Знание-сила, 2006 № 01 (943)

Сакральная грамматика Бориса Бермана

Жанр этого текста — очень экзотический, если не сказать — уникальный. Такое традиционно-иудейское действие, как толкование Торы, едва ли не впервые оказалось обращено не только к иудеям — может быть, и не в первую очередь к ним, — но к самой широкой аудитории, к представителям любых мыслимых конфессий, включая атеистов. Борис Берман (1957-1992), преподаватель Еврейского университета Бар-Илан (Израиль), директор и научный руководитель "русских программ" в Педагогическом институте им. Я. Герцога, в Иерусалимском институте Д. Хартмана, читал курс лекций о библейских смыслах в Москве и в Израиле в 1986- 1988 годах. В 1994-1995 годах, уже после гибели Бориса, наш журнал впервые опубликовал часть этих лекций — о главах от сотворения мира до Вавилонского столпотворения.

Бермана можно было бы назвать и посредником между еврейской и русской культурой. Между этими культурными мирами издавна существует странное, хотя вполне объяснимое отношение "односторонней прозрачности". Если русская культура неплохо известна за своими пределами, то культуру еврейскую, довольно замкнутую в себе, обращенную едва ли не исключительно к своим, мало кто из "чужих" представляет себе как следует. Берман делает весьма радикальную попытку вывести ее из многовекового "эзотсризма" и заговорить о ее сокровенных смыслах — нет, не с "чужими", а со всеми, нс деля никого на чужих и своих. С людьми вообще.

Знакомят ли "Библейские смыслы" Бермана с традиционными еврейскими представлениями? Есть масса оснований сказать, что да. Все его толкование Библии строится, как въедливый анализ древнееврейских слов, их структуры, семантики, этимологии; как уточнение того, что неизбежно теряется в переводах. Формально — сплошная филология с экскурсами в иудейскую традицию, с цитатами из еврейских мудрецов, из мидрашей — разъяснений стихов Торы.

И все-таки "сакральная филология" Бермана — не культуртрегерство и не иудейское миссионерство (не говоря уже о том, что иудаизм — религия в принципе не миссионерская). Не покидая почвы еврейской культуры, напротив, глубоко, на уровне корней слов, в эту почву внедряясь, он работает с общечеловеческими смыслами. Пересказывая смыслы Торы на русском языке, Берман выявляет их универсальность.

Библейский текст Берман воспринимает предельно буквально: устройство его в точности совпадает с устройством мира, предшествует ему и определяет его. Все в этом тексте вплоть до буквенного состава отдельных слов, до их звукового облика, до их грамматических форм и порядка в предложении — свидетельство "глубинных тенденций в Творении", которые надо лишь "уловить".

И что же мы обнаруживаем в самой глубине ветхозаветных звуков, истолкованных Берманом? А обнаруживаем мы нечто удивительно знакомое.

Человек, показывает Берман, задан библейским текстом как существо по определению становящееся, а не созданное, и готовое раз и навсегда. Его задача — во-первых, "работа роста", постоянное сознательное самосозидание: он должен "продуктивно работать" свою душу (сам райский сад — не что иное, как "рабочее место" для человека, "лаборатория", где проходят проверку схемы бытия, утвержденные Богом при Творении). Во- вторых, — самопознание как обязательное условие еще одной коренной его задачи: познания. Наконец, человек... свободен. Его сущность — свободный выбор себя и своих путей в мироздании, своих отношений с Добром и Злом. Тут, пожалуй, и сам Жан- Поль Сартр не нашел бы, что возразить...

Ведь это же коренные черты новоевропейского проекта человека! Это же классическая фигура западного гуманизма!

Не вкладывает ли современный интерпретатор в Тору заведомо более поздние смыслы, прошедшие интенсивную христианскую и даже постхристианскую обработку?

Вряд ли обошлось совсем без этого. И вряд ли может быть иначе, когда к толкованию изначальных для нашей культуры текстов обращается человек, сформированный культурой, которая уже не сможет забыть столетий христианского и десятилетий постхристианского опыта, и сколь безупречно он ни знал бы язык первоисточника, все равно с высокой вероятностью он увидит в этом первоисточнике то, что так или иначе соответствует его мировосприятию, пенностям, ожиданиям и потребностям.

Более того, так и должно быть. Задача Бермана — вовсе не историческая реконструкция, но скорее прочтение библейских первосмыслов изнутри нашей сегодняшней экзистенциальной ситуации. Первосмыслы вообше, по определению, в каждой ситуации актуализуются заново, они только в этом режиме и существуют: каждому говорят то, что ему должно услышать. Так что если перед нами и "миссионерство", то, несмотря на свою еврейскую, иудейскую оболочку — нет, даже благодаря ей, — сугубо общечеловеческое.