Знание-сила, 2004 № 11 (929)

Российский "средний класс" как душевная реальность

Иск вы думаете, в чем смысл жизни? Серьезно, по большому счету? В создании оазисов добра и порядка в мире зла и хаоса? В воспитании детей — сбережении жизни и передаче ее дальше: согретой выращенной осмысленной? Или хотя бы в воспитании собственной души?

А вот ничуть не бывало. Одна вполне еще молодая женщина в разговоре с психологом ответила на вопрос о смысле собственного существования так: "Мы боремся за качество продукции и обслуживания, как никакая другая компания". Она, рекламный агент большой преуспевающей фирмы, говорила совершенно всерьез. Если, конечно, действительно понимала, о чем ее, собственно, спрашивают.

Дело не в личной наивности респондентки. Дело в том, что она не своими словами говорила: она вещала устами типичного представителя своей социальной группы. Тех, кого сегодня называют отечественным "средним классом".

"Средний класс" в России — явление скорее идеологического порядка. Есть он у нос или его нет — до сих пор все никак не перестанет быть предметом дискуссий. И чем больше на эту тему говорится, тем активнее и складывается "средний класс" как своего рода реальность. Правда, особая: психологическая, смысловая.

О "среднем классе" потому ток много и говорят, что вопрос о его существовании (источника, как принято считать, социальной устойчивости!) важен далеко не в первую очередь субъективно-психологически. Это вопрос, по существу, коренной: о том, удалось ли, достигло ли каких-то конструктивных результатов постсоветское развитие? Но независимо от того, какой объективный социальный и экономический смысл имеет словосочетание "средний класс" применительно к русской жизни, имеет ли оно его вообще, есть весьма большое число людей, которые хотят быть "средним классом". Жить, кок "среднему классу" положено. Кем положено, почему положено — вопрос отдельный, но у тех, для кого это по-настоящему важно, он вряд ли становится предметом беспристростного анализа. "Средний класс" для них —знак собственного статуса, достоинства, ценности: вещь, похоже, слишком значимая чтобы ее анализировать. За это боролись и продолжают бороться.

Чувство своей принадлежности к "среднему классу" приходится постоянно поддерживать —не только в окружающих, но прежде всего в самих себе — вкупе с соответствующим набором признаков: уровень дохода, жилье, машина, школа для детей, одежда, места летнего отдыха... (Честно говоря создается впечатление, что эти люди усиленно строят декорации в надежде на то, что спектакль получится, более того — что от правдоподобности декораций спектакль станет самой жизнью.) И платить за это приходится даже не в первую очередь деньгами — самой душой. Независимо от того, стал ли "средний класс" объективным социальным фактом, психологическим фактом, безусловно, стало то, что можно назвать "комплексом среднего класса". Этим "комплексом", коли не сказать — недугом, поражены в основном представители самого активного, продуктивного поколения: тех, кому сейчас от тридцати до сорока, ну, может быть, чуть больше. Это те, у кого задача быть "средним классом" совпала сейчас со "средним" возрастом и характерными его жизненными задачами.

Одна из основных областей профессиональных занятий психолога Ольги Маховской — кросскультурнся психология: изучение особенностей и проблем вживания людей в чуждые им изначально культурные среды. В том, что нашим собеседником в разговоре о душевных особенностях "среднего класса" оказался именно такой специалист; был, конечно, и известный элемент случайности, однако ж нельзя не признать такую случайность прямо-таки знаковой. Ведь ядро нынешнего "среднего класса" — 30-40-летние — это, если вдуматься, люди с парадоксальной, уникальной в своем роде культурной судьбой. Это они собственными усилиями совершили прорыв из советского мира в совершенно другую культурную и ценностную среду (за неимением более самостоятельного названия ее до сих пор именуют "постсоветской"), во многом противоположную, если не сказать — чуждую той, в которой были воспитаны. На долю этого поколения "культурных мигрантов" пришлась, наверное, основная нагрузка разрыва между двумя ценностными состояниями. Это они создавали и создают новую среду своего — и нашего — обитания. Каково в ней им самим?

"Знание — сила": — Как бы вы оценили душевную ситуацию "поколения прорыва" с его своеобразной социальной траекторией ? Насколько она, по-вашему; уникальна?

О. Маховская: — Ну, что касается уникальности, то подобные прорывы (в том числе и вполне сопоставимые по масштабам!) еще вполне возможны: если у молодых людей из более низких слоев общества будет возможность социальной мобильности. Правда, у предыдущего "прорыва" была своя специфика. И состояла она прежде всего в том, что на самом-то деле тогда никто по-настояшему не знал, куда и как двигаться. По каким моделям люди должны себя создавать? Стратегический курс, по существу; не был обозначен. С ориентирами тоже было не слишком ясно.

В результате в качестве такого ориентира были приняты американские модели личного успеха. И приняты они были весьма некритично: без лишних, надо сказать, забот об их адаптации к местным особенностям. В качестве же организующей ценности при этом выбрали даже не социальное положение, а деньги.

Люди, оказавшиеся восприимчивыми к таким ценностям — молодые, энергичные, которые сегодня представляют себя как "средний класс", — во время такого, как вы называете, прорыва разделились на два потока. Часть из них уехали в эмиграцию и состоялись в западной культурной среде, на почве западных ценностей. Часть нашли себе "теплые места" в здешних корпорациях западного типа. И — ловушка захлопнулась.

Они страшно боятся потерять свои места. И этот страх — одна из ведущих сил в образовании особой, закрытой корпоративной психологии.

Тут надо сразу предупредить, что те, о ком у нас сейчас идет речь, — это не "новые русские". Это совершенно другая порода людей. "Новые русские" — те, кто в свое время создавал большие компании западного типа. А эти, "средние", пришли уже на готовое: в сложившиеся компании со своими правилами. И вот это-то в них многое и определяет.

Средний класс как душевная реальность

В оформлении статьи использованы фото В. Бреля и рисунок Ю. Сарафанова

Они изо всех сил стараются вписываться в рамки. Все рассуждения о "среднем классе" как носителе свободы — миф несусветный, потому что это как раз, увы, люди чрезвычайно несвободные.

"ЗС": — Вы имеете е виду психологическую несвободу?

О. М.: — Не только. О свободе в социальных масштабах — в частности, о свободе вертикального движения — здесь тоже говорить нечего. Нет системы нормального социального "лифтинга", прямого конкурса при продвижении снизу вверх, при котором оценивались бы не связи человека, а его личные способности и качества. В результате вместо динамичного общества мы получаем как раз его противоположность: во-первых, общество "стагнирующее", во-вторых — вместо консолидации — распадающееся на группы, которые все более друг от друга изолируются. Как, на какой основе эти группы могут объединяться, сию минуту совершенно не ясно.

Причем, судя по тенденциям, которые можно наблюдать уже сегодня, отсутствие свободной конкуренции (того самого "знакового" признака "среднего класса") будет только нарастать, и это очень плохо для страны в целом. Нет циркуляции "снизу", обновления социальных слоев, и нынешние "средние", по существу, в тупике — завтра им будет попросту некем руководить!

"ЗС": — Но хотелось бы услышать о том, как это отражается на их душевных качествах.

О. М.: — Здесь очень многое определяется тем, что их мир закрыт и потому статичен. Поэтому отличительная черта "средних русских" — то внутреннее презрение, с которым они относятся к людям, не принадлежащим к их классу. Они отождествляют себя с определенным фрагментом социума, часто очень узким: со своей компанией. И смотрят свысока, случается, даже на тех, кто принадлежит к другой компании!

Миф о "среднем классе" (а в том, что это миф, нет оснований сомневаться) — это миф разделяющий. Это — никакая не реальность, а чистой воды идеологема, причем, что характерно, заимствованная — западного происхождения. Кстати, вопрос, есть ли "средний класс" на Западе, тоже остается открытым. А вот идеологема есть: нас много, мы трудимся на благо нации, мы — источник социальной устойчивости и гармонии — "золотая середина"... Так вот, очень похоже на то, что наших соотечественников, желающих выглядеть и считать себя "средним классом", благо нации волнует менее всего. У них отчетливо другие приоритеты.

Как я уже говорила, в их психологии слишком многое определяет страх потери статуса. Все их счастье зависит от этого места! Главный критерий качества собственной жизни — зарплата. Главная мечта: зарплата должна стать больше!

Агрессивная идеология "среднего класса" — по существу, не что иное, как форма социальной, а с нею и психологической зашиты: "Мы — средний класс, мы трудимся!.." Реальность, однако, такова, что трудятся в основном бедные, за копейки и плохо. Те же, кого называют "средним" классом, — прослойка, на самом деле, очень узкая. И статистически они никакие не "средние". Те же менеджеры, которые так собой гордятся, — это социальная пена. Их идентичность держится на иллюзии, которую они поддерживают изо всех сил: своим "стилем жизни" (который, между прочим, даже во вполне серьезной литературе принят за один из важных отличительных признаков "среднего класса") и "статусным потреблением".

Форма жизни этих людей — искусственная, суррогатная. А вовсе никакая не "западная" модель, к реальному Западу она имеет вообще очень косвенное отношение: западные аналитики то плачут, то смеются над нашими интерпретациями Запада!

Собственно, любой перекос губителен, а перекос ценностей там очень велик: статусу вкупе с его формальными признаками в нем придано непомерно большое место. Именно потому, что с того же Запада — не слишком-то адекватно понятого — были переняты прежде всего, если нс единственно, внешние признаки определенного образа жизни.

"ЗС": — Я боюсь, у нас тут начинает получаться чуть ли не противоположная идеологема: та, что-де "средний класс" — это такой псевдоморфоз, когда заимствования извне оболочка наполнена — и то хорошо, если наполнена! — каким-то своим, совершенно с оболочкой не связанным содержанием. Нс наверняка все сложнее. Ведь не может быть такого, чтобы у этой социальной группы — чем бы она ни была — не оказалось, не развилось за прошедшие постсоветские годы никаких позитивных, конструктивных свойств?

О. М.: — Безусловно, у них есть и позитивные черты. Прежде всего то, что они научились работать эффективно. Формализовать рабочий процесс. Планировать. Это у нас в России всегда не слишком хорошо умели. "Западные" ли это умения или только черты наших сильно идеализированных представлений о "Западе", в данном случае совершенно не важно. Важно, что наконец научились.

Беда одна, зато большая: экономика, в которой есть только это, не работает. Мы не усвоили, похоже, с "Запада" (да можно ли ценности вообще по-настоящему усвоить извне?) нечто гораздо более существенное.

У нас, в нашей программе "вестернизации" жизни оказались проваленными три фуппы ценностей — а на этом самом Западе, который мы якобы так тщательно копируем, они очень действенны и в самом деле держат всю "конструкцию" жизни довольно широкого слоя населения.

Во-первых, продуктивный труд.

Во-вторых, нравственность, которой прагматизм непременно должен быть ограничен. На Западе это работает и очень жестко: сегодня человек плохо поступает — завтра с ним просто не имеют дела. У нас до такой зависимости далеко.

И наконец, в-третьих, "последний оплот" западного человека — семья. У нас эта последняя категория актуальной до сих пор нс стала. Во всяком случае, пока. И это глубокими корнями уходит в типичное душевное устройство "срецнеклассн и ков", в тип их душевной культуры, если не сказать — отсутствия таковой...

Ведь какова типичная ситуация "среднеклассника"? К 20 — 25 годам у него, как правило, уже есть стандартный набор признаков успеха: красивый пиджак нужной фирмы, машина нужной марки... Но дальше жизнь ставит другие задачи. Среди главных — налаживание человеческих отношений. А это уже работа совершенно другого рода. Это — зона негарантированного успеха, она просто не может оцениваться в экономических категориях, которыми привыкли оперировать эти люди. Приходится на собственном примере открывать такие "банальные" веши, что деньги не делают счастливым, несмотря на то, что это хороший шанс, например, жить в отдельной квартире или ездить по разным странам...

Перекос ценностей у них очень велик: статусу вкупе с его формальными признаками придано непомерно большое место. Именно потому, что с Запада — не слишком адекватно понятого — были переняты прежде всего, если не единственно, внешние признаки определенного образа жизни.

"ЗС": —У них, получается, странная ценностная ситуация. Я бы ее назвала "выгоранием" ценностей: заимствованные ценности как бы "выгорели" изнутри в процессе усвоения, остались только внешние оболочки, которые надо наполнять заново; старые, традиционные — типа любви, семьи, дружбы — тоже, похоже, оставили по себе только внешние признаки, их тоже, по существу, заново придется открывать...

О. М.: — А по моим наблюдениям, основная их проблема — вообще признать, что у них есть проблемы! То есть с этого, чтобы проблемы-то решать, надо начинать, но ведь этого не происходит! Они все отрицают, насколько возможно: у них "все хорошо". Это люди, живущие в состоянии глубокой защиты. Существенная черта их имиджа — успешность. Соответственно, должен создаваться внешний антураж.

Казалось бы, это все — черты первого этапа становления этого социального слоя, но начальный этап, на самом деле, еще не пройден, что бы там социологи ни писали! Судя по поведению и приоритетам наших "средних русских", они — не яппи, которые фиксированы на карьере, а все еще парвеню-выскочки, основной горизонт представлений и ценностей которым задает их компания. Но та, в свою очередь, не дает ни кругозора, ни политической ангажированности.., ничего, кроме самой себя. Она, конечно, имеет на это полное право, ведь она, компания, сама по себе ни к чему другому' и не призвана. Но едва лишь человек только на ней и сосредоточивается, происходит страшное сужение его горизонтов. Они обречены сбиваться в стаи, общаясь едва ли не исключительно с себе подобными. Встречаться со старыми друзьями, волею судеб попавших в иные социальные слои, им все сложнее. Испытание близко.

Сейчас возник и новый пласт трудностей, которому еще предстоит раскрываться и уточнятся: подрастают дети. Детям сегодняшних "средних русских" сейчас в среднем лет 13-14. Пока трудно сказать, что это будет за поколение; но кое-что уже заметно — и настораживает. Элитные частные школы, куда "средний класс" так стремится отдавать своих детей, именно в качестве одного из признаков статуса, успеха относятся к этой прослойке настороженно. Как правило, это — дети с атрофированной ответственностью и волей.

С этим часто сталкиваются программисты высокого класса, уехавшие в свое время отсюда на Запад на хорошие деньги. Детей этих преуспевающих родителей в элитные частные школы не принимают: у них нет мотивации. То есть того единственного, что по-настоящему (кроме разве способностей) важно для обучения там и чего ни за какие большие родительские деньги не купишь. Если у человека нет мотивации — ничего из него сделать нельзя.

Такое бывает обыкновенно либо в самом низу общества, где за детьми едва ли не вообще нет никакого контроля, либо на самом его верху, где у детей с самого начала "все есть", а контроль избыточен. У них не появляются собственные, внутренние стимулы к тому, чтобы куда-то стремиться, что-то с собой делать самостоятельно. Не возникает мотивация к достижению.

Так что в ближайшее время эту социальную прослойку ожидает очень жесткое испытание: разочарование в собственных детях. И это уже началось. Типичный упрек "средних русских" своим детям: я вон чего достиг, я вон сколько всего для тебя делаю, а тебе ничего не надо!..

"ЗС": — Надо признать, что-то рн: очень мрачная перспектива намечается...

О. М.: — В качестве утешения могу сказать, что все названное, по моим наблюдениям, относится в основном к людям, занятым на фондовом рынке. Это — эфемерная экономика, и она себя уже исчерпала.

Кстати, сделайте поправку еще и на то, что я сужу вес это с позиций интеллектуальной элиты, основные ценности которой — интеллектуальные (а для "среднего класса" они, увы, не приоритетны). Этим может объясняться известная, может быть, иной раз и излишняя жесткость суждений.

А вообще будут складываться новые отрасли, новые области экономической и социальной жизни, а с ними — неизбежно — новая психология и новые ценности. Так что о будущем, на самом деле, мы сейчас мало что можем знать. Оно всегда неожиданно.

Беседовала Ольга Балла

Андрей Журавлев