать об изменении и исследовании механизмов, влияющих на возрастной состав научных сотрудников, представить кинетику изменения и причины, ее вызывающие, а также рассказать о специальной программе, в рамках которой есть раздел «Плюс диаспора».

Я по своей генетической природе отношусь к прагматикам, поэтому для меня диаспора не объект исследования, а средство в решении конкретных задач. И здесь не надо питать иллюзий. потому что роль диаспоры — это всего лишь фрагмент в очень большой проблеме. Главный вопрос: куда пойдет Россия и как будет развиваться у нас наука?

За свою жизнь мне пришлось трижды проходить путь от идеи до наукоемкого продукта, и каждый раз не благодаря государству, а вопреки. Например, создание газотранспортного перфторуглеродного кровезаменителя перфгоран. Замечу, что американская наука (будем считать, что это самый высший уровень науки на сегодняшний день) не имеет газотранспортных кровезаменителей. После трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке правительство США пришло к выводу, что необходимо форсировать работы по их созданию. Несколько сотрудников из России, в том числе и из нашего института, были приглашены фирмой Alliance Pharmaceutical и работают в Силиконовой долине, в Сан-Диего, тем не менее американский препарат пока не получается. Я думаю, что ничего здесь странного нет, просто в любой области определенные страны, относясь серьезно к работе, могут получить существенные достижения и опередить зарубежных партнеров.

Обидно, что сейчас толковые и энергичные люди уезжают из России в Америку и другие страны. Решить эту проблему очень просто. Измените потенциал, сделайте зарплаты научных сотрудников здесь в 1,5-2 раза больше, чем в Америке, и все будет происходить наоборот, к нам поедут.

Однако наша экономика в данный момент не позволяет это сделать.

Статистика — это наука глупая и как всегда несет в себе мало правды. Когда говорят, что уехали из России 60 тысяч, 20 тысяч или 10 тысяч, то это никакой роли не играет. Важно другое — достаточно уехать одному человеку, как целое научное направление может исчезнуть. Научные сотрудники — штучный «товар», и к ним должно быть дифференцированное и бережное отношение.

Если говорить о проблеме диаспоры, то эта проблема имеет свои особенности на разных уровнях. При комплексном подходе можно выделить пять уровней, где решения проблемы будут различаться.

Если мы берем геополитический уровень, то чем больше уезжает, тем лучше. Без единого выстрела русская культура распространилась по всему миру. Почти во всех странах есть русские общины.

В том, что образованные люди уезжают, я не вижу большой трагедии. Я тоже живу в США и делаю гораздо больше полезного для России, чем мог бы, находясь здесь. Сейчас все больше соотечественников возвращаются, пусть не на постоянное местожительства, но через сотрудничество, через участие в проектах. И до сих пор метрополия не проявляла инициативы, все, что мы делали, было нашей собственной инициативой или отдельных людей. Наконец-то и наверху поняли, что это очень важно, и Московская область взяла на себя инициативу объединения диаспоры — это прекрасно, теперь, если бы была хоть моральная поддержка из Кремля, процесс пошел бы гораздо эффективнее.

Думаю, есть все основания надеяться на эффективность этой конференции, во всяком случае здесь собрались люди прекрасные. Прежде было два конгресса соотечественников, но, кроме большой траты денег, я не вижу от них конкретного результата (а потрачено несколько миллионов долларов). Может быть, ошибка в том, что на эти конгрессы приглашались люди с княжескими титулами, это прекрасные люди, я со многими из них знаком, но вряд ли с ними можно делать какие-то проекты, разве что пригласить их но бал. А тут собрались такие деловые, успешные люди, которые в жизни чего-то достигли. В общем, опять физики впереди.

Эдвард Лозанский, президент Русского дома в Вашингтоне и Американского университета в Москве

Если наша страна должна развиваться по пути создания наукоемких технологий и конкурентных продуктов, то надо ответить на вопрос: что делать для формирования такого пути? Решение должно быть принято на государственном уровне. Поясню, почему это так. Для решения любой научной проблемы и создания наукоемкой технологии необходима концентрация достаточно толковых людей, потому что все научные решения связаны с кооперативным эффектом. В связи с «утечкой умов» происходит разжижение научных коллективов. Для страны, выбравшей путь создания наукоемких технологий, — это катастрофа. Понимает это правительство или не понимает, пока сказать сложно. На словах вроде бы понятие есть, а фактически пока делается очень мало.

Теперь региональный уровень, скажем, уровень Московской области.

Нашей области в каком-то смысле повезло, а в каком-то — нет. 28 научных центров на ее территории — это обуза, если бы регион финансировал их только из своего бюджета. С региональным уровнем тесно связан муниципальный уровень и даже уровень отдельного учреждения. Но на каждом из этих уровней встают свои проблемы и свои решения. К ним я еще вернусь.

В 50-х годах, в период «холодной войны», встала задача вывести научный потенциал из Москвы. Таким образом возникли города науки, в том числе и наш биологический центр, Троицк, Протвино и так далее. Я в 39 лет стал директором центра и задал тогда вопрос в отделе науки ЦК КПСС: «А что будет с центрами через 25 лет? Ведь они все постареют и синхронно умрут». Мне сказали: «Не ломай голову над этим, решай научные задачи, через 25 лет мы вам поможем». Теперь и ЦК КПСС нет, и инструкторов нет, и спросить не с кого, а мы имеем весьма сложные граничные условия, в которых приходится выживать наукоградам.

Еще в 1979 году мы пытались сделать прогноз, что будет с Пущинским научным центром через 10-15 лет в демографическом плане. Надо сказать, что все молодые города, которые возникали в Московской области, формировались из человеческой популяции с разбросом по возрастам в 5-7 лет. Пожилые научные сотрудники (академики), которым было тогда по 60-70 лет, составляли ничтожный процент. Их были единицы. Остальные — это выпускники Физтеха, МГУ и других вузов — были в возрасте 25-30 лет. Они, как пионеры, приехали на определенное место, все одновременно начали стариться. Мы рассмотрели все сценарии и пришли к выводу, что научные центры без притока погибнут. А в 1990 году отъезжающих стало больше, чем приезжающих.

Возникает вопрос: что же в этих условиях делать? Прежде всего, не нужно наивно предполагать, что диаспора может помочь российской науке финансово. Больше того, возникает обратная ситуация. Я сталкивался с такими высказываниями некоторых представителей нашей диаспоры: «Мы тут узнали, что будет конференция по поводу диаспоры, мы крайне заинтересованы, нам нужны толковые студенты из России, мы их с удовольствием возьмем». Это продолжение того самого автокаталитического процесса. В результате происходит старение, основной возраст научных сотрудников уже от 45 до 75 лет.

В 1990 году был создан Путинский государственный университет, и в результате на возрастной демографической кривой появился небольшой пик: это молодые сотрудники. Но сними возникает проблема. И, надо сказать, для ее решения нам от государства надо очень мало. Система протока двухэтапная: от нас уезжают на Запад, а к нам едут из СНГ Поэтому надо решить вопрос прописки. Это же совершеннейшая мелочь. Дайте возможность русскоязычным, едущим с Украины, из Казахстана, стран Балтии, здесь оставаться и работать в научных учреждениях. Чтобы научные учреждения имели право на квоты, чтобы это не делалось за взятки чиновникам. Нужно, чтобы из 30 или 40 специалистов, которых я готовлю для нашего города, а другими словами, для страны в целом, я мог оставить хотя бы 5-10 в институте.

Вторая проблема — общежития. И опять почти никаких денег от государства не требуется. Ведь получается парадокс. Приезжают студенты в Путинский государственный университет, они живут в общежитии, потом они оканчивают магистратуру, еще как аспирантов их держат в общежитии, дальше - обвал. Аспирант защитился, он должен покинуть общежитие, зарплата у него такая, что квартиру он купить не может, значит, у него остается какой выход? Он успел опубликовать две-три работы, за рубежом его уже знают, он садится за компьютер и начинает искать место, где его примут за рубежом. Администрация института бессильна что-либо сделать, а нужно простое решение — то, что было в Путине при советской власти, а именно: система общежитий (студенческие, аспирантские и дома для малосемейных без права приватизации) и только потом постоянное жилье. Необходимо лишь государственное страхование тех вкладов, которые идут на жилищное строительство.

Сценарии прогноза изменения возрастного состава населения г. Пущино на плоскости «возраст жителей — время развития города» (80x40лет): с) для «закрытого города» при условии, что из него нет оттока жителей и в город нет их притока; б) для «открытого города», через который движутся миграционные потоки

Расхождение по годам рождаемости (1) и смертности (2) населения: в особой точке (ОТ) число родившихся равняется числу умерших за год: а) сценарий «открытого города» при условии постоянных миграционных потоков через город, равных потокам 1979 —1981 годов:

б) сценарий «закрытого города», в котором миграционные потоки отсутствуют;

в) прогнозируемые кривые по сценарию «открытого города» (кривые 1П и 2П) и реальные потоки рождаемости (1) и смертности (2) с 1987 по 1997 годы; реальное появление ОТ опередило прогноз приблизительно на 22 года.

И наконец, третье — земля подмосковных научных центров принадлежит Академии наук. Сейчас она сидит на принадлежащей ей земле как собака на сене. А ведь можно построить в Научном центре один-два дома для кого-то на коммерческой основе при условии, что второй или третий лом будет построен ими же и отдан Академии наук как плата за землю, и проблема тоже будет решена.

Мне кажется, что многие вопросы, которые сейчас обсуждаются, легко решаются на государственном уровне, если есть ответ на главный вопрос: куда и каким путем пойдет Россия дальше? Если России не нужна наука, тогда необходимо распустить Академию наук, распустить научные центры. Все оставшиеся молодые научные сотрудники уйдут в бизнес, в торговлю или уедут за рубеж, а старые — на пенсию.

Что касается диаспоры, то в 1999 году нами была составлена специальная программа, в рамках которой был такой раздел — «Плюс диаспора». Он состоит из пяти пунктов, пункты банальные. Если сотрудники уезжают, надо попытаться если не вернуть, то хотя бы как-то объединить. За последние пять лет я объехал основных сотрудников, чтобы посмотреть, как они живут и работают за рубежом. Они — это наш «горячий резерв». После этого мы решили попытаться создать на территории России исследовательские институты, что называются «инстатутами без границ», и начать с себя. В биофизике всегда был климат своеобразный, по крайней мере, в нашем институте, и люди все равно тяготеют к родному институту, независимо от того, где они живут и чем занимаются. А сейчас уже многие из наших сотрудников занимают вполне приличные посты за рубежом — это полные профессора, есть руководители лабораторий. Так что эти сотрудники могут помочь институту, по крайней мере, в получении совместных грантов.

Все, о чем сейчас идет речь, мне понятно и близко, я не очень общаюсь с политиками, но думаю, что попытки установить более тесные связи со всей диаспорой, разбросанной по всему миру, — это совершенно верные действия, потому что, где бы ни жили, мы остаемся русскими людьми с определенной ментальностью, желанием помочь. И я это делаю все 26 лет после отъезда: когда-то, 20 лет назад, в моем офисе сидели Довлатов и Бродский, и мы мечтали создать Русский центр, а в середине 80-х годов я создал большую школу для подготовки программистов — это был дом для всех, кому было трудно.

Сегодня мой центр (International Career Consulting) тоже находится на Манхеттене, туда может прийти каждый за советом. Я вижу большое преимущество в консолидации российских и американских интеллектуальных сил.

Думаю, это удастся, потому что на уровне личных контактов это уже удается.

В любом сотрудничестве я всегда отдаю больше, чем получаю, живу чрезвычайно скромно, хотя очень хорошо знаю, как страшно быть нищим, я был в Америке нищим, был на Бруклинском мосту, я много знаю, многое прошел, поэтому очень многим людям помогаю, и в этом моя главная миссия.

Иосиф Тохадзе, директор филиала университета «Дубна» в Нью-Йорке

Подпрограмма «Плюс диаспора» ничего особо глобального не решает. Что касается омоложения кадров, то, может быть, она повлияет даже в обратную сторону. На что она может положительно повлиять, так это на уменьшение временных затрат на научные исследования путем использования западного оборудования в командировках. Второе — на увеличение кооперативных связей и на скорость прохождения англоязычных публикаций. Так что это направление нашей деятельности, как мы считаем, — полезное.

Теперь — какие проблемы имеют место и на каких уровнях их нужно и можно решать?

Конечно, Академия наук должна прежде всего заниматься фундаментальной наукой, но в современных экономических условиях это означает, что она будет еще очень долго финансироваться по остаточному принципу. Если бы мы в Академии наук вовремя сориентировались на наукоемкие продукты и каждый научный центр «оброс» достаточно большим количеством производств, то сейчас положение, по крайней мере в рамках научных центров Подмосковья, было бы значительно лучше. У кого есть и функционирует производство, живут сносно. Возьмем, например, Новосибирский научный центр, Институт ядерной физики. В свое время академик Г. И. Будкер создал производство, а теперь институт его имени продолжает делать ускорители, и насколько я знаю, зарплата у сотрудников порядка 1000 долларов. Оттуда люди не уедут. Мне уже в 70-х годах не дали возможности развить широкомасштабное наукоемкое производство в Пущине. Хотя одно я все-таки успел создать — это производство уже упоминавшегося первого и пока единственного в мире газотранспортного кровезаменителя перфторана.

Однако проблема, как я думаю, связана не только с отсутствием производств, а скорее всего с тем, что за 15 лет произошел развал экспериментальной и образовательной структуры научных учреждений, разрушилась государственная цепочка «фундаментальная наука — прикладная наука — предприятия, выпускающие наукоемкий продукт», отсутствуют заказчики на фундаментальные исследования, а все развитие экономики идет с ориентацией на быструю прибыль. Последнее, надо сказать, большой бич. Банки говорят: мы вам дадим любой кредит, берите, но деньги должны быть «короткие» — они забирают ноу-хау, продают его за рубеж, получают свои деньги обратно с прибылью, и на этом все кончается. Пока ситуация с таким негосударственным инвестированием денег в науку не будет изменена, никаких наукоемких продуктов в России не появится. Надо понимать, что любая наука high-tech — это «длинные» деньги. Поэтому, если рассуждать так, как рассуждают временщики, то, естественно, нужно схватить авторские права, сразу получить прибыль и уйти. Пока такая философия не будет поломана, можно спокойно относиться к тому, что уезжают молодые научные сотрудники. Чем их больше уедет, тем лучше. Хотя бы там они сохранятся как научный потенциал.

Наконец, еще одна проблема — произошло катастрофическое падение престижа научного работника, а это тоже вопрос государственный. Влияние фундаментальной науки на создание конкурентоспособных наукоемких отечественных продуктов сейчас несущественно и связано с тем, что исчезла последняя цепочка — производство. Поэтому все планы, которые сейчас создаются, должны идти не от фундаментального исследования к конечному наукоемкому продукту, а с обратного конца: что может в данный момент минимальными средствами освоить наша промышленность. И уже после начинать фундаментально-прикладные исследования. Потому что в противном случае цепочка будет настолько длинной, что будет действительно лучше продать технологию.

Но вообще-то я оптимист, правда, оптимист исторический. Мне хотелось бы привести цитату, которую любит Жорес Иванович Алферов: «В России остались одни оптимисты, потому что все пессимисты давно уехали». И наконец, последнее, моя любимая легенда про Диогена. Говорили, что он просил деньги у статуи, а когда у него спрашивали: «Зачем ты это делаешь?», он отвечал: «Чтобы привыкнуть к отказам».

Так вот мне кажется, что мы должны просить у государства не денег (хотя деньги очень нужны), а просить максимально благоприятного климата. И если посмотреть на те вопросы, которые я перечислил, они вообще денег не требуют или требуют их в небольшом количестве, но они требуют изменения отношения к науке и научным работникам. И, кстати, если говорить о наших соотечественниках, то они просят от нас того же: «Мы хотим, чтобы нас любили». И вот мы тоже хотим, чтобы государство нас, научных сотрудников, любило. Тогда мы сделаем значительно больше даже своих возможностей.

Я считаю, что такая конференция очень своевременна. Проблема установления устойчивых связей с русскоязычной научной диаспорой за рубежом существует, и ее надо решать. Это принесет пользу и тем, кто уехал, и тем, кто остался. Я отдаю должное организаторам: в первую очередь, губернатору Московской области Борису Громову, руководству университете «Дубна» и ОИЯИ, а также мэру Дубны за государственный подход, инициативу и вложенный труд. Конечно, это только первый шаг, на конференции было высказано много полезных предложений, как эту важную инициативу можно было бы развивать. Я надеюсь, что такие встречи будут продолжены, и если меня пригласят, буду с удовольствием е них участвовать. Для меня лично было особенно приятно, что эта конференция состоялось в Дубне, в городе, с которым меня многое связывает и в прошлом и в настоящем и в котором у меня много друзей.

Генах Мицельмахер, Университет Флориды, США

Россия! Чудо мирозданья

И наша Родина она.

Мы не в изгнанье. Мы в посланье.

В посланье В... и К... и На..!

(Фольклор русскоязычного зарубежья)