Золо

Глава 9: День, когда я сломался, став рабом

Мы заложники своих желаний…

Обстановка во дворце накалялась, и именно тогда Сола отправили в путешествие: бок о бок с двумя приближёнными он должен был понять, как живут простые люди, стать ближе к народу. Ниласу же было только семнадцать, потому юноша избежал подобной участи.

Второй принц переживал за младшего брата, которого уж больно давно никто не замечал. Император говорил, что тот уехал на источники, однако эта версия звучала неправдоподобно и вызывала вопросы. Его Величество так и не разрешил сыну навестить Серкана. Всё ли с ним было в порядке?..

Нилас бродил от одного конца коридора к другому, не решаясь на разговор с печально вздыхающим над кипами документов императором; тот, казалось, почти не ел и уже ни с кем не вёл бесед. Он понимал, почему отец выбрал эту манеру поведения: привык переживать всё происходящее внутри себя, отстраняясь от того, чтобы делиться душевными переживаниями.

Наконец, не выдержав, Его Высочество постучал костяшками пальцев по деревянной поверхности двери. Неминуемо громкий звук заставил затаить дыхание, пока принц не расслышал долгожданное позволение:

— Войдите.

Он обхватил дрожащие колени вспотевшими руками; поперёк горла встал мерзкий ком. Было страшно взять и нарушить отцовское одиночество, но, собрав остатки мужества, Нилас дошёл до самого стола.

Посмотреть прямо в глаза он всё же не осмелился.

— Где Серкан? — с волнением спросил Его Высочество. — Хотя на что я надеюсь?.. Я ведь давно догадался, что он не на горячих источниках, — иначе ты бы не отсылал столь стремительно Сола… Ты можешь хоть что-то сказать в своё оправдание?!

В тот момент ему отчаянно хотелось повысить голос, практически прикрикнув на отца… и всё же он стоически себя сдержал, безысходно опустив руки.

Император, подняв тяжёлый взгляд на сына, отложил кисть в сторону. Его губы потрескались, под глазами от недосыпа залегли мешки, а лицо осунулось.

— Что ты хочешь от меня услышать, Нилас? — он положил ладони на колени, вновь желая отдаться во власть свитков. — Я в любом случае не стану отвечать на твои вопросы.

— Почему вы так жестоки? Ведь знаете, как я, с трудом засыпая, терзаюсь каждую ночь… Вы и без того солгали, не рассказав о нём, сделав брата мёртвым в наших глазах. Если мы бы случайно не узнали, то… вы бы до сих пор не поведали, мой император. Неужели в вас столько равнодушия, а ваше сердце черство, как камень? — Нилас склонил голову на плечо, чуть не переступая грань истерической ухмылки.

— Серкан не должен был что-либо узнать. Да и трона ему в любом случае не занять, — вздохнул император, не выдавая бури, разразившейся в его сердце.

Ему самому было страшно и подумать, что он может по-настоящему потерять одного из сыновей. Поиски Серкана не увенчались должным успехом, потому он брал на себя всё больше работы, ночуя в стенах кабинета и забывая о внешнем мире.

— Нилас… забудь о нём.

— Забыть? — ужаснулся Нилас. В тело тысячами игл впились мурашки. — Как вы смеете так говорить? — Потеряв над собой контроль, он сделал несколько шагов вперёд и смёл все свитки на пол. — Вы омерзительны! Да как вы можете зваться императором, если в вас нет никакого сочувствия и милосердия?!

Юношу ощутимо заколотило, и Ханун подскочил с места, намереваясь подойти к сыну; однако, стоило ему протянуть руку, как Нилас ударил по ней, не давая дотронуться и кончиками пальцев.

— Вы… вы!..

Ханун предпринял вторую попытку и, добившись успеха, обнял сына, крепко сжимая в объятиях. Вместе они опустились до пола, пока Нилас, цепляясь за отца, разразился в истошном крике, выпуская тем самым скопившиеся в душе тревоги.

Он не знал, сколько они вот так сидели, пока не различил в окне первые лучи рассветного солнца, озарившие линию горизонта.

Подняв на императора ярко-голубые глаза, Нилас искал правду и не находил её.

Пока тот не заговорил сам:

— Серкан пропал… — раздался тихий голос Его Величества. — Но я обещаю, что найду его и верну во дворец. Лишь прошу тебя: не совершай никаких глупостей. Тебе придётся молчать, и узнать не должен никто, даже твои брат и тётя. Ты меня понял?

Заторможенно кивнув, Нилас в одиночестве вернулся в свои покои.

Нужно было хорошенько всё обдумать.

Серкан веселился, громко смеясь, отчего у него начал болеть живот. Улыбка практически не сходила с его лица. Работающие здесь женщины очень любили и баловали мальчика, предлагая различные десерты: те буквально таяли во рту, отчего Его Высочество растягивал их чуть ли не до бесконечности, мечтая остаться тут подольше.

И всё же он скучал по Рустему и тёте, с которыми непременно хотел бы поделиться впечатлениями. Неужели у свободы настолько сладкий вкус?..

Внезапно краем уха принц услышал чуждый до этого шум: кто-то спорил. Насторожившись, он подхватил палку и направился в сторону полных агрессии звуков.

Как оказалось, это старуха Сан ругалась с одним из господ, которому она платила за аренду публичного дома. На сей раз, не удосужившись собрать нужную для уплаты сумму, она просила предоставить ей небольшую отсрочку.

Господин же был человеком довольно неприятной наружности: с маленькими хитрыми глазёнками и животом, напоминающим барабан, из-за чего пуговицы на одежде едва сходились, а любые костюмы трещали по швам. Голос у мужчины был писклявым, и он всячески задирал голову с ярко видневшейся залысиной. Лицо, заплывшее жиром, напоминало кабанью морду.

— Мне нужны мои деньги, иначе я заберу одну из твоих девиц на продажу! — Эр Хан — а так его звали — брызгал слюной, размахивая руками и топая ногой.

Замахнувшись потной ладонью, он ударил старуху Сан, и пожилая женщина повалилась на пол, откашливаясь кровью.

И всё же она по-прежнему не выказывала никакого страха.

— Я сказала: дай мне три дня! — твёрдо произнесла она, пока две работницы помогали ей встать на ноги; наконец старуха оперлась на собственную трость. — Я всё тебе отдам, до малейшей копейки.

— Ты всего лишь грязная, слабая женщина! — завопил Эр Хан, складывая руки за спиной. — Делай, что я тебе сказал, или я буду вынужден забрать это место.

— Забрать? — Рот Сан скривился в отвращении. — Много же ты себе позволяешь.

С губ почти что сорвалось нелестное «тварь», и ей с трудом удалось оставить собственное мнение при себе.

Серкан был мрачнее тучи: раздававшиеся вокруг возгласы пугали его. Сжав палку, он постарался гордо шагнуть вперёд.

Никогда не стоит выказывать слабость. Принц порицал гостя за то, что тот вознамерился отобрать публичный дом.

— Никто не имеет права повышать голос на женщину! И вы ещё смеете называть себя мужчиной?

Посетители тут же обернулись, дабы понаблюдать за разворачивающимся представлением.

— Серкан, вернись обратно. — Старуха Сан не могла дать пострадать ещё не достигшему совершеннолетия ребёнку. — Взрослые сами разберутся со своими проблемами.

— Но… — Серкан замолчал и набрал в лёгкие побольше воздуха. — Я не позволю кому-то вас обижать. Вы мне очень помогли. — Его слова заставили многих охнуть. — Позвольте же мне защитить вас.

Эр Хан липким взглядом прошёлся по мальчишке: тот был довольно красив, сияя обольстительной улыбкой. Он хмыкнул и кивнул в сторону новой жертвы.

Серкану тут же заломили руки, поставив на колени. Палка откатилась куда-то далеко, и сердце замерло в ожидании того, что случится дальше.

— Что вы делаете? — Ему заткнули рот, дабы не верещал.

— Молчи, — приказал мужчина, промокнув платком лоб. — Подайте мне плеть — его следует наказать.

Один из подчинённых Эр Хана, внемля господину, принёс необходимую вещь.

Старуха Сан схватилась за грудь; губы её приоткрылись, однако она так и не вымолвила ни слова. Подобные ей не имели права голоса. Женщина была бессильна.

Стоило плети соприкоснуться с кожей, как Серкан вскрикнул, а из глаз потекли слёзы, смешиваясь с кровью от закушенной губы. Оставленные на нём следы горели, заставляя мальчишку трястись всем телом.

Затем он почувствовал, как запястья залились холодом от металла кандалов.

Мир замер.

Принц смутно помнил, что происходило с ним дальше, — больше всего память напоминала о затопившем душу отчаянии. Каждое движение давалось ему с трудом, но чужой приказ вынуждал его переставлять ноги и идти, идти и идти…

Дни смешались в одно сумбурное нечто. Порой к нему заходили напоить водой или влить в рот непонятного рода бурды, дабы Серкан не сдох до начала торга. Если его не кормили, то задавали вопросы; когда он не отвечал — брали плеть или применяли кулаки. Мальчишку били до потери сознания и приводили в чувства, не давая отправиться на тот свет.

Принц молчал, не раскрывая правду о себе. Стоны превратились в хрипы, он сорвал голос. Одежды выглядели неопрятными и потрёпанными.

Всё повторялось снова и снова. Руки затекли от долгого нахождения в кандалах, грудная клетка неравномерно вздымалась. Кто-то, заставляя его очнуться, хлестал по щекам. Он не слышал чужих голосов. Сознание силилось полностью раствориться. Серкан ощущал боль каждой клеточкой тела, пока в один день это чувство не пропало вовсе.

Его Высочество не верил, что выберется из этой западни живым; ещё хуже было думать, что он превратится в раба.

И он сломался под натиском ударов судьбы… Серкан желал одного: смерти. Принц смирился с любым исходом, ведь отсюда не было выхода и спасения. Он давно потерял надежду и веру во что-то лучшее, в особенности же в людей, напоминающих опасных, готовых загрызть во всякий момент хищников. Люди стремились показать ему, кто на самом деле сильнее, а кому уготовано ползать под чужими ногами, не имея права воспротивиться, возразить.

Впервые Серкан не знал, стоит ли радоваться или печалиться отсутствию зрения. Другие его ощущения обострились до предела: он вздрагивал от каждого шороха, мечтая очутиться в объятиях тёти, вдохнуть запах любимых роз и забыть обо всём. Откуда-то капала вода, пахло сыростью и ещё чем-то неизвестным. Холодный пол не позволял согреться замёрзшему телу. Принц откинул голову к стене и не смог поднять уголки прежде видневшихся до самых ушей губ.

Казалось, его мукам нет финала… пока решётка не приоткрылась и двое мужчин, подхватив под подмышки, не поволокли его куда-то. У Серкана совсем не было сил сопротивляться — да и, даже если бы он попробовал отбиться, бежать ему было некуда и стало бы лишь хуже.

Наконец его вывели на сцену и поставили на колени. Эр Хан вцепился в отросшие до лопаток — раньше ему всегда их стригли — волосы мальчишки. Разглядев красоту юноши, посетители торга перекрикивали друг друга: каждый старался предложить побольше, перебив ставку соперника. Серкан сморщился и опустил голову; его накрыла тяжелейшая апатия. На лице застыла маска скорби.

Рустем так и замер, стоило ему словить взгляд Его Высочества. Хотелось обнять друга, спрятать его от всего мира. Разве ребёнок должен страдать подобным образом? У него не было сил лицезреть хорошо видневшиеся увечья, застывшие в горечи черты, грязные одежды…

Он поднял табличку, перебивая последнюю цену в несколько раз.

— Раз. Два. Три. Продано! — объявил Эр Хан, и притихший зал с затаённой злобой и неодобрением покосился на посмевшего забрать добычу прямо из-под носа Рустема. — На сей ноте объявляю сегодняшний аукцион оконченным.

Он в последний раз оглянулся по сторонам и вышел из здания. Уже не терпелось доложить Его Величеству о рынке рабов… и если бы не счастливая случайность, сегодня Серкан пополнил бы их ряды.

Со страхом коснувшись дверной ручки, Рустем вошёл в указанное ему плохо освещённое помещение. Тут же открылась ужасающая картинка, в которой Его Высочество, всё ещё скованный кандалами, но упрямо сохраняющий осанку, стоял на коленях, а рот его был заткнут тряпкой.

Из недр души поднялся страшный гнев, готовый смести всё на своём пути. Тем не менее приближённый, оставаясь максимально сдержанным, прошёл к столу, за которым высился Эр Хан: тот, сложив руки на огромном животе, ожидал от него денег.

Стиснув зубы и сделав несколько глубоких вдохов, Рустем велел своим стражникам внести два огромных мешка, которые тотчас же поставили перед самым носом рабовладельца.

— Пересчитывай. А теперь отдавай мой товар. — Он позволил себе столь вольное обращение, потому что борода и усы добавляли ему возраста.

— Забирай. — Мужчина указал на Серкана и потянулся жирными лапищами к золоту. Маленькие глазёнки блеснули, и пухлые губы расплылись в довольной ухмылке. — Давай, вали отсюда. — Эр Хан желал остаться наедине с богатствами, искупаться в них и тем самым доказать, что и из бедности всегда можно найти выход.

Тем временем Рустем помог Серкану подняться на ноги и вновь заметил, как сильно тот исхудал. И ведь невозможно было остановиться и успокоить принца, проявить хоть какое-то сочувствие, выразить эмоции: нельзя было дать понять, что они знакомы.

Он провёл мальчишку по ступеням и приказал подготовить повозку. Кандалы снял кто-то из контрабандистов и удалился; тогда же рот юноши покинула и тряпка.

— Вы в безопасности, Ваше Высочество, — прошептал Рустем, сажая друга в повозку, на мягкий стог сена, и подавая ему воду. — Скоро вы вернётесь домой.

— В клетку? — Не такие первые слова он ожидал услышать. — Хочу к тёте, чтобы она меня обняла и приготовила мои любимые пирожки с вишней, — сменил тему принц.

— Да я сам их приготовлю! Только прошу, не плачьте и не грустите, это вам не к лицу. — Рустем накинул на Серкана свою накидку, чтобы он немного согрелся.

Тот, одарив приближённого слабой улыбкой и кивком в качестве благодарности, погрузился в сон, ещё не до конца осознавая: он наконец в надёжных руках.

Больше его никто не тронет.

По пути во дворец Серкан ни разу не заговорил, спрятавшись за панцирем, однако глаза были громче любых реплик. «Помогите мне. Помогите», — кричали они о причинённой их обладателю боли. Его Высочество не пролил и единой слезы, разве что нервно улыбался, стараясь притвориться, что с ним всё хорошо и ровным счётом ничего не произошло.

На самом же деле Серкан был сломлен и не верил в собственное спасение. Он по-прежнему находился в той комнатке, где его под пытками пытались заставить отвечать на вопросы. А он молчал. Точно так же, как сейчас.

— Ну же… поговорите со мной, Ваше Высочество, — тихо позвал его Рустем. — Вы только и делаете, что замыкаетесь — и этим лишь причиняете своей персоне вред.

Серкан спрятал голову между коленей. И слышать не хотелось обращение по титулу… уж лучше бы он родился обычным!

— Поговорите? О чём нам с тобой говорить? — мальчишка вскинул подбородок и сорвался на крик; его заколотило. — Я ничего не скажу! Ничего! Не трогайте меня, прошу, умоляю! — Серкан практически себе под нос начал молиться богине Рае. Фантомные плети в очередной раз ударили по коже, оставляя глубокие раны и кровоподтёки. — Нет! Нет! — завопил он, отмахиваясь руками.

Друг тут же схватил его за плечи, пытаясь привести в чувство. Принц задыхался, поспешно хватая ртом воздух… ничего, совершенно ничего не выходило, и его кожа становилась всё горячее, а одежда неприятно прилипала к вспотевшей спине. Было начало зимы, и потому он легко мог заболеть…

— Серкан! — сколько бы Рустем ни повторил его имя, мальчишка на него не отзывался. Кожа Его Высочества была необычайно бледной, напоминая лепестки роз; он часто проводил языком по губам, словно силясь вернуть им былой цвет.

Стоило им пересечь дворцовые врата, как приближённый, взяв принца на руки, спрыгнул с повозки и побежал к крылу, где должен был находиться лекарь по имени Хан. Один из самых главных и уважаемых знатоков медицины, его единственная надежда…

Рустем стрелой влетел в помещение, и склонившийся над травами Хан поднял глаза на внезапного нарушителя спокойствия.

— Клади его. — Голос лекаря сквозил холодом и строгостью. Он поднялся, скрипнув стулом, и первым делом измерил Его Высочеству пульс. — Иди отсюда, я сам справлюсь. Ему нужен покой.

— Но… — Рустем собирался возразить и остаться подле своего господина.

— Ты будешь только мешать и путаться под ногами. — Хан попросил одну из помощниц приготовить успокоительный отвар, пока сам вливал в рот Серкана микстуру от простуды.

Рустем не мог не подчиниться — дверь за ним хлопнула столь громко, что, казалось, затряслись стены.

Серкан несколько раз приходил в себя. С ним о чём-то говорили, и он даже отвечал, пускай вяло и коротко: было страшно открыть дышу и обжечься. Страх боли опутал душу плотными нитями.

Его поили отварами и лёгкими супами; юноша часто просыпался по ночам от высокой температуры, с мокрыми щеками и в мокрых одеждах, которые ему меняла помощница, Хана. Серкану стало равнодушно, кто и что с ним делает, трогают ли его тело; кивал болванчиком и улыбался. И неизвестно, как долго он пробыл в подобном состоянии…

В один момент послышались тихие шаги, и кровать прогнулась под чужим весом. Старческие морщинистые пальцы пригладили его волосы, а губы растянулись в доброй улыбке. Тётушка Эни склонилась над ним, оставляя на лбу незаметный, но значащий целую бесконечность поцелуй.

Принц ощутил давно забытый аромат роз, и его тело наконец расслабилось, обретая долгожданный покой.

— Мой бедный, маленький мальчик, — вздохнула тётушка. На мгновение она прикрыла глаза и всё же не дала чувствам полностью собой завладеть. — Столь много пережил, а продолжаешь улыбаться. Ты невероятно силён духом, Серкан, и я по праву горжусь своим племянником. Всегда оставайся таким.

— Тётушка, — с трудом отозвался принц; сев на кровати, он потянулся к ней и погрузился в родные объятия, ощущая похлопывания по спине.

Именно эту картину и застал император Ханун. Опасаясь совершить хоть одно лишнее движение, он стремился сохранить этот волшебный момент в памяти, чтобы порой вспоминать его тёплыми и грустным вечерами.

— Прошу прощения. Я хотел проведать сына… — бесстрастно дал о себе знать император; и всё-таки даже его сердце встало на место. — Как ты, Серкан?

— Отец? — робко спросил мальчишка, сильнее прижимаясь к тёте. — Что вы желаете узнать? — дрожащим голосом уточнил Серкан.

— Что с тобой случилось?.. — Его Величеству хотелось бы добавить «мальчик мой», однако язык так и не повернулся. — Ты расскажешь мне?

Ханун сел на край постели, внимательно смотря на сына, и последний растерял остатки покоя.

— А можно я не буду отвечать? — взмолился он в ответ.

И всё же принц прекрасно осознавал, что промолчать не получится. Впрочем, как и сказать правду.

— Я очень хотел побывать за пределами дворца — узнать о том, кто живёт там, по другую сторону, потому и сбежал. Скитался по улицам, пока одна добрая тётя не забрала меня к себе. Она предложила мне работу по дому, и я стал с ней жить и помогать, ибо она была уже стара… В один день меня поймали и отвезли в неизвестное место, а позже… продали за деньги, — кажется он впервые столь нагло лгал самому императору.

— Я счастлив, что ты вернулся домой, а ту женщину стоит отблагодарить. Подумаю, что можно сделать с нарушителями порядка. — Ханун мечтал обнять сына, показать ему свою любовь; да только нежелание продемонстрировать уязвимость в очередной раз одержало над ним победу. — Пойду, не стану тебя тревожить. Никто не будет знать, где ты пропадал… Рустем с его отцом молчат, я и Эни — тоже.

На том император удалился. Тётушка ничего не сказала, лишь сильнее прижав племянника к груди.

Этот день Серкану запомнился навсегда, и он больше никогда не смог его забыть…

Нилас одним из первых узнал, что брат наконец-то вернулся обратно; и он бы тут же его навестил, если бы не мучительная нерешительность. Второй принц до крови искусал большой палец, а лежащая перед ним книга уже совсем не читалась.

Наконец, преодолев множество внутренних противоречий, он зашагал в нужном ему направлении и, распахнув дверь, остановился у кровати Серкана.

Ему было сложно и представить, какую боль пережил младший брат: никто толком ничего не говорил, а третий принц никого к себе не подпускал вторую неделю как.

Однако сегодня он сдался.

Вид у Серкана был потрёпанный: веки явственно покраснели, из носа текли сопли. Он забился в угол кровати, сжав руками колени. Разве можно было обидеть такое маленькое чудо? Поднять на него руку или повысить голос?..

— Поведай мне, что с тобой случилось, — нежно попросил Нилас; боясь испугать брата, он крайне осторожно протянул ему руку. — Не стоит всё держать в себе…

Серкан, шмыгая, поднял взгляд. В его глазах застыла боль, и у Ниласа невольно сжалось сердце. А не сделает ли он своими словами ещё хуже?

— Я не хочу запятнать семью позором, но словно только это и делаю, — тихо-тихо произнёс Его Высочество. — Если я расскажу, это что-то изменит?

Он доверчиво прижался к Ниласу, который лёг рядом с ним.

— Да, тебе полегчает. И я обещаю, что никто ничего не узнает. Я буду хранить твою тайну.

И Серкан ему поверил. Поверил, потому что устал держать всё в себе и тревожиться даже по ночам.

Он раскрыл брату абсолютно всё, без утайки и в подробностях, которые только мог вспомнить, часто в волнении кусая щёки, — и всё же с каждым словом будто тяжёлый груз постепенно спадал с его души. Серкан уже был не один со своими страхами и проблемами. Побег не закончился для него ничем хорошим, но, спроси его кто, повторил ли бы он ещё раз нечто подобное, принц неминуемо ответил бы согласием.

Ведь лишь тогда он чувствовал себя по-настоящему свободным и живым. Лишь тогда был собой.

— Ты хоть знаешь, что такое публичный дом? — Серкан в отрицании покачал головой и сильнее вцепился в Ниласа, вдыхая запах апельсинов, что так нравились брату. — Ну что за ребёнок? — вздохнул второй принц, обнимая дрожащего мальчишку в ответ.

— И ничего я не ребёнок! — он шутливо ударил старшего кулаком по плечу, дуя щёки. Наконец на его лице промелькнуло что-то весёлое, отразившись в еле заметной, но всё же улыбке.

— У меня есть для тебя кое-какое предложение… — Нилас приложил палец к губам и опустился к уху брата.