Золотая Орда. История в имперском контексте

Хан Токта и «вторая империя» монголов

Токта, еще находясь под контролем Ногая, пытался проводить политику нормализации отношений с другими чингизидскими улусами. Так, уже в 1294 г. он заключил мир с ильханом Гайхату, обеспечив паузу в затянувшемся ордынско-иранском конфликте. На рубеже XIII–XIV вв. при активном участии Токты начались переговоры правителей Чингизидских улусов, результатом которых стало восстановление Монгольской империи — уже не просто как союз независимых государств, а вновь — под номинальным верховенством империи Юань. Отныне ее правитель (он же монгольский хан) считался верховным арбитром в случае возникновения споров между владетелями улусов.[112]

В результате в начале XIV в. ильхан Ирана Олджайту (брат Газана) имел основания писать французскому королю Филиппу IV Красивому: «Ныне мы, Темур-каган, Токтога, Чабар, Тога и другие потомки Чингис-хана, мы получили от Неба внушение, умирили, благодаря покровительству Неба, взаимные упреки (которые длились) до сего времени целых 45 лет, объединили наше государство (улус) от восхода солнца до моря Талу и приказали соединить наши почтовые сообщения. Мы взаимно связаны словом, что если некогда кто-нибудь из нас будет думать иначе (т. е. будет интриговать), то все мы общими силами будем защищаться против него».[113] Армянский принц Хетум, нашедший убежище во Франции, примерно в это же время уточнял, что «все споры, которые возникают между ними, они передают на суд императорского двора».[114] Таким образом, Монгольская империя была воссоздана, но уже в формате некоей конфедерации государств, и статус монгольского хана — императора Юань можно сравнить со статусом великого князя киевского в эпоху феодальной раздробленности: обладая формальным старшинством, он фактически являлся лишь «старшим среди равных» и не оказывал никакого влияния на политику каждого из удельных владений.[115] Тем не менее, Чингизиды еще раз официально подтвердили свою приверженность к имперской политической традиции и единству правящего рода, что, на наш взгляд, позволило сохранить порядок в чингизидских улусах еще на несколько десятилетий.

Несомненно, активно выступая вместе с Тэмуром, императором Юань, чагатайским ханом Дувой, Чапаром (сыном Хайду) и ильханом Газаном, а затем — и его преемником Олджайту, за возрождение империи Чингизидов, Токта отнюдь не руководствовался некоей «ностальгией» по былому величию. Его заинтересованность в единстве чингизидских улусов империи объяснялась вполне конкретными политическими причинами. Прежде всего, восстановление отношений с империей Юань позволило Токте вернуть контроль над китайскими владениями Золотой Орды.[116] Правда, статус золотоордынских владений в Китае, видимо, не был достаточно формализован, соответственно, интересы хана Улуса Джучи не защищались в должной степени. Согласно «Юань ши», Токта неоднократно поднимал вопрос о создании в своих владениях отдельного «генерал-губернаторства», т. е., вероятно, речь шла о восстановлении института золотоордынского наместника, как это было при Бату и Берке. В свою очередь, Токта, вероятно, выделил и императору Юань, и другим монгольским правителям владения в собственном улусе. Согласно сообщению средневекового арабского автора ал-Муффадаля, «пошлины и другие доходы с Судака делились между четырьмя татарскими царями. Одним из них был этот Токтай»[117] — по всей видимости, речь идет о праве получения дохода владетелями четырех чингизидских улусов с некоторых областей Крыма.

Второй причиной было то, что, поскольку все чингизиды имели равные права на престол, у Токты появилась возможность самому предъявить претензии на трон общемонгольского хана. Согласно сообщению арабских источников, именно это он и попытался сделать под конец своего правления («стал добиваться каанства»), однако умер, так и не успев осуществить своего намерения.[118]

Одновременно с этим, около 710 г. х. (1310–1311 гг.), Токта решил провести в Улусе Джучи денежную реформу, наконец, завершив то, что неудачно пытались осуществить его предшественники — Берке и Менгу-Тимур. Обилие монеты, имеющей хождение в государстве, чеканка монет разного веса и оформления в первые десятилетия существования Золотой Орды не соответствовали высокому уровню ее политического и административного развития, достигнутому к началу XIV в.[119] Поэтому Токта решил унифицировать денежную систему Золотой Орды. В результате новый серебряный дирхем (по сути — основная монета, ходившая в Улусе Джучи[120]) стал весить 2 данга, т. е. 1.56 г, что составляло ⅓ мискаля — основной весовой единицы, использовавшейся при чеканке монеты. С этого времени применительно к дирхемам, чеканенным после реформы Токты, стали использовать эпитет «данг», который впоследствии в русской традиции трансформировался в хорошо знакомое нам слово «деньга».[121] Полагаем, что это могло быть сделано на основе заимствования опыта империи Юань в области денежной политики: укрепление связей с китайскими монголами позволяло Токте заручиться поддержкой юаньских специалистов в этом вопросе.[122]

И хотя из единства чингизидских улусов ничего не вышло (Дува вскоре начал войну с Чапаром, закончившуюся тем, что он присоединил Улус Угедэя к своим владениям), но Токта сумел на какое-то время обезопасить Золотую Орду от угрозы вторжения со стороны своих родственников из других улусов. Это оказалось очень своевременным, поскольку как раз в это время начались проблемы в Синей Орде — восточном крыле Золотой Орды, специфика статуса которого нуждается в особом рассмотрении, поскольку может быть объяснена, опять же, тесной интеграцией Золотой Орды в монгольскую имперскую структуру.

Как мы помним, Орду, старший сын Джучи, по тем или иным причинам отказался от права наследовать отцу в пользу своего младшего брата Бату. Тем не менее, его имя в официальных актах Монгольской империи ставилось выше имени Бату.[123] До недавнего времени считалось, что Орду возглавлял восточное крыло Золотой Орды — так называемую Синюю Орду (Кок-Орду), которая являлась одним из уделов Улуса Джучи. Однако ряд исследователей приходит к выводу, что Орду и ряд его ближайших преемников по статусу были фактически равны Бату и, соответственно, его преемникам в западном крыле — Белой Орде (Ак-Орде, правом крыле, фактически являвшемся «доменом» золотоордынских ханов) и нередко выступали самостоятельными участниками монгольской имперской политики, не говоря о полной самостоятельности политики внутри своих собственных владений. Более того, если несколько сыновей Джучи со своими улусами находились в подчинении Бату, то несколько других Джучидов (Удур, Туга-Тимур, Шингкум) аналогичным образом подчинялись Орду.[124] Как бы то ни было, но Орду всегда оставался любящим братом и верным соратником Бату, так что, если даже он и обладал равным ему статусом, это никак не умаляло единства Улуса Джучи. Со временем ситуация стала меняться.

Поначалу правители Синей Орды ограничивались тем, что наряду с золотоордынскими ханами участвовали в общеимперской политике, всегда действуя, впрочем, в одном с ними направлении. Так, в начале 1280-х гг. Кончи, правитель восточного крыла, вместе с ханом Туда-Менгу и временщиком Ногаем принимал участие в переговорах с Хубилаем, завершившихся установлением мира и отправкой в Юань ханского сына Номогана. Но со временем, как мы убедимся ниже, правители Синей Орды стали гораздо более жестко отстаивать свою независимость от золотоордынских ханов, претендовавших на власть над всеми джучидскими владениями, и не колебались в этом противостоянии привлекать на свою сторону правителей других улусов Монгольской империи. Впервые эта тенденция отчетливо проявилась именно в правление хана Токты.

К числу до сих пор не до конца проясненных вопросов истории Золотой Орды (и, в частности, Синей Орды) относится владение Джучидов в Северной Индии, отдельные области которой входили в состав Чагатайского улуса — речь идет о Газне и Бамиане. Согласно Рашиду ад-Дину, в эти области откочевали Джучиды, участвовавшие в походе Хулагу на Арабский халифат и не сумевшие вернуться домой в результате обострения отношений между Хулагу и Берке; причем возглавил их чагатайский царевич Никудер (основатель так называемой «Никудерийской орды»).[125] Согласно арабскому ученому Ибн Хал дуну, Газна и Бамиан были отданы Чингис-ханом еще Джучи, а затем перешли к его старшему сыну Орду и его прямым потомкам.[126] Однако в конце XIII — начале XIV в. эти земли находились под контролем Хайду и поддерживавших его потомков Чагатая, и они, по всей видимости, признали права потомков Орду на получение доходов с этих территорий.[127]

Когда к власти в Золотой Орде пришли сначала Туда-Менгу, а затем и Токта, стремившиеся поддерживать мирные отношения с империей Юань, ее противник Хайду попытался расколоть сам Улус Джучи, столкнув правителей Белой и Синей Орд. И в этом ему как раз помог неопределенный статус Газны и Бамиана.

В самом начале XIV в. умер Кончи, внук Орду и правитель Синей Орды, после чего сразу же началась борьба за власть между его потомками. Законным наследником Кончи считался Баян, его старший сын. Однако против него сразу же выступил его троюродный брат Куйлюк, которого поддержали Хайду и чагатайский правитель Дува. Токта выступил на стороне Баяна и направил на помощь ему 20 000 своих воинов. Борьба за власть в Синей Орде растянулась почти на десять лет: Баян оказался неэффективным правителем, и даже гибель Куй люка около 1305 г. не привела к ее окончанию: претензии Куйлюка на трон унаследовал его сын Кушай. Кроме того, противники Баяна провозгласили новым правителем Синей Орды его родного брата Мангутая, который как раз и правил в Газне, под покровительством чагатайских правителей. Таким образом, в первом десятилетии XIV в. в Синей Орде претендовали на трон сразу три правителя! Несмотря на то что к этому времени уже умерли и Хайду, и Дува, война продолжалась еще несколько лет и завершилась лишь к 1310 г.: Токта, выполняя союзнические обязательства по отношению к империи Юань, выступил против чагатайского Эсен-Буги, и его войска, оказавшись на территории Синей Орды, сумели покончить с междоусобицей и утвердить Баяна на троне.[128]

Тот факт, что Токта столь долгое время не мог справиться с политическим кризисом в восточной части самой Золотой Орды, объясняется непрекращающейся угрозой Улусу Джучи со стороны Ирана. Хотя, как мы помним, во время противостояния Токты с Ногаем ильхан Газан занял нейтральную позицию, это отнюдь не означало, что он питал дружеские чувства к золотоордынскому хану — и тот отвечал ему тем же. Так, в 1300, а затем и в 1303 г. Газан был вынужден свернуть достаточно успешные боевые действия в Сирии против египетских мамлюков, опасаясь удара в тыл от Золотой Орды.[129]

В 1304 г. на персидский трон вступил Олджайту, брат Газана, поначалу поддержавший идею «второй империи» и заключивший мир с Токтой. Однако золотоордынский хан уже в следующем году направил посольство в Египет, призывая султана выступить против Ирана.[130] Это посольство не добилось своей цели, однако уже в 1308 г. боевые действия Золотой Орды против Ирана возобновились — на этот раз по инициативе Олджайту, предпринявшего вторжение в джучидские владения. По-видимому, ильхан решил, что золотоордынский хан слишком вовлечен в смуту в Синей Орде, и счел это удобным моментом для нападения. Однако Токта успел перебросить часть войск в Азербайджан и не допустил глубокого вторжения иранских монголов в свои владения. До самой смерти Токты в 1312 г. отношения с Ираном оставались напряженными, но открытых боевых действий не велось: подобно своим предшественникам, Токта поддерживал союз с египетскими мамлюками, которые в начале 1310-х гг. активизировали военные действия в Сирии, что не позволило Олджайту продолжать войну с Улусом Джучи.[131]

Европейская политика Токты, в отличие от восточной, была менее активной — в первую очередь потому, что после поражения и гибели Ногая ряд восточноевропейских государств, ранее признававших вассалитет от временщика (в частности, Болгария и Сербия), обрел независимость. И хан, имевший немало проблем в отношениях с другими улусами Монгольской империи, предпочел признать их новый статус.

Тем не менее, Токта, как и Ногай несколькими годами ранее, вступил в конфликт с генуэзскими колониями на юге Крыма. Правда, если мятежный временщик разорил их в качестве отмщения за убитого внука, то хан решил наказать итальянцев за то, что они скупали детей ордынских подданных во время голода в Улусе Джучи и продавали их на Запад.[132] В 1308 г. Токта отправил войско на Кафу, однако у итальянцев было немало шпионов при ханском дворе: заблаговременно узнав о приближении ханских войск, они погрузились на корабли и покинули город. Вплоть до смерти Токты колония в Кафе пустовала: лишь следующий хан Узбек после своего вступления на трон в 1313 г. позволил генуэзцам вернуться и вновь вести дела в Крыму.[133]

Токта, как и его предшественники, старался поддерживать порядок в вассальных государствах (в особенности в русских княжествах) мирными методами, однако это не всегда получалось. В 1293 г. он поддержал претензии на великокняжеский стол во Владимире князя Андрея, сына Александра Невского — в ущерб его брату Дмитрию (которого, как уже упоминалось, поддерживал Ногай, бывший в это время на пике своего могущества) — и направил ему на помощь своего брата Тудана во главе крупных сил. Это вторжение, известное в русских летописях как «Дюденева рать», оказалось очень разорительным для Северо-Восточной Руси, но цель была достигнута: Дмитрий Александрович окончательно отказался от прав на великое княжение, и смута в семействе Александра Невского завершилась.[134] В 1297 г. Токта попытался закрепить мирные отношения своих русских вассалов: по его инициативе в Переяславле был созван съезд князей, на котором ханский посол Алекса Неврюй[135] огласил ярлык Токты, предписывавший русским князьям отныне решать свои разногласия путем переговоров.[136]

Во многом сравнительно мирные отношения Токты с Русью объяснялись и тем, что хан не вмешивался во внутреннюю политику русских княжеств (если их действия не угрожали его сюзеренитету над Русью) и соблюдал лествичное право — принцип престолонаследия, установившийся на Руси. Так, когда в 1304 г. умер его ставленник великий князь Андрей Александрович, претензии на великое княжение предъявил его племянник Юрий, сын Даниила Александровича Московского, но по воле Токты великим князем стал Михаил Ярославич Тверской — как старший в роду князей Северо-Восточной Руси, в соответствии с русскими правовыми традициями.[137]

Рискнем предположить, что в начале XIV в. хан Токта, получивший возможность тесного взаимодействия с империей Юань и ознакомления с используемыми в ней принципами управления, пришел к выводу о целесообразности оформления статуса русских княжеств как вассалов — в соответствии с китайской традицией так называемых «далеко проживающих внешних вассалов» (кит. «вай фань»). Подобная практика начала складываться в Поднебесной империи еще в I в. до н. э., когда империя Хань установила подобные отношения с державой Хунну, превратив ее правителей в своеобразных «федератов»; в дальнейшем эта система постоянно практиковалась китайскими властями в отношении соседних кочевых народов и государств вплоть до начала XX в. Система эта характеризовалась выплатой дани (нередко — символической), сохранением у власти местных правителей, признававшихся императорами в качестве таковых, действием внутреннего законодательства и системы управления, тогда как китайские власти демонстрировали свой сюзеренитет лишь периодическим направлением к вассалам посольских миссий и приглашением к императорскому двору вассальных правителей.[138] Все это мы в полной мере наблюдаем и в русско-ордынских отношениях, начиная с рубежа XIII–XIV вв.

Косвенные сведения источников позволяют исследователям высказать предположение, что Токта (первым из ханов Золотой Орды!) сам намеревался посетить Русь. Однако в 1312 г. он погиб при невыясненных обстоятельствах — по сведениям «Муизз ал-ансаб»,[139] при крушении корабля, на котором путешествовал по Волге. Столь нетипичная для монгола-кочевника смерть являлась официальной версией, тогда как неофициально стали ходить слухи о том, что он мог быть отравлен по приказу своего племянника Узбека.

Эпоха хана Узбека

С именем хана Узбека (прав. 1313–1341) принято связывать период наивысшего расцвета Золотой Орды, пик ее могущества. Действительно, его правление являлось одним из самых ярких в истории, и ему, и в самом деле, удалось осуществить радикальные реформы в системе управления Улуса Джучи. Тем не менее, подробное изучение истории его правления позволяет утверждать, что он вовсе не был таким идеальным правителем, каким его изображают средневековые мусульманские авторы, и «золотой век» был всего лишь роскошным фасадом, за которым скрывались глубокие политические проблемы.

Причиной того, что Узбек так широко прославлялся в трудах средневековых арабских, персидских и среднеазиатских авторов, несомненно, является его религиозная реформа: на рубеже 1310–1320-х гг. этот хан официально сделал ислам государственной религией Золотой Орды, и восточные хронисты подробно описывали набожность Узбека и его ревностную борьбу за торжество «истинной веры». Однако вряд ли следует объяснять религиозную реформу чрезмерной приверженностью Узбека к исламу: она имела чисто политические причины.

После смерти Токты претензии на власть предъявили его сын Тукель-Буга и племянник Узбек, занимавший высокое положение при дворе и в войсках. Сторонники Узбека вероломно прикончили Тукель-Бугу, однако у Токты оставались и другие потомки, на стороне которых выступило немало ордынских родоплеменных предводителей, сановников и военачальников.

Чтобы сплотить своих сторонников, Узбеку нужны были средства, а эти средства были у мусульманского духовенства и купечества. Соответственно, претендент объявил, что сделает ислам государственной религией Улуса Джучи, чем сразу же привлек к себе не только священнослужителей и торговцев, но и обеспечил поддержку мусульманских регионов Золотой Орды. Тем не менее борьба затянулась на много лет, и только в 1320 г. Узбек мог в своем послании египетскому султану ан-Насиру объявить, что ислам восторжествовал на всей территории империи Джучидов, и все его враги разбиты. Вероятно, именно к этому времени погиб Балуш, последний из трех сыновей Токты, а также и другие претенденты на трон: по сведениям источников, во время этой борьбы Узбеком было уничтожено около 120 только потомков Чингис-хана![140]

Сделав ислам официальной религией, Узбек принял тронное имя «султан Гийас ад-Дин Мухаммад Узбек» и продолжил реформы, чтобы привести административную и судебную систему Золотой Орды в соответствие с канонами новой государственной религии. Так, в Золотой Орде наряду с военным управлением в формате десятичной административной системы, которую возглавлял бекляри-бек (фактически верховный главнокомандующий), появился пост везира, являвшегося по сути одновременно министром финансов и начальником ханской канцелярии. Ранее считалось, что должность везира занимал представитель родоплеменной аристократии, второй по значению после бекляри-бека, однако подобная точка зрения представляется ошибочной: обязанности везира предусматривали наличие у него таких знаний и навыков, каких у монгольских аристократов просто-напросто не было: финансовые институты, делопроизводство, дипломатическая переписка и пр. В самом деле, проанализировав сведения о золотоордынских везирах, мы убедимся, что эту должность занимали выходцы из оседлых государств и регионов с развитой бюрократической традицией — иранцы, хорезмийцы и т. д. В подчинении везира находилось несколько «министерств» — диванов, каждый из которых отвечал за ту или иную сферу управления (налоги и сборы, внешняя политика и пр.).[141]

Наряду с монгольскими имперскими судами-дзаргу в Улусе Джучи были введены мусульманские суды-кади. Впрочем, тяжущиеся сами имели право выбирать, в какой суд им обращаться: согласно Ибн Баттуте, и дзаргучи, и кади заседали в смежных залах при дворце наместника улуса.[142]

Однако нельзя не обратить внимания, что принятие ислама не повлияло на политику религиозной терпимости, свойственную потомкам Чингис-хана, в т. ч. и золотоордынским ханам. Наряду с приверженцами «основных» религий, в Улусе Джучи проживали представители различных конфессий, и даже, более того, ханы никоим образом не препятствовали проповедовать эти религии среди своих подданных.

В частности, исследователи уже обращали внимание на то, что Узбек (как и его сын Джанибек, также являвшийся ревнителем ислама) покровительствовал православной церкви на территории Золотой Орды и при выстраивании отношений с русскими княжествами, когда представители церкви выступали как своеобразные «лоббисты» интересов русских князей и церковных иерархов в Орде.[143] Некоторые авторы также рассматривают «православный фактор» в истории Улуса Джучи более широко, обращая внимание на наличие значительного числа епархий на Северном Кавказе, в Крыму, активную миссионерскую деятельность православного духовенства среди ордынских кочевников, посредническую деятельность священнослужителей в контактах Золотой Орды с Византией и т. д.[144]

Еще больших успехов в эпоху Узбека добилась в Золотой Орде католическая церковь. Так, в 1314 г. (т. е. в разгар религиозной реформы с целью обращения Золотой Орды в ислам!) хан выдал францисканцам ярлык, позволяющий им проповедовать в Золотой Орде, а также освобождавший их от уплаты всех налогов и сборов и несения повинностей.[145] В результате начинается активная миссионерская деятельность католических орденов в золотоордынском Придунавье, Нижнем Поволжье, на Северном Кавказе.[146]

Интересно отметить, что, укрепив свои позиции, католики стали пытаться участвовать и в политических событиях в Золотой Орде — в частности, в 1339 г. они приняли участие в заговоре против хана Узбека, едва не закончившемся покушением на него. Принимая во внимание влияние католического духовенства, хан принял решение не наказывать католиков из числа заговорщиков (за исключением троих, чья вина была очевидна), за что получил благодарственное письмо от папы римского Бенедикта XII.[147]

Ненадолго поколебало принятие ислама и позиции в Золотой Орде представителей такой, казалось бы, «экзотической» для этого региона религии, как буддизм. Хан Узбек, приступив к исламизации Золотой Орды, перебил многих буддистов (вероятно, активно сопротивлявшихся обращению в ислам), но затем, судя по сохранившимся текстам ханских ярлыков, они вновь заняли высокие посты в ханской канцелярии. Отдельные проявления буддийской религии и культуры имели место в Золотой Орде еще и в начале XV в.[148]

Принятие ислама отнюдь не означало и отказа Узбека от интеграции в монгольскую имперскую систему. Напротив, он продолжил политику Токты в отношении империи Юань, продолжая de jure признавать императора верховным монгольским правителем.

Именно в эпоху Узбека связи Золотой Орды с Китаем приобрели регулярный характер (в китайской династийной истории «Юань ши» он упоминается под именем Юэцзибе). Согласно анонимной «Книге о Великом хане», франкоязычному сочинению первой трети XIV в., Узбек, ильхан Абу Саид и «император Алмалыка» (т. е. чагатайский хан) «императора посылают ежегодно указанному хану леопардов, быстрых верблюдов, кречетов и огромное количество драгоценных камней, поскольку они признают его своим сеньором и сюзереном».[149] Конечно, золотоордынские ханы в процессе дипломатического обмена с императорами Юань направляли последним богатые дары — в соответствии с дипломатическим протоколом. Помимо различных экзотических животных и драгоценностей, упомянутых в «Книге», имеются сведения о том, что императорам Юань неоднократно преподносились в дар русские рабы. Довольно много их оказалось в Китае как раз в эпоху правления Узбека, войска которого в 1327 г. жестоко подавили восстание в Твери и угнали в плен большое количество местных жителей. Судьба упомянутой в «Юань ши» русской «гвардии» великого хана Ток-Тэмура, сформированной около 1330 г., т. е. как раз вскоре после подавления тверского восстания, неоднократно привлекала внимание историков.[150]

Все эти факты позволили некоторым авторам выказать сомнение в том, что ислам в XIV в. вообще являлся официальной религией Золотой Орды. По мнению одних, выбор ислама привел бы к утрате имперского статуса, на который претендовали Джучиды,[151] — весьма вольно ставя в один ряд разные категории — религиозную (ислам) и политическую («имперскость», «чингизизм»[152]). Другие ссылаются на свидетельства иностранных современников — в частности, европейских католических миссионеров, хорошо изучивших религиозную ситуацию в Улусе Джучи «изнутри».[153]

Однако подобные мнения представляются слишком категоричными. Несомненно, ислам, начиная с правления Узбека, занял место официальной религии, что проявилось и в титулатуре ханов (принявших также титул султанов и мусульманские имена), и в инкорпорации мусульманского духовенства и чиновничества в административную систему Золотой Орды, и придание мусульманскому суду (суд кадиев) статуса, равного имперскому суду-дзаргу.[154] Другое дело, что в эпоху Узбека и его преемников речь шла о принятии ислама лишь ханами и их ближайшим окружением, а также, вероятно, населением центральных регионов Улуса Джучи (значительная часть которого и прежде была мусульманской). В целом же, некоторые особенности политических и религиозных реалий в «мусульманский» период истории Золотой Орды, не отвечавшие канонам «классического ислама» (именно на них обращают внимание вышеупомянутые сторонники мнения о том, что Золотая Орда так и не стала мусульманским государствам) позволяют говорить об исламе в Улусе Джучи как о «региональном» варианте этой религии — что, впрочем, было характерно для многих государств и регионов, придерживающихся ислама.[155]

В начале 1320-х гг. Узбек провел масштабную административную реформу, обеспечившую существенную централизацию власти хана. Ко времени его вступления на трон обширная территория Золотой Орды включала самые разные регионы — с населением, различающимся по этническому происхождению, экономическому укладу, религии, культуре. Самым главным критерием разграничения являлась, естественно, принадлежность к кочевому или оседлому образу жизни. Поскольку существенного преобладания областей с тем или иным укладом в Золотой Орде не было, десятичная административно-территориальная система, введенная в Монгольской империи Чингис-ханом, должна была быть адаптирована к ордынским реалиям.

Соответственно, можно говорить о своеобразном дуализме системы управления в Золотой Орде. Кочевые области находились во владении тюрко-монгольских родоплеменных подразделений, предводители которых были интегрированы в систему управления в качестве военачальников и сановников, причем статус их был, как правило, наследственным. Оседлые же области возглавлялись ханскими наместниками — даругами или баскаками. В документах нередко наряду с «просто» даругами (или даругами внутренних городов и селений) встречаются также даруги-князья или же даруги-темники. По-видимому, даруги-князья являлись представителями ордынской аристократии, получившими в управление тот или иной регион благодаря связям с ханским родом (в отличие от чиновников незнатного происхождения, назначаемых на должности исключительно по воле ханов). Даруги-темники же — это правители пограничных областей, своего рода «военные губернаторы», в задачу которых входило не только повседневное управление, но и организация отпора в случае нападения иноземных войск на подведомственные ему территории.

При этом десятичная система формально была распространена не только на все регионы империи Джучидов, но и на вассальные государства.[156] Впрочем, эта система была актуальной лишь в двух случаях — при проведении переписи для налогообложения и при сборе войск для похода или отражения неприятельского вторжения. Важно иметь в виду, что войска от каждого подразделения в рамках десятичной системы совершенно не обязательно возглавлял начальник соответствующего тумена, тысячи, сотни, десятка. В задачу такого военного чиновника входило лишь поставить для ханской армии требуемое количество воинов, после чего они поступали в распоряжение военачальников, назначаемых по воле ханов.

Естественно, подобная административно-территориальная организация изначально отличалась запутанностью, а в условиях смут и вовсе оказывалась неэффективной. Поэтому Узбек решил преобразовать ее, и в результате все многочисленные уделы потомков Джучи и клановых предводителей были преобразованы в 70 туменов и объединены в десять крупных областей-улусов, во главе которых были поставлены ханские наместники — улус-беки.[157]

Есть все основания полагать, что эта реформа стала не плодом личных идей Узбека, а результатом заимствования административного опыта империи Юань, с правителями которой Узбек поддерживал связи, как отмечалось выше. Он получил в имперской иерархии сан «князя третьей степени» и считался владетелем трех областей, ранее полученных Токтой от хана Тэмура — императора Ченцзуна. Уже в последние годы правления Токты поднимался вопрос о создании на территории этих областей отдельного генерал-губернаторства, однако реально оно было создано в 1337 г., т. е. уже ближе к концу правления Узбека.[158] И именно с этого времени денежные поступления с китайских владений в Золотую Орду стали регулярными.[159] По-видимому, именно в ходе переговоров по этому поводу Узбек, скорее всего, получил достаточно полное представление об административно-территориальном устройстве империи Юань и взял ее за основу в собственной преобразовательной деятельности — естественно, с учетом золотоордынской специфики. Таким образом, совершенно неслучайно система административных единиц Улуса Джучи (улусы под управлением улус-беков и подчинявшиеся им тумены под управлением даруг или темников) сходна с такой же двухуровневой системой империи Юань: округа (тао) во главе с генерал-губернаторами и «дороги» (лу) во главе с губернаторами.[160]

Централизация ханской власти также нашла отражение в урезании прав владетельных Чингизидов: в правление Узбека они не могли напрямую управлять своими уделами, собирать с них налоги в свою пользу, формировать собственные войска — всеми этими вопросами занимались ханские чиновники. В зависимости от места потомка Джучи в семейной иерархии он получал определенные выплаты из ханской казны, куда поступали налоги из соответствующих уделов. Естественно, новая система управления не слишком нравилась ни царевичам из ханского рода, ни влиятельным родоплеменным вождям, поэтому, вероятно, смута в Золотой Орде в 1360–1370-е гг. одной из своих причин имела противодействие ордынской аристократии централизаторской политике Узбека и его преемников, зревшее с 1320-х гг.

Осуществив реформу на территории Белой Орды, т. е. во владениях, находившихся под полным контролем, Узбек попытался интегрировать в новую систему и Синюю Орду. Как мы помним, в конце своего правления Токта оказал поддержку синеордынскому правителю Баяну, который, однако, умер примерно в одно время с ним, около 1312 г. Ему наследовали сын Сазы-Буга (прав. ок. 1312–1321), которого сменил его собственный сын Эрзен или Абисан (ок. 1321–1345), который, согласно Муин ад-Дину Натанзи, «получил трон по указу Узбека».[161]

В ряде средневековых восточных хроник имеются существенные расхождения относительно событий в восточном крыле Золотой Орды в 1320-х гг. В течение довольно длительного времени исследователи с доверием принимали сообщение того же Муин ад-Дина Натанзи о кратковременном правлении Мубарак-ходжи (сына Эрзена), его мятеже и бегстве, имевшем место, согласно средневековому автору, в 745 г. х. (1344–1345),[162] но при этом исследователи ссылались на монеты с именем этого правителя, которые нумизмат середины XIX в. П. С. Савельев датировал 728 и 729 гг. х. (1328–1329),[163] и эта датировка надолго была принята последующими исследователями. В результате делается вывод, что именно Мубарак-ходжа восстал против Узбека из-за его централизаторской политики и был свергнут, а в Синей Орде стал наместником (улус-беком) Тинибек, сын Узбека.[164] Однако в последнее время все чаще поднимался вопрос об ошибочности такой датировки и, соответственно, ошибочной интерпретации событий. По мнению одних авторов, потомки Орду (старшего сына Бату) спокойно правили в Синей Орде вплоть до 1360-х гг.[165] Другие же полагают, что Узбек уже ближе к концу правления, стремясь укрепить контроль над Синей Ордой, направил туда Тинибека в качестве наместника уже ок. 740–741 г. х. (1339–1341), сместив местного правителя Эрзена.[166]

В отличие от относительно миролюбивого Токты, Узбек оказался весьма воинственным ханом. Подобно своим предшественникам, он занял враждебную политику в отношении государства ильханов в Иране. Вскоре после вступления на трон, в 1314 г., он направил несколько посольств ильхану Олджайту, требуя возвратить Золотой Орде ее кавказские владения. Естественно, эти требования были отвергнуты, а годом позже ильхан дал дополнительный повод Узбеку для недовольства, предоставив убежище беглому джучидскому царевичу Баба-огулу, пытавшемуся захватить Хорезм.[167] Смерть ильхана Олджайту в 1316 г. на некоторое время снизила напряженность между двумя улусами, однако вскоре Узбек начал готовиться к войне.

Новым правителем Ирана стал 12-летний Абу Саид, вся полнота власти при котором сосредоточилась в руках могущественного эмира Чопана.[168] Надеясь на то, что приход к власти малолетнего правителя приведет к междоусобице, Узбек постарался создать антииранскую коалицию, в которую, кроме Золотой Орды, вошли египетские мамлюки, а также чагатайский царевич Ясавур, в свое время служивший ильханам, но затем восставший против них. Однако в 1320 г. Узбек потерпел поражение от юного ильхана, и коалиция распалась. В 1323 г. Абу Саид отправил послов к Узбеку, предлагая заключить мир, однако, судя по всему, это была попытка усыпить бдительность золотоордынского хана: уже в 1324–1325 гг. эмир Чопан вторгся в золотоордынские владения, дошел до Дербента и, не вступая в бой с ордынскими войсками, отступил в Иран с богатой добычей.[169]

Еще один шанс решить многолетний спор с Ираном в свою пользу Узбек увидел в 1335 г., когда после смерти Абу Саида прямая ветвь Хулагуидов пересеклась, и на престол вступил его дальний родственник Арпа-хан, который даже не был потомком Хулагу, а происходил от его брата Арик-Буги (никогда даже не бывавшего в Иране!). Естественно, многие представители персидской аристократии не признали власти нового ильхана, и Узбек решил этим воспользоваться. По некоторым сведениям, он вступил в переписку с Багдад-хатун, вдовой Абу Саида, рассчитывая на поддержку в ближайшем окружении нового ильхана. Однако заговор оказался раскрыт, и Багдад-хатун была казнена. После этого не оставалось ничего другого, как начать прямое военное вторжение. Но и на этот раз золотоордынские войска были разгромлены персидскими монголами, и самое обидное было то, что победитель Арпа-хан всего несколько месяцев спустя был свергнут и убит очередным претендентом на трон![170]

На этом фоне весьма взвешенной и разумной выглядит политика хана Узбека в отношении своих восточных родственников — империи Юань и Чагатайского улуса. Так, вскоре после вступления Узбека на трон чагатайский хан Эсен-Буга попытался вовлечь его в войну с императором Юань, сфабриковав послание, в котором последний якобы признавал Узбека недостойным трона. Но советники Узбека сумели убедить своего хана в недостоверности этих сведений, и он так и не вмешался в войну Юань и Чагатаидов.[171] Тем не менее, в 1322 г. Узбек все же заключил союз с новым чагатайским ханом Кебеком (братом Эсен-Буги) — для совместных действий против ильхана Абу Саида.[172] Однако последовавшая в начале 1330-х гг. смута в Чагатайском улусе, вскоре расколовшая это государство, положила конец союзу и надолго снизила интерес хана Золотой Орды к соседнему государству.

Попытался Узбек вернуть влияние и на европейской международной арене, где местные государства уже не ограничивались отказом от вассальной зависимости Золотой Орде (как при Токте), но и сами стали переходить в наступление. Как раз в правление Узбека начинается возвышение Великого княжества Литовского, и уже в 1320 г. его правитель Гедимин сумел захватить Волынское княжество, ранее признававшее сюзеренитет Золотой Орды, а также Киевское, которое находилось под прямым управлением золотоордынских баскаков. Казалось бы, это должно было привести к войне между Литвой и Ордой, но хан Узбек в это время был связан военными действиями против ильхана Абу Саида и не успел вовремя отреагировать, ограничившись отправкой небольших отрядов в набег на Литву в 1324 г.

Лишь в следующем десятилетии хан предпринял несколько ответных действий. Так, в начале 1330-х гг. его войскам во время пограничного боя удалось захватить в плен Наримонта — одного из сыновей литовского великого князя, но вскоре хан Узбек передал его Ивану Калите, который крестил князя и отправил его обратно в Литву.[173] Однако это позволило хану добиться от Гедимина того, что в Киев вернулся баскак и часть сборов с Киевского княжества по-прежнему шла в ханскую казну. В 1339 г., узнав, что смоленские князья ведут переговоры с Гедимином о переходе под его власть, Узбек отправил ордынские войска и войска вассальных русских князей под Смоленск, тем самым на короткое время сохранив его под властью Орды; но в том же году город все же перешел под контроль Гедимина. Годом позже литовцы захватили и последнее княжество Юго-Западной Руси — Галицкое, тем самым окончательно положив конец ордынскому сюзеренитету в этом регионе.[174]

Примерно в это же время, в 1337 г., войска хана Узбека совершили набег на Польшу. Целью его было заставить поляков отказаться от мысли о крестовом походе, который, как стало известно золотоордынскому хану, в очередной раз затевал папа римский.

Согласно сообщению Ибн Баттуты, одной из жен хана Узбека была дочь византийского императора Андроника III (арабский путешественник называет ее Баялун). Эта родственная связь, по-видимому, стала причиной того, что в 1323 г. Узбек не стал воевать с византийцами, когда они разгромили его союзника, болгарского царя Георгия Тертера II. Однако в 1330 г. хан вмешался в очередной конфликт на Балканах, что стало совершенно непродуманной авантюрой. Император Андроник в союзе с валашским воеводой Басарабом I выступил против сербского краля Стефана III, и Узбек также прислал на помощь тестю трехтысячный отряд. Однако союзники были разгромлены, и Узбеку пришлось распрощаться с надеждой восстановить контроль Золотой Орды на Балканах.[175] А в 1333 г., согласно сообщению того же Ибн Баттуты, византийская супруга Узбека решила съездить к своему отцу в Константинополь и уже не вернулась.[176] Вполне возможно, что после поражения 1330 г. ордынские ханы окончательно утратили свои позиции на Балканском полуострове, и невозвращение дочери императора к супругу-хану, скорее всего, уже не могло повлечь негативных последствий для Византии со стороны Золотой Орды.

Пожалуй, единственным положительным последствием внешней политики Узбека на «европейском направлении» стало его покровительство итальянским колониям в Северном Причерноморье. В 1313 г. он позволил генуэзцам, изгнанным из Крыма Токтой, вновь обосноваться в Кафе. А в 1332 г. впервые выдал венецианцам ярлык на право создания торговой фактории в Азове. Тем самым он способствовал развитию черноморской и азовской торговли и, соответственно, существенному увеличению доходов в казну от торговых налогов и сборов.[177]

Как и предыдущие правители Золотой Орды, Узбек старался поддерживать союз с Мамлюкским Египтом, тем более что, благодаря его религиозной реформе, Улус Джучи также стал мусульманским, и это должно было укрепить связи с египетскими монархами. Более того, в 1320 г. хан породнился с султаном ан-Насиром, выдав за него (по просьбе правителя Египта) замуж свою двоюродную племянницу Тулунбай. Однако в другой раз Узбек, разгневанный отказом мамлюкского султана в военной помощи, приказал казнить египетского посла.[178] Таким образом, и на этом направлении хану не удалось добиться значительных дипломатических успехов.

В отличие от предшественников, Узбек очень активно вмешивался в дела своих вассалов — русских князей. Термин «ордынское иго на Руси» является наиболее оправданным именно применительно к его правлению. Узбек полностью отверг древнерусский лествичный принцип престолонаследия старшим в княжеском роду и передавал великокняжеский престол тому, кому считал нужным. Так, в 1317 г. он сместил великого князя Михаила Тверского (утвержденного Токтой) и передал владимирский престол младшему по возрасту и месту в княжеской семейной иерархии Юрию Московскому, женив его на своей сестре. В 1322 г. он сам же низложил Юрия и передал трон Дмитрию, сыну Михаила Тверского, а затем — его брату Александру. За время правления Узбека в его ставке было казнено не менее десяти русских князей — больше, чем всеми его предшественниками, вместе взятыми.[179]

Несколько особняком стоит один эпизод в истории отношений Золотой Орды и Руси в эпоху Узбека — тверские события 1327 г., когда местное население подняло восстание против ордынского посла — Шевкала, двоюродного брата Узбека, который сам погиб. Восстание было жестоко подавлено другими русскими вассалами Золотой Орды. Традиционно оно рассматривается в контексте «борьбы против ордынского ига» и вроде бы вписывается в общую жесткую политику хана Узбека в отношении Руси. Однако некоторые обстоятельства заставляют взглянуть на события в Твери в 1327 г. несколько с иного ракурса. Во-первых, на этот раз хан изначально не ставил целью смещение великого князя Александра Михайловича: имея подобные намерения, он обычно использовал иные механизмы.[180] Во-вторых, если обратиться к народной «Песне о Щелкане Дудентьевиче», то выясняется, что Шевкал-Щелкан намеревался отстранить от власти князя и править и судить в Твери сам.[181] Безусловно, считать фольклорное произведение достоверным историческим источником не следует, тем более что летописные сообщения о восстании в Твери не подтверждают таких намерений ханского родственника и называют его просто послом — пусть и с весьма широкими полномочиями.[182] Тем не менее осмелимся высказать предположение на основании «Песни», что Узбек мог предпринять попытку ввести прямое правление в русских княжествах, и Шевкал мог рассматриваться как один из «губернаторов», т. е. улус-беков. Однако крайне резкая реакция тверичей на его намерения вполне могла охладить реформаторский пыл хана и вернуться к уже сложившейся около четверти века назад системе «вай фань». Он лишь позволил себе достаточно произвольно назначать в качестве вассальных правителей тех русских князей, в безусловной лояльности которых был уверен — таких, как Иван Калита.

Правда, не желая сосредоточения власти над всей обширной территорией Северо-Восточной Руси в руках одного (пусть даже и верного) вассала, он использовал разные средства для ее ограничения: так, в 1328–1331 гг. князь Иван Даниилович делил великокняжескую власть с суздальским князем Александром Васильевичем; в 1337 г. Узбек простил мятежного тверского князя Александра Михайловича и признал его великим князем тверским, т. е. формально вывел из подчинения великого князя владимирского. Именно эта система в сочетании с сохранением «русских» баскаков или даруг, но уже в качестве сановников при ханском дворе позволила сохранять в той или иной степени вассалитет русских княжеств от Золотой Орды до XV в. включительно.

В целом же, как и другие внешнеполитические действия Узбека, его политика на Руси имела не слишком благоприятные последствия для Золотой Орды. Своим вмешательством в русские дела он способствовал усилению одного из княжеских домов — московского. А московские князья (Иван Калита и его потомки) оказались весьма энергичными и амбициозными правителями, которые за короткое время сумели установить контроль практически над всей Северо-Восточной Русью (за исключением Твери, Рязани, Нижнего Новгорода и Великого Новгорода) и во время смуты в Золотой Орде 1360–1370-х гг. возглавили сопротивление ханской власти. Впрочем, до этого было еще далеко. В правление же Узбека русские князья, напуганные его активным вмешательством в свои дела и многочисленными расправами с представителями княжеского рода, старались не давать поводов для новых опустошительных походов.

Политика Узбека свидетельствует о его неуравновешенности и капризности. Проявлялись эти качества и в его личной жизни. Он имел несколько жен, постепенно возвышая то одну, то другую из них. В результате одна супруга, дочь византийского императора, под предлогом посещения отца уехала в Византию и не вернулась к мужу. Старший и любимый сын Узбека, Тимур, скончался в 1330 г., к остальным же он относился не так хорошо. Судя по косвенным данным источников, около 1339 г. Тинибек, наместник отца в Синей Орде, возможно, принял участие в заговоре против Узбека, в результате которого мятежники едва не ворвались в ханский дворец.[183] Разгневанный на Тинибека, хан решил назначить своим соправителем-наследником следующего сына, Джанибека, имя которого даже стало чеканиться на монетах еще при жизни отца.[184]

«Инерция»: правление Джанибека

В 1341 г. Узбек умер, оставив славу могущественного и набожного правителя, но на самом деле существенно ослабив Золотую Орду постоянными войнами, непрекращающейся сменой высших сановников, а в придачу создав и династические проблемы. Тем не менее, его преемник Джанибек (занявший трон после кратковременного правления Тинибека, которого убил в 1342 г.) «по инерции» продолжал активную политику Узбека, и его время также считается эпохой расцвета Улуса Джучи.

Как и Узбек, Джанибек поддерживал отношения с империей Юань, унаследовав от отца в имперской иерархии титул «князя третьей степени» и право получения доходов с трех китайских областей.[185] Однако, вероятно, именно при нем золотоордынские владения в Китае были утрачены, правда, на этот раз не из-за очередного обострения отношений между владетелями двух улусов. Как известно, в середине XIV в. в Китае активизировалось антимонгольское освободительное движение («восстание красных войск»), завершившееся изгнанием монголов из Китая и воцарением национальной династии Мин (1368 г.). Как следствие, уже в 1350-е гг. пекинские власти не контролировали значительную часть территории страны, так что есть основания полагать, что именно в это время и Золотая Орда лишилась своих владений в Китае, да и вообще отношения Джанибека с императорами Юань фактически прекратились.

После бурной внешнеполитической деятельности его отца политика Джанибека выглядит более миролюбивой, хотя на самом деле она таковой вовсе не была. В отношениях с Русью он последовательно поддерживал в качестве великих князей представителей московского дома — Семена и Ивана II, сыновей Ивана Калиты. Однако благоразумно не давал им чрезмерно усиливаться за счет подчинения других князей. Так, конфликты тверских и нижегородских правителей хан разбирал сам, подчеркивая их самостоятельность по отношению к Москве. Подобно своим предшественникам, он покровительствовал и русской церкви, правда, есть основания полагать, что однажды он предпринял попытку обложить православное духовенство налогами — чего не делали золотоордынские ханы ни до него, ни после.[186] Тем не менее, в целом отношения хана с русской церковью складывались положительно, и в летописной традиции он назван «добрым царем». Таким образом, в отношении Руси он проводил мирную политику, но в отношении других вассалов и соседних государств действовал более агрессивно.

Вскоре после вступления на трон в 1342 г. Джанибек выдал ярлык венецианским купцам, подтверждавший ярлык Узбека 1332 г., — о владении колонией в Азове и освобождении от некоторых налогов и сборов. Но уже годом позже случилась катастрофа: знатный венецианец Андреоло Чиврано оскорбил в порту Таны ордынского подданного Ходжу Омара, который дал ему пощечину, в ответ на что венецианец заколол своего противника. Ордынское население, уже давно копившее недовольство по поводу наглого поведения итальянцев, ссылавшихся на ханские пожалования, устроило погром всех «латинян» в городе, причинив в итоге ущерба одним только венецианцам на 300 тыс. золотых флоринов, а генуэзцам — на 350 тыс. Джанибек, узнав о событиях в Тане, принял сторону своих подданных и приказал бросить в тюрьму всех итальянских торговцев в Орде и официально издал ярлык и запрете торговли во всех итальянских колониях.[187]

Узнав об этом, венецианский сенат арестовал А. Чиврано, судил и приговорил его к пятилетнему изгнанию из Венеции. Об этом в 1344 г. было сообщено Джанибеку, который готов был удовлетвориться этим и принял венецианских послов весьма благожелательно. Но тут вмешалась Генуя, которая опасалась, что Венеция, пользуясь благосклонностью хана, получит новые привилегии. Генуэзский дож Симоне Боканегра обратился к своему венецианскому коллеге Андреа Дандоло, и в июне 1344 г. обе республики предъявили фактически ультиматум хану Золотой Орды: они потребовали восстановить торговлю с итальянскими колониями в полном объеме и возместить убытки, причиненные погромом в Азове. В ответ хан, использовав в качестве предлога нежелание Венеции выдать ему А. Чиврано, осадил Кафу, но его действия оказались неудачными: не имея возможности осадить город с моря, хан не смог воспрепятствовать поставкам в город продовольствия и боеприпасов и был вынужден отступить. В 1346 г. Джанибек вновь осадил Кафу, причем во время этой осады приказал перебросить катапультой через городскую стену труп человека, умершего от чумы, которой заразились кафинские генуэзцы, некоторые из них бежали в Европу, принеся туда и болезнь, послужившую причиной печально известной эпидемии 1348–1349 гг. Однако даже «биологическое оружие» не помогло хану, и он вновь потерпел неудачу. В результате его единственной возможностью наказать итальянцев стало сохранение запрета на торговлю с ними.[188]

Поскольку к этому времени морская торговля в Причерноморье (контролировавшаяся именно венецианцами и генуэзцами) являлась основным торговым каналом для Золотой Орды, от запрета страдали не только итальянцы, но и ордынцы, а сам хан терял немалые средства из-за непоступления в казну торговых сборов. Стороны не желали уступать друг другу, пока не выяснилось, что генуэзцы стремятся убедить хана вести все торговые дела через Кафу, а сами препятствуют венецианским дипломатам добраться до ордынских владений и начать переговоры с ханом. Недоверие союзников друг к другу заставило их наперегонки искать сближения с Джанибеком, и в 1347 г. хан и правительства итальянских республик достигли компромисса: хан позволил итальянцам вновь вести торговлю в Крыму и Северном Причерноморье, однако в своем новом ярлыке венецианцам Азова повысил торговый налог (тамгу) с 3 до 5 %.[189]

Возникает вопрос: как какие-то небольшие итальянские поселения на черноморском и азовском побережье рискнули вступить в прямое противостояние с Золотой Ордой, которая и сама по себе была могущественным государством, да еще и принадлежала к монгольской имперской системе? Дело в том, что и сами итальянские торговые республики (в первую очередь — Венеция[190]) являлись своеобразными империями — пусть даже и «морскими»: они имели многочисленные торговые и военные базы во многих частях Европы и Азии, обладали огромными материальными ресурсами. Кроме того, они, по-видимому, понимали, что в условиях начинающегося распада имперской системы (междоусобицы в Чагатайском улусе и Иране, антимонгольские движения в Китае) Золотая Орда не сможет в полной мере использовать свой имперский статус и, по сути, окажется одна против целого ряда европейских государств — что в конечном счете и произошло. Однако, как оказалось, венецианцы и генуэзцы переоценили свои возможности и были вынуждены пойти на соглашение с ханом, поскольку нуждались в восстановлении мирных и торговых отношений не меньше, чем сам Джанибек.

Восточные улусы Золотой Орды (бывшая Синяя Орда), насильно включенные в золотоордынскую административную систему, никогда не были окончательно покорены. А после гибели Тинибека, сумевшего в 1330-е гг. установить там порядок, Джанибек, вероятно, не имел возможности контролировать их в полной степени. Так, русские летописцы под 1352 г. упоминают о боевых действиях Джанибека против некоего «Оурдака царя»: по всей видимости, против хана поднял восстание один из царевичей Синей Орды, Уругдак (потомок Туга-Тимура), пытаясь вернуть в своих владениях полноту власти, урезанной в результате реформы Узбека.[191] Джанибек был достаточно могущественным правителем, чтобы подавить это восстание, но сам факт вооруженного выступления свидетельствует о том, что административная система, созданная Узбеком, оказалась не слишком эффективной.

Самым известным деянием Джанибека, по-видимому, является завершение почти столетнего противостояния с ильханатом по поводу Азербайджана. К этому времени Иран уже окончательно распался на ряд независимых государств, и те области, на которые в свое время предъявлял претензии Берке — Азербайджан и Северный Иран — находились под властью Малика Ашрафа, внука эмира Чопана, который, соответственно, не принадлежал к потомкам Чингис-хана, и многие представители иранской элиты не признавали его законным правителем. Этим и воспользовался хан Джанибек, который практически не встретил сопротивления от войск Ашрафа, легко захватил все его владения, а самого правителя схватил и казнил. Наместником вернувшихся в состав Золотой Орды владений он назначил своего старшего сына Бердибека, а сам с триумфом вернулся в Сарай.[192]

Однако победа над иранскими монголами стала последней для Джанибека:[193] во время похода он серьезно заболел и был срочно доставлен в Сарай, где ему пытались оказать помощь. Узнав о болезни отца, Бердибек самовольно покинул Азербайджан и срочно прибыл в столицу. Дальнейшие события излагаются в двух версиях: по одной, Джанибек умер до приезда Бердибека; по другой, хан начал выздоравливать, и Бердибек, испугавшись наказания за самовольный приезд, приказал его задушить, а по некоторым сведениям — даже сделал это лично.[194]

Со смертью Джанибека в 1357 г. «золотой век» Золотой Орды сразу перешел в самый драматический период его истории — двадцатилетнюю смуту, едва не поставившую страну на грань исчезновения. Таким образом, Улус Джучи пережил пик своего могущества в первой половине XIV в., когда окончательно сложились его государственное и правовое устройство, развитая экономика, процветающая культура. В связи с этим считаем целесообразным осветить некоторые аспекты истории Золотой Орды в период ее «золотого века».

Экономика Золотой Орды

Представление о Золотой Орде как о «паразитическом» государстве, жившем исключительно за счет грабежа соседних стран, опровергаются информацией о развитой ремесленной и торговой деятельности в Улусе Джучи.

Несмотря на то что ремесленное дело освещено в источниках весьма скудно, некоторые их них содержат важные сведения, позволяющие сформировать представление об этой сфере золотоордынской экономики: упоминания в письменных источниках, сведения ханских ярлыков о налогах, взимаемых с изготовителей отдельных видов продукции, и, конечно же, результаты археологических исследований и т. д.

Прежде всего, следует сказать, что источники содержат сведения не только о ремесле ремесленников, но и порой связывают те или иные промыслы с конкретными регионами. Так, например, Хорезм славился своей поливной керамикой — красивой посудой, востребованной как по всей Золотой Орде, так и за рубежом.[195] Впоследствии различные типы такой керамики стали изготавливаться и в других регионах джучидской державы — в Поволжье, Крыму и Северном Причерноморье, причем встречались разновидности с изображениями животных, птиц, растений и пр.[196] Ремесленники Волжской Булгарии были известны как искусные ювелиры — изготовители украшений из драгоценных и цветных металлов.[197] А крымский мед пользовался такой популярностью, что даже поэты золотоордынского времени сравнивали красивую речь с его сладостью.[198]

К числу востребованных золотоордынских товаров относилось также вооружение — в его производстве были заинтересованы как ордынские власти, так и внешние торговые партнеры Золотой Орды. Крупные центры оружейного производства располагались на Северном Кавказе (известно, что опытными оружейниками были аланы — предки современных осетин), а также в Крыму и Приазовье (при поддержке итальянских торговых факторий).[199] Изготовление стрел, не отличавшееся столь сложными технологическими процессами, было распространено более широко и осуществлялось единолично мастерами, которые даже платили особый налог — «ок» (что, собственно, и означает «стрела»).[200]

К числу наиболее важных для Золотой Орды производств относилось кожевенное дело. В ярлыках золотоордынских ханов, выдававшихся венецианским купцам Азова и закреплявших за ними весьма значительные налоговые льготы, тем не менее, содержится такое положение: «Также если окажется, что какой-нибудь венецианец присвоит или купит невыделанную шкуру, то ему надлежит, как это делают генуэзцы, уплатить нам торговый налог, максимальный размер которого 50 %, а минимальный — 40 %». Тем самым золотоордынские правители старались препятствовать вывозу невыделанной кожи и, соответственно, покровительствовали «отечественному производителю».[201] Надо отметить, что кожевенное производство, и в самом деле, имело давние традиции в центральных регионах Золотой Орды — в частности, в Поволжье, которое славилось кожевниками еще в эпоху Волжской Булгарии.[202]

Также имели определенное развитие в Золотой Орде и добывающие промыслы. В Крыму была развита соледобыча.[203] В Поволжье и Приуралье добывали железо, необходимое для изготовления вышеупомянутого оружия и доспехов (обработка железа также принадлежала к числу наиболее развитых ремесел Волжской Булгарии, и кузнецы, естественно, изготавливали не только оружие и доспехи, но и металлические предметы для домашнего обихода и сельскохозяйственной деятельности).[204]

Информации о «формах собственности» ремесленных мастерских в Золотой Орде у нас нет. Однако некоторые косвенные данные позволяют сделать вывод, что, помимо частных производителей, в Улусе Джучи, по-видимому, имелись и государственные мастерские. Так, например, арабский автор XIV в. ал-Умари сообщает, что еще в середине 1260-х гг. золотоордынский правитель Берке договорился с персидским ильханом Абагой о строительстве в Тебризе ткацких мастерских, которые принадлежали бы (и, соответственно, приносили бы доход) ему.[205] По-видимому, аналогичные предприятия имелись и непосредственно на территории Улуса Джучи. А вышеупомянутый огромный налог на невыделанные кожи наводит на мысль о том, что и кожевенные мастерские могли принадлежать золотоордынским монархам.

О торговле Золотой Орды известно гораздо больше, чем о ремесле — особенно о внешней. Наиболее востребованными за рубежом товарами, вывозившимися из Золотой Орды, являлись скот, кожа, меха, зерно (ячмень, просо, рожь, пшеница), соль, рыба (в т. ч. и соленая). Также вывозились оружие и доспехи, металлические изделия, производимые преимущественно в Волжской Булгарии, — украшения, посуда, предметы быта. Наконец, весьма известным «товаром», поставлявшимся из Золотой Орды на Ближний Восток, в Северную Африку, в Центральную Азию и даже Европу, являлись рабы — военнопленные (в частности, русские) и даже местные жители.[206] Арабские авторы неоднократно сообщают, что золотоордынские кочевники в голодные годы продавали своих детей работорговцам. Естественно, такая практика не нравилась ханам Золотой Орды, из-за чего они вступали в конфликты с государствами, подданные которых покупали ордынцев, — как это было, например, в вышеописанном случае войны хана Токты с генуэзцами в Крыму в 1308 г.

Далеко не все товары, которые вывозились из Золотой Орды в другие страны, имели местное происхождение: ряд их приобретался ордынскими торговцами для перепродажи, что обуславливало весьма активные передвижения купцов Улуса Джучи по различным странам и регионам. Благодаря своей мобильности, они не только способствовали активному товарообмену внутри Золотой Орды и ее с другими государствами, но и являлись обладателями ценной и оперативной информации о разных странах и регионах, их экономическом и политическом положении.

Это обеспечивало интерес к торговцам со стороны ордынских правителей, которые нередко использовали купцов в качестве дипломатов (гонцов и даже послов к иностранным государям), советников и пр. Кроме того, широко распространенной практикой было «долевое участие» ордынских правителей и членов правящего семейства в коммерческих делах. Подобные купеческие объединения носили название «уртаки» и пользовались большим влиянием в Золотой Орде и других государствах Чингизидов.[207]

Влиятельные торговцы не довольствовались важной ролью исключительно в экономической сфере, а принимали участие в политической и административной деятельности. Так, именно купцы-мусульмане становились «откупщиками», приобретая право сбора налогов в тех или иных регионах самой Золотой Орды или вассальных государствах (их злоупотребления неоднократно вызывали недовольство местного населения — как это было в Северо-Восточной Руси в 1262 г.). Хорошо известен в истории русско-ордынских отношений сюжет о купце Ахмате, ставшем баскаком в Курском княжестве, который в 1280-е гг. не только собирал дань с русских территорий, находившихся в его ведении, но и создал собственные слободы, которые стал населять в т. ч. и выходцами из русских земель (включая беглых). Это побудило местных князей обратиться с жалобой на его действия к хану Тула-Буге, который повелел уничтожить слободы, что и было сделано. Тогда Ахмат обратился к могущественному временщику Ногаю, организовавшему карательный набег на князей, уничтоживших слободы.[208]

Наконец, именно благодаря поддержке многочисленного и влиятельного мусульманского духовенства и богатого купечества пришел к власти хан Узбек. В качестве своеобразной благодарности он, выдавая замуж за мамлюкского султана ан-Насира свою родственницу, затребовал с египетских послов такой огромный калым, что им пришлось занимать недостающую сумму именно у ордынских купцов — естественно, под большие проценты.[209]

Стремясь всячески развивать торговлю (как из-за собственного участия в коммерческих предприятиях, так и из-за крупных доходов от торговых налогов, о чем речь пойдет ниже), золотоордынские ханы создавали режим наибольшего благоприятствования и собственным купцам, и иностранным. Последним предоставлялось право образовывать в золотоордынских городах собственные «торговые колонии» — выше мы уже неоднократно упоминали о торговых кварталах генуэзцев и венецианцев в ордынских городах Причерноморья и Приазовья, в крупных городах Поволжья также имели иностранные торговые кварталы — армянские, египетские и пр.[210] В Золотой Орде достаточно активно торговали и купцы из русских земель — особенно часто они упоминаются в источниках XIV в.[211]

Защита интересов купцов рассматривалась ханами Золотой Орды как защита государственных интересов. Так, как мы помним, поводом для вышеописанного конфликта хана Джанибека с итальянскими колониями в 1340-е гг. послужило убийство в Азове местного купца Ходжи Омара. А несколькими годами позже, в 1353 г., начался еще один крупный международный конфликт: во время очередной венециано-генуэзской войны генуэзская галера подверглась нападению венецианцев, в результате чего были ограблены и плывшие на ней несколько ордынских торговцев. Их дело принял под личный контроль хан Джанибек, а после смерти Джанибека им продолжил заниматься его сын и преемник Бердибек вместе со своей бабкой — ханшей Тайдулой.[212]

В самой Золотой Орде существовала специальная повинность местного населения — «караулук»: если местные жители не обеспечивали безопасность дорог в округе, то в случае ограбления торговцев они должны были возмещать им потери из собственных средств.[213] Безопасность торговых путей снизилась только в эпоху «замятии великой», когда ордынские власти уже не имели возможности контролировать дороги и исполнение соответствующей повинности. Естественно, в условиях кризиса власти и гражданской войны торговцы стали подвергаться куда более частым нападениям и ограблению.[214]

Таким образом, экономика Золотой Орды находилась в тесной связи с ее политическим положением. В условиях политического единства Монгольской империи эффективность золотоордынской торговли (в т. ч. и транзитной) была весьма высока.[215] С распадом же имперских структур существенно снизился и уровень торговых связей на евразийском пространстве. Тем не менее, как мы увидим ниже, географическое положение Золотой Орды и политика ее ханов обеспечили сохранение развитой внутренней и внешней торговли даже в условиях затяжного внутреннего политического кризиса, а затем и распада государства.

Помимо доходов от ремесленной и торговой деятельности, ханы Золотой Орды в период ее расцвета успешно пополняли казну за счет многочисленных налогов и сборов, среди которых дань с вассальных государств (в т. ч. «ордынский выход» с Руси) составляла отнюдь не самую многочисленную статью доходов. Налоговая система в Золотой Орде была сложной и многоуровневой, и, соответственно, имелся многочисленный разветвленный аппарат налоговых чиновников, действовавший в интересах ханской казны.

К числу основных постоянных налогов относились введенные еще в Монгольской империи сельскохозяйственный налог тагар, составлявший 10 % с урожая (фактически являвшийся аналогом мусульманского хараджа), и налог с кочевников кубчир, составлявший 1 % с поголовья скота.[216] Эти налоги собирались старейшинами селений или родоплеменными предводителями и сдавались представителям ханской администрации — тысячникам, темникам, даругам в том или ином регионе (улусе). В сельскохозяйственных районах, как следует из содержания ханских ярлыков, взимался также специальный налог за водопользование — сбор с арыков.[217]

Аналогичным образом взимались специальные сборы с представителей отдельных профессий. Выше уже упоминалось, что в Улусе Джучи существовал специальный налог с изготовителей стрел («ок»). Точно так же особыми сборами облагались изготовители меда, курта (сухого творога), вина, владельцы мельниц и амбаров, садов и виноградников.[218] Подобные сборы могли взиматься как в денежной форме, так и в виде части изготавливаемой продукции в пользу ханского дворца или наместников отдельных улусов.

Вассальные правители уплачивали в пользу ханской казны дань (в русской традиции — «выход»), формально составлявшую 10 % от их доходов, но чаще всего определявшуюся в твердой сумме в ханских ярлыках, которыми утверждался тот или иной вассал.

Важность торговли для экономики Золотой Орды повышалась также и за счет того, что благодаря налогам с купцов и совершавшимся ими сделкам ханская казна пополнялась в гораздо большей степени, чем от уплаты «выхода». Основной торговый налог «тамга», уплачивавшийся на границе золотоордынских владений (или в порту, куда прибывал торговый корабль), составлял в разные периоды от 3 до 5 %, т. е. был достаточно низким: в монгольском Иране или Чагатайском улусе он колебался от 5 до 10 %. Тем не менее, доходы казны от него были весьма значительными за счет большого числа торговцев, приезжавших торговать в Улус Джучи или следовавших через его территорию. Тамгу взимали ханские чиновники, соответственно именовавшиеся таможенниками.[219]

В тесной связке с тамгой шел другой торговый налог — так называемый «весовой сбор» («тартанак» или «кантар»), составлявший около 1 % от суммы совершаемой сделки. Взимали его специальные базарные чиновники («тартанакчи»), они участвовали в качестве представителей государства даже в сделках, при которых фактически никакого взвешивания не происходило. К тамге и тартанаку примыкали дорожные сборы — за переправу на пароме, переход через мосты и т. д., взимание которых тоже производилось соответствующими чиновниками.[220]

Особое место в налоговой системе занимали экстраординарные сборы: при проезде через населенный пункт члена ханского рода, посла или крупного сановника (как в самой Орде, так и в вассальных государствах) местное население должно было подносить ему дары — в тюркской традиции «тиш», в русских переводах ханских ярлыков — «поминки», «почестье», «запросы». Тут речь идет не столько о функциях чиновников, сколько о привилегиях ханского рода или сановников, которые ими широко пользовались.[221]

Наряду с налогами и сборами в Золотой Орде имелся ряд повинностей, исполнение которых также находилось в ведении представителей администрации. Главной, безусловно, являлась воинская повинность — участие в военных мероприятиях ордынских ханов; как уже отмечалось, сбором войск ведали представители региональной и местной администрации в рамках десятичной системы. Выше мы уже упоминали повинность «караулук» по обеспечению безопасности в сельской округе силами местного населения. Предоставление провианта проходящим войскам, фуража лошадям, принятие войск на постой, организация ямских станций также находились в ведении глав местной администрации.[222]

Таким образом, можно отметить, что налоговые функции в Золотой Орде осуществлялись как представителями регионального и местного управления, так и специальными чиновниками — в зависимости от объекта налогообложения.

Поскольку в Золотой Орде имелись многочисленные налоги и повинности, то существовали возможности освобождения от них. В связи с этим следует упомянуть институт тарханов — представителей податного населения, которые за какие-то заслуги перед властями могли быть освобождены от уплаты налогов полностью или частично.[223] К числу тарханов полностью относились представители духовенства всех конфессий, существовавших в Золотой Орде и вассальных государствах. Также тарханство могло дароваться жителям целых городов (по некоторым сведениям, таким городом в золотоордынский период была Астрахань — по-тюркски «Хаджи-Тархан»[224]), представителям отдельных профессий, семействам или конкретным лицам.

Исследователи нередко относят тарханов к аристократическому сословию, что является неверным: представители знатных слоев ордынского (и в целом тюрко-монгольского) общества по своему статусу изначально не платили налогов, так что присваивать им тарханство не было необходимости. Смысл такого пожалования состоял как раз в том, чтобы отличить некоторых простолюдинов, которые в силу своего происхождения принадлежали к тяглому сословию, но были избавлены от уплаты налогов и сборов, а также несения повинностей — т. е. лишь в этом отношении приближены к статусу аристократии, но не более того.

Наряду с тарханством в конце XIV — начале XV в. в Золотой Орде появился институт суюргала, позаимствованный из правовой практики Чагатайского улуса. Суюргал представлял собой земельное пожалование, даруемое ханом за службу тому или иному лицу, которое изначально имело иммунитет — налоговый, судебный, административный. Таким образом, освобождение от налогов и повинностей закреплялось не за лицом, а за землевладением и могло перейти вместе с ним к новому обладателю.[225]

Таким образом, как мы можем убедиться, Золотая Орда (по крайней мере, в период своего расцвета) имела развитую экономическую систему и многочисленные источники государственных доходов, что полностью опровергает давний стереотип о ней как о «паразитическом государстве», существовавшем исключительно за счет дани с вассальных правителей и ограбления соседних оседлых государств.

Расцвет золотоордынской науки и искусства

До сравнительно недавнего времени вопрос о науке в Золотой Орде практически не поднимался — по-видимому, в силу принадлежности ученых к мусульманской культурной традиции, тогда как каких-то специфических черт «ордынской» научной мысли выявить не представляется возможным. Однако следует иметь в виду, что, во-первых, многие ученые вели свою научную деятельность в Улусе Джучи и нередко под покровительством его ханов. В этом отношении золотоордынские монархи также следовали примеру монгольских ханов и других улусных правителей Монгольской империи, стремясь обеспечить себе верность и поддержку со стороны всех слоев местного населения — не только аристократических слоев, духовенства и торгового сословия, но также и интеллектуальной элиты. И если в империи Юань это были преимущественно конфуцианцы, то в Золотой Орде (равно как в монгольском Иране и Чагатайском улусе) — соответственно, представители мусульманской культуры, достигшей высокого уровня развития еще до установления власти Чингизидов в этих странах.

Естественно, к числу наиболее развитых (еще с доордынского времени) направлений научной мысли следует отнести богословие и правоведение. Расцвет этих наук приходится, несомненно, на период правления ханов Узбека и Джанибека, наиболее активно проводивших политику исламизации Золотой Орды. Именно в их время появляются научные произведения, которые сегодня вводятся в оборот исследователями. В 1340-е гг. было создано многотомное сочинение «Каландар-наме» выдающегося богослова Абу Бакра Каландара Руми, который был имамом Солхата при Узбеке и Джанибеке, в 1340-е гг.[226]

В 1320–1330-е гг. в Сарае действовали ученые-правоведы (представители ханафитской правовой школы — мазхаба) Амир Мухаммад б. Умар б. Аттик б. Аби Бакр б. Мухаммад ал-Утрари и Бадр а-Дин б. Зирак ас-Сулхани, занимавшиеся переписыванием и комментированием авторитетных трудов по мусульманскому праву — фикху. Заслугой таких ученых (улемов и факихов) было то, что они, по сути, заново вводили в оборот труды ученых прошедших эпох. Так, Мухаммад б. Аюб б. Юсуф б. Хасан б. Наср ал-Джанди переписал в 1304 г. труды «Умдат ал-фатава» ас-Садра аш-Шахида ал-Бухари и «Мухтар ал-фатава» Абу Хафса ан-Насафи, созданные в первой половине XII в.[227] Также известно о работе в столице Золотой Орды в 1350-е гг. «энциклопедистов», т. е. ученых, преуспевших в различных науках, Кутб ад-Дина Мухаммада б. Мухаммада ар-Рази аш-Шафи ат-Тахтани и Сад ад-Дина Масуда б. Умара ат-Тафтазани ан-Насаи ал-Хурасани.[228]

Характерным явлением для мусульманской науки рассматриваемого периода была «академическая мобильность»: иностранные ученые приезжали для проведения научных изысканий в Золотую Орду, и, напротив, ученые ордынского происхождения с аналогичными целями выезжали в другие страны. Так, выходец из Сыгнака, Хусам ад-Дин ас-Сигнаки, комментатор знаменитого труда по мусульманскому праву «Хидоя» Бурхан ад-Дина Маргинаин (XII в.) и автор целого ряда собственных сочинений, около 1311 г. преподавал в Багдаде и Мешхеде. При этом даже иностранные хронисты (благодаря которым сохранилась информация о таких ученых) подчеркивают, что, например, выходцы из ордынского Поволжья получили блестящее образование у себя на родине и, приехав в мамлюкский Египет или Сирию, сразу же приобретали авторитет среди местных ученых.[229] Нередко, впрочем, причиной подобных выездов становилось не желание расширить научные горизонты, а политические обстоятельства. Так, в 1320–1350-е гг. в Золотой Орде появляется большое число выходцев из монгольского Ирана и Чагатайского улуса, которые к этому времени уже вошли в эпоху междоусобиц и смут. Во многом благодаря им в Золотой Орде начинается рост влияния мусульманского ордена (тариката) йасавийя.[230]

Наряду с такими традиционными для мусульманского общества науками, как богословие и правоведение, в Золотой Орде получили развитие и другие отрасли знания.

В частности, известно анонимное математическое сочинение «Аттухфе фи'илм ал-хисаб» («Шедевр в вычислительной науке»), составленное в XIV в., в эпоху правления хана Узбека, и преподнесенное ханскому наместнику в Крыму. В 735 г. х. (1334/1335 г.). Мубарек б. Юсуф ал-Алани составил толкование «Турер ал-муляххас» к математико-астрономическому труду «ал-Муляххас фи илм ал-хайат ал-басита». А в 755 г. х. (1357 г.) Камал ад-Дин Мухамад ат-Туркмани ал-Мардини дополнил его своим комментарием.[231] Еще с 1970-х гг. исследователям известен астрологический трактат «Сал-наме», дошедший до нас в рукописи XIX в., однако обоснованно относимый исследователями к золотоордынскому времени (примерно именно к XIV в.).[232]

Таким образом, можно сделать вывод, что Золотая Орда по уровню научного развития и научного сотрудничества с другими странами в период своего расцвета не уступала другим государствам мусульманского мира.

Говоря о золотоордынском искусстве, в первую очередь — о литературе Золотой Орды, ученые, начиная с XIX в. и до недавнего времени, рассматривали его памятники не более чем «тюркоязычные памятники золотоордынского времени», отказывая им (как и научным произведениям) в «ордынской» специфике.

В самом деле, многие из сохранившихся до нашего времени таких произведений были созданы в русле мусульманской литературной традиции и представляли собой переложения более ранних классических произведений — как поэтических, так и прозаических. Кроме того, отдельные произведения не могут быть классифицированы именно как художественные произведения или памятники научной (философской мысли), что также сближает их с другими произведениями средневековой восточной (мусульманской литературы).

Однако в последнее время исследователи все же стали изучать эти литературные памятники именно в контексте истории золотоордынской цивилизации,[233] и для этого есть основания. Дело в том, что хотя эти сочинения и были созданы в общих традициях восточной художественной литературы, они, вместе с тем, нередко отражали и ордынские реалии политической и духовной жизни, особенности эпохи, в которую были созданы.

К числу наиболее ранних из известных золотоордынских литературных памятников относится так называемая «рукопись на бересте», обнаруженная в 1930 г. в Саратовской области. В отличие от других известных нам литературных произведений ордынского периода, написанных на тюркском языке, эта поэма составлена на монгольском и уйгурском языках, и автором ее был «бахши» (как мы отмечали выше, так называли в Золотой Орде чиновников уйгурского происхождения). Исследователи датируют ее приблизительно первой четвертью (или даже началом) XIV в.[234] По содержанию поэма представляет собой диалог матери и сына — воина, с которым она прощается. Поскольку поэма обнаружена в захоронении золотоордынского времени, исследователи не без основания полагают, что рукопись содержит описание погребального обряда с целью обеспечения перехода души в потусторонний мир. А поскольку в это время в Золотой Орде происходила религиозная реформа хана Узбека, то автор в поэтической, иносказательной форме выразил свой протест против тотальной исламизации населения.[235]

Остальные же известные нам литературные памятники Золотой Орды созданы уже в русле мусульманской традиции, заложенной еще до создания Улуса Джучи в ряде регионов, вошедших затем в его состав — Волжской Булгарии, Хорезме и др.

К числу таких произведений относится, в частности, созданная около 1340 г. поэма «Хосров и Ширин», автор которой, Кутб, по сути, сделал переложение одноименной поэмы знаменитого азербайджанского поэта Низами. Этот памятник привлекал внимание не только филологов и литературоведов, но и историков — дело в том, что в предисловие к поэме Кутб включил посвящение ее Тинибеку — старшему сыну и потенциальному наследнику хана Узбека. Этот факт позволяет исследователям сделать вывод о том, что царевич покровительствовал поэту и, вероятно, сам был не чужд искусству и литературе. Сюжет поэмы в целом сходен с оригиналом и посвящен любви персидского шаха и красавицы, но вместе с тем это и полностью самостоятельное произведение: автор использует собственные литературные средства и приемы, акцентирует внимание на «союзе разума и любви», тем самым не пересказывая текст Низами, а как бы «отвечая» ему.[236]

В эпоху правления Джанибека в Золотой Орде формируются как бы два разных литературных направления, отражающие особенности социального и культурного развития этого государства, приобщение различных групп его населения к мусульманским духовным и светским ценностям. Первое представлено произведениями, рассчитанными на интеллектуалов, второе же — сочинениями, предназначенными для золотоордынской аристократии, образованной, но больше склонной к удовольствиям, чем к ученым занятиям.

Ярким образцом литературы первого направления является прозаическое сочинение «Нахдж ал-Фарадис» («Открытый путь к раю») Махмуда б. Али ал-Булгари, созданное в 1357 г. и оказавшее значительное влияние на последующую культурную традицию Золотой Орды. Это произведение, традиционно рассматриваемое как пример художественной литературы, вместе с тем носит богословско-дидактический характер и в известной степени может рассматриваться также как философский трактат.[237] Произведение составлено в традициях мусульманской философской прозы, автор демонстрирует знание классических трудов хадисов, сочинений арабских мыслителей и пр.[238] Несомненно, оно было ориентировано на золотоордынских интеллектуалов — ученых-богословов, философов, правоведов и др.

Несколькими годами ранее, в 1353 (или 1354) г., поэт, известный только под псевдонимом Хорезми, создал поэму «Мухаббат-наме» («Книга о любви») по просьбе некоего Мухаммада-Ходжи-бека, который, как следует из самой поэмы, был родственником хана Джанибека. Как справедливо полагают исследователи, сам стиль поэмы свидетельствует о том, что она предназначалась вниманию образованных представителей золотоордынской элиты, научившихся ценить изысканность поэтического стиля, красоту изложения мыслей и т. п. Основные идеи, выказываемые Хорезми, несомненно, должны были нравиться утонченным любителям удовольствий: красота трактовалась как дар божий, поэтому восхищаться ей, любить и быть любимым означало следовать божьей воле. Произведение пользовалось популярностью среди тюркских народов, и в XV в. среднеазиатский поэт Ходжанди создал в подражание поэме Хорезми собственное произведение «Латафат-наме» («Книга о красоте»), вероятно, также предназначенное представителям образованной тимуридской элиты, как раз сложившейся к этому времени.[239]

Исследователи отмечают, что в золотоордынской литературе периода расцвета Улуса Джучи (конец XIII — середина XIV в.) четко проявляется «египетская» или «арабская» традиция. Она характерна тем, что ориентирована в большей степени на создание произведений богословского и дидактического характера. Однако уже к середине XIV в. в золотоордынской литературе появляется и другая традиция — «хорезмийская» или «персидско-тюркская», где основной акцент делается на изящный слог и сюжетное повествование.[240] Однако, несмотря на иностранное влияние, на постоянное заимствование сюжетов и переложение произведений авторов более ранних эпох, несомненно, можно говорить и о собственно золотоордынской литературной традиции, отразившей особенности политических, исторических, философских воззрений мыслителей Золотой Орды и, в свою очередь, оказавшей заметное влияние на духовную культуру этого государства, формирование воззрений представителей различных слоев ордынского общества.