Звездные ночи

Ночь триста тридцать шестая

Я знаю, как выглядят спящие царевны, своими глазами видела.

Погода была нелетная, мой самолет еще ремонтировался, поэтому я с вечера сидела между двух коек и любовалась спящими красавицами. Женя Руднева проводила занятия со штурманами, но мы договорились: когда Лейла и Руфа проснутся, я ее позову.

Время от времени я поправляла их одеяла, хотя можно было и не поправлять, девушки спали спокойно, просто хотелось лишний раз прикоснуться к ним, убедиться, что вижу их наяву, а не во сне. В десять часов вечера я прилегла сама, не раздеваясь, на койку. Закрыла глаза и сразу увидела сон: в полной тишине «По-2» выходит из луча прожектора, валится на крыло и, охваченный пламенем, летит в бездну, превращаясь в падающую звезду. Открыла глаза, надумала: «Странно, не спала, а сон видела». Только закрыла глаза — опять та же картина: луч, самолет, падающая звезда… Наваждение.

Когда я проснулась, Лейла и Руфа гладили гимнастерки. Вошла Женя и с порога заявила:

— Не мне одной делиться опытом, рассказывайте о своих мытарствах.

Лейла была простужена, я дала ей таблетку и снова уложила в постель. Но рассказывала, в основном, она, Руфа гладила…

Как оказалось, когда самолет проходил уже над целью, заглох мотор, Руфа этого не заметила.

— Попали! — крикнула она, не отрывая взгляда от перекрестка дорог. — Посмотри.

И вдруг, удивленная странной тишиной, увидела: пропеллер неподвижен. Лейла, согнувшись, подкачивает бензин, пытаясь запустить мотор. Потом она выпрямилась, безнадежно махнула рукой.

Планируя, «По-2» терял высоту. До аэродрома, конечно, не дотянуть, единственный выход — приземлиться здесь, на территории, занятой противником.

Внизу — лес, речка. Видны небольшие прогалины, поляны.

— Приготовь ракету, — в голосе командира ни малейшего волнения.

— Лучше без подсветки, — возразила Руфа. — Немцы же кругом.

«Она права, — подумала Лейла, — не стоит привлекать лишнее внимание. Да и толку от ракеты… Ну, разгляжу, что на прогалине пни, все равно высоту не наберешь. Была не была».

— Хорошо, Руфа. Видишь прогалину? На нее и сядем.

— Лелечка, мало ли что… Давай на всякий случай…

— Опять за свое? Прекрати разговоры. Держись крепче, готовься…

Самолет тряхнуло. Пробежав несколько метров, он зацепил крылом дерево, круто, со скрежетом, развернулся и, подогнув шасси, застыл.

Первой очнулась Руфа. Расстегнув ремни, приподнялась. Лейла сидела неподвижно, уткнувшись лбом в приборную доску. На плече у нее, раскинув руки и ноги, лежал Буратино.

— Лелечка, очнись.

Лейла не шелохнулась.

Руфа вылезла на крыло, приподняла голову подруги, прошептала:

— Слышишь? Очнись!

Лейла медленно открыла глаза, покрутила головой.

Тишину разорвали автоматные очереди, над лесом взлетели ракеты.

«Неужели нас ищут? — испуганно подумала Лейла. — Наверно заметили самолет да фоне неба. Или услышали треск. Надо бежать, пока не поздно».

— Руфа, — она схватила подругу за руку, — к речке! Ты штурман, прокладывай курс.

Пробежали несколько шагов — Лейла остановилась.

— Стой! Буратино… Я мигом.

Она вернулась к самолету, схватила талисман, прислушалась. Стрельба прекратилась. Никакого движения.

— Вовремя спохватилась, — прошептала она, подойдя к Руфе. Засунула Буратино за пазуху. — Немцы, вроде, и не думают нас искать.

Речку они обнаружили быстро. Сбросили с себя комбинезоны, шлемы, затолкали их в воду, под корягу. Остались в гимнастерках.

Руфа глянула на звезды, махнула рукой:

— Нам туда.

Долго шли по лесу. Когда забрезжил рассвет, вышли на открытое место, увидели дорогу.

— Надо где-то спрятаться, — сказала Лейла. — Днем идти опасно. Как-никак, мы ночные ведьмы.

Недалеко от дороги они обнаружили воронку от бомбы, решили, что лучшего укрытия не найти, и, прижавшись друг к другу, затаились. Вскоре услышали далекие голоса. По дороге проносились автомашины, мотоциклы. Снова послышалась чужая речь. Голоса приближались. Девушкам показалось, что немцы идут прямо к воронке. Лейла вынула пистолет, оттянула затвор.

— Я в этот момент, — вступила в разговор Руфа, — посмотрела на Лелечку и пожалела: «Так и не успели проститься. Говорила ведь ей, а она — прекрати разговоры… Так было тяжело на душе».

— А я, — рассмеялась Лейла, — подумала: только бы Руфа не увидела мышь, которая копошилась на краю воронки.

— Я ее раньше тебя заметила и ни капельки не испугалась, — в голосе Руфы звучала гордость. — Она меня не трогала, занималась своим делом.

Немцы шли, не торопясь, их было двое. Девушки решили: это связисты, тянут провод. Немного успокоились, хотя немцы были от них в нескольких шагах. Наконец голоса стали удаляться.

Ночью, выбравшись из воронки, они наткнулись на провод — догадка подтвердилась.

— Слышишь? — спросила Руфа.

— Что?

— Наш «По-2».

Девушки замерли. Лейла услышала милый сердцу рокот, когда самолет уже удалялся. Как бы наверстывая упущенное, быстро зашагали к линии фронта. Кругом то и дело вспыхивали ракеты. Приходилось прижиматься к земле, затаиваться, потом идти снова. Неожиданно недалеко от них затарахтел пулемет, над головами засвистели пули. Лейла отпрянула в одну сторону, Руфа — в другую.

Пулемет умолк, они ползали в темноте и шепотом звали друг друга:

— Лейла… Лейла… Где ты?

— Я здесь. Слышишь, Руфа?

Столкнувшись лбами у края воронки, они скатились в нее, крепко обнялись, словно встретились после долгой разлуки. Воронки попадались на каждом шагу, фронт был близко. Вскоре они увидели железнодорожную насыпь.

— Надо перейти, — сказала Лейла. — Только выберем удобный момент, чтобы наверняка.

Они установили, что немцы пускают ракеты, освещая насыпь, не как попало, а через определенные промежутки времени. Такая ритмичность была на руку девушкам.

— Бежим! — скомандовала Лейла, когда очередная ракета догорела.

Едва они перемахнули через полотно, как застучал пулемет, за ним шторой, третий… Стреляли со всех сторон, так им показалось. Они решили, что их заметили, залегли в густом кустарнике. Наконец перестрелка прекратилась. Возможно, немцы в самом деле обнаружила их, приняли за разведчиков и открыли огонь. Не задумываясь особенно над этим, Лейла и Руфа поползли дальше.

— Ты слышишь? — шепотом спросила Руфа.

— Опять наши?

— Нет, лягушки квакают.

— Не слышу, но это неважно. Важно другое: там плавни. Ползем туда.

Вскоре они действительно наткнулись на болото, заросшее камышом.

— Надо выбрать укромное местечко, — сказала Лейла. — Скоро начнет светать.

— Хорошо бы найти остров, — Руфа улыбнулась. — Необитаемый. С козой.

Обследуя берег, они набрели на большую корягу, почти всю погруженную в воду. Со всех сторон ее окружала стена камыша. Кое-как разместились.

— Тебе удобно? — спросила Лейла.

— Сижу, как в кресле.

— Считай, что твои лягушки спасли нам жизнь. Немцы сюда не сунутся. Одно плохо — ни козы, ни кокосовых пальм, а есть хочется. Ты тоже проголодалась?

— Еще как. Давай затянем ремни потуже, я где-то читала, что это помигает.

Лейла промолчала. На востоке занималась заря, а на противоположной стороне небосвода еще мерцали звезды.

— Ты что загрустила? — обеспокоенно спросила Руфа. — О чем задумалась?

— У меня сегодня день рождения.

— Лелечка, поздравляю! — Руфа прижалась к подруге. — Как жаль, что подарить нечего. — Она сунула руки в карманы, загадочно улыбнулась. — Есть. Есть подарочек, сейчас. Ни за что не догадаешься. Вот!

На ладони Руфы лежали четыре семечка подсолнуха.

— Спасибо! — Лейла сразу повеселела. — Давай разделим. Больше нет?

Обшарили все карманы, но ничего съедобного не обнаружили. Затянули потуже ремни. О дне рождения больше не вспоминали — не до того.

— Будем дремать по очереди, — предложила Лейла, привлекая Руфу к себе. — Положи голову мне на грудь. Вот так. Попробуй уснуть.

Вокруг ухали пушки, минометы, раздавались пулеметные очереди, а здесь, где-то посередине «голубой линии», пригретые майским солнцем, дремали две девушки. К ним подлетали болотные кулики и, удивленно попискивая, отходили в сторону, переставляя длинные ножки.

Заметив какое-то движение на кочке, Лейла невольно вздрогнула. Лягушка! Тяжело дыша, та выпучила глаза на незваных гостей.

— Красавица ты моя, — нежно прошептала Лейла. — Потерпи еще немного, мы скоро уйдем.

Когда настала ее очередь подремать, она сказала:

— Руфа, посмотри на кочку. Видишь? Наша спасительница. Мы, наверное заняли ее пляж.

Не только поспать, даже подремать толком девушкам не удалось: тревожные думы не давали покоя.

«Ослабеем от голода, — беспокоилась Лейла. — Протянем ноги где-нибудь в плавнях и исчезнем навсегда. Были и нет. Обидно — до своих рукой подать, а тут… Были бы продукты, можно было бы дождаться нашего наступления, оно не за горами. Никогда еще так не хотелось есть. У меня, кажется, температура. Только этого не хватало. Руфа одна не пойдет, шагу не сделает. Может быть, напрасно мы сразу пошли к линии фронта. Недалеко от развилки дорог — станица. Запаслись бы продуктами. Нет, наверно, немцы в каждом доме. Лучше умереть с голоду».

И Руфу одолевали мрачные мысли: «Как мы пройдем через немецкие позиции? Даже если пройдем — свои могут подстрелить. Или подорвемся на минах. Один шанс из тысячи. А Лейла уверена, что все будет хорошо. Может быть, у нее есть какой-нибудь план. Умереть вместе, сразу — это меня не пугает. И не сразу, например, от голода — согласна. Только не плен».

Ноги затекли, одеревенели. Маловат островок, не разгуляешься.

Наступил вечер.

— Лейла, не пора?

— Подождем немного. Через плавни не пройти. Надо выбраться на сухой берег.

В небе опять засверкали ракеты.

— Магуба и Женя нас видели, — сказала Руфа. — Спешили на выручку. Внизу во всю горели машины и можно было спокойно заходить на цель, но они бросили САБ — чтобы отвлечь на себя внимание.

— Да? — воспрянула Лейла. — Значит, знают, что нас не сбили. Может быть, видели, как мы снижались над лесом. Беспокоятся, конечно, но надеются, что выберемся. Ждут. Это лучше, чем увидеть горящий самолет.

— И то, и другое плохо, — возразила Руфа. — Хорошо, если выберемся, а если нет? Будут думать, что мы разбились, потеряли сознание, и немцы нас сцапали.

— Ну, ну, — улыбнулась Лейла и, чтобы ободрить подругу, сказала: — Мели дальше, язык без костей.

— Что… дальше? — растерялась Руфа. — Ты почему улыбаешься?

— Как почему? Лелечка, стреляй прямо в сердце, не промахнись, давай прощаться, пока не поздно…

— Ничего смешного нет, — запротестовала Руфа, хотя сама не смогла сдержать улыбки, так похоже Лейла воспроизвела ее интонацию.

— Не сердись.

— Разве я могу на тебя сердиться?

— Я, наверно, неудачно пошутила, прости меня.

— Вот теперь ты говоришь глупости, товарищ командир.

Лейла преобразилась — скомандовала:

— Вперед, штурман! Даешь «голубую линию»!

Они доползли до зарослей кустарника, стали осторожно пробираться на восток. Вступив в лес, поднялись и, как тени, заскользили между деревьями. Руфа шла впереди, Лейла след в след за ней — так меньше шума. Слева и справа постреливали пулеметы. Когда близко вспыхивала ракета, они замирали. Тьма сгущалась. «Может быть, мы уже перешли линию фронта?» — подумала Лейла, и в этот момент Руфа вдруг остановилась, попятилась. Лейла обняла подругу и почувствовала, как колотится ее сердце. Хрустнула ветка. Лейла инстинктивно шарахнулась в сторону, увлекая за собой Руфу. Обе упали.

Шагах в пятнадцати от них затрещали два автомата, пули, как шершни, проносились над головами, срезали ветки, впивались в стволы деревьев.

Когда стрельба прекратилась, они услышали немецкую речь. Лейла осторожно достала пистолет. Руфа лежала рядом. Шагов не слышно. «Что они тут делают? — подумала Лейла. — Шли нам навстречу? Ночью от линии фронта, в тыл — зачем? Замолчали, стоят, прислушиваются. Какой-нибудь пост? Подумают — померещилось. Пробежал зверек… Главное — не шуметь».

Они лежали, боясь пошевелиться. Немцы перебросились несколькими фразами, потом один из них стал прохаживаться вправо, влево, напевая песенку. «Успокоились, — удовлетворенно подумала Лейла. — Только бы не чихнуть, не кашлянуть. В речке вода была холодная, вот и простудилась. Один, наверно, лег спать. — Она напряженно всматривалась в темноту. — Что же делать? Чуть не изрешетили нас, гады».

Прошло часа два, начало светать. Вытянув шеи, они разглядели шалаш и немца. Он сидел у входа, положив автомат на колени, и клевал носом.

Девушки переглянулись и, как ящерицы, поползли а сторону. Потом поднялись и быстро, без оглядки зашагали по темному, тихому лесу Когда совсем рассвело, остановились. Пора было искать убежище на день.

— Ты почему там в лесу сразу замерла? — спросила Лейла. — Услышала что-нибудь?

— Да. Кто-то заговорил.

— Хорошо с тобой ходить по тылам противника, — у Лейлы был веселый, беззаботный голос. — В разведке тебе цены бы не было.

— Тебе бы тоже. Ты никогда не теряешься.

— Знаешь что, Руфа, нам надо осмотреться, — Лейла показала на высокий дуб. — Заберешься?

— Конечно. Когда-то я любила лазать по деревьям.

Она подпрыгнула, ухватилась за нижний сук и, подтянувшись, скрылась в зеленом шатре, Лейла прислонилась спиной к теплому, шершавому стволу, осмотрелась. Прямо перед глазами — край небольшого оврага, поросшего кустарником. «Вот и убежище, — решила она. — Может быть, на дне есть вода. Укроемся ветвями, поспим. Не то, что в воронке. И простуда пройдет…»

В лесу не было ни одного дерева, которое война обошла бы стороной. Срезанные осколками, печально поникли высохшие, почерневшие ветви, много было обгорелых и поваленных деревьев. Куда ни глянь — каски, колеса автомашин, куски брезента, стреляные гильзы. Весна в меру своих сил врачевала израненную землю, покрывая ее зеленой муравой.

— Следы невиданных зверей, — прошептала Лейла и горько вздохнула.

Кустик на краю оврага дрогнул, и Лейла увидела человеческую руку. Достала пистолет…

Руфа поднялась до середины дерева, решила передохнуть, глянула в сторону и оторопела: в рогатке ветвей лежали стрелянные винтовочные гильзы. «Одна, две, три, четыре, — зачем-то пересчитала она. — Гнездо «кукушки»! Снайпер может вернуться сюда в любую минуту. Убьет Лейлу!» В то же мгновенье она услышала голос подруги:

— Стой! Руки вверх!

Руфа скользнула вниз по стволу, спрыгнула на землю.

Перед Лейлой с поднятыми руками на краю оврага стоял молодой солдат, удивленно переводя взгляд с одной девушки на другую.

— Наш, — не веря глазам, одними губами прошептала Руфа. — Наш.

Видимо, не верила и Лейла.

— Кто такой? — строго спросила она. — Не шевелись, буду стрелять.

— Не будешь, — добродушно сказал парень и улыбнулся. — Вы же свои, я вижу.

— Ладно, опусти руки. Почему без оружия? — продолжала допрос Лейла.

— Да вот в овражек спустился, к роднику.

— Где командир?

— Тут, близко…

В отсутствие Лейлы пришло письмо от Ахмета. Прочитав его, она сказала:

— Мой Меджнун в госпитале. Ничего опасного, несколько царапин, как он пишет, но…

— Если не получит письма от тебя, умрет от любви, — закончила я за нее.

— Вот именно, — рассмеялась Лейла. — Надо спасать человека.

Она принялась за письмо, а мы с Женей пошли в сад, где были укрыты самолеты. Сели на скамейку.

— Вот и сбылось наше желание — девочки вернулись, — сказала Женя. — Удивительное совпадение, правда? А кто такой Меджнун?

— Юноша-поэт, герой древних арабских легенд. Он был влюблен в красавицу Лейлу. Ее отец, богатый, жестокий феодал, был против их брака. Юноша покинул селение, стал скитаться по пустыням, подружился с дикими зверями и птицами, читал им свои стихи, посвященные Лейле, и они его отлично понимали, сочувствовали ему. Люди решили, что поэт сошел с ума. Меджнун значит безумный, одержимый джинами. А Лейла по-арабски — ночь.

Об этой истории узнал один арабский царь и приказал разыскать юношу, привести его к нему. Приказ был исполнен. Царь стал попрекать Меджнуна за его безумства, за то, что он, такой одаренный, красноречивый, обладающий многими совершенствами, предпочел обществу людей диких животных, и все это из-за какой-то девчонки. Поэт ответил, что красота Лейлы оправдывает его поступок. Если бы ты, сказал он, обращаясь к царю, увидел мою возлюбленную, то не стал бы корить меня. Тогда царь приказал доставить во дворец Лейлу. Ее привели. Он посмотрел на хрупкую, смуглую девушку и пожал плечами: «Самая некрасивая из моих жен прекраснее твоей Лейлы. Возьми из моего гарема любую красавицу себе в жены, забудь эту дурнушку и живи в моем дворце». Меджнун отказался. Надо знать Лейлу с детства, как знаю ее я, сказал он, и надо смотреть на нее моими глазами, чтобы оценить ее достоинства. Отец девушки был неумолим. Меджнун вернулся в пустыню.

Его стихи о Лейле люди передавали из уста в уста, переписывали. Ее отец — феодал возмущался, считал, что такая слава позорит его дочь и решил убить Меджнуна. Но поэта охраняли львы, тигры, барсы и другие дикие звери, они пропускали к нему только его друзей.

Вскоре отец выдал ее замуж за богатого человека. Она перешла жить к нему, но близко к себе не подпускала. Муж смирился: он был рад и тому, что может любоваться такой красавицей.

Меджнун, узнав, что Лейла вышла замуж, чуть не умер от горя. Потом он получил от нее письмо, в котором она сообщала, что верна ему. Немного успокоившись, Меджнун написал ответ.

Вскоре муж Лейлы заболел лихорадкой и умер. Ей не было его жалко и, почувствовав свободу, она прибежала к Меджнуну в пустыню. Дикие звери пропустили ее. Друг поэта поставил для влюбленных шатер и ушел. Лейла и Меджнун пробыли вместе одни сутки. От счастья они часто теряли сознание.

Опьяненный ласками возлюбленной, Меджнун в порыве вдохновения побежал в пустыню, там сочинял и пел песни. Лейла вернулась к матери и скоро умерла. Когда Меджнуну сообщили об этом, он упал, как будто его сразила молния. Умер он на могиле Лейлы.

Восемь веков назад великий азербайджанский поэт Низами на основе народных сказаний написал поэму «Лейли и Меджнун». И другие поэты тоже писали об этих влюбленных. Так что теперь ты будешь знать, кто такой Меджнун.

— Восточный вариант «Ромео и Джульетты», — задумчиво сказала Женя. — За четыреста лет до Шекспира. Останусь жива, обязательно прочитаю. Какая я невежда.

— Свои письма к Лейле Ахмет всегда подписывает «Твой Меджнун».

— А она… побежит за ним в пустыню?

— По-моему, нет. У нее есть другой Меджнун, которому она верна. Тоже, как в том предании, знают друг друга с детства.

— Бедный Ахмет… — покачала головой Женя. — А тот, первый, почему он не пишет Лейле? Мне девочки говорили.

— Не знаю. Разлюбил, наверно.

— Разве можно ее разлюбить? Такую красавицу. По-моему, она ни в чем не уступает своей прославленной восточными поэтами тезке.

— Она-то не уступает, а вот он… — Я не нашлась, что и сказать. Женя, вздохнув, посочувствовала Лейле:

— Тяжело ей. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Очень тяжело.

— И ничем нельзя помочь. Своему сердцу не прикажешь, а чужому тем более. Встретить бы мне этого Меджнуна, я бы с ним поговорила. Не оценить такое сокровище… — И, вздохнув, спросила: — Ты давно дружишь с Лейлой?

— Я знала ее, когда она была еще подростком, — ответила я. — С той поры и люблю ее, как младшую сестру.

Мы помолчали. Мне на память пришел наш разговор о метеорите. Очень уж интересно Женя тогда рассказывала. Не забыла ли?

— Ты обещала досказать…

— Да, помню, — встрепенулась Женя и рассмеялась: — Видишь ли, если мы с тобой не вмешаемся, тайна Тунгусского метеорита, возможно, никогда не будет разгадана. Предположений много. По одному из них, это был осколок планеты Фаэтон, которая когда-то находилась между орбитами Марса и Юпитера, но потом по непонятным причинам взорвалась, распалась.

В одном из древнегреческих мифов рассказывается, как Фаэтон, сын Гелиоса, бога солнца, решил прокатиться по небу на огненной колеснице отца. Гелиос отговаривал юношу: дорога опасная, слева и справа подстерегают чудовища, самое страшное из них — огромный Скорпион. Кони пугаются, удержать их будет трудно, но сын настоял на своем.

Фаэтон не смог справиться с крылатыми конями, выпустил вожжи. Кони свернули с привычной дороги, покатили колесницу вниз, к земле. Покрытые лесами горы вспыхнули, закипели моря и океаны, реки испарились, земля стала трескаться. Фаэтон с пылающими кудрями пронесся по небу и рухнул на землю. Его похоронили нимфы на берегу реки Эридан. На могилу пришли сестры юноши. Боги превратили их в тополя, а слезы деревьев — в прозрачный янтарь.

Женя замолчала, поглядела на рассветное небо, будто и там искала отзвуки далекого времени. Потам заключила:

— В основе мифа, по-видимому, какое-то реальное событие, воспоминание о грандиозной катастрофе…

Я не перебивала ее, слушала, и она продолжала:

— Астрономы давно обратили внимание, что между орбитами Марса и Юпитера существует неестественно большой разрыв, нарушающий общую гармонию солнечной системы. Там должна быть планета, решили они. Направили туда телескопы и одну за другой открыли четыре планетки. Дали им имена: Церера, Паллада, Юнона, Веста. Планеты малюсенькие, самая большая — 800 километров в поперечнике. Из них только одну, Весту, можно увидеть невооруженным глазом, если точно знать, куда смотреть. Потом были открыты сотни астероидов — так стали называть эти небесные тела. Все они намного меньше «большой четверки» — просто каменные глыбы. Их очень много, как предполагают ученые, — сотни миллионов. Если их соединить, получится планета величиной с Марс. Большинство астрономов считают, что астероиды — осколки когда-то существовавшей планеты. По предложению одного советского ученого эту условную планету назвали Фаэтоном. Некоторые астероиды пересекают орбиту Земли. Один из этих скитальцев, Икар, так близко подходит к солнцу, что раскаляется докрасна. Встреча с таким астероидом очень опасна, он может пробить твердую оболочку Земли, как яичную скорлупу. Тунгусский метеорит, возможно, был небольшим астероидом. Огромные кратеры на Луне, во всяком случае часть из них, — следы падения гигантских метеоритов. На Земле подобные «раны» обнаружить трудно: она успела залечить их — промыла водой, высушила ветром, прикрыла зеленью, просто затянулись.

— Раны, которые наносит война, — сказала я, — залечить труднее. Когда-то люди сражались дубинами, убивали друг друга, но Земля почти не страдала, а теперь… Если фашистам дать волю, они изобретут такое оружие, нанесут Земле такие раны — не помогут ни воды, ни ветры, ни зелень. Рунт говорила, что Гитлер уже пугает весь мир каким-то секретным сверхоружием.

— Нас, конечно, не запугаешь, но Германию надо разгромить как можно скорее. Каждый час дорог, а наши союзнички не торопятся…

Женя вскинула голову:

— Смотри сколько самолетов.

Над станицей в лучах еще невидимого солнца в сторону Новороссийска неслись краснозвездные «Ильюшины», «Петляковы», «Яковлевы», «МиГи».