Иосиф Гольдфаин
«Математический анализ — это совершенно естественная, простая и элементарная наука, ничуть не более заумная, сложная или «высшая», чем, скажем, «элементарная» геометрия… Ныне противопоставление элементарной математики и анализа непродуктивно, и вовсе не обязательно проявлять бездну остроумия только из боязни использовать свойства производной».
Какое отношение имеет это утверждение известного математика В. Тихомирова к нашей рубрике? Все дело в том, что стоящая за ним позиция не столь давно была публично оспорена министром образования, причем высшей математике в школе было инкриминировано «убийство креативности». Последовавшая за этим общественная полемика вышла далеко за пределы внутриматематической дискуссии, в очередной раз продемонстрировав высокую степень непонимания, а следовательно, и недоверия ее участников к очередным министерским инициативам.
И впрямь стоит припомнить, что всего лишь за несколько месяцев до этого категорического заявления министр, опять же публично, раскрывал свое педагогическое кредо: «У нас тут идет борьба с ЕГЭ — все только и говорят, что дети перестанут самостоятельно и творчески мыслить. Скажу жестко, но рабочий на конвейере не должен рассуждать, он должен сделать то, чему его научили для получения конкретного результата.
К сожалению, в нашей жизни, в экономике «конвейеров» больше, чем исключительно творческой работы».
Так о чем же печется министр? О сохранении и поддержке в учащихся пресловутой «креативности» или об устранении творческих элементов из образовательного процесса? Может быть, в его понимании речь идет о разных вещах? Вопросы теряют смысл, если не ясно, какую из максим исповедует говорящий — «надо не только сказать, но и быть услышанным» либо «язык дан нам для того, чтобы скрывать свои мысли».
Вот так и получилось, что вновь «грамматика пустилась с арифметикой плясать». Ну, уж если от этого ведомства не дождаться внятности в изъяснении, то кому же дано разобраться в загадках министерского словоупотребления?
В свое время мне повезло. Когда я, как в свое время полагалось младшему научному сотруднику, подрабатывал переводами, мне как-то попался въедливый редактор. И он сумел мне доходчиво объяснить, что перевод нельзя считать удовлетворительным, если он допускает разночтения. По крайней мере, когда разночтений не допускает оригинальный текст. Этот урок был для меня весьма полезен, тем более что после него мне уже не трудно было сделать следующий логический шаг и понять, что это касается не только переводов, но и вообще любых текстов. Более того, я обнаружил, что, встретив в переводном тексте нелепость, бывает полезно задуматься, а что же было в оригинале. Иногда такие изыскания и сами по себе являются интересными задачами на сообразительность. А иногда помогают понять то, что на первый взгляд является полной бессмысленностью.
Так, не столь давно министр образования РФ А.А. Фурсенко заявил: «Глубоко убежден: не нужна высшая математика в школе. Более того, высшая математика убивает креативность» («Московский комсомолец», 2009, 11 февраля). Меня лично такое заявление обескуражило и, кстати, не могло не обескуражить, поскольку я не знаю точного значения слова «креативность». В толковом словаре его нет. Не нравится это слово и «Microsoft Word» y, который подчеркивает его красным цветом. В то же время это слово на слуху. Пытаясь понять его значение, я постарался вспомнить, в каком контексте оно мне встречалось. И пришел к выводу, что создателей удачной рекламы часто хвалят за креативность. Следовательно, креативность — качество ума, крайне нужное рекламщикам. Но вряд ли министр имел в виду это.
В полном отчаянии я полез в Интернет и нашел там такое определение: «Креативность (от англ. creative — творческий) — творческие способности индивида, характеризующиеся готовностью к созданию принципиально новых идей, отклоняющихся от традиционных или принятых схем мышления, и входящие в структуру одаренности в качестве независимого фактора, а также способность решать проблемы, возникающие внутри статичных систем». Итак, проблема стала еще более запутанной: неужели министр действительно полагает, что высшая математика убивает способность решать проблемы, возникающие внутри статичных систем? Кстати, что это такое — «статичные системы», и причем тут высшая математика?
Конечно, я также вспомнил английский глагол create. Но искать в словаре значение английского слова creativity я не стал. Ведь, перейдя в другой язык, слово может приобрести новый оттенок. Более того, иногда иностранное слово используется специально, чтобы слушателю и/или читателю было не вполне понятно, о чем идет речь. Но вряд ли министр сознательно хотел произнести нечто, не вполне понятное его слушателям. Скорее всего, первоначально слово creativity появилось в каком-то английском тексте. Переводчик-халтурщик, не сумев подобрать нужное русское слово, которое адекватно передавало бы содержание английского текста, просто-напросто «русифицировал» английское. И потом, как часто бывает, эта «креативность» стала переходить из одного текста в другой. В конце концов это слово, видимо, попало в текст, который или сам министр, или его референт использовали при подготовке злополучного выступления. Более того, вполне возможно, что министр неоднократно встречался с таким высказыванием и, привыкнув, счел его общеизвестным. Иначе непонятно, почему он, ошарашив слушателей столь парадоксальным утверждением, не счел нужным его как-то обосновать.
Чтобы это предположение стало правдоподобным, надо понять, в каком контексте такое высказывание могло иметь смысл. Итак, если креативность необходима рекламщикам, то полезно задуматься, что именно необходимо представителям столь модной в наши дни профессии. При такой постановке вопроса сразу вспоминаются «оригинальность мышления», «остроумие» и «сообразительность». Но простой замены слова «креативность» на «сообразительность» недостаточно для расшифровки загадочного высказывания министра. Поэтому, как всегда следует делать в таких случаях, я попытался понять, о чем шла речь в воображаемом оригинальном английском тексте. Трудно усомниться в том, что там обсуждался злободневный вопрос: не следует ли убрать из программы средней школы высшую математику, и за счет этого более основательно изучать элементарную. Но когда-то математики обсуждали схожую проблему: стоит ли давать школьникам больше алгебры или более основательно заниматься арифметикой. В старой журнальной статье на эту тему я нашел слово «смекалка» и пришел к выводу: вместо слова «креативность» министру, а скорее всего его референту, следовало бы употребить «сообразительность» (в какой-то степени синоним «смекалки»). Тем более что сообразительность действительно нужна рекламщикам. И вполне возможно, что неизвестный англоязычный автор, использовавший слово «creativity», имел в виду именно это.
Наверное, старый журнал стоит процитировать, поскольку высказанное там мнение заведомо не связано с теперешней дискуссией и поэтому является нейтральным: алгебраический метод вызывает протесты «в наше время как раз у наиболее одаренных математически детей, прекрасно справляющихся с трудными арифметическими задачами и геометрическими задачами на построение. Разумеется, тот, кто овладел уже алгебраическим методом и получил в нем навыки, на практике предпочтет этот механический путь арифметически-геометрическому, требующему особого подхода и особой смекалки для каждого отдельного случая» («Успехи математических наук, т.1, вып.1(11), 1946, с. 253). Здесь мы видим суть проблемы: с одной стороны, можно для каждой задачи искать свой способ решения, и это развивает у школьников сообразительность (смекалку). К тому же самостоятельное решение сложной задачи приносит ученику моральное удовлетворение. С другой стороны, изучение общих методов решения задач способствует развитию абстрактного мышления. Кроме того, знание этих приемов будет полезно тем, кто продолжит образование в технических вузах. Но если одним и тем же приемом решаются десятки задач, то ученик может его запомнить и решать их механически. Все это очень точно описано А.П. Чеховым в рассказе «Репетитор». Там Егор Зиберов может решить задачу с помощью иксов и игреков, но не может без них. Это, конечно, нежелательный, но часто встречающийся в реальной жизни вариант. И он явно не способствует развитию смекалки, сообразительности и, наверное, того, что неизвестный англоязычный автор назвал «creativity».
Так что еще 60 лет назад педагогов-математиков волновал непростой вопрос: следует ли за счет арифметики уделять больше внимания (и учебных часов) алгебре. И никого не шокировало мнение, что решение не очень сложных задач алгебраическим методом не требует особой смекалки и поэтому не способствует ее развитию. Теперь об алгебре особо не спорят, но актуальна еще более сложная проблема с преподаванием в средней школе уже высшей математики. А министр, вместо того чтобы ясно изложить и обосновать свою точку зрения, употребляет непонятное слово «креативность». А поскольку выражение «убивает креативность» звучит весьма эмоционально, то высказывание министра вызвало весьма эмоциональную негативную реакцию. Набрав в yandeх'е «высшая математика убивает креативность», можно найти немало язвительных замечаний.
Поневоле вспоминается деятель начала XIX века, который предлагал вместо слова «галоши» говорить «мокроступы». Он, конечно, увлекался, но, используя иностранные слова, человек не может чувствовать их оттенки, их эмоциональную окраску и многое другое. И, как мы видим, выражение «убивает креативность», взятое вне контекста, где оно, возможно, имело какой-то определенный смысл, вызвало именно ту реакцию, которую оно заслуживало. Хотя, возможно, первоначально речь шла об очень серьезном явлении. В течение десятилетий математика, как в средней, так и в высшей школе, становилась все более абстрактной. И в результате ее изучение все меньше и меньше способствовало развитию у школьников, а, может быть, и у студентов, сообразительности. Действительно, есть, над чем задуматься.
Подведем итог. Вопрос о разумности изучения в школе высшей математике весьма не прост. Но, по всей видимости, не просто обстоят дела и с русским языком. Если сам министр образования в разговоре на столь актуальную тему использует неудачные выражения, точный смысл которых мало кому понятен, то всем нам следует задуматься над проблемами изучения в школе не только математики, но и русского языка.
Владимир Иваницкий
Интернет облетела паническая весть; откликов и комментариев тьма. Тема горячая: откликаются кому надо и кому не надо — от академика до слесаря-сантехника. Все дружно возмущены. Что случилось? А случился железобетонный закон. Закон о языке.
Точнее — случился-то он давно. Обнародование его не сопровождалось большим шумом. До сих пор существовал он как-то выморочно. Был, как говорят китайцы, бумажным тигром. (Поздно обсуждать формулировки федерального Закона от 1 июня 2005 года. Если продраться сквозь хитросплетения «новояза», можно услышать массу интересного.) Что же произошло? Бумажный тигр впервые показал когти. Ибо закон, к всеобщему удивлению и возмущению, вдруг начал по-настоящему действовать.
Замечание не по делу № 1. Странный мы народ. Кричим о порче языка, требуем защитить национальное достояние: «наш дар бесценный — речь» (Бунин). Воюем за то, чтоб закон о языке был. Когда его принимают — не интересуемся им, зато, когда он начинает работать, всплескиваем руками: да разве мы этого хотели? Этого, этого! Чего же еще?
Приказом министра Фурсенко рекомендовано взять за основу родной речи «четвероевангелие» словарей.
Точка. Подпись. Дата. Но о чем на самом деле идет речь в Приказе, не совсем понятно. На что повлияет приказ?
На нормы речи? Кто-то так и подумал, хотя это невероятно. На школьные программы? Кто знает? Или речь шла о языке указов и постановлений?
Было бы забавно. Но скорее — думали о языке в целом. Тогда становится интересно.
Вообразим, слово из Даля (у него много областных слов) не отыщется в словарях, взятых Приказом за основу Какова судьба того слова теперь? Молчание. Интересно, запрещено ли будет словцо «голомя» (Лев Толстой, «Крейцерова соната») которое со смаком и простотой произносит крестьянка, приходя босиком на свидание к помещику? Опять-таки молчание.
Не спрашиваю о «постах» и «доках», «стрелках» и «тусах». Их участь решена: место им в гетто под названием «Словарь нового сленга и арго». Но, скажите, как с сего момента печатать в государственных типографиях «Левшу» Лескова, пестрящего издевательски неправильным словоупотреблением, и почти всего Хлебникова? На каком они языке писали — не на русском? В плане словообразования (как его понимает ортодокс) — их творчество просто скандал. Ведь с момента формализации знаний и умений, а это произошло в истории человечества достаточно давно — уж таково любое свободное творчество, что вызывает скандал.
Известно: есть области, где компетентны все. Как управлять государством, как воспитывать детей и как лечить болезни. Видимо, теперь к ним добавилась еще одна область тотальной компетентности. Называется она — как беречь родную речь. Причем именно беречь; думается, число компетентных лиц в вопросах попроще — например, как склонять числительные — зримо меньше.
Пухнет голова у читателя новостей и блогов. Он, разумеется, возмущен тем фактом, что Минобразом выбраны не словари Даля и Ожегова, а нечто ему (обывателю) не знакомое. И тем, что все четыре напечатаны одним издательством. Скандал опять-таки! Указы и постановления наших властей вызывают время от времени головокружение в умах, а как результат головокружения — легкую тошноту. Но еще большую тошноту вызывает реакция масс. Мгновенная и стопроцентная уверенность в прокупленности всего, обида и зависть к тем, кто — о ужас! — не получит отныне два балла за «горячее кофе», громкие реплики типа «и Розенталь не панацея!», апелляции к словосочетанию «великий и могучий» (простите, Иван Сергеевич, ваше мнение мы еще выслушаем).
Относительно прокупленности всего сказать нечего, хотя скептические настройки имеются. Тем временем на составителей посыпались обвинения. Обвинения обидные, слова грязные — хоть в суд подавай. В самом деле, как они смели войти в обойму. В конъюнктурности и групповщине обвиняют и их, и издательство. В некомпетентности, в ошибках супротив духа и буквы русского языка. В профнепригодности (огулом всех). Недавно они были заслуженными филологами, теперь они — жупел.
Но задуматься — на что слетелись, как коршуны? Разве это мелкое — главное! Не на мелочи вроде нового русского слова «файф-о-клок» следовало бы обращать внимание. Вот уж точно — за деревьями леса не видать.
Приказом Минобраза были рекомендованы:
1. Букчина Б.З., Сазонова И.К., Чельцова Л.К. Орфографический словарь русского языка. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. — 1288 с.
2. Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. — 794 с.
3. Резниченко И.Л. Словарь ударений русского языка. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. — 943 с.
4. Телия В.Н. Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. — 782 с.
Должен сказать, обыкновенные словари. Есть хорошие, есть не очень. Упомянут словарь Зализняка. Есть, значит, минимум один лингвист выдающийся. Авторитет, знаток древнеславянских речений. В недавней монографии, удостоившейся премии, доказал он подлинность языка «Слова о полку Игореве». Сняв, таким образом, вопрос в поздней подделке. Власть его заметила.
Большинство эмоциональных инвектив тех, кто никогда не держал в руках означенных словарей, основано то ли на плохом знакомстве с проблематикой, то ли на утопических ожиданиях. Типа: если бы не ограничили древа русской речи четырьмя сторонами словарной кадки, мы бы расцвели неимоверно. «Зачем предписывают языку, каким ему быть? Язык — живой организм!» — такова тональность, царящая в блогах.
Живой-то живой. Но развивается ли он? Движется ли? А если да, то куда? Организмы либо стоят на месте, жуя жвачку, либо двигаются вперед к совершенству, либо деградируют и разлагаются. И то движение, которое идет сейчас — на что похоже? И не поэтому ли все так взвинчены?
Ранее проскочило словосочетание «родная речь». В том и дело, что не всегда. Для огромного числа перемешанных и перемещенных, потерявших все и обретших ненадежное новое бытие народных масс, с пузырями булькающих в нашем котле, русский — не родной язык. Но нужен позарез — ведь от него зависит жизнь, быт, торговля и ночлег. И они заговаривают на нем, то робко, то уверенно коверкая его. Не испытывая к нему благодарности. Не любя, но понимая: без русского жизнь невозможна. Он везде. (Универсальность русского языка как раз и отражает вышеупомянутый Закон 2005 года, закрепляя за ним статус государственного.) Мы смеемся над рукописными плакатами-ценниками: «Орбуз слаткай — мьот. Сыпелай». Но они — своеобразный, пусть потешный, героизм самоуверенных, как юный Ломоносов, самообразованцев. Как наши первые попытки заговорить по-немецки, зная три фразы из «Штирлица». Никто не помнит подобного за собой? Никакого «олбанского» не надо.
Что представляет собой современный русский язык и чем он болен? Прежде всего сейчас это не язык, а чересполосица языков, находящихся в стадии расслоения тканей, некроза, но и разрастания раковой опухоли. Начну с последнего. Как известно, при раке здоровые клетки превращаются в патологические и, в свою очередь, начинают пожирать здоровые. Между пластами языка идет борьба на уничтожение. В результате рубки и прокручивания возникает еще не фарш, а нечто вроде крупно насечен ной колбасы со слоями и вкраплениями. Каждый жаргон имеет свою картину мира. Картина мира прекрасного нормального русского языка никого не устраивает. В ней не находится места современной патологии. Не устраивает и русских, для которых он единственный. Иначе трудно объяснить, отчего он так быстро опошлился, изфискалился. Одно то, что произошло с ударениями и мн. числом («тортА»), заставляет задуматься. Иностранным влиянием, засорением такое не объяснишь.
Тот же «олбанский» — дитя ненависти славян к албанцам, якобы не знающим, что и как пишется, — отвратительное, несмешное детище Интернета, прорастает у нас всюду. Метастазы в электронной переписке, которая вовсе не спасает эпистолярный жанр, как пытаются доказать пазитифно настроенные комментаторы. Они сами являются симптомом процесса. Если весь Интернет сводился бы к «олбанскому», я бы желал его закрыть.
Расслоение тканей опасно иначе: взгляните только на социальные группы, говорящие на русском, но при этом плохо понимающие друг друга; более не желающие понимать.
И наконец, некроз: превращение классики в серую в глазах большинства мертвечину. Фольклора более не существует: только псевдофольклор. Историки превращаются в обслугу движения «реставраторов» (те машут копиями якобы исторических копий, мечей, щитов). Скоро они станут единственными хранителями истории. Стыд и позор — зато массовость обеспечена.
Но отчего в список священных коров попали именно данные словари? Кто выбирал? А может, просто издательство самое оборотистое и передовое? Хм!.. Но отчего никто не покрутил головой, увидав в выходных данных сплошное АСТ-ПРЕСС? Обычно такие списки тщательно проверяются. Почему помощник референта не подошел к референту и не спросил: «А академический словарь включать не будем? А вот есть еще издательство «Русский язык».»?
Ничего в подробностях мы не знаем. Для чего, например, отобраны словари — на всенародную хвалу или на поругание? Интересный вопрос. Хвалой пока не пахнет, поруганием же несет из всех подворотен. Вопрос далеко не праздный: издательство входит в ту же группу компаний АСТ, какую гонят в хвост и в гриву из нашей песочницы: с Черкизона (теперь добрались и до «Праги»). Указанное обстоятельство создает странный фон всему происходящему.
Замечание не по делу № 2. Сегодня, когда полстраны звОнит, а не звонИт, количество знатоков, праздных «спасителей» русского языка, удесятерилось. Странная закономерность. Язык, как и история, приобрел сверхценность (в психиатрическом смысле термина). В них обоих стали видеть сакральное начало? Догадаться о причине легко: они на сегодня единственное прибежище мифов. Ибо только миф способен ответить сразу на все вопросы и запросы обывательской души. Некогда в стране христианство сдвинуло с места язычество, ответив на все вопросы плюс применив силу. Подменило собой, пусть и не до конца. Затем то же марксизм проделал с христианством. Пусть и не до конца. Теперь место марксизма пустует и охлаждается. Кто и что сядет на его место? Кандидатов много. И снова будет не до конца. Но как же не попытаться!..
С точки зрения юристов, пришедших нас улучшить, все надобно вставлять в рамки. Портрет языка должен висеть на почетном месте, там, где прежде висели сперва иконы, затем государи императоры, позже Ленин, Сталин и Дзержинский. Сам же язык обязан стоять на полке в строгом алфавитном порядке. Суд в правовом государстве — единственная апеллятивная и заодно декоративная инстанция. А на что ссылаться в суде, как не на закон! Значит — нужен за кон. Он был разработан и принят. В нем есть чудное место, звучащее многозначительно и кратко, как строфа песни.
«Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации». (Статья 1, п. 3.)
«Инженеры человеческих душ» теперь не писатели. Слишком сложна литература для одномерного (по Маркузе) человека. Теперь инженерами человеческих душ станут, конечно, не историки и филологи, а правительство и политтехнологи, курирующие соответствующую область. Произвол? Ничуть не бывало. Всё по закону. Нам отрежут немного языковой колбасы, снабдят правами потребителя и предпишут, как ее употреблять.
Замечание не по делу № 3. Нет такой базовой функции человеческого тела и души, которую бы не пытались нормировать, тем самым присваивая себе монополию на власть над ними. Позы сексуального соития. Движения танцев. Мелодии государственной музыки. Молитвы. Иногда рацион, длина волос, формы черепа и девичьих стоп. Теперь очередь дошла до состава языка. Как нам говорить и писать, будет определяться порядком, установленным Правительством. Филологи уровня Зализняка — пристойный антураж операции по духовному дизайну. Вроде штор с кистями. Ибо прокрустово ложе развития лишено. Ножки у него сильно скрипят, однако оно вполне способно обзаводиться покрывалом и подушками.
В цитате из Тургенева всегда забывают одно слово. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и СВОБОДНЫЙ русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»