Золотая Орда. История в имперском контексте

Причины золотоордынской смуты

Начало глубокого политического кризиса и затяжной гражданской войны в Золотой Орде, которую русские летописцы выразительно назвали «замятия великая», обычно связывается с приходом к власти Бердибека — сына Джанибека. Как мы отметили выше, далеко не все средневековые авторы обвиняли его в убийстве отца, однако большинство согласно в том, что он в целях укрепления своей власти вскоре покончил с ближайшими претендентами на трон — общим числом 12 человек.[241] По-видимому, именно эти действия нового хана и заставили других Джучидов выступить против него, чтобы не разделить судьбу казненных.

Переход Золотой Орды от пика могущества к глубочайшему политическому кризису был не столь внезапным, каким представляется на первый взгляд. Безусловно, причины затянувшейся смуты возникли задолго до резни, устроенной Бердибеком. При этом они носили как внутренний (т. е. собственно золотоордынский), так и внешний характер.

Первой причиной смуты, несомненно, стали радикальные преобразования Узбека в области административного управления, которые «по инерции» продолжили и его прямые потомки. Пока у власти находился этот энергичный и деятельный монарх, который, несмотря на свои многочисленные недостатки, все же явно обладал харизмой и мог обеспечить подчинение своей воле со стороны как членов ханского рода, так и влиятельных родоплеменных вождей, сопротивление его политике было скрытым и выражалось лишь в накапливании недовольства. Уступавший отцу в дарованиях Джанибек уже столкнулся с открытыми проявлениями этого недовольства — такими, как вышеупомянутое восстание Уругдака. Бердибек же, который фактически узурпировал ханский трон после смерти отца, вообще не получил признания со стороны многих представителей знати, которые решили выступить не только против него, но и против политики, которую осуществляли Узбек и его потомки.

Второй причиной смуты стала неопределенность в вопросе престолонаследия, которую неоднократно упоминают исследователи — применительно как к Золотой Орде, так и к Монгольской империи в целом. Токта и Узбек пытались изменить ситуацию, делая своих старших сыновей еще при жизни фактическими соправителями, чтобы те могли наследовать трон после смерти отцов. Однако Ильбасар, сын Токты, являвшийся в последние годы его правления бекляри-беком, умер раньше отца, а второй сын этого хана не успел занять какое-либо достаточно высокое положение, чтобы успешно противостоять Узбеку. Сам Узбек также не успел четко определить своего преемника, последствием чего стала кратковременная, но жестокая междоусобица, в результате которой Джанибек стал ханом, устранив двух своих братьев. Джанибек же под конец правления назначил своего старшего сына Бердибека наместником в Азербайджане, вероятно, готовя его в свои наследники.[242] Таким образом, казалось, в Улусе Джучи могла воцариться династия прямых потомков Узбека, т. е. начал формироваться принцип передачи престола от отца к сыну. Подобное правило фактически (а в случае закрепления — и юридически) устраняло бы от власти представителей многочисленных ветвей рода Джучидов, что, конечно же, не устраивало многих амбициозных и властолюбивых царевичей, происходивших от младших сыновей Джучи.

Внешнеполитической же причиной смуты стало, как ни странно, то, что именно в 1350-е гг. начинается необратимый процесс распада монгольской имперской системы. В 1330-е гт. распадается Ильханат, пик гражданской войны в котором приходится как раз на 1350-е гг. В то же время начинается междоусобица в Чагатайском улусе, длившаяся с середины 1330-х по начало 1370-х гг. Наконец, в 1350–1360-е гг. в Китае, наряду с междоусобицами местных Чингизидов, начинается национально-освободительное движение против монгольской династии Юань, завершившееся ее падением и изгнанием монголов из Китая в 1368 г.

Дело в том, что ранее в случае внутренних конфликтов правители любого из чингизидских государств, не имея достаточно возможностей решить проблему самостоятельно, могли апеллировать к поддержке соседних улусов, что неоднократно имело место в XIII — начале XIV в. Так, Боракчин, вдова Бату, и Ногай в свое время пытались заручиться помощью ильханов Ирана, Куйлюк, претендент на трон Синей Орды, пользовался поддержкой правителей улусов Чагатая и Угедэя и т. д. Теперь же, когда все чингизидские государства одновременно оказались в кризисной ситуации, противоборствующим кланам Золотой Орды приходилось рассчитывать только на самих себя. А поскольку в течение длительного времени никто из Джучидов и поддерживавших каждого из них родоплеменных вождей не обладал большими ресурсами, чем другие, их борьба и затянулась на два с лишним десятилетия. И окончание этой борьбы, как мы убедимся ниже, было связано опять же с вмешательством внешней силы из другого чингизидского государства — Чагатайского улуса — в лице его фактического правителя Амира Тимура (Тамерлана), сумевшего положить конец многолетней смуте в этом ханстве.

Все вышеперечисленные причины, несомненно, были актуальны для потомков Чингис-хана, имевших право претендовать на ханский трон. Для менее же родовитой аристократии проблемой стало другое. С переходом под власть национальной династии Мин Китай фактически выпал из системы трансконтинентальной торговли. Это нанесло мощный удар по торговым путям Монгольской империи, включая Великий Шелковый путь. Смута в Чагатайском улусе, начавшаяся еще в 1330-е гг. и достигшая пика ко времени «замятии великой», также не способствовала сохранению уровня торговли, каким он был во второй половине XIII — первой половине XIV в. Соответственно, улусные владетели Золотой Орды лишились солидного источника доходов — сборов от купцов, осуществлявших транзитную торговлю, и доли от таможенных сборов, поступавших в ханскую казну и затем распределявшихся среди знати в соответствии с положением, которое занимал каждый ее представитель. Едва ли не единственным средством поправить пошатнувшееся финансовое положение для некоторых удельных Джучидов и многих родоплеменных предводителей стал грабеж соседних владений — а предлогом для таких набегов становилось то, что владетель соседнего улуса мог поддерживать другого претендента на престол.

Подобная политика правящего рода и знати вызывала осуждение со стороны многих слоев общества и даже нашла отражение в ордынской литературе, которая в эпоху «замятии великой», как ни странно, не только продолжала развиваться, но даже приобрела более специфический «золотоордынский» характер, поскольку авторы не ограничивались подражанием прежним классикам, а отражали в своих произведениях события, современниками которых являлись. Именно в этих условиях могло возникнуть известное произведение — «Джуджума-султан» («Царь-Череп»), созданное Хусамом Катибом около 1368–1369 гг. Формально, как и создатели более ранних ордынских поэм, автор положил в основу популярный в мусульманском мире сюжет об отрубленной голове (черепе), которую оживляет пророк Иса (Иисус), после чего начинается софистический спор «между душой и телом», в котором затрагиваются вопросы воздаяния за грехи после смерти и пр. Этот сюжет пользовался большой популярностью в мусульманской литературе, и к нему обращался ряд авторов доордынского периода — в частности, знаменитый персидский поэт-суфий Фарид ад-Дин Аттар, написавший в конце XII в. поэму «Джумджума-наме» («Книга о черепе»).[243] Однако Хусам Катиб, по мнению исследователей, придал своему произведению актуальность, не ограничившись абстрактным философским спором. Он выказывает сожаление о временах величия и спокойствия в тюрко-монгольском мире, которые он соотнес с эпохой правления Чингис-хана и Хулагу, и упрекает ордынских правителей в том, что они в погоне за удовольствиями забросили дела государства, заботы о подданных, что и послужило причиной смуты, за что им и будут грозить наказания в аду.[244] Учитывая актуальность подобного отношения к нерадивым монархам, не приходится удивляться, что и в более поздние периоды истории Золотой Орды появлялись поэмы на ту же тему — в частности, анонимная поэма «Кисекбаш» («Кубас»).[245]

Наконец, помимо политических и экономических факторов нельзя забывать также и о тех, которые не зависели от воли человека — природных и, в первую очередь, массовых заболеваниях. В 1363–1364, а затем и в 1374 гг. Золотая Орда подверглась очередным вспышкам чумы, из-за которых безлюдели города, уменьшалась торговля, развивалось мародерство и, соответственно, лишь усугублялась и без того непростая ситуация в государстве в целом.[246] Достаточно сказать, что в некоторые периоды из-за эпидемии ни один из претендентов даже не рисковал занять Сарай — столицу Улуса Джучи, в другое время обычно являвшийся главным объектом в борьбе конкурирующих ханов!

Сочетание всех этих факторов и послужило причиной смуты, продлившейся более двух десятилетий и поставившей Золотую Орду на грань уничтожения.

Начало гражданской войны: от Бердибека до лже-Кильдибека

Непопулярные реформы Узбека встретили сопротивление (сначала скрытое, а затем — и открытое) со стороны многих представителей золотоордынской элиты. Не имея достаточно возможностей оказать сопротивление деятельным Узбеку и Джанибеку, Джучиды и родоплеменные вожди воспользовались нестабильностью ситуации при Бердибеке и выступили против ханского семейства.

По всей видимости, знать могла принять решение об отстранении потомков Узбека от власти по причине многочисленных преступлений против ханского рода (расправа самого Узбека со 120 Чингизидами, Джанибека с двумя братьями, Бердибека с двенадцатью родичами) — благо, такой прецедент был создан еще в середине XIII в., когда по аналогичному обвинению курултай лишил права на монгольский трон все семейство Угедэя. В качестве альтернативного кандидата на трон уже в 1358 г., т. е. еще при живом хане Бердибеке, был предложен Кульна, которого одни исследователи считают самозванцем, другие же — царевичем-Джучидом. По нашему мнению, он все же принадлежал к ханскому роду, причем, скорее всего, даже к роду Бату, но не был потомком Узбека: вряд ли противники правящей династии могли сразу нарушить уже устоявшуюся традицию и передать трон кому-то из более отдаленных представителей рода Джучи. Бердибек умер или был убит в 1359 г., и Кульна был признан новым ханом.[247]

Однако кандидатура Кульны не устраивала весьма влиятельную политическую фигуру — ханшу Тайдулу, вдову Узбека, мать Джанибека и бабку Бердибека, поскольку этого хана, в отличие от своих прямых потомков, она не могла контролировать и, соответственно, сохранять власть и влияние в Золотой Орде. Поэтому она решила выдвинуть собственного кандидата на трон — причем из числа потомков не Бату, а других сыновей Джучи, чья легитимность была ниже, и, следовательно, они в больше степени зависели бы от ее поддержки. В 1359 г. она сначала предложила трон Хызру, потомку Шибана (он был пятым в иерархии сыновей Джучи), но он ей показался слишком властным, поэтому чуть позже она сделала выбор в пользу Науруса, потомка Тангута (шестого сына Бату), за которого вышла замуж, чтобы сделать этого кандидата более легитимным. В результате уже в 1360 г. Кульна был убит сторонниками Тайдулы и нового хана.[248]

Однако действия ханши породили опасный прецедент: отныне любой потомок Джучи, а не только представитель дома Бату, вновь мог рассматривать себя в качестве легитимного претендента на трон, равного в правах со всеми остальными, чего не было в Золотой Орде со времени смерти Берке. Сразу же после воцарения Науруса против него выступил вышеупомянутый Хызр, который вскоре убил его и Тайдулу и воцарился в Сарае. Его власть не признали сразу несколько других Джучидов. В Белой Орде против Хызра выступил Орду-Мелик (потомок Туга-Тимура, тринадцатого сына Джучи), а в Синей Орде — Кара-Ногай (также потомок Туга-Тимура), уничтоживший золотоордынских наместников и объявивший себя самостоятельным ханом, в результате чего Золотая Орда уже не только фактически, но и официально стала распадаться на независимые владения.[249]

В 1361 г. Хызр погиб в битве с Орду-Меликом, власть которого, конечно же, не признали сторонники Шибанидов, но и среди них не было единства: на трон одновременно предъявили права Тимур-Ходжа, сын Хызра, и его дядя Мюрид, брат убитого хана.

В это же время, как показатель наиболее глубокой стадии политического кризиса, происходит выдвижение еще одного претендента на трон — Кильдибека, который вообще был самозванцем, что в истории чингизидских государств является редчайшим явлением. Он был выдвинут группой ордынских эмиров, сохранивших приверженность к дому Бату и, соответственно, был выдан за одного из внуков Узбека (настоящий Кильдибек был, вероятно, убит Бердибеком во время переворота 1357 г.). Кильдибеку удалось разгромить и убить сначала Орду-Мелика, затем — Тимур-ходжу, но он потерпел поражение в борьбе с Мюридом и, в свою очередь, был убит.[250] По всей видимости, причиной утраты власти узурпатором стало то, что он стал расправляться со столичной знатью, многие представители которой знали настоящего Кильдибека лично и, соответственно, могли уличить его в самозванстве.[251] Не желая пасть жертвами узурпатора, многие аристократы покинули столицу и поддержали других претендентов на трон, в которых по-прежнему не было недостатка.

Источники о золотоордынской смуте многочисленны и при этом довольно противоречивы, особенно — когда речь идет о соотнесении письменных источников (восточных хроник, русских летописей, европейских официальных документов, эпиграфики и пр.) и нумизматического материала. Разные современники и более поздние средневековые историки упоминают одних и тех же претендентов на трон под разными именами, называют разные даты их пребывания на троне и т. д. В результате среди исследователей нет единого мнения о том, сколько же ханов побывало на троне Золотой Орды, начиная с выступления Кульны против Бердибека в 1358 г. и до воцарения Токтамыша в 1380 г. Словно соревнуясь друг с другом, они называют и 25, и более 30 и даже 50 ханов.[252] Однако подробный анализ нарративных источников и, в особенности, нумизматического материала позволяет обоснованно утверждать, что на золотоордынском троне в 1358–1380 гг. (т. е. с момента предъявления претензий на трон Кульны и до объединения Улуса Джучи Токтамышем) побывало не более 18–20 монархов. Причем некоторые из них провозглашали себя ханами в собственных владениях, не претендуя на столицу и власть над всей Золотой Ордой, другие же захватывали Сарай по два-три раза.

Подробное изложение истории правления (или претензий на трон) каждого из этих Джучидов не входит в задачу настоящей книги, да и противоречивость источников о них не позволяет сформировать более-менее целостную картину их деятельности. Достаточно сказать, что в течение двух десятков лет за трон боролись представители трех ветвей золотоордынского ханского рода — потомки Бату, Шибана и Туга-Тимура.[253] Кроме того, наряду с царевичами-Чингизидами на политическую арену выступили и лица неханского происхождения — бывшие наместники в отдельных улусах или туменах, которые провозгласили себя независимыми правителями. Наиболее известны среди них Пулад-Тимур, наместник Волжской Булгарии (прав. 1360–1367 гг.), Хаджи-Черкес, наместник в Хаджи-Тархане, т. е. Астрахани (прав. 1360–1375 гг.), династия Суфи, правившая в Хорезме (1361–1379). Подобно появлению самозваного «Кильдибека», претензии таких правителей также свидетельствуют о глубоком кризисе династии Джучидов и существенном умалении авторитета ханской власти и пиетета к роду Чингизидов, что в значительной степени было следствием распада Монгольской империи. Впрочем, время от времени даже эти самовластные областные правители поддерживали того или иного царевича-Джучида, чтобы обеспечить законность своего правления в глазах представителей ханского рода и ордынских сановников.

При этом, как ни странно, ни Пулад-Тимур, ни Хаджи-Черкес, правившие независимо от ханской власти и даже чеканившие собственные монеты, в историографии не считаются узурпаторами. Зато многие исследователи почему-то обвиняют в узурпации Мамая, который как раз в это время вмешался в борьбу за власть. Их не смущает, что он в течение всей своей политической карьеры (1359–1380) оставался верным роду Бату и постоянно поддерживал претензии его представителей на трон, не пытаясь править самостоятельно.

Мамай и его противники

Мамай (по некоторым сведениям, его настоящее имя было Кучук-Мухаммад) происходил из рода Кият и принадлежал к дальним родственникам Чингизидов (его прямым предком был двоюродный брат Чингис-хана). Род Мамая возвысился во времена Узбека: Исатай, дед Мамая, был одним из улус-беков в Синей Орде после ее включения в золотоордынскую административно-территориальную систему, а его потомки управляли этим улусом вплоть до 1361 г., когда были уничтожены Кара-Ногаем, провозгласившим себя ханом Синей Орды. Другая ветвь рода Кият имела владения в Крыму, и близкие родственники Мамая (его прадед, отец и дядя) являлись даругами Крымского тумена, в результате чего Крым на протяжении многих лет был главным опорным центром Мамая, откуда он черпал войска, средства, там же он находил убежище после очередного поражения в борьбе за власть.[254]

В 1361 г. он, по-видимому, поддержал самозванца Кильдибека, а после его гибели в 1362 г. выдвинул «собственного» претендента на трон — Абдаллаха, прямого потомка Узбека, при котором вновь стал бекляри-беком. Абдаллах умер в 1369 г., и тогда новым ставленником Мамая стал его племянник Мухаммад-Булак,[255] причем нет никаких оснований обвинять бекляри-бека в умерщвлении этих ханов, что делают многие исследователи, опираясь лишь на косвенные сообщения средневековых источников, да и то неверно их интерпретируя.

В первой половине 1360-х гг. Мамаю удалось взять под контроль Крым, ряд северокавказских областей Золотой Орды и значительную часть территории Северного Причерноморья. Правда, в результате войны с Литвой (важнейшим ее событием стала битва на Синей Воде 1362 г.) практически все владения Золотой Орды к западу от Днепра были захвачены литовцами, и под контролем Мамая оставалась лишь узкая полоска земли вдоль черноморского побережья. Именно там, на территории современного Запорожья, была основана ставка Мамая и его ханов, которая так и фигурировала в источниках под названием «Мамаевой Орды».

В золотоордынской историографии, пожалуй, нет более ненавистного деятеля, чем Мамай. Его обвиняют в узурпаторстве, убийстве собственных ханов, враждебности по отношению к Руси и союзе с Литвой, сговоре с католиками и намерении передать контроль над золотоордынской экономикой генуэзцам и т. д. Поводом для всех этих обвинений является, как правило, вольная интерпретация (а порой даже и «додумывание») сведений средневековых источников. Причина формирования такого негативного образа Мамая, на наш взгляд, одна: этот политический деятель в конечном счете потерпел поражение, а сведения о нем встречаются в сочинениях, созданных победителями — либо русскими летописцами, писавшими по заказу русских князей, разгромивших Мамая в Куликовской битве, либо же восточными хронистами со слов противников Мамая в самой Золотой Орде — приверженцев Токтамыша или Шибанидов.

На самом деле Мамай, как уже было сказано, на протяжении всей своей политической карьеры поддерживавший именно потомков Бату (как наиболее легитимную ветвь ханов Золотой Орды), являлся при них бекляри-беком и не претендовал на какой-либо независимый статус. Обвинения его в убийстве ханов исследователи основывают на сообщении российского историка XVIII в. В. Н. Татищева о том, что Мамай «многих ханов побил», однако почему-то относят их именно к «мамаевым» ханам, тогда как, скорее всего, имеются в виду их противники — Тимур-ходжа, Азиз-Шейх и др., к убийству которых Мамай и в самом деле мог иметь отношение.[256]

Враждебность Мамая к Руси также представляется преувеличенной. На протяжении почти всей «замятии великой» он чаще демонстрировал как раз мирные намерения по отношению к русским правителям и, тем более, православной церкви. Так, еще в 1359 г. (когда был бекляри-беком при Бердибеке) он способствовал освобождению киевского митрополита Алексия из литовского плена, в 1362 г. от имени хана Абдаллаха признал великим князем Дмитрия Московского (будущего Донского, своего победителя на Куликовом поле), причем ярлык впервые в истории русско-ордынских отношений был доставлен непосредственно адресату (ранее за ярлыками князья всегда сами приезжали в Орду). В 1374 г. между русскими княжествами и Мамаем наступило «розмирье», однако инициаторами объявления войны стали именно русские правители — Дмитрий Московский и его тесть Дмитрий Нижегородский. Соответственно, ряд карательных рейдов Мамая — на р. Пьяну в 1377 г., на Нижний Новгород и на р. Вожу в 1378 г. — явились реакцией на враждебные действия русских вассалов Золотой Орды.[257] Наконец, в 1379 г. именно Мамай сам проявил инициативу в восстановлении мирных отношений с московским князем, выдав от имени хана Мухаммада ярлык об освобождении русской церкви от налогов и повинностей митрополиту Михаилу — ставленнику Москвы.[258] Таким образом, по сути, все враждебные действия Мамая против русских княжеств являлись не более чем ответной реакцией на соответствующие действия самих русских. Достаточно сказать, что и Куликовская битва произошла не на русской территории, а именно во владениях Мамая — так что вполне можно делать выводы, по чьей инициативе началось это сражение…

Союз с Литвой был для Мамая невозможен по нескольким причинам. Во-первых, у него имелись территориальные претензии к литовским князьям, которые воспользовались «замятней великой» для существенного расширения своих владений за счет ослабевшей Золотой Орды. В результате битвы на реке Синие Воды[259] в 1362 г. практически все западные ордынские улусы от Днестра до Днепра (за исключением Крыма и небольшой полосы суши к северу от полуострова) стали частью Литвы. Мамаю, занятому борьбой за Сарай, так и не удалось вернуть эти земли. Во-вторых, стычки между литовцами и ордынцами Мамая не прекращались до конца 1370-х гг.: так, под 1379 г. упоминается о гибели в битве с ордынцами литовского князя Александра Кориатовича, внука Гедимина.[260] Наконец, союз Мамая с литовским великим князем Ягайло перед Куликовской битвой 1380 г. был невозможен чисто физически: как раз в это время литовский князь сам вел междоусобную борьбу с собственным дядей и соправителем Кейстутом, причем, возможно, как раз во время Куликовской битвы мог находиться у него под арестом.

Беспочвенны также и обвинения Мамая в сговоре с католиками и Генуей. Ни о каких его особых отношениях с римской курией неизвестно, если он и позволял католическую миссионерскую деятельность в своих владениях, то это же делали и его предшественники (включая Узбека, сделавшего ислам государственной религией Золотой Орды). С Генуей же Мамай чаще находился во враждебных отношениях.

В 1362 г. Мамай и хан Абдаллах разгромили Тану, власти которой оказали поддержку в борьбе за трон самозванцу Кильдибеку.[261] А в 1375 г. начался серьезный конфликт с генуэзцами: оказалось, что они, воспользовавшись «замятней великой», напали на греческое княжество Феодоро, располагавшееся в Крыму и являвшееся вассалом Золотой Орды, и отобрали у него восемнадцать селений в Судакской долине. Мамай забрал эти селения себе.[262]

Кроме того, Мамай попытался разрушить фактически сложившуюся монополию итальянских морских республик на торговлю Золотой Орды с Европой — путем развития сухопутных торговых путей. В 1372 г. от имени его ставленника, хана Мухаммада, краковские торговцы получили ярлык, предоставляющий им льготы в торговле с Золотой Ордой, а в 1379 г. аналогичный ярлык был выдан также и львовским купцам.[263]

Таким образом, все действия Мамая вряд ли следует трактовать как проявление некоей изначально присущей ему враждебности по отношению к Руси или дружбы с Западом. Напротив, каждое направление своей политики он реализовывал, исходя из политических интересов своего хана и своих собственных. Безусловно, было бы странным, если бы мы исключили личную заинтересованность Мамая в укреплении власти, расширении сферы влияния — однако точно такими же мотивами руководствовались и другие золотоордынские политики, которых почему-то в узурпаторстве никто не обвиняет.

Разумеется, главным направлением политики Мамая являлось установление контроля над Белой Ордой — западной частью Золотой Орды, в отношении Синей Орды он никаких претензий не выдвигал. Это было, с одной стороны, конечно, разумно, поскольку он был ограничен в ресурсах и не имел бы возможности удержать эти отдаленные от его родного Крыма регионы, даже если бы и сумел их захватить. Однако, с другой стороны, невмешательством в дела Синей Орды он позволил возвыситься в ней своему противнику — хану Токтамышу, который затем и отобрал у Мамая Белую Орду, используя ресурсы Синей. Справедливости ради стоит отметить, что Токтамыш сумел захватить Синюю Орду лишь после долгой борьбы, и Мамай мог вполне обоснованно полагать, что его борьба с другими претендентами на трон восточного крыла Золотой Орды продлится еще долго, в результате чего восточные Джучиды не будут представлять угрозы для Белой Орды.

Поэтому главной своей целью Мамай видел захват столицы — Сарая, поскольку обладание столицей означало и возможность контроля над другими важными регионами Золотой Орды — Поволжьем, Приуральем и т. д. Мамай и его ханы владели Сараем в 1362–1363, 1367–1368, 1374 и 1375 гг., однако каждый раз их вытесняли оттуда их противники — соответственно, Мюрид из дома Шибана, Улджай-Тимур и Урус (оба из дома Туга-Тимура). Интересно отметить, что в течение всех 1370-х гг. население Поволжья в большей степени поддерживало ставленников Мамая, которые, происходя из дома Бату, представлялись местным жителям более легитимными претендентами на трон. Однако их поддержки было недостаточно: в связи с тем, что Мамай испытывал нехватку войск, а контролировать приходилось не только Сарай и Среднее Поволжье, но и Крым с Северным Причерноморьем, он должен был перебрасывать свои войска из региона в регион, оголяя другие владения — чем немедленно и пользовались другие многочисленные претенденты на трон.

Тем не менее, Мамай даже в таких чрезвычайных обстоятельствах находил возможность заниматься не только междоусобными войнами, но также экономикой и дипломатией. Выше уже упоминалось о его попытках развивать сухопутные торговые пути с Западом. В начале 1370-х гг. он попытался восстановить дипломатические связи с Мамлюкским султанатом: от имени его хана Мухаммада к султану Шабану было направлено посольство, в ответ на которое мамлюкский монарх отправил в Золотую Орду собственных послов.[264] Безусловно, военных целей этот союз, в отличие от прежних времен, не имел: Мамай не собирался воевать с иранскими монголами. По-видимому, восстанавливая связи с мамлюками, он старался продемонстрировать преемство своей политики от прежних золотоордынских ханов, потомков Бату.

Отказ русских князей с 1374 г. платить ордынский «выход», отсутствие их реакции на мирные инициативы Мамая 1379 г. — все это заставило его собирать войска для похода на Русь. Однако Дмитрий Московский и его союзники опередили бекляри-бека и сами вторглись в его владения. Мамай даже не успел дождаться подхода своих основных сил из Крыма и Поволжья и был вынужден собрать в южнорусских степях и на Северном Кавказе большое количество наемников разного происхождения, чтобы численность его войск не уступала русским. Его разноплеменное войско, не привыкшее подчиняться единому командованию, было разгромлено на Куликовом поле в августе 1380 г.

Главной проблемой был не разгром наемников, а гибель в этой битве «мамаева» хана — Мухаммада-Булака.[265] Мамай не успел подобрать и возвести на престол другого претендента, когда на него в конце того же 1380 г. обрушился Токтамыш — прямой потомок Джучи, хан Синей Орды, незадолго до этого уже захвативший Сарай. В глазах даже собственных воинов Мамай, не будучи Чингизидом, не имел права противостоять хану, поэтому, когда войска противников встретились на р. Калке (где в 1223 г. русские потерпели свое первое поражение от монголов), большинство воинов Мамая без боя сдались Токтамышу и перешли на его сторону. Мамай бежал в Крым и, по некоторым сведениям, пытался найти убежище в генуэзской Кафе, власти которой, однако, отказали ему, не желая ссориться с новым правителем Золотой Орды. Тогда он попытался укрыться в собственных владениях, в Солхате, но был настигнут и убит воинами нового хана.[266] Впрочем, Токтамыш повелел похоронить его с почестями, что обеспечило его признание и со стороны последних сторонников Мамая: в 1390-е гг. на стороне этого хана сражался даже один из сыновей бекляри-бека.[267]

Таким образом, к 1380 г. не только закончилась длительная смута, но и сама Золотая Орда была вновь объединена под властью одного хана, причем не за счет насильственного подчинения одной части другой, а в формате личной унии: Токтамыш признавался ханом и Синей, и Белой Орды.