Звезда заводской многотиражки

Глава тринадцатая. Ну, здравствуйте, товарищи журналисты!

Егор ухватил меня за рукав и поволок к двери.

— Ты чего удумал, Наполеон? — спросил я.

— Не дрейфь, Ваня, сейчас все будет чики-пуки! — Егор хлопнул меня по плечу. — Не в пустыне живем, поди!

— Эй, только ты про морг сильно-то не распространяйся, — я придержал прущего, как ледокол, Егора, когда понял, что он собирается сделать.

— Да все нормально! — заверил Егор. — Я понял!

Мы спустились на этаж ниже и потопали по бесконечному коридору в сторону мерцающего от света уличного фонаря окна. У одной из дверей он остановился и повернулся ко мне.

— Не имей сто рублей, а имей сто друзей, понял? — он подмигнул. — И тогда если каждый скинется по рублю...

Он без стука завалился в комнату. Когда дверь открылась, то я сначала чуть было не подумал, что там пожар. Накурено было так, что не то, что топор, алебарду можно вешать. Надо же, как все-таки быстро отвыкаешь от прокуренных помещений... А ведь когда курить в помещениях запретили, казалось, что это невозможно, как же так — пить в баре пиво, а курить ходить на улицу? А спустя каких-то пару месяцев входишь во вкус. Одежда не воняет и волосы не покрыты плотным слоем табачного запаха. Но здесь об этом запрете никто еще не знал.

Комната была в точности такая же, как и у нас — просторная и квадратная, с большим окном. Только здесь оно не зияло черным провалом в уличный мрак, а было закрыто синим шерстяным одеялом. Видимо, такой ленивый способ утеплиться от проникающих сквозь щели сквозняков. На тумбочке стоял пузатенький телевизор «Рубин» с выломанной ручкой переключения программ. Не знаю, что там за конструкторский дефект, я, помнится, в детстве работал «пультом дистанционного управления». Какое-то время я азартно щелкал ручкой. Чтобы ее повернуть до щелчка на следующую программу, требовалось немало сил. И я очень гордился собой, когда у меня это первый раз получилось. И ревностно охранял потом свое право переключать программы. А потом внутри ручки что-то хрустнуло, и остался только плоский металлический хвостик. Переключать которым было тоже можно, но нужны были пасатижи.

На кроватях и стульях сидело, наверное, человек пятнадцать мужиков. Все в очень домашнем виде — треники, майки, тельняшки, рубашки с закатанными рукавами. Телевизор бормотал на пониженной громкости, дикторов новостей было не слышно за горячим спором мужиков.

— ...да Дасаев тянул весь матч, пока Буряк...

— Да-да, весь матч, рассказывай! Сколько там Дасаев тянул? Три минуты? На четвертой Буряк уже гол заколотил!

— Ничего, в марте на Кубке СССР «Спартак» отыграется, вот увидишь!

— Да-да, мечтай, мечтать не вредно!

«Отыграются, — подумал я. — В финале Кубка только армейцам проиграют».

Вслух говорить, ясное дело, не стал. Заядлым болельщиком я никогда не был, но за «Спартак» болел мой отец, и почему-то я отчетливо запомнил, как весь двор следил за этим несчастным Кубком весной 1981 года. Чуть ли не траур был дома в День Победы, когда «Спартак» проиграл ростовскому СКА.

— Земляки! — громогласно произнес Егор, положив на живот руку. И стал еще больше похож на Наполеона. — Это Иван, новый журналист в «Шиннике». Прошу любить и жаловать!

Мужики замолчали и воззрились на меня, сквозь клубы табачного дыма. Вполне дружелюбно так воззрились.

— А ты за кого болеешь, Иван? — спросил один, в тельняшке и с уродливым шрамом от ожога во всю щеку. — За «Спартак» или за киевское «Динамо»?

— Ша! — гаркнул Егор. — Не наседай на парня вот так сразу! У него какая-то борзота в поезде кошелек вытащила со всеми подъемными. А получка еще ого-го когда. Да и что там той получки у молодого-то специалиста? Слезки одни! Давайте поможем парню, а? Скинемся по чуть-чуть, а то зачахнет же от голода парень в наших холодах!

На мое удивление, недовольных просьбой Егора оказалось немного. Один что-то пробурчал и уткнулся в газету, сделав вид, что не слышал. Другой отчетливо сказал что-то вроде «ага, счас, самим мало...» А остальные полезли в карманы треников, а четверо поднялись со своих мест, видимо, обитатели этой комнаты.

Егор снял с головы треуголку и обошел комнату. Зазвенела мелочь, несколько щедрых кинули даже по рублю. Егор выгреб собранную сумму из треуголки и вложил мне в руку.

— Ну вот, Ваня, говорил же, что помереть с голоду не дадим! — он похлопал меня по плечу и водрузил свой головной убор на место.

— За «Спартак» я болею! — сказал я и подмигнул «меченому».

— Вот жук, а! — он захохотал. — Знал бы раньше, не стал бы тебе рубль давать!

Мужики поддержали хохот. Беззлобно так. Я почувствовал, что снова начинаю улыбаться, как дурак. Стало удивительно тепло на душе. То ли грели монеты и бумажки в руке, наличие которых спасало меня от необходимости заморачиваться вопросом денег прямо сейчас. То ли просто атмосфера этой сбитой мужской компании, собравшейся после работы посидеть в клубах табачного дыма и потереть о подробностях футбольного матча почти месячной давности на меня так подействовала.

Утро началось как в тумане. Сначала трескучий звонок будильника, потом мы все в полусне натянули на себя одежду, потом был момент, который я хотел бы проспать и пропустить — попытки впихнуться в утренний троллейбус. Получилось с третьей попытки только. Потом сонная дамочка из Бюро пропусков выдала мне бумажку с печатью, дающую мне доступ на территорию завода. А потом я в хвосте почти опоздавших прошел через вертушку.

Поскольку было еще темно, и я был сонный, то разглядывать подробности внутреннего убранства территории и сравнивать их с заброшенными развалинами, из которых я сюда переместился, было как-то не с руки. Я спросил, как пройти в медблок, получил указание «сейчас чуть левее, потом прямо, второй вход и на второй этаж.

Потом было жужжание ламп дневного света, бледные лица моих товарищей по несчастью, топчущихся в очереди в разные кабинеты, острое жало в руках медсестры, кабинет окулиста, кабинет невропатолога (хм, этот врач еще невропатолог называется, позже вроде как они стали неврологами...), кабинет терапевта...

В процессе всего этого бездушного конвейера я успел подумать, что кучеряво устроились работники шинного завода. У них тут своя собственная вполне укомплектованная поликлиника, даже стоматолог имеется.

Полностью проснуться мне удалось уже только к часу, когда я, вопреки пророчествам кадровички, собрал в своем медицинском «бегунке» все нужные подписи и пометки неразборчивым почерком, включая большую круглую печать. До инструктажа по ТБ был еще целый час, так что можно было спокойно и без спешки пообедать.

Еще осталось получить справку от психиатра и дождаться результатов флюорографии, но тетечка в белом халате, которая заполняла мою карточку в регистратуре, сказала, что к работе я могу приступить и так. Тем более, что для меня, как для обитателя административного корпуса, медосмотр скорее формальность. Это к рабочим в цехах требования высокие, туда нездоровым нельзя, зачахнут, вредное производство.

Порции в столовой на территории были прямо-таки запредельные. Правда, какого-то особого выбора не было — рассольник, толченка с котлетой, полстакана сметаны, булка с повидлом, компот. Желающие придать своему обеду пикантность могли взять яйцо под майонезом или селедочный хвост, посыпанный луком и политый маслом. Столовая с внешней стороны была все-таки чуть разнообразнее. Но и порции там были поменьше. Логично. Рабочим требуется выносливость и сила, а персонал контор сидит на попе и чаи гоняет большую часть дня.

Я собирался слушать инструктаж по технике безопасности внимательно. Все-таки, следовало вникать в местный быт и жизнь, подмечать детали и все такое. Но лектор был настолько скучным, что я минуты через три заскучал, отвлекся на откуда-то взявшуюся в ноябре муху, жужжащую под потолком, подмахнул ведомость, когда все закончилось, и вырвался на свободу.

Вышел на крыльцо административного корпуса, вдохнул морозный воздух. С ночи все завалило снегом, но белым на территории завода он уже не был. Там, где прошло множество ног, он был уже цвета асфальта. Нетронутые свежие сугробы уже подернулись серой поволокой сажи. Подышать свежим воздухом, ага. После такой передышки даже курить не надо, чтобы легкие хотелось с мылом помыть...

Вот она, та галерея, которая была почти разрушена в далеком уже будущем, из которого я сюда прибыл. Некоторое время я стоял и слушал обрывки разговоров проходящих мимо людей. Ощущение маленького замкнутого мирка здесь было очень острым. Как будто это такой город в городе.

Ладно, надо дальше осваиваться. По идее, мне надо было сейчас вернуться к Тане в отдел кадров, чтобы она закончила процедуру моего устройства на работу. А можно было заглянуть в редакцию и познакомиться с будущими коллегами. Хотя, почему с будущими? Фактически, я уже принят, и уволить меня теперь отсюда та еще канитель. А до редакции ближе, всего-то на третий этаж подняться.

Ноги сами понесли меня к лестнице, а не к проходной. Вообще-то, пройти в отдел кадров можно было и через корпус, но это коридоры, коридоры, на каком-то этаже переход, на каком-то тупик... Короче, успею к Тане. Не горит.

Я взбежал по бетонной лестнице на третий этаж и зашагал по длинному сумеречному коридору. Окна были только в самом начале и в самом конце. На дверях были таблички. «Профком», «Архив», «Зам по культуре и спорту», «Туалет», «КУИ»... Куи? В смысле? Я даже остановился на секунду перед этой дверью, чтобы поразмышлять над тем, что же это такое зашифровано этими тремя буквами. Комитет интегрального управления? Комиссия инопланетной угрозы?

Я фыркнул и пошел дальше. Следующая дверь оказалась той самой. «Редакция газеты «Новокиневский шинник». И как раз из-за этой двери раздавались громкие голоса и смех, который я слышал последние шагов тридцать.

Я вежливо постучал, но за взрывом хохота меня не услышали. Тогда я просто толкнул дверь и вошел. Остановился на пороге.

— Нет, так писать нельзя, нас всех уволят! — простонала сквозь хохот черноволосая девушка лет двадцати пяти в красном вязаном платье и изящных зимних сапогах на шпильке. Она сидела прямо на столе, рядом с печатной машинкой, уткнувшись в которую лицом сидел парень, а точнее все-таки мужчина лет тридцати-пяти, просто из-за длинных волос и цветастой рубашки мой мысленный каталогизатор автоматически отнес его к группе «молодежь». Третий участник смеющегося хора сидел на стуле прямо в центре и на коленях держал толстую подшивку газеты. И были еще двое, мужчина и женщина. Они сидели каждый за своим столом и тоже смеялись. Меня по этому поводу заметили не сразу. Первой спохватилась девушка в красном платье.

— Ой, — ее тонкие брови удивленно взлетели вверх. — А вы кто?

— Добрый день! — я широко улыбнулся. — Я Иван. Журналист. Буду с вами работать.

Веселье сразу угасло, лица стали серьезными. Парень с подшивкой бросил быстрый взгляд на ничем пока не примечательного мужика за столом.

— Тебя из МГУ прислали? — девушка в красном тоже посмотрела на того мужика, потом на меня. Расстроенной она не выглядела, наоборот, глаза азартно заблестели.

— Ага, — кивнул я и помахал зажатыми в руке бумажками. — Медосмотр вот только что проходил. И инструклаж. Решил заглянуть познакомиться.

— А ты когда приехал? — девушка в красном соскочила со стола и подошла к парню с подшивкой. — Да ты заходи, чего на пороге-то стоишь? Чаю хочешь?

— Только что из столовой, — мотнул головой я и сделал несколько шагов вперед. Столов в комнате было шесть. Расставлены они были в довольно прихотливом порядке, и один явно выделялся. На нем стояло два телефонных аппарата, а за ним — большой шкаф. Ясно, стол главного редактора. Я бегло осмотрел всех присутствующих и пришел к выводу, что никто из них не главный редактор. Все рядовые сотрудники, просто одни старше, другие младше.

— Позавчера, — сказал я, опираясь задом на стол главного редактора. Ну, чтобы просто посмотреть на реакцию. На лице ничем не примечательной женщины появилось возмущение.

— Молодой человек, а вас в университете не учили, что сидеть полагается на стульях? — он грозно свела брови. Тоже тоненькие такие дуги. После широких героических бровей в двадцать втором, это вот «в ниточку» смотрелось так непривычно.

— Квод лицет йови, нон лицет бови, — сказал я и усмехнулся. — Курс хороших манер был факультативным, и я его сменял на коллекцию значков.

— По вам заметно, — сказала женщина и посмотрела на молчаливого мужика, который почему-то стал центром всеобщего внимания, как только я сказал, что приехал сюда работать. Ну так-то конечно... Шесть столов, один редакторский, их пятеро. Плюс я. Кто-то явно лишний, но меня нельзя увольнять в течение трех лет. Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать.

— А вы интересный юноша... — протянула девушка в красном, неожиданно перейдя снова на «вы» и бросая на меня игривый взгляд из-под ресниц. — Вы женаты?

— Дашка, ну как тебе не стыдно?! — воскликнул парень за машинкой. — Ты смотри, Иван, осторожнее! А то не успеешь оглянуться, как окольцует, и прощай свобода! Пеленки, садик, всю получку — жене.

«Не дала», — поставил мысленный вердикт я.

— Нет, я не женат, — медленно проговорил я, разглядываю барышню внимательнее. У нее была неплохая изящная фигурка, и вязаное платье ее довольно выгодно подчеркивало. Вообще-то, мою кровь будоражат несколько более пышные формы, но у нее была такая вертлявая походка, что мысли сами собой как-то переключались на игривый лад.

— Ты лучше про прописку у него спроси, — сбила весь романтический настрой женщина из-за стола.

— Это очень по-мещански, Вера Андреевна, все измерять квадратными метрами, — назидательно сказал мужик за машинкой. — А как же любооовь? Верно, Даша?

Даша неожиданно смутилась и потупилась. Похоже, шутка угодила в какое-то больное место.

— Иван, вы лучше сразу привыкайте, что у нас вот так, — мужик за машинкой обвел руками пространство вокруг себя. — Иначе вам у нас тяжело будет.

— Так, я понял, надо уже сразу заводить черненькую книжечку и записывать, кому и сколько надо будет отомстить, — я оттолкнулся от редакторского стола и направился к «печатной машинке». — Давайте я вас первого туда запишу.

— А меня зовут Эдуард, очень приятно! — он привстал и протянул мне руку.

«Это ненадолго», — автоматически подумал я.

— Семен, — представился придавленный подшивкой газет и тоже протянул мне руку. — Я веду спортивную колонку.

— Ясно, так и запишем — болеет за киевское «Динамо», — я пожал протянутую руку.

— Эй, что за инсинуации?! — притворно или не очень возмутился Семен. Он в целом был склонен к этакому переигрыванию, так что пока определить, шутит он или правда возмущен, я еще не мог. — В Союзе нет еще пока команды лучше «Спартака»!

— Так, значит вычеркиваем, — хохотнул я. — По пивку после работы?

— Заметано! — Семен широко улыбнулся, демонстрируя, что он не только пивка любит выпить, но еще и курит много.

— Вера Андреевна, вы уж извините за этот балаган! — я остановился перед столом строгой дамы. — Молодой задор через край, гормоны бушуют и это вот все. Но я твердо стою на пути к исправлению, честно-честно!

— Еще один клоун, — она покачала головой, но уже было понятно, что смягчилась. Она протянула мне руку явно для товарищеского рукопожатия, но я галантно наклонился и коснулся тыльной стороны ее ладони губами.

— А у вас удивительно умные глаза, — сказал я, поднимая на нее взгляд. — Признайтесь, вы же видите меня насквозь и можете прочитать мои мысли, да?

— Ох, — Вера Андреевна покачала головой и заулыбалась.

— Настоящий столичный стиль кавалера из метрополии, — пробормотал тот самый ничем не примечательный мужик из-за соседнего стола, и я повернулся к нему.

__________________________________________

Ну и просто примечание. Мужики в комнате общаги обсуждают матч "Динамо" Киев — "Спартак" Москва, который прошел в Киеве на Республиканском стадионе 31 октября 1980 года. Было холодно, всего +2, до матча шел дождь, а во время матча — мелкий снег. С трибун на все это смотрели сто тысяч болельщиков.

Результат — 2-0.

Болели за футбол в СССР? :)