Звездные ночи

Ночь тридцатая.

Линия фронта изменяется ежедневно, ежечасно. Изо всех сил сдерживаем наступление врага.

Перебрались на новый аэродром, фронт вроде бы стабилизировался. Воспользовавшись этим, расширили взлетную полосу. Расположенный поблизости колхозный ток превратили в общежитие. Называем его гостиницей «Крылатая корова».

Погода портится. Сгущаются облака, сверкают молнии. Командира полка срочно вызывают в штаб дивизии. Разведка сообщила, что немцы перешли в наступление, фронт прорван. Что делать? Ветер, дождь. Появятся фашистские танки, сомнут, раздавят самолеты. Если поднять их в воздух, где приземлиться? До ближайшего аэродрома — двести пятьдесят километров. В баках горючего на один час полета. В штабе об этом знают.

Бершанская принимает решение: лететь на поиски подходящей площадки для нового аэродрома. Словно протестуя против этого решения, свитая из молний плеть стегает небо, наполняя его трескучим громом.

— На поиски аэродрома полечу сама, — не считаясь с погодой, сказала Бершанская. — Со мной полетят…

Она не успела закончить фразу, все летчицы и штурманы, как по команде, сделали два шага вперед. Евдокия Давыдовна развела руками, улыбнулась.

— Со мной полетят штурман Розанова и техник Радина. Через пять минут старт. Остальным быть в полной боевой готовности!

Лариса Розанова… Высокая, стройная, с продолговатым белым лицом и узкими, словно прищуренными глазами, она казалась дочерью неба, а не земли. Перед войной окончила авиационную школу, работала, как и Лейла, инструктором-пилотом. К тому же она еще и штурман.

Зина Радина… Мы все любили эту девушку, она притягивала нас к себе, как магнит. Невозможно забыть ее пряди белокурых волос, выбившиеся из-под шлема, чистые, доверчивые, как у ребенка, глаза, словно нарисованные брови. И все на ее лице смеется — глаза, губы, каждая ресничка… В моем альбоме есть две ее фотокарточки. Я покажу вам. Да, может, самое главное я не сказала. Зина писала стихи. Выберет минуту — и тут же за карандаш. Старалась, правда, чтобы поменьше видели. А за самолетом как ухаживала, как за малым ребенком. Мыла, чистила, прихорашивала. И лечила. То, что Бершанская выбрала Ларису и Зину, никого не удивило.

Словно три богатыря, они направились к самолету. Бершанская, широкоплечая, с величавой осанкой, в кожаной куртке, с пистолетом на поясе; Розанова, чуть пониже ее, с планшетом в руке; Радина, самая маленькая, с тонкой талией, в синем комбинезоне. На головах шлемы, — чем не богатыри? И предстояла им яростная схватка с бурей. Правда, один конь на троих, зато крылатый.

Лариса и Зина устроились в кабине штурмана.

Самолет в воздухе. Обходя грозовые фронты, Бершанская часто меняет направление. Розанова уточняет маршрут. Радина подсвечивает, ракетами землю. Через полчаса, поиграв в прятки со смертью, пошли на посадку. Внизу поле, примыкающее к лесу. Шасси коснулось земли… Удары не сильные: поле ровное.

Девушки с фонариками в руках осматривают поле, мнут грунт в ладонях.

Земля кругом влажная, самолет может не взлететь, Бершанская, тронув за плечи девушек, предлагает:

— Вы остаетесь здесь. Будете встречать полк. Так что подготовьте огни. А я полечу одна.

Две подружки остались на ветру, под дождем на опушке дремучего леса. Неужели когда-то было — шелковое белье, теплые постели… Шумит лес, а им мерещится, что где-то вдали мягко, дружно тарахтят моторы…

Фашистские танки — в трех километрах от аэродрома. Боевая тревога!

Лейла спешит в гостиницу, едва распахнув дверь, кричит с порога:

— Подъем! Бершанская вернулась. Летим на новый аэродром! В нашем распоряжении пятнадцать минут…

С дальнего конца станицы доносится лязг танковых гусениц. Но самолеты уже взлетают один за другим.

На аэродроме остался один самолет. Он неисправен. В моторе при свете карманного фонарика копаются инженер Соня Озеркова и техник Глаша Каширина. Ничего не выходит. С минуты на минуту должна подойти автомашина, доставить запасные части. Приказ командира полка: попытаться спасти самолет, если не удастся — сжечь.

Автомашина пришла, но оживить мотор девушки не смогли — необходим, оказалось, основательный ремонт…

Вспыхнуло пламя. Глаша, изогнувшись будто от боли и прикрывая лицо руками, медленно попятилась. По ее щекам текли слезы.