Знание-сила, 2009 № 12 (990)

Роковая победа

Юрий Кирпичёв

_{Начало серии статей об истории русского флота — в № 9 за этот год.}

Синопская победа числится в ряду самых славных побед русского флота. Но вот была ли она нужна? И действительно ли была славной, если учесть ее последствия? И вообще, так ли все было на самом деле, как пишут историки русского флота, или сказался ложно понимаемый патриотизм? Что все-таки произошло в 1853 году?

В мае того года дипломатическую миссию князя Меншикова в Стамбуле драматически завершил жесткий российский ультиматум. Собственно говоря, светлейший князь вел переговоры в таком недипломатичном, агрессивно-хамском стиле, что быстро стало ясно — его цель война. Англия и Франция с удовольствием подыграли, но все же предостерегли Николая I от опрометчивых действий, дав обязательства защищать турецкую территорию в случае русской агрессии — и тут же отправили свои эскадры к Дарданеллам.

Неустрашимый царь, однако, предостережениям не внял и без объявления войны вторгся в турецкие протектораты Молдавию и Валахию, а в сентябре флот под командованием Нахимова перевез на Кавказ 13-ю пехотную дивизию. Более 16 тыс. человек, орудия, сотни лошадей, довольствие на месяц — блестящая десантная операция! Она показала, что точно так же русские могут высадиться на Босфоре, пользуясь тем, что Омар-паша собрал почти все имеющиеся войска на Дунае против Паскевича. И 30 октября англо-французский флот вошел в Босфор.

Для защиты анатолийских берегов (по русской версии — для десантной операции в районе Сухум-Кале) отправилась эскадра вице-адмирала Осман-паши с семью фрегатами, тремя корветами и двумя пароходами. Впрочем, вооружение и состояние кораблей, а также подготовка экипажей не выдерживали никакой критики. В середине ноября из-за шторма, который нельзя было встречать в море с такими командами, эскадра встала на якорь в гавани Синопа.

Нахимов заблокировал турок в гавани, выждал подкрепление из Севастополя — к нему подошли три 120-пушечных корабля — и 30 ноября начал атаку. Турецкая эскадра стояла на якоре под стенами города, и Осман-паша так неудачно расположил корабли, что они перекрывали сектор обстрела береговых батарей. Орудий на всех шести батареях было аж 38 (по другим сведениям 46), были они малых калибров[6] — от 14 до 19 фунтов, и защищали их лишь земляные брустверы. О плохом их состоянии турки докладывали в Стамбул и если бы Осман-паша не был загипнотизирован магией слов «английский флот», само присутствие которого в Босфоре исключало, по его мнению, опасность русской атаки, он, конечно же, и место эскадре выбрал бы тщательнее, и батареи укрепил бы, и орудия с нестреляющих бортов своих фрегатов и корветов снял бы. На батареях эти 200 пушек принесли бы куда больше пользы.

Но прежде чем последовать за Нахимовым в атаку, зададимся закономерным вопросом. Что, ни царь, ни Корнилов, ни Нахимов не понимали, к чему приведет нападение? Ведь их ясно и недвусмысленно предупредили две ведущие мировые державы! Таланты царя всем известны, но адмиралы?! Да, это понятно — охотничий азарт, лазаревская школа, хорошие, агрессивные командиры кораблей, любимцы экипажей. АДмирал, однако, должен просчитывать последствия своих действий. Если он флотоводец.

Итак, шесть русских линкоров двумя кильватерными колоннами вошли в гавань Синопа и в половине первого стали на якорь в двух-трех кабельтовых[7] от турок. Те открыли сильный огонь по такелажу и рангоуту[8] с целью нанести потери командам, убирающим паруса. Но Нахимов не послал людей на мачты и стал на якорь с полощущимися парусами. До появления бомбических[9] орудий редко удавалось утопить корабль артиллерийским огнем, проще было взять на абордаж или сжечь, для того и калили ядра, о которых много пишут, чтобы подчеркнуть русский героизм. Но у турок таких орудий не было, да и не ждали они нападения — их батареи №№ 1, 2, 3 даже не успели открыть огонь по идущим мимо кораблям противника. Какие уж тут каленые ядра! Они стали изредка летать лишь в конце боя и никакого вреда не принесли.

Нахимов имел подавляющее преимущество в числе и калибре пушек, в подготовке экипажей и ответил такой канонадой, что уже через полчаса боя флагманский фрегат турок загорелся, два судна взлетели на воздух, остальные отклепывали якорные цепи и выбрасывались на берег. К двум часам дня турецкий огонь почти смолк. И все же турки дрались отчаянно! У российских кораблей рангоут и такелаж были повреждены так сильно, что мачты едва держались, а ремонт затем продлился до февраля следующего года.

К началу третьего часа уже все турецкие корабли пылали, береговые батареи были разбиты, а город охвачен пожарами. В этом бою пришел конец печально известному фрегату «Рафаил». В мае 1829 года, в туман и безветрие, он оказался в окружении эскадры из шести турецких линкоров. Капитан собрал офицерский совет, решили драться. Это, конечно, хорошо, но в английском флоте капитан не собирает советы. Он командует. В итоге «Рафаил» сдался без боя, был переименован в «Фазли-Аллах» и сражался в Синопской бухте. Точно так же, на офицерском совете, менее чем через год будет решаться судьба всего российского черноморского флота. Корнилов рвался в бой, Нахимов и командиры кораблей рисковать не хотели, в итоге флот, уничтожение которого было главной целью союзников, утопили собственноручно, а сами отправились копать окопы. Причем Нахимов так усердствовал в затоплении, что Корнилову пришлось пригрозить ему трибуналом. Обвиняют Меншикова, запретившего выводить флот в море, но Нельсон не задумываясь нарушал такие инструкции, когда считал необходимым. Нельсоны сражаются, а не советуются!

Есть и еще один неприятный момент в истории Синопского боя. После двух часов пополудни на огонь кораблей Нахимова уже никто не отвечал, и он даже послал в Синоп парламентера с угрозой сжечь город в случае дальнейшего сопротивления. Тот никого не нашел, все бежали. В начавшихся пожарах Нахимов винит турок, зажегших свои фрегаты. Но корниловский офицер пишет: «Большая часть города горела, древние зубчатые стены с башнями эпохи средних веков выделялись резко на фоне моря пламени. Большинство турецких фрегатов еще горело, и когда пламя доходило до заряженных орудий, происходили сами собой выстрелы, и ядра перелетали над нами, что было очень неприятно. Мы видели, как фрегаты один за другим взлетели на воздух. Ужасно было видеть, как находившиеся на них люди бегали, метались на горевших палубах, не решаясь, вероятно, кинуться в воду. Некоторые, бы ло видно, сидели неподвижно и ожидали смерти с покорностью фатализма…» То есть фрегаты еще не взорвались, а город уже горел!

А вот что сообщает турецкий историк Кандан Бадем в своей недавней диссертации: «Корнилов опоздал. Нахимов уже сокрушил эскадру, исключая «Таиф». Тем не менее он не прекратил огонь даже после того, как все корабли были сожжены. Мусульманские кварталы города были преданы огню, и после бегства мусульманского населения некому было гасить пожары. За свое поведение, за удар по гражданским целям Нахимов позднее был подвергнут критике, но он оправдывался тем, что к этому привело расположение турецкого флота». Но половина турецких кораблей стояла у греческой части города, тем не менее та не пострадала.

Город несколько десятилетий не мог отстроиться после русского визита. И еще одно непредвиденное следствие синопской победы: с этого момента война в Турции приняла характер отечественной, вызвала подъем патриотизма, запись добровольцев в и вдохновила на создание военных маршей, эпических поэм и народных песен.

Даже дозорные фрегаты «Кагул» и «Кулевчи» — вопреки девятому пункту боевого приказа Нахимова, который прямо обязывал их следить за пароходами турок, — не удержались от соблазна пострелять по городу. Это позволило турецкому пароходу «Таиф» с английским советником Слейдом вырваться в море. После умелого маневрирования, пройдя мимо трех линейных кораблей, мимо фрегатов, сильно повредив флагман Корнилова «Одессу», он прорвался сквозь строй подошедших русских пароходов. За этот смелый поступок его обвиняют в трусости и бегстве с поля боя. Он, видимо, должен был один (остальные турецкие корабли к этому времени уже пылали на отмелях) сражаться с русскими линкорами, фрегатами и пароходами. Российскому бы флоту так же вырваться из обреченного Севастополя и укрыться в Лимане, по ставить сотни пушек на Кинбурнской косе — нужна лишь темная ночь для прорыва, а на случай безветрия хватало пароходов для буксировки. Ах, да, еще и решительность нужна…

Много пишут, что турецкая эскадра была уничтожена главным образом бомбическими пушками, их разрушительное действие подчеркивается. Но это миф! 80 таких тяжелых орудий, стоявших на нижних деках линкоров, выпустили всего 167 бомб. В частности, флагманская «Императрица Мария» выстрелила их всего пять. Все решило старое, доброе ядро. Анализ артиллерийского огня вообще приводит к печальным выводам о плохой его организации, плохом управлении — палили феноменально быстро, тот же флагман — на уровне мирового рекорда, причем целый час без перерыва, что наводит на определенные размышления: всем, что попадет под руку. И пустыми бомбами, и картечью (на «Париже» и «Ростиславе» ее выпустили более 20 % всех снарядов, причем с дистанции, на которой она бесполезна), и двойными снарядами. «Ростислав» выпустил их более тысячи! Правда, от такого огня взорвалось несколько его пушек, а много ядер попало в «Париж».

Артиллерийские расчеты действовали блестяще. Но организовать огонь было некому, выяснилось, что офицеры плохо знали свое дело, и с корниловских пароходов видели, как море за перешейком кипело от русских ядер, перелетавших через город. При таком страшном батальном огне уже после первых залпов корабли окутывались целыми облаками дыма и стрельба велась фактически вслепую, по меткам на клиньях орудий и на палубах. Так что удивляться пожарам и разгрому жилых кварталов не стоит.

Утром 2 декабря русские ушли из сожженного города, оставив тысячи трупов, плавающих в воде, и сотни раненых на берегу. Синоп вызвал предсказуемую реакцию — англо-французский флот получил приказ войти в Черное море и силой препятствовать враждебным действиям русских, что он и сделал 3 января 1854 года.

Вот что писал Наполеон III Николаю I: «…Синопское дело заставило нас занять более определенную позицию. У входа в Босфор находилось три тысячи орудий, присутствие которых достаточно громко говорило Турции, что две первые морские державы не позволят напасть на нее на море. Синопское событие было для нас столь же оскорбительно, как и неожиданно. Ибо неважно, хотели ли турки или не хотели провезти боевые припасы на русскую территорию. В действительности русские суда напали на турецкие суда в турецких водах, когда они спокойно стояли на якоре в турецкой гавани. Они были уничтожены, несмотря на уверение, что не будет предпринята наступательная война, и несмотря на соседство наших эскадр. выстрелы при Синопе болезненно отдались в сердце всех тех, кто в Англии и во Франции обладает живым чувством национального достоинства. Раздался общий крик: всюду, куда могут достигнуть наши пушки, наши союзники должны быть уважаемы».

Из ответного письма Николая I видно, что он так ничего и не понял в происходящем (особенно ссылок на общественное мнение — это еще что такое?!) и что нужны более веские аргументы, чтобы объяснить ему реальное положение вещей. В Севастополь пришел английский пароходофрегат «Ретрибьюшн» и привез приказ[10], предписывающий русскому флоту сидеть в базе. И флот после нескольких редких выходов отдельных судов и недалеких коротких походов эскадр вскоре прекратил и эту вялую активность и фактически выполнил предписание. Больше Нахимов не выходил в море. Современники отмечают, что он впал в черную меланхолию, искал смерти (ну, нечего адмиралам сверкать эполетами на бастионах во время штурма!) и нашел ее, когда его победа обернулась трагедией Севастополя…

Даже с военно-технической стороны она была не столь уж убедительной, показала слабую подготовку и, боюсь, именно осознание этого заставило Нахимова впасть в меланхолию и не позволило ему пойти на риск боя с англичанами. А прими Осман-паша нехитрые меры, организуй дежурства, дозор, выведи флот южнее города — и могла случиться катастрофа. Даже с такими командами турки храбро сражались. О качестве подготовки турецких моряков говорил в плену сам Осман-паша. И. Айвазовский в 1855 году в Севастополе встретился с ним и Али-беем, адмиралом, командиром фрегата «Навек-Бахри». И спросил, почему они не взяли в рейд линейные корабли? Ему ответили, что с нашими (турецкими) моряками результат был бы тем же самым.

Адмирал знал, что говорил. Во время боя он получил тяжелое ранение, затем собственная команда ограбила его и бросила в трюме. Свой старый опытный экипаж турецкий адмирал в начале октября был вынужден отдать другому адмиралу и заменить его крестьянами из Анатолии, впервые увидевшими море. Бедняги страшно мучились морской болезнью в этом своем первом плавании, и вовсе не от фатализма и отчаяния оставались сидеть на палубах своих горящих и взрывающихся кораблей, как передают наблюдатели с эскадры Корнилова. Они просто не умели плавать…

Если вы полагаете, что это непатриотично — принижать подвиг русских моряков, то патриотизм может пониматься по-разному. Одни считают его мерой стыда за преступления родины, другие думают, что он оправдывает любые ее преступления. Не думаю, однако, что Синопская победа была преступлением — на войне, как на войне. Кажется, она была чем-то еще худшим, как говорил Талейран. Ошибкой.