Зов чёрного лебедя

Глава 27. Хозяйка озера

Известие Эрно не всколыхнуло в Мирославе ничего. Она попросту не поверила. Убийца мог узнать любым другим способом… Вариантов у неё, к сожалению, пока не было, но, так или иначе, у них не было времени, чтобы долго биться и страдать над этой темой. Если Мстислав прав, то убийца на нервах начнёт снова действовать сегодня ночью, чтобы добиться намеченного, и поэтому им необходимо было остановить его, прежде чем снова кто-то умрёт.

Мирославу, в отличие от остальных, очень сильно взволновал его мотив. Мужчинам было куда важнее поймать убийцу, нежели чем его понять. А вот она никак не могла успокоиться и связать всё воедино так, чтобы выяснить, что им движет. Была какая-то связь между странным способом убийства и курянием тел в воду, отвязанными лентами на кладбище и тем, что убитые были исключительно туристами. Сначала он убил мужчину, а потом подряд двух молодых женщин. Была ли в этом какая-то закономерность или это случайный выбор? Мирославе казалось, что осознанно убивали не местных, потому что убийца и колдун привязаны к ним. Ведь это не город, здесь все друг друга знают, и они не настолько обезумели, чтобы так поступать со своими знакомыми и соседями. Или это было для привлечения внимания?

Мирослава размышляла об этом, пока шла на озеро.

Она настояла на том, чтобы отправиться одной, а Мстислав позволил, не иначе потому что был погружен в свои безрадостные мысли, в которых перебирал варианты того, как кто-то мог бы узнать о том, что они раскрыли колдуна. Несмотря на натужные мысли такого рода, он не прозябал без дела, а сначала пошёл опрашивать соседей, чтобы узнать, с кем чаще всего видели колдуна, а Эрно отправил к Линнелю, чтобы выяснить, удалось ли ему узнать что-то новое от девиц Петра, о котором Мирославе во время их личной беседы на улице поведал Эрно.

Тогда она единственный раз столкнулась с Петром. Он выходил из участка с таким видом, словно ему было противно там находиться. Они с Эрно стояли неподалёку. Она курила, размышляя о признании Мстислава — в частности, о его словах о том, что он готов меняться. Её это признание восхитило, и Мирослава даже позавидовала его решимости — сама себе, особенно на его фоне, она казалась трусихой.

Пётр оглянулся на их парочку, при этом игнорируя присутствие Эрно, но уделяя неприлично жадное внимание Мирославе. Она в ответ тоже на него изучающе уставилась. Ей не понравился его болезненный вид и горящие нездоровым огнём глаза. Он напомнил ей восковую свечу, которая уже начала таять, теряя свою прежнюю форму, но всё ещё отчаянно полыхала огнём, несмотря на то, что находилась в луже. Перед ней стояла ещё одна покалеченная душа в человеческом теле.

Через минуту её отвлёк Эрно, начавший какой-то отвлечённый разговор, и тогда она отвела взгляд от Петра, чтобы поддержать беседу.

Мирослава во время неё ещё потом подумала, что Эрно действительно, как и говорила Ингрид, оказался самым чувствительным, несмотря на показную колючесть.

Она встряхнулась, выгоняя ненужное из головы, и продолжила идти к озеру, вновь рассуждая о том, что же именно подтолкнуло убийцу к таким радикальным мерам. Вяземский однозначно прав в том, что если у него в сообщниках колдун, то для чего-то ему понадобилась чёрная магия. Всё это дело связано со смертью, кладбищем и озером. Мирослава разбиралась в суевериях, сказках и мифах, так как потратила многие годы в поисках ответов по поводу себя, поэтому она была уверена в том, что именно ей необходимо найти ответ на этот вопрос.

Она пыталась вычленить из памяти нужное, пока шла по уже привычной тропинке к озеру. На её пути попадались местные, которые собирали ягоды или возвращались с рыбалки. Мирослава кивала им в знак приветствия, и они почему-то отвечали ей тем же, вместо того, чтобы одаривать неприязненными взглядами. Привыкли к её навязчивому вездесущему присутствию? Вряд ли. Они скорее должны были пылать по отношению к ней ещё большим гневом, в связи с тем что община стала настраивать людей против Мстислава. Слухи быстро разносятся в таких местах. Но вместо этого люди почему-то не спешили внимать наставлениям общины. Возможно, так на них повлияли слова колдуна из соседнего села и назначение Ингрид. Может, они действительно задумались о том, что их село не ограждает каменные высокие стены и рано или поздно до них доберутся изменения. Общине хотелось верить в то, что время здесь застыло, но, на самом деле, оно текло стремительно и неукротимо. Мир — это не статуя, застывшая изваянием в одной позе, а многочисленные глиняные фигуры, которые постоянно меняли свой облик в зависимости от происходящего.

Когда Мирослава прошла мимо людей, то обратила внимание, какой влажно-сладкий и сырой воздух вокруг — снова приближался дождь и, возможно, гроза. Но на этот раз настоящая — та, которая вряд ли способна покинуть эти места по желанию хозяина леса.

Теперь Мирослава почти была уверена, что смерть колдуна имеет отношение к видению Ингрид. Но это не означало, что убийца готов на этом остановиться. Необходимо было во что бы то ни стало поймать его, чтобы это дело, наконец, закончилось.

Звери и птицы спешно возвращались в свои норы и дупла, предчувствуя непогоду. Мирослава отвлеклась и стала наблюдать за шевелением вокруг себя — где-то мелькала небольшая тень среди деревьев, в траве кто-то шелестел, а у крон деревьев хлопали крыльями птицы — этот отзвук привычно находил отклик глубоко у неё внутри. Ветер с силой трепал над её головой листву и пока лишь слабо развивал волосы. В чаще было свежо — чистый воздух наполнял лёгкие Мирославы и немного расслаблял напряжение в груди. Он не забирал тяжесть и волнение, но всё же, пусть и чуть-чуть, помогал очиститься от тревог.

Чувствовал ли то же самое убийца? Или он, перейдя черту, перестал слышать жизнь вокруг себя, лишился души и потому разучился замечать прекрасное? Мирослава содрогнулась от этой мысли. Тогда бы ему оставалось лишь жалкое и бессмысленное скитание в мешке, полным костей и сухожилий.

Выйдя, наконец, к озеру, она постаралась собраться и не поддаваться своему вечному к нему влечению. Мирослава стала вглядываться в тонкий слой тумана, который неожиданно стелился на поверхности, а не в саму гладь озера. Как и совсем недавно Линнель с Эрно, она подошла к воде и достала из кармана суховатый хлеб, одолжённый в доме у колдуна. Мирослава надеялась, что это не совсем бессовестный поступок.

— Хозяин озера, прими этот скромный дар и, пожалуйста, явись на мой зов, — вежливо попросила она, опуская хлеб в воду, который тут же, стремительно подхваченный мальками, стал двигаться к глубине.

Мирослава села на песок и приготовилась ждать столько, сколько потребуется, несмотря на тёмные тучи над головой. Возле воды было прохладно, а ветер, у которого больше не было преград, со свирепой настойчивостью бросался Мирославе в лицо, но она откуда-то знала, что он не злится на неё, а предупреждает о предстоящей опасности.

К её удивлению, спустя совсем недолгое время вода забурлила, образовав вокруг себя мягкую белёсую пену и прогнав туман.

Оттуда прозвучал напевный звонкий голос женщины:

— Не люблю туман! Не люблю, когда хозяин озера пребывает в таком настроении, а тут ещё и дети леса с такими оскорбительными дарами!

Вода расступалась, поднимая волны, и чем больше они становились, тем громче и звонче становился женский голос.

Мирослава торопливо поднялась на ноги. В этот же момент из воды сперва показалась женская голова с тёмными и гладкими, намоченными водой волосами, глазами, подобно треснувшему голубоватому стеклу и бледным лицом, которое было настолько аккуратно и красиво, что точно не могло принадлежать человеку. Женщина чем-то невольно напоминала хозяина озера, но в то же время была совершенно другой. Она могла быть и не быть его сестрой — Мирослава не стала бы зарекаться.

Она уважительно поклонилась ей, и женщина одобрительно хмыкнула, а затем повелительно махнула рукой и Мирослава выпрямилась, продолжая глазеть на удивительной прелести хозяйку озера. Её обнажённое тело прикрывала пена, которой она игралась, то взбивая велением руки до пышной массы, то, почти возвращая ей жидкое состояние. Мирослава почему-то именно благодаря этому убедилась, что перед ней хозяйка озера. Она отличалась от своего мужа ещё и другим нравом — в её лице и жестах было пусть и столько же капризности, сколько и у супруга, но при этом взгляд у неё был осознанный и решительный.

Хозяйка озера провела обеими руками над водой, всколыхнула тем самым волны, которые добрались даже до Мирославы — на неё попало несколько тёплых и нежных капель, которые женщина тут же пальцем призвала обратно. Они, словно резвящиеся дети, ринулись к ней и осели на ладошке. Она прямым взглядом посмотрела на Мирославу и расплылась в ласковой улыбке.

— Да, это действительно ты. Я не прогадала. В конце концов, материнское сердце не обманешь.

— Что вы имеете в виду? — не до конца понимая, уточнила Мирослава.

Женщина капризно надула губы.

— Не признала свою мать? — Она тихо рассмеялась. — Конечно. Ты и не могла. Но я рада, что ты всё-таки приехала сюда, и я могу увидеть, какой ты выросла.

Мирослава пошатнулась и почувствовала резкую боль в сердце, какой не бывало уже давно. Наверное, именно от таких сильных эмоций ей необходимо было беречь себя после болезни. На неё обрушилось почти нестерпимое желание сбежать, взмыть в небо, чтобы ощутить лёгкость и освобождение — оно было до того яростным, что ему было трудно сопротивляться.

И всё же вместо этого Мирослава аккуратно присела на немного влажный песок и обняла себя за плечи, стараясь размеренно дышать, чтобы прийти в себя. Ей всегда казалось, что правду о родителях она готова будет услышать в любой момент — хоть какую-нибудь крупицу. Но сейчас ей вдруг захотелось погрузиться в тишину. Правда, до этого она всё время думала, что её мать мертва, а мужчина, который её принёс и который, как предполагала воспитательница, был отцом, бросил её, но теперь…

— А мой отец? — пробормотала Мирослава еле слышно, поднимая невидящий взор на хозяйку озеру. — Мой отец жив?

Выражение лица женщины было печальным, что говорило само за себя, но Мирослава хотела услышать правду, а недодумывать. Наверное, она всю жизнь подспудно полагала, что в её родословной не всё так просто, иначе откуда было взяться её недугу? Но в приюте не осталось ни одного упоминания о её родителях, и она, неготовая разбираться ещё с этим, даже не пыталась всё это время найти ответы в своём прошлом. Настоящего и так было достаточно, чтобы свести с ума.

Хозяйка озера, которая странным образом казалась Мирославе знакомой — ведь эти черты, цвет волос, глаза она видела в зеркале — медленно подплыла к берегу, но так и продолжала оставаться на мелководье, грустно отвечая:

— Я полагаю, что уже нет.

Её образ, несмотря на то что больше не был покрыт пеной, всё ещё расплывался перед глазами. Мирослава запоздало осознала, что это потому, что её взор застилают слёзы. Наверное, ещё ни разу в жизни так часто и за такой короткий срок у неё в глазах не стояли слёзы.

Она запрокинула голову, глядя на темно-серое небо. По верхушкам деревьев и быстро плывущим облакам можно было понять, что ветер неистово желал поскорее пригнать дождевые тучи. Мирослава вздрогнула, когда почувствовала на своём лице яростный порыв колючего ветра. Он помог ей прийти в себя и сосредоточиться.

— Но вы не уверены? — спросила она с откуда-то взявшимися строгими нотками.

Её взгляд вернулся к хозяйке озера, которая уже снова находилась на глубине, наблюдая за ней оттуда.

Она плавно покачала головой.

— Тогда почему вы говорите мне это? — со звенящей злостью в голосе спросила Мирослава. — Зачем отбираете последнюю надежду?

Женщина выглядела так, словно ей было больно — её лицо исказила гримаса, плечи опустились, а льющаяся ключом энергия иссякла.

— Я просто…

— Вы просто что? — грубо перебила её Мирослава, вскидывая подборок и игнорируя дрожь в голосе. — Бросили меня? Оставили одну в захудалом приюте? Вы со всеми своими детьми так поступаете?

Хозяйка озера вздрогнула всем телом, словно от хлёсткого удара, и на мгновение её глаза гневно сверкнули, вновь наполнившись силой. Она набрала в грудь побольше воздуха, очевидно, не желающая терпеть подобную дерзость и готовая поставить на место зарвавшуюся девчонку, но вместо отповеди, с шумом выдохнула честный ответ:

— Нет…

Мирослава встала, не обращая внимания на слабость во всём теле и ощущение, словно внутри неё возник ледник, который медленно и мучительно замораживал внутренности. Она планировала что-то сказать — что-то жестокое и такое же болезненное, как правда сказанная родной матерью, но не могла представить, что с этой правдой, может, сравниться, поэтому молча развернулась, чтобы покинуть берег, озеро, село… Ей хотелось убежать навсегда — туда, где нет людей, способных причинить боль, где нет вообще никого… Она больше ни на что не хотела надеяться…

— Твоего отца звали Николай Волконский.

Мирослава остолбенела, так и не дойдя до края лесной чащи. Она слепо уставилась на бело-чёрную кору берёз перед собой в ожидании продолжения.

— Он постоянно что-то писал. Говорил мне, что эта его рукопись — работа всей его жизни, что она перевернёт привычную картину мира.

Мирослава не своим голосом отозвалась:

— Я знаю это имя.

— Так ему удалось? — с искренним любопытством и затаённой радостью спросила хозяйка озера.

Мирослава развернулась и подошла к берегу, но на этот раз осталась стоять, несмотря на то, что коленки у неё тряслись.

— Нет, — честно ответила она.

Она не стала добавлять, что, учитывая слухи, которыми полнится интеллигенция, ему, может, и удастся это сделать совсем скоро.

— Жаль, — искренне протянула в ответ её мать, — что было уму непостижимо! — а затем призналась. — Твой отец не знал о тебе. Он не бросал тебя. Только я. Не приписывай ему моих грехов.

— Почему ты это сделала? — Язык Мирославы не хотел слушаться, даже губы, казалось, онемели — то ли от холодных порывов ветра, то ли от нежелания спрашивать — страшно было узнать ответ.

Хозяйка озера покрутилась вокруг своей оси, словно беря время на раздумья. Она больше не улыбалась тепло, не глядела так, как будто была рада видеть свою дочь — лицо её было полно печали, тяжести и мыслей.

Наконец, её взгляд остановился на Мирославе.

— Я не могла тебя оставить. Это сложно понять человеку. Мой муж — хозяин озера. Я, да и он, — здесь её лицо скривилось в гримасе отвращения, — порой влюбляемся в людей, и от нашей близости появляются дети. Это происходит очень редко, потому что мы нечасто покидаем озеро. — Она смотрела пронзительно, но не на Мирославу, а словно вглубь себя. — Мы не лишаем жизни мальков, но отпрыски от людей не могут жить под водой, поэтому мы отдаём их обычно смертному родителю.

— Почему ты тогда не отдала меня отцу?

В ответ мать тяжело вздохнула, а затем прикрыла глаза и лишь мечтательно протянула:

— Николай Волконский…

Её лицо полнилось воспоминаниями, к которым Мирослава отчаянно хотела прикоснуться. А больше этого она желала бы присутствовать там — в мыслях матери, где жив её отец, чтобы хотя бы просто познакомиться с ним, а лучше — узнать его хоть немного. Может, он был бы похож на Аната Даниловича — мужчину, которого она по-настоящему уважала. А, может, он был бы даже лучше. Но вряд ли она теперь когда-нибудь узнает об этом лично. Ей остаются чужие рассказы и старая рукопись. Впрочем, это было больше того, что было у неё ещё вчера.