Звездный Портал

21

Пятеро членов совета племени – четверо мужчин и женщина – сидели в ряд за длинным деревянным столом перед залом. Позади них украшало стену знамя Мини Вакан Ойяте и щит сиу Дьявольского озера с подобающими ему изображениями черепа бизона и восходящего солнца. Почетное центральное место занял губернатор Ходок.

Зал был битком набит журналистами и фотографами, так что для членов племени места почти не осталось. Но некоторые из них все-таки ухитрились втиснуться внутрь, в то время как остальные предпочли дожидаться в коридорах и за стенами Синего дома. Настроение царило приподнятое, и когда Уэллс вышел вперед, даже кое-кто захлопал в ладоши.

– Губернатор, – сказал он, – и многоуважаемые члены совета. Как вам известно, я представляю интересы людей из Национального энергетического института, которые надеются, что им будет позволено исследовать археологическую находку на гребне Джонсона и сохранить ее для будущих поколений. Для того, чтобы осуществить эти работы, мы предлагаем заплатить Мини Вакан Ойяте в обмен за их землю двести миллионов долларов.

Толпа затаила дыхание. Начались было неуверенные аплодисменты, но Ходок тут же постучал молотком, требуя тишины. Довольный собой, Уэллс улыбнулся, достал какое-то письмо и заглянул в него.

– Однако мое руководство поручило мне проинформировать вас, что некоторые из наших инвесторов сомневаются в целесообразности подобного использования их средств и грозят отозвать их. Наше предложение может быть аннулировано в любой момент. – Он сложил письмо, сунул его обратно в карман и с видом чрезвычайной озабоченности продолжал: – Леди и джентльмены, берите деньги, пока их вам дают. Может так случиться, что, едва я выйду из этого зала, обстоятельства могут кардинально перемениться.

– Спасибо вам, доктор Уэллс, – кивнул губернатор. – Совет искренне признателен вам за то, что вы пришли сегодня вечером и обратились к нам.

Уэллс сделал полупоклон и сел.

– По этому вопросу у нас в повестке дня стоит выступление еще одного лица. – Губернатор посмотрел направо, где вместе с Арки сидели Эйприл и Макс. – Доктор Кэннон, прошу.

Эйприл, одетая в темно-синий деловой костюм и туфли на высоких каблуках, глядела с победным видом, словно только что открыла средство от рака.

– Уважаемый губернатор, – начала она, – уважаемые члены совета! Двести миллионов долларов кажутся большими деньгами...

– Это и есть большие деньги, – поправила ее пожилая женщина из переднего ряда.

– ...но сегодня произошло событие, в корне изменившее стоимость вашей земли. – Эйприл выдержала эффектную паузу. – Купол является воротами. Это дорога к иным мирам.

Зал никак не прореагировал, и Макс понял, что смысл сказанного не дошел до сознания аудитории. Даже представители прессы ожидали продолжения.

– Сегодня утром мы вдвоем вошли в это здание и вышли на другой планете. Это означает, что в Куполе таится секрет мгновенного переноса сквозь пространство. Существует способ, позволяющий любому из нас отправиться в Фарго, в Лос-Анджелес или в Китай в мгновение ока.

Будто электрический ток пробежал по аудитории. Запыхали блицы, откуда ни возьмись в руках корреспондентов появились сотовые телефоны.

Ходок застучал своим молотком.

Следуя совету Арки, Эйприл описала планету, находящуюся с той стороны Портала, – юный край девственных лесов и морей, озаренных светом звезд.

– Более того, – продолжала она, – мы считаем, что этот выход – не единственный. Возможно, другие ворота ведут в новые леса. Это нам пока не известно. Но нам известно наверняка, что в распоряжении Мини Вакан Ойяте оказался мост, ведущий к звездам. Не стоит продавать его за какие-то несколько миллионов долларов. Не стоит продавать его даже за несколько миллиардов. Он стоит несравненно больше.

Она села, и в зале воцарился хаос. Прошла добрая минута, прежде чем губернатору удалось восстановить хотя бы относительный порядок.

– А теперь, – сурово провозгласил он, – мы бы хотели заслушать прения по данному вопросу.

Следующей встала Андреа Ястребица:

– Я бы хотела напомнить совету, что речь идет о двухстах миллионах долларов. Я знакома с Эйприл Кэннон и рада за нее. Если ворота, о которых она толкует, действительно существуют, то они имеют громадное значение. Но для будущего. Сегодняшние же факты таковы, что среди нас есть люди, бедствующие именно сейчас. С такими деньгами мы можем очень многое сделать и для себя, и для своих детей. Я заклинаю совет не упускать подобную возможность.

За ней высокий мужчина в кожаной куртке поведал притчу о койоте, пожелавшем слишком многого и оставшемся ни с чем.

Один за другим люди вставали, чтобы рассказать о подростках, вставших на дурной путь, о мужчинах и женщинах, погубленных наркотиками, о том, каково быть обездоленным представителем богатого общества. Все это время Уэллс с ханжеским благочестием взирал в потолок.

– Окружающий свет, – заявил старик лет девяноста, – вспоминает, что мы здесь есть, только когда ему чего-нибудь от нас надобно. Но сколько бы они ни предложили, они все едино стараются нас объегорить. Так что вы уж будьте поосмотрительнее.

И это было самое обнадеживающее замечание из всех, пока не встал Арки.

– С горечью слушаю я то, что говорится тут сегодня вечером, и тревожусь за свой народ. Снова повторяется старая история: белый человек предлагает нам деньги, а мы и рады побыстрее за них ухватиться, даже не обращая внимания на суть сделки.

Описанные вами проблемы проистекают не из отсутствия у нас денег. Скорее причина в том, что мы утратили собственное наследие. Мы забыли, кто мы и кем могли бы стать. Говорю я вам, братья и сестры, если мы еще раз поддадимся соблазну, то лучше уж нам не увидеть следующего восхода солнца.

По толпе прокатился ропот. Журналисты протягивали вперед диктофоны, направляли на адвоката телекамеры, чтобы не упустить ни единого слова. Арки снова обернулся к совету:

– Мы можем увидеть новый мир. Быть может, настал час прекратить тщетные попытки прижиться на клочках земли, которые пожалованы нам бледнолицыми, будто милостыня. Быть может, настал час поступить так, как поступили бы наши праотцы. Давайте удержим в своих руках лесной мир, открытый Эйприл Кэннон. Давайте попытаемся сделать его своим. Таков выбор, стоящий перед нами сегодня: или взять деньги у этого человека, или начать жить так, как нам завещано.

Как только совет удалился на совещание, пресса набросилась на Эйприл. Пока она отвечала на вопросы, Макс отвел Арки в сторонку:

– По-моему, ты не убедил собравшихся.

– А я и не пытался, – улыбнулся адвокат. – Я глядел в их сторону, но говорил с воинами былых дней.

Они совершили путешествие сквозь Врата еще раз, прихватив с собой репортеров, пустившихся в путь без особого рвения. И в ту же ночь страну охватила «Купольная лихорадка», как окрестил это явление Джей Лено. Первые полосы всех газет занимали фотографии пляжа с туманностью Конская Голова над горизонтом и людей, исчезающих во вспышке золотого сияния. А по мере того как рассвет двигался по планете все дальше на запад, Купол и девственный мир становились сенсацией номер один повсюду.

Охрана тотчас же была усилена. Начали прибывать, по большей части на вертолетах, крупные шишки из ведущих университетов, исследовательских организаций, государственных и федеральных учреждений. Время от времени наведывались иностранные сановники, и в какой-то момент вконец истерзанный Макс вдруг осознал, что его только что представили президенту Франции. Эйприл подготовила слайд-фильм, в котором демонстрировалась яхта Тома Ласкера, результаты различных испытаний материалов, пошедших на постройку яхты и Купола, первые этапы раскопок и ночные виды Купола, снятые с воздуха.

К тому времени Эйприл уже разрешили уволиться из Колсоновского института. Она по-прежнему оставалась единственным на раскопках человеком, хотя бы отчасти обладающим квалификацией, необходимой для общения с различными специалистами. (Список очередников, желающих посетить Купол, а заодно и новую планету, уже разросся до четырехзначных чисел.) Шестнадцатого числа она провозгласила, что через десять дней будет созван комитет из видных ученых, чтобы наметить исследовательские подходы и принципы. Самыми насущными вопросами, поставленными перед комитетом, будут: «Как нам быть с планетой по ту сторону моста?» и «Как нам подготовиться к первому контакту?»

Эйприл Кэннон собралась закатить обед – для Макса, для Ласкеров и для Арки, – чтобы отметить благоприятный исход голосования совета, все-таки отклонившего предложение Уэллса. Но она не рассчитывала на побочные эффекты перехода из разряда человека, пользующегося некоторой известностью, в число международных знаменитостей.

Как только пейзажи девственной планеты, отснятые сборной телегруппой, облетели мир, всякая возможность анонимности для нее и для Макса развеялась в прах. Репортеры объявились в «Голубом свете» в Графтоне, пока посетители еще толпились вокруг их стола и просили автографы.

В «Фургоне первопроходцев» репортеров оказалось еще больше. В конце концов Эйприл со товарищи пришлось отправиться к Ласкерам и устроить импровизированную пресс-конференцию на веранде. Когда Эйприл, надеясь наконец-то избавиться от толпы, предложила закруглить торжество, Макс вдруг воспротивился.

– Мы открыли им лишь полуправду, – сказал он. – Давай выложим все. Это не будет стоить нам ничего, зато мы заслужим их благосклонность. А уж она-то может нам еще пригодиться.

По замыслу Макса его обращение к журналистам должно было послужить своеобразным транквилизатором, этаким расплывчатым высказыванием о том, что некто оставил неоценимый дар всему человечеству. Но когда он предстал перед многочисленными объективами и микрофонами, эмоции взяли верх. (Пожалуй, он к тому моменту уже хлебнул лишнего, не настолько много, чтобы сойти с рельсов, но достаточно, чтобы ослабить тормоза.)

– Все вы видели пейзажи нового мира, – провозгласил он. – Но фотографии и даже видео не способны по-настоящему передать чувства, охватывающие человека на этой планете. Море там теплое, пляж просторный, и, подозреваю, скоро выяснится, что фрукты съедобны. Мне повезло встретить на берегу красивую женщину, и я не так уж рвался обратно в Северную Дакоту. – Журналисты рассмеялись. Эйприл встретилась с ним глазами и улыбнулась, но, видимо, поняла, куда он клонит, потому что ее губы беззвучно произнесли «Нет». Однако было уже поздно. – Подобного места вы не отыщете нигде. Это чистейшее чудо. – Он поглядел за окно, где по равнине гуляла метель, наметая сугроб на углу амбара, и проронил: – Это Эдем.

И уже через несколько минут все сколь-нибудь значимые телестанции прервали свои программы ради экстренного выпуска новостей.

Преподобный Уильям (Старина Билл) Эддисон, в прошлом водитель грузовика, занимавшийся доставкой пива, в прошлом продавец недвижимости, в прошлом системный аналитик, а ныне основатель и движущая сила программы телепроповедей, называемой им «Проект сорок» – по числу лет, проведенных иудеями в пустыне, а также по логотипу телевизионного канала, транслирующего его передачи. Заодно он служил пастором Церкви Добровольца в Уитбурге, штат Алабама. Вера Билла была вполне искренней. Он веровал в то, что конец близок, он веровал, что люди по природе своей чертовски испорчены и нуждаются в помощи свыше на каждом шагу, а еще он веровал, что Билл Эддисон являет собой исключение из общего правила.

Он был раскаявшимся грешником. Он был бабником. Он познал зло алкоголя, в свои юные годы в Чаттануге он заводился с пол-оборота. Он декларировал свою непокорность любым властям, даже духовным, во всех доступных формах.

И все с ним произошло точь-в-точь как с Павлом – дорога привела его прямиком к Господу. Правда, в случае Билла этой дорогой оказалось шоссе №1-95. Однажды дождливым днем Билл направлялся в Джексонвилль, намереваясь провести ночь в компании блудницы, когда его машина утратила управление и скатилась в кювет. Машина взорвалась, и Билла отшвырнуло под дерево, стоявшее футах в ста от места аварии. Но за десять минут, прошедшие от момента взрыва до прибытия полиции, Господь воззвал к Биллу и наделил его высокой миссией. Теперь эта миссия от маленькой церквушки на южной окраине Уитбурга распространилась на сто одиннадцать телевизионных ретрансляторов не только в Штатах, но и в Канаде.

Наутро после необдуманной реплики Макса Билл разглагольствовал на эту тему перед своей телевизионной паствой. Он стоял посреди забитой книгами студии, обычно используемой им для того, чтобы придать своим нравоучениям блеск высокой учености.

– Вчера ночью, – вещал он, – мне не спалось, уж и не знаю почему. Обычно я засыпаю без труда, братья и сестры мои, ибо никогда не ложусь в постель с отягощенной совестью. Но вчера ночью что-то мешало мне уснуть. И я задался вопросом, не хочет ли некто воззвать ко мне.

Я вовсе не утверждаю, что это был Бог. – Последнее слово он произнес так, будто в нем было два слога. – Слушайте внимательно, друзья мои. Я не утверждаю, что это был Бог. Но, как говорит Святой Павел в Послании к Римлянам, настал уже час мне пробудиться ото сна.

Я спустился в гостиную и немного почитал. В доме царила тишь. И я включил телевизор, Си-эн-эн, дабы человеческий голос сопутствовал мне в моем уединении.

Если нынче утром вы читали свою газету или смотрели программу новостей, то вы знаете, что я узрел. Ученые утверждают, будто они отыскали дверь в новый свет. Я смотрел, затаив дыхание. Показывали пейзажи нового света, его бескрайние пурпурные леса и синие моря. И нависшие над ним небеса.

И я не ведаю, на что мы набрели в попытке утолить свое ненасытное любопытство. Но это не может не встревожить всякого доброго христианина. Поначалу я думал, что все это розыгрыш, но подобную ложь легко раскрыть. И тем из вас, кто спросит, я отвечу: да, я верю, что репортажи, полученные из Северной Дакоты, – чистейшая правда.

Кое-кто из вас может вдобавок спросить: «Преподобный Билл, а как вы относитесь к этим новостям? Что это за штуковина, которую они кличут Куполом?» Ответы мне неведомы. Но я поделюсь с вами своими подозрениями и расскажу, почему считаю, что сии Врата надобно запереть на вечные времена.

Эти ученые в общем и целом – безбожники. Но один из них, похоже, каким-то чутьем угадал то, что я считаю непогрешимой истиной о земле по ту сторону дакотского моста. Этот край очаровал его, он сказал, что с удовольствием остался бы в его мирных лесах. И назвал его Эдемом!

Братья и сестры мои, я возглашаю вам, что это именно так! Что частичкой души этот человек, будь он даже атеистом, а он почти наверняка и есть атеист, какой-то глубоко схороненной живой частичкой души своей он узнал давно утраченную родину и возжелал, нет, взалкал возврата!

Мы знаем, что Господь не уничтожил Эдем. Быть может, Он хотел, дабы тот сохранился в назидание и напоминание нам о том, что мы утратили, как дорого обошлась нам наша самонадеянность. Не ведаю. Никто не ведает.

Верующие уловили намек и хором возгласили «Аминь».

– Вы можете заявить: «Но, преподобный Билл, в Библии не упоминаются ни пурпурные леса, ни странное облако». Но это ничему не противоречит! Там сказано, что Господь Бог сотворил два светила великие, одно для управления днем, а другое для управления ночью. Но сказано ли там, что второе светило – наша нынешняя луна, а не то великое облако, что мы узрели нынче по телевизору?

Братья и сестры мои, говорю вам: мы идем на ужасающий риск, ступая обратно сквозь эти Врата. Если это действительно Эдем, то мы поступаем вопреки воле Всемогущего.

Джереми Карлуччи от волнения едва дышал. Он любил говорить людям, что он астроном, еще с четырехлетнего возраста, когда впервые увидел Марс и Венеру с открытой веранды дедушкиной фермы на севере Кеноши[14]. А сейчас близится конец его долгой и славной карьеры.

И вот теперь он стоит на песке пляжа в пяти тысячах световых лет от Кеноши, под ночным небосводом, сверкающим алмазами и звездными вихрями. Громадные текучие облака под Конской Головой озарены внутренним огнем, будто летняя молния, замороженная в полете ужасающим холодом межзвездных бездн.

– Как величественно! – выдохнул кто-то позади него.

На востоке восходил укутанный туманным облаком шар.

Юные гиганты звездного класса А особенно потрясающи. Туманности – колыбели новых звезд. Восторг Джереми достиг такого накала, что ему хотелось издать торжествующий вопль.

– Надо построить здесь обсерваторию, – шепнул он Максу.

– Постоянная Хаббла, – вымолвил Эдуард Баннерман из Института фундаментальных исследований. – Вот что должно стать нашим первым приоритетом. Надо выяснить, как увеличить ворота, чтобы пронести сюда необходимое оборудование.

Ветер раскачивал кроны деревьев, а с моря накатил пенный вал, обрушившийся на берег и заструившийся вверх по пляжу.

Баннерман – миниатюрный, с резкими чертами лица и редеющими седыми волосами – проследил взглядом за волной, потом поднял глаза к Конской Голове.

– А ведь до гребня Джонсона отсюда меньше двух миль, – заметил он.

Волна потеряла разбег и ушла в песок.

– Это абсурд, – продолжал он. – Что же стряслось с фундаментальными законами физики?

Тони Питерс покинул свой кабинет в здании администрации сразу же после закрытия бирж. Лицо его приобрело землистый оттенок, и чувствовал он себя так, будто вмиг состарился не на один десяток лет. Когда он вышел на Западное Административное авеню, вдруг зазвонил его сотовый телефон.

– С вами хочет поговорить сам, – сообщила секретарша. Президент на выходные уезжал в Кэмп-Девид. – Вертолет сядет на лужайку минут через десять.

Питерс догадывался, что разговор состоится. Он устало проволок свой портфель сквозь толпы протестующих на Пенсильвания-авеню («Разбомбить Купол!») и вошел через центральные ворота в то самое время, когда военный вертолет начал снижаться. В глобальной экономике случилось непредвиденное. И в голову Питерсу пришло лишь одно-единственное предложение для президента.

– Мир нужно переубедить, – говорил Питерс полчаса спустя в присутствии полудюжины советников. – Колеса ушли с рынка прошлой осенью потому, что люди возмечтали, будто автомобиль не будет изнашиваться каждые пять лет. Теперь они считают, что автомобили могут вообще исчезнуть, и самолеты с лифтами заодно. А также шины, радары, карбюраторы и бог ведает что еще. Ткните пальцем в любой предмет, и окажется, что он как-нибудь да связан с транспортом.

Люди, сидящие за столом для совещаний, беспокойно заерзали. Вице-президент – высокий, седеющий, мрачный мужчина – не поднимал глаз от блокнота. Государственный секретарь – бойцовый пес от юриспруденции, якобы пребывающий на грани подачи заявления об отставке, потому что Мэтт Тейлор предпочитает сам быть собственным госсекретарем – сидел, подперев голову кулаками и закрыв глаза.

Президент посмотрел на Джеймса Сэмсона, секретаря казначейства.

– Согласен, – отозвался тот. Желания продолжать он не изъявил, так что президент пометил что-то в книжке в кожаном переплете, всегда лежавшей у него под рукой, и постучал карандашом по столу.

– Если принять, что это устройство действительно работает и может быть приспособлено для обычных путешествий, каковы будут последствия для экономики?

– Теоретически, – сказал Питерс, – технический прогресс всегда идет на пользу. В конечном счете мы получим грандиозные выгоды от разработки дешевого и практически мгновенного метода перемещения в пространстве. Насколько я понимаю, для работы оборудования требуется не больше электричества, чем для обычного телевизора. Выгоды очевидны.

– А в ближайшем будущем?

– Не обойдется без некоторых неурядиц.

– Некоторых неурядиц? – цинично усмехнулся Сэмсон, тщедушный, выдохшийся, быть может, стоящий на краю могилы. Он оказался не прав, уверяя президента зимой, что Куполу не стоит придавать значения, но тем не менее коллеги продолжали считать его самой светлой головой в администрации. – Хаос – было бы ближе к истине. – Голос его дрожал. – Или крах. Катастрофа. Как кому больше нравится. – Он кашлянул в носовой платок. – Не забывайте, господин президент, нас, здесь присутствующих, не волнует, что будет лет через десять. Если пустить это дело на самотек, то, может статься. Соединенные Штаты не уцелеют и не успеют получить эти самые выгоды. А уж президента Тейлора не будет ни в коем случае. – Он зашелся в кашле, резко оборвав тираду.

Тейлор кивнул:

– Будут еще мнения? Адмирал?

Адмирал Чарльз (Бомбардир) Боннер – председатель Объединенных штабов. Обликом своим он буквально олицетворяет типичного представителя офицерской верхушки: высокий, деловитый, в безупречно отутюженном кителе. Хотя ему уже перевалило за шестьдесят, он до сих пор смотрится молодцом. А легкая хромота при ходьбе осталась ему в напоминание о крушении самолета во Вьетнаме.

– Господин президент, – начал он, – это устройство, если оно существует, скажется на обороне весьма пагубным образом. Если снаряжение такого рода станет общедоступным, возникнет реальная возможность перебросить ударные группировки – а то и целые армии – в самое сердце любой страны мира. Без всякого предупреждения. И вряд ли найдется защита против подобного вторжения. Все, что для этого понадобится, – только собрать приемную станцию. – Он огляделся, оценивая, произвела ли его речь желаемое воздействие. – Ни одно место на земле, куда можно добраться пикапом, более не гарантировано от вторжения штурмовых отрядов.

Тейлор лишь вздохнул:

– Вы предлагаете, чтобы мы присвоили это устройство, адмирал? И что дальше?

– Я предлагаю уничтожить его. Господин президент, военные тайны не вечны и даже не слишком долговечны. Когда эта штука появится в чьем-либо арсенале, а такое непременно случится, отпадет всяческая нужда в носителях, как стратегических, так и тактических, а заодно и во всем остальном, что у нас имеется. Отправляйтесь туда, выкупите эту чертову землю у краснокожих, если удастся, отнимите, если придется, но непременно отправляйтесь туда, возьмите эту штуковину и обратите ее в груду лома.

Гарри Итон, глава администрации Белого дома, покачал головой:

– Сиу предлагали за эту землю двести миллионов, и они только что отвергли предложение. Вряд ли они вообще захотят ее продать.

– Предложите миллиард, – подал голос Ролли Грейвс, директор ЦРУ.

– Сомневаюсь, что они продадут ее, – повторил Итон. – Но даже если продадут, дело это весьма скользкое. Дайте им миллиард, и пресса в самый день выборов поинтересуется, что получили налогоплательщики за свои денежки. И что же мы им скажем? Что сделали это, чтобы защитить «Дженерал моторе» и «Боинг»?

– Меня как-то мало волнует, что вы им скажете, – огрызнулся Боннер. – Подобное оборудование превращает все ракетные войска разом в груду металлолома. Подумайте об этом, господин президент.

Марк Аннойк, министр внутренних дел, в чьих жилах течет эскимосская кровь, подался вперед:

– Нельзя просто так взять и отнять у них землю. Это равноценно политическому самоубийству. Боже мой, да нас тут же обвинят в том, что мы снова ограбили коренных американцев. Могу представить себе, какими будут заголовки газет!

– Распрекрасно можно отнять ее у них, – отрезал Итон. – И сразу же следует устроить какой-нибудь несчастный случай, который разнесет эту чертову будку к чертям!

– Согласен, – поддержал его Боннер. – Надо прикрыть ее, пока можно.

Элизабет Шумахер, советник по науке, сидела в дальнем конце стола. Эта сероглазая, погруженная в собственные мысли женщина участвовала в стратегических совещаниях крайне редко. Тейлоровская администрация, сосредоточенная только на снижении дефицита платежного баланса, считалась не слишком дружески расположенной к научной общественности. Президент знал об этом и сожалел, но готов был принять на себя роль козла отпущения, лишь бы добиться поставленной цели.

– Господин президент, – произнесла Шумахер, – находка Купола – событие неоценимой важности. Если вы его уничтожите или позволите уничтожить, то можете не сомневаться, что грядущие поколения никогда вам этого не простят.

Больше она не проронила ни слова, но эта единственная реплика произвела должный эффект.

Переливание из пустого в порожнее тянулось еще часа два. Итон стоял стеной. За спасение Купола выступали только Аннойк и Шумахер. Тони Питерса снедали сомнения, но мало-помалу он склонялся к мнению, что следовало бы попытаться извлечь из гребня пользу, попытав судьбу с экономикой и прочими побочными явлениями, каковые могут проистечь от этой находки. Но, будучи по натуре человеком осторожным и лояльным по отношению к главе государства, он воздержался от рекомендаций принять такой образ действий. Остальные присутствующие упорно стояли на своем: необходимо изыскать способ избавиться от находки.

Когда совещание завершилось, президент отвел Питерса в сторонку:

– Тони, я хотел поблагодарить тебя за сегодняшний вклад в дискуссию.

Питерс кивнул:

– И как же мы поступим?

До сих пор Тейлор никогда не отличался нерешительностью, но сегодня вечером впервые на памяти Питерса не мог прийти к окончательным выводам.

– Хочешь услышать правду? Я не знаю, как поступить. Я думаю, эта штуковина подорвет экономику, и никому не ведомо, с чем мы останемся, когда выберемся из этой передряги. Но при этом я еще и считаю, что Элизабет права. Если я позволю разрушить Купол, историки выпустят мне кишки.

Во взгляде его застыло выражение сильнейшей тревоги.

– Так какую же линию мы изберем?

– Не знаю. Тони, в самом деле не знаю.

– Слушаем, Чарли из резервации.

– Приветик, Снежная Ястребица. Я хотел высказаться насчет собрания.

– Слушаем.

– Когда я вчера туда пришел, я думал в точности, как ты. Я думал, следует захапать денежки.

– И что же вы думаете теперь?

– Ты видела картинки?

– С той стороны? Да.

– По-моему, Арки прав. По-моему, пора собирать манатки, двигать туда и давить на рычаг.

– Сомневаюсь, что Арки предлагал именно это.

– Предлагал-предлагал, и я его поддерживаю обеими руками. Слушай, Снежная Ястребица, из резервации нам не вырваться ни за какие деньги. Так что пусть оставят свои двести миллионов себе. А мне дайте море и лес!

– Ладно, Чарли. Спасибо, что высказались. Вы в эфире, Мадж с Дьявольского озера.

– Привет, Снежная Ястребица. Послушайте, я считаю, что человек, звонивший до меня, абсолютно прав. Я готова отправляться.

– В дикие леса?

– Точно. Давайте трогаться.

– Ладно. Джек из резервации, ваше слово.

– Эгей, Снежная Ястребица, я ведь тоже там был.

– На собрании?

– Ага. Ты ни капельки не права. Мы можем начать жить по новой, и мы будем офигенным дурачьем, если прошляпим такой шанс. Я за то, чтоб укладываться – и вперед. И уж на сей раз мы европейцев на пушечный выстрел к себе не подпустим. А как зайдем, то сделаем, как сказал этот, как его там: запрем двери на засов.