Когда я вошел в дежурку, там находилось пятеро наших парней. Четверо обсуждали последнюю игру «Тусонских ковбоев», а пятым был Фрэнк. Он одиноко сидел в углу, и вид у него был такой, будто он только что потерял последнего друга.
Не то чтобы он вчера крепко поддал и не успел протрезветь, просто у него был унылый, потерянный вид.
Я сказал:
— Гляди веселей, парень! Плевать, что сегодня воскресенье, а мы вкалываем. Главное, жизнь не так уж плоха.
Он пробурчал что-то себе под нос, даже не взглянув на меня. Я подумал, не семейные ли неурядицы причина его подавленного настроения. Его жену я видел всего один раз на полицейском балу пару лет назад. Приятная штучка, зовут ее, если не ошибаюсь, Алиса. Тогда мне показалось, что отношения между ними на уровне, хотя Фрэнк никогда о ней не рассказывает и вообще не упоминает в разговоре. Я даже не знал бы, что он женат, не звони он домой каждый раз, когда мы задерживаемся на службе. И похоже, вместе они никуда не ходят. Может, в этом и вся загвоздка. Трудно представить, чтобы женщина была счастлива, всё время сидя дома. Впрочем, всё это лишь догадки. Бог с ним, у каждого свои проблемы, мне тоже есть о чем поразмыслить. Когда холостяк вроде меня встречает девушку, о которой думает, что она «та самая», и которой собирается задать главный в своей жизни вопрос, ему невтерпеж поделиться с близкими людьми. Он желает представить эту девушку знакомым, отчасти чтобы показать её людям, потому что он ею гордится, но отчасти потому, что в душе у него ещё остается тень сомнения и он хочет, чтобы третьи, незаинтересованные лица дали свою объективную оценку. Представить её своим прежним подружкам он, естественно, не может, тем более нельзя показывать её безнравственным жеребцам из числа своих холостяцких друзей. Таким образом, в то время, когда ему остро необходимы совет и помощь, он обречен на полное одиночество.
Конечно, сомнений по поводу Каролины у меня практически не было. Черт побери, она поразила меня так, словно на меня свалилась тонна кирпичей. Но всё же последний шаг сделать особенно сложно.
Если бы у вас был такой богатый опыт общения с дамами, как у меня, вы сразу могли бы определить, какая лишь кажется неприступной, но очень быстро выдаст всё на блюдечке, а от какой действительно ничего не добьешься, пока соответствующим образом не оформишь отношения. Девицы последнего типа обычно действуют мне на нервы, однако к Каролине это не относится. Черт возьми, да не нужна мне с ней быстрая победа!
Сейчас я жалею, что не откладывал понемногу на будущее. Но всё равно серьезных проблем не возникнет, даже если она уйдет с работы. Они с матерью живут в доме который слишком велик для двоих. Если я заберу Каролину миссис Армстронг вряд ли захочет жить в одиночестве. Хотя говорят, что жить вместе с тещей трудно, я пока не вижу в этом ничего страшного. Миссис Армстронг нравится мне, а я, как мне кажется, тоже ей симпатичен.
Я устроился рядом с Фрэнком и сказал:
— Фрэнк, я собираюсь связать свою жизнь с Каролиной Армстронг.
Он обернулся, и на лице у него появилось такое неподдельное изумление, что он наверняка забыл о своих неурядицах.
— Ну и темпы у тебя, парень! А я-то думал, Каролина — очередная жертва рыжего сердцееда.
— Конечно, всё получилось неожиданно, — начал я, но в это время приоткрылась дверь и наружу выглянул Кармоди.
— Кэп желает видеть Пола и Гарри, — сказал он.
Я понял, что у нас есть ещё немного времени, и обстоятельно рассказал обо всем Фрэнку.
Он сказал:
— Честь тебе и хвала, Рыжик. Интересно взглянуть на твою девушку. Я видел миссис Армстронг, и она показалась мне приятной женщиной — сердечной, цветущей и для своих лет красивой. Если дочь с возрастом станет такой же, значит, ты выбрал удачную спутницу жизни. Сколько лет Каролине?
— Двадцать пять. На восемь лет моложе меня. Не такая уж большая разница, как ты считаешь?
— Для вас возраст не играет роли — вы оба не зеленые юнцы. А быстрые браки имеют ничуть не меньше шансов успех. Когда я женился на Алисе, мы были знакомы совсем недолго. — Он сделал продолжительную паузу, и я подумал, что он не скажет больше ни слова о своей семейной жизни, но он заговорил вновь: — И я никогда об том не жалею. Я до сих пор влюблен в нее, как мальчишка.
У меня создалось впечатление, что последнюю фразу он произнес скорее для себя, чем для меня.
— Интересно, Рыжик, — продолжил он, — у вас с Каролиной одинаковые вкусы? Вам нравятся одни и те же вещи, развлечения?
— Вкусы совпадают во всем, — сказал я. — Боже мой, о чем бы мы ни говорили — об артистах, певцах, танцах родео и тысяче других вещей, — мы всегда сходимся в наших оценках. Взять тот же бейсбол. Не скажу, что она следит за другими командами высшей лиги, но о «Тусонских ковбоях» знает все.
Фрэнк сказал:
— Тогда пусть Господь благословит вас, дети мои. А сейчас нам подает сигнал Кармоди. Наша очередь идти на ковер.
Мы прошли в кабинет кэпа. Он просматривал какие-то бумаги и предложил нам присесть. После разговора с Фрэнком у меня было отличное настроение — наконец-то я принял окончательное решение. Нет, завтра вечером мы не пойдем на бейсбол, а сядем в мой «бьюик» и совершим прогулку по озаренной лунным светом пустыне. В этой романтической обстановке я расскажу ей о своих намерениях. Возможно, её придется уговаривать, поэтому выехать надо пораньше, на уговоры может потребоваться время. Черт побери, мне необходима эта девушка, и теперь я уверен — чем раньше она станет моей женой, тем лучше.
Кэп внезапно поднял голову:
— В шесть утра на Мейер-стрит подобрали человека. Он был без сознания. То ли его оглушили, то ли он сам упал и стукнулся головой. Похоже, его все-таки ограбили — ни бумажника, ни документов при нем не оказалось. Его отвезли в больницу Бэнбоу. Там поставили диагноз — сотрясение мозга средней тяжести. На теле кровоподтеки. Он ещё не пришел в себя, но врачи полагают, что вот-вот очухается. Вы оба загляните в больницу и побеседуйте с ним.
Я спросил:
— Как этот тип был одет? Может, он обычный бродяга? — Будь он бродягой, отсутствие бумажника могло ничего не значить.
— Одежда на нем приличная, — сказал кэп, — из дорогого материала, только вся в грязи. Да и в кармане сорочки нашли какую-то мелочь — три бумажки и несколько центов.
Похоже, подумал я, загулявший бизнесмен. А три оставшихся в кармане бакса ещё не означают, что его не ограбили. Когда человек пьет, он может сунуть деньги в самое неожиданное место, а грабитель, особенно если он торопится, согласен удовольствоваться бумажником, лишь бы побыстрее скрыться с места преступления.
Я сказал:
— Порядок, кэп, мы отчаливаем, — и встал.
Однако Фрэнк поспешно сказал:
— Одну минутку, кэп. Пострадавший никак не связан с делом Стиффлера?
— Никак. Хотя если было ограбление, то возможно, действовал тот же преступник. Только здесь он вел себя более гуманно.
— Значит, на деле Стиффлера поставлен крест? Или вы снимаете с расследования нас с Рыжиком и поручаете его кому-то другому?
— Ни то, ни другое, — сказал кэп. Он хмуро глянул на Фрэнка: — Ты прекрасно знаешь, что я никогда не ставлю крест на нераскрытом убийстве. Оно остается на контроле, и, когда появляется какой-нибудь новый факт, мы возвращаемся к нему. Однако на определенном этапе, когда исчерпаны все источники информации, я временно снимаю своих подчиненных с расследования.
— Мы ещё не выяснили, кто в Тусоне в последнее время покупал пистолеты двадцать второго калибра.
— Воскресенье — неподходящий день для посещения оружейных лавок. Но я не забыл, и завтра вы этим займетесь. Кроме того, мы наводим справки и в Мехико. Если они ответят на мой запрос, как положено, в течение сорока восьми часов, завтра информация будет уже у нас. В противном случае я позвоню их шефу Гомецу.
Фрэнк сказал:
— Ещё один вопрос, кэп, насчет Медли.
— Что насчет Медли?
— Я знаю, вы считаете, что с ним всё чисто. Но мне хотелось бы побеседовать с ним ещё раз. Я не имею в виду прямо сейчас, но в один из ближайших дней.
— Я разговаривал с ним, Фрэнк. Ты, наверное, не совсем в своем уме, если подозреваешь его в убийстве. О чем ещё ты можешь его спросить? Чего ради ему убивать Стиффлера?
Я заметил, как напряглось лицо Фрэнка. Он сказал:
— Возможно, вы сочтете меня ненормальным, но я думаю, что он убил Стиффлера по той же причине, по которой пристрелил свою собаку. Та была в агонии, в неописуемых мучениях. Я даже допускаю, что он убил ещё кого-нибудь, мотив всё тот же.
Кэп Петтиджон недоумевающе уставился на Фрэнка. Мне показалось, что он смотрел на него не меньше минуты, после чего разразился оглушительным хохотом. Вообще кэп смеется не часто, он не из смешливых.
Но если смеется, то от души.
Наконец смех стих, и кэп протер глаза носовым платком. Потом спокойным голосом сказал:
— Фрэнк, я смеялся не над тобой, а над этой абсурдной гипотезой. Я советовал бы тебе выкинуть её из головы, пока тебя действительно не сочли психом. Ну а теперь, ребята, повторяю — бегите и дожидайтесь, когда он очухается.
Мы забрались в машину, и я устроился на месте водителя. Взгляд Фрэнка был устремлен куда-то вдаль. Его лицо побледнело, если это слово вообще применимо к мексиканцам.
— Проклятый сукин сын! — зло пробормотал он.
— Конечно, ему не следовало ржать, как жеребцу, — согласился я, — но и ты, Фрэнк, не прав. По-моему, ты делаешь слона из мухи, вернее, из собаки, которую убил Медли. Я как-то убил из жалости своего кота, который ослеп от старости. Но это не значит, что я начну из жалости убивать людей.
— Проклятый ханжа! — сказал он. — Если бы это не стоило мне работы…
— Успокойся, Фрэнк, — сказал я. — Non illegitimus carborundum. — Этой шуточной латинской фразе Фрэнк научил меня сам. По его словам, она означает: «Не позволяй прохвостам стереть тебя в порошок».
Он улыбнулся, я тоже, и до самой больницы он вел себя спокойно. Я был чрезвычайно рад этому обстоятельству, потому что не хотел тратить на споры с ним драгоценные минуты, которые мог посвятить приятным мыслям о Каролине Армстронг.
Когда мы добрались до больницы, этот тип уже очухался. Пострадавшему было где-то между сорока и пятьюдесятью. Лежал он на боку, так как его затылок был перевязан широким бинтом. Лицо обросло щетиной, определить цвет которой было нелегко, скорее всего, седая. Он смотрел на нас исподлобья маленькими испуганными глазками.
— Что со мной стряслось? — спросил он.
— Это нам надо у вас спросить. А для начала — как вас зовут?
Я полагал, что он ответит на мой вопрос, а затем спросит: «Где я?» или «Какой сегодня день?».
Однако, назвав себя — Харви Клингер, он не задал ни одного из этих вопросов, а снова спросил:
— Что со мной произошло? У меня серьезная травма?
Тут в разговор вмешался Фрэнк:
— Пусть для начала пару слов скажет доктор. Успокоит его. Потом ему будет легче разговаривать с нами.
Молодой врач в общих чертах изложил суть:
— Легкое сотрясение мозга. Небольшие кровоподтеки. Если не произойдет ухудшения, мы выпишем вас к шести вечера. В семь можете снова напиться.
Пострадавший облизал губы:
— Черт побери, похоже, пора завязывать. Голова просто раскалывается. — Он выдавил из себя кривую ухмылку: — А в общем, поделом мне.
Я подумал, что пора возвращаться к делу:
— Вы знаете, кто на вас напал?
— Да. — Он снова облизал губы и устремил вперед неподвижный взгляд, словно усиленно размышлял над чем-то. — Встретил его в таверне. Зовут Джерри, фамилию не помню. Не уверен, что он вообще её называл. Представился матросом. А что матросу делать в Тусоне? Здесь даже ручейка нет.
— Он вас ограбил?
— Не знаю. Вы полагаете, что ограбил?
Я сказал:
— При вас было всего несколько долларов — в кармане сорочки. Бумажника мы не нашли.
— Тогда, наверное, не ограбил. Я взял с собой двадцатку, но остальное, должно быть, истратил. Бумажник я оставил в отеле.
— В отеле? Значит, вы не из Тусона?
— Нет, я живу в Бенсоне. Там у меня бензоколонка. Сюда приехал встряхнуться. Слегка развлечься. Я заглядываю в Тусон примерно раз в полгода на два-три дня. Загоняю машину в гараж, чтобы не ездить в пьяном виде, снимаю номер в отеле и оставляю там бумажник. Беру с собой только двадцатку, чтобы не очень много потерять, если грабанут.
— Понятно, — сказал я. — Вас не ограбили, но стукнули чем-то тяжелым. Кто бы это мог быть?
Он покачал головой и болезненно сморщился:
— Не знаю. Думаю, я сам затеял драку. Когда напьюсь, я забываю о своих физических возможностях. Могу замахнуться даже на чемпиона мира по боксу, если мне покажется, что он меня оскорбил.
Фрэнк засмеялся:
— Ваше счастье, что вы не так часто пьете, мистер Клингер, а то вам не удалось, бы дожить до седых волос.
— К сожалению, чаще не могу. Моя дражайшая супруга возглавляет в Бенсоне общество трезвости. Она превосходит меня по всем параметрам. Нет, уж лучше иметь дело с чемпионом мира по боксу.
— Вы в состоянии оплатить скорую помощь и больничную койку? — спросил Фрэнк. — Больница может взять расходы на себя, но это для нищих, а вы вроде бы платежеспособны.
— У меня осталась ещё сотня. — Он с трудом скосил глаза на доктора: — Этого хватит?
Тот кивнул:
— Хватит и половины.
Я шагнул было к выходу, и тут мне в голову пришла интересная мысль.
— Когда в следующий раз, — сказал я, — надумаете встряхнуться, деньги оставьте в отеле, но прихватите с собой листок бумаги со своей фамилией и адресом.
— Чтобы вы могли известить мою жену? Так ведь она думает, что я в Финиксе, закупаю оборудование для своей бензоколонки.
В вестибюле мы с Фрэнком переглянулись и расхохотались.
— Я позвоню кэпу, — сказал он. — Сообщу новости о пострадавшем и выясню, каковы дальнейшие указания. Жаль, что по телефону нельзя плюнуть ему в физиономию.
— Ты по-прежнему считаешь, что Стиффлера убил Медли?
— Рыжик, я не псих. Поверь мне, преступник Медли. Убил он. Нет, я никогда не поверю, что человек может настолько свихнуться, чтобы начать убивать из милосердия.