Звезды-свидетели

6

Он и сам не ожидал от себя такого — на третьей странице его сморил сон. Отложив книгу, он устроился на диване, укрылся пледом и заснул. Ему снился Цветной бульвар, пустынный и заснеженный, где по аллее брела женщина в черном, и он знал откуда-то, что это — мачеха Нины, и он бежал за ней, чтобы расспросить ее: как же могло такое случиться, что она забрала не принадлежащую ей квартиру, ведь так поступать нельзя, это — грех по отношению к сироте. Но женщина все убыстряла темп, она шагала, не оглядываясь, потом побежала, и в какой-то миг он понял, что она уже бежит по воздуху, и вот — она летит, машет руками, как крыльями.

Он запыхался, преследуя ее, устал и остановился, чтобы перевести дух, и в этот момент где-то поблизости кто-то отворил окно, и в воздухе запахло чем-то вкусным, и запах этот был не ресторанный, какой мог возникнуть на Цветном бульваре, где располагается множество подобных заведений, а домашний, и он еще подумал, что кому-то повезло жить в этом красивом и спокойном (во сне) месте, он даже представил себе женщину, стоящую у плиты и помешивающую ложкой суп в кастрюльке…

Он открыл глаза и понял, что так вкусно пахнет в его доме. И что давно уже здесь ничем столь аппетитным не пахло. И еще одно странное чувство охватило его, когда он подумал вдруг, что когда-то, до него, здесь жил другой человек, построивший этот дом. Его друг, Дима, тоже, вероятно, мечтавший о том, чтобы здесь жила женщина. И он думал, что со временем у него образуется семья, появятся дети, все они станут собираться за круглым столом и Димина жена будет разливать по тарелкам борщ. Такая простенькая картинка, о которой втайне мечтают большинство нормальных мужчин. Но мечте этой не суждено было сбыться.

И почему он вспомнил сейчас о Диме?

— Нина? — позвал он ее, чтобы очередной раз удостовериться: она — не призрак, а живая женщина и именно она приготовила что-то вкусное, чей аромат распространяется по всему дому.

Потом он понял, что она, вероятно, его не слышит, потому что из кухни доносились звуки работающего телевизора. Он и сам всегда включал телевизор, готовя еду или просто находясь в кухне. Телевизор — это фон, это звуки внешней, далекой жизни, которую он оставил, чтобы пожить в тишине. Вот такой парадокс.

Судя по тому, что полено, которое он недавно подложил в камин, еще полыхало, проспал он не так уж и долго. Он подбросил в огонь еще пару толстых крепких поленьев и, размявшись немного, отправился в кухню.

Нина, какая-то присмиревшая, тихая, как и ее кроткое имя, поджаривала на сковородке котлеты.

— А… Привет! Я нашла мясорубку и разморозила мясо. Ты котлеты любишь? — Улыбка ее была грустной. Как у человека, который изо всех сил старается не подавать виду, что его мучает печаль или тоска.

— Да, очень люблю.

— Тогда садись обедать. Суп твой доедим, ты не против?

— Нет.

Она ухаживала за ним так, словно была его девушкой. Нежно, разве что не целовала его в макушку. И ему было так приятно, что он заставил себя хотя бы на время обеда забыть о том, насколько эта девушка необычна.

— Ты любишь смотреть телевизор? — спросил он.

— Да, я вообще люблю телевидение, кино, театр. Но в основном — фильмы. Могу часами, сутками валяться на диване перед телевизором, и мне это не надоедает. Вот такая я.

— А друзья у тебя есть?

— Конечно, есть.

— И никто не знает, что ты здесь?

— Нет. Зачем бы я так подставила тебя?

— Но тебя ведь ищут, должно быть.

— Кто-то, может, и ищет, но это не смертельно. Главное, что меня не найдут. Ведь никому в голову не придет искать меня в лесу, в домике композитора Родионова! Тем более что у нас нет общих знакомых, нас никто и никогда не видел вместе. Да и к тебе, я вижу, никто не приезжает.

— Ко мне может приехать мой продюсер, Рубин. А вместе с ним вполне способен заявиться и режиссер фильма, к которому мне предложили написать музыку.

— Я спрячусь. Хоть в кладовку, и буду сидеть там тихо, как мышка. Обещаю!

— Послушай… — Он смотрел, как она убирает пустую тарелку из-под супа и ставит перед ним чистую, предлагая ему попробовать горячих котлет. — А тебе не приходило в голову, что у меня может быть женщина?

— Ты же ясно сказал в своем интервью, что живешь один, что тебе просто необходимо побыть одному. И никакой пассии у тебя нет.

Вот в этом она не солгала. Он действительно так сказал. И это было его ошибкой. В случае, если он видит перед собой элементарную поклонницу, фанатку, такое его высказывание могло лишь раздразнить эту молодую эмоциональную публику. Мол, я один, приезжайте, девочки!

Котлеты были восхитительными!

— Нина, ты прекрасно готовишь. Пожалуй, я взял бы тебя к себе поварихой.

— Да ты меня уже взял, — заметила она. — Но я рада, что тебе понравилось. Знаешь, я еще хорошо пеку пироги. И знаю великое множество различных рецептов. Другое дело, что ты можешь не захотеть набирать столько калорий. А если все же захочешь — получишь море удовольствия.

Он слушал ее, смотрел на нее и понимал, что она нравится ему все больше и больше. Отчего-то ему захотелось ее обнять. Потом появилась абсолютно шальная мысль — усадить ее к себе на колени и поцеловать. Как-то успокоить. Наговорить ей на ухо разных милых слов, подбодрить ее, сказать, что мачеха ее — просто опасная наглая тетка и это ничего, что Нина ее укокошила. Но, с другой стороны, она же убила женщину!

— Скажи, где… труп твоей мачехи?

— На той квартире, где она жила вместе со своим хахалем.

— А фамилия ее?

— Она взяла фамилию моего отца, выйдя за него замуж, поэтому ее фамилия — Вощинина, как и у меня.

— Зовут ее как?

— Ну у тебя и память! Маргарита.

— Но разве твоя фамилия тебе досталась не от мужа?

— Нет, я оставила девичью, вступив с Вадимом в брак.

— А как его фамилия?

— Борисов.

Герман мысленно уже звонил Рубину с просьбой выяснить: кто они все такие и что слышно о Маргарите Вощининой и Вадиме Борисове? И где, при каких обстоятельствах обнаружили их трупы? Интересной, наверное, была бы реакция Льва на подобную просьбу! Он непременно спросил бы: и в какое такое дерьмо ты, друг мой, вляпался?

— Знаешь, здесь так хорошо, — сказала Нина, разливая чай по чашкам. — Тихо, спокойно, и мне тут так… уютно. Вот только снег. Его так много, завалил все вокруг! Сад, дорожки, замел ворота, я не говорю уже о гараже. Здорово, что ты такой запасливый. Я заглянула в кладовку — там много разных консервов. Это уже хорошо. Хотя бы с голоду не умрем. А то представляешь: у нас целая куча денег, но нет еды! А как здесь с водой?

— Вообще-то, может, ты заметила, в кладовке стоят баллоны с покупной водой и с родниковой. Еще здесь есть колодец, но я редко пользуюсь водой из него.

— А куры? — Она посмотрела на Германа как-то странно, и он вдруг вспомнил, что забыл отпереть курятник и не покормил их! Он так увлекся своими размышлениями о том, опасно ли жить под одной крышей с убийцей, что позабыл о своих курочках.

— Нина… Я забыл!

Он вскочил, чтобы тотчас броситься вон из дома, в курятник, но Нина его остановила:

— Не переживай. Я надела твои валенки, взяла чайник с теплой водой и пошла, проваливаясь в снег по самые уши, в курятник. Еле-еле открыла калитку, потом расчистила немного снег под дверью, вошла туда. Знаешь, они все живы, в курятнике не так уж и холодно. Я налила им теплой воды, подсыпала кукурузы, зерна, семечек. Еще покрошила вчерашний хлеб. Думаю, у них все хорошо. И, конечно, я их не выпустила на мороз.

— Нина, ты умница!

— Да просто я понимаю твое состояние. Ты выбит из привычной колеи, из привычного ритма жизни. И в голове твоей вертятся совершенно другие мысли. Ведь ты же никак не можешь успокоиться из-за меня! У тебя уже крыша едет оттого, что ты никак не можешь решить — оставить меня в своем доме или отправить в психушку? Но теперь-то тебе уже просто придется терпеть мое присутствие — смотри, какой снегопад начался! Мы теперь окажемся надолго заперты здесь. Вдвоем.

Герман бросил взгляд в окно, и до него только сейчас начало доходить, что они действительно отрезаны от всего мира. Что его заветное желание — отгородиться от людей — только сейчас приобрело свой истинный смысл: снег засыпал не только сад и участок перед домом и курятником, гаражом и воротами, он завалил и лесную дорогу, соединявшуюся с основной московской трассой. И кто знает, когда еще ее расчистят киселевские трактора?

— Спасибо за обед, все было очень вкусно, — сказал он. — Хочешь послушать музыку?

— Твою?

— Нет. Вебера, к примеру, слышала о таком композиторе?

— Слышала. Я же не в дремучем лесу жила… вроде тебя! — Она усмехнулась. — Он же рок-оперы пишет. «Иисус Христос — суперзвезда», например.

— Еще?

— Ну… «Кошки», кажется. Мне ужасно нравится музыка из этого мюзикла. Да и вообще забавный сюжет. Думаю, «Призрака Оперы» тоже он написал?

— Все правильно.

— А у тебя есть записи Сары Брайтман?

— Конечно, есть!

— Вот ее бы я с удовольствием послушала. Как и Лару Фабиан.

— Хорошо. В такую погоду только музыку и слушать. Смотреть в окно, как падает снег, и слушать, слушать…

— Я только посуду помою.

Она производила впечатление очень аккуратной девушки.

Герман нашел диски с мелодиями Сары Брайтман, и вскоре по дому поплыл ее божественный голос. Расположившись в своем любимом кресле перед пылающим камином, Герман, слушая музыку, поджидал Нину. И, хотя он знал ее меньше суток, отчего-то так жалел ее, так понимал, и эта музыка словно бы подталкивала его к тому, чтобы он оправдал все совершенные ею убийства. Больше того, музыка творила нечто невообразимое — Нина представлялась ему героиней какого-то психологического триллера. И он подумал, что, если бы Лева Рубин — продюсер, надо сказать, универсальный, — заинтересовался подобным сюжетом, то наверняка он поручил бы какому-нибудь хорошему автору написать сценарий, а потом снять фильм, который назывался бы, к примеру: «Снег. Мелодия убийства». Или: «Январь. Кровавый шлягер». Словом, что-то зимнее, холодное, интригующее и непременно связанное с убийствами.

Вот что такое берущая за душу музыка, да еще и в исполнении столь гениальной певицы, как Сара Брайтман! Кто знает, может, и историю мальчика Мити и его любви, так трагически закончившуюся, он сам, Герман Родионов, сможет нанизать на не менее гениальные мелодии, и, слушая их, люди будут рыдать… Он закрыл глаза и увидел себя в кинозале. Так бывало с ним всегда, когда он только приступал к работе над музыкой к фильму (промелькнула мысль, что контракт-то еще не подписан, может, все еще изменится, и ему не придется сочинять музыку именно к этому фильму). И как теперь вообще подписать этот контракт, раз их засыпало снегом и отрезало от всего мира?

И тут он, вспомнив, что за него это может сделать Лева, бросился к компьютеру, включил его и очень обрадовался, выяснив, что Интернет, несмотря на снегопад, действует. И есть письмо от Левы! Как получается, что, стоит только Герману о нем подумать, и Лев — тут как тут. Удивительный человек этот Рубин!

«Герман, привет. Нас тут завалило снегом. Синоптики не советуют вообще выходить без нужды из дома. Однако я вчера ночью пил с Коровиным и, несмотря на легкое подпитие, все же умудрился договориться с ним о том, что подпись на контракте будет моя. Высылаю тебе проект контракта, ознакомься, дружище, и напиши, с какими пунктами ты не согласен. Но скажу тебе на ухо, что контракт — прекрасный, и ты, прочтя его, готов будешь подписаться под каждым его пунктом! Жду ответа. Постарайся выдержать эту пургу… Могу себе представить, каково тебе сейчас там, в заснеженном лесу, одному… Был бы ты умным мужиком, прихватил бы с собой бабу. Ладно, все. Читай контракт. Жду ответа. Твой Лева».

Герман застрочил ответ, даже не взглянув на текст договора:

«Лева, спасибо! Сейчас почитаю контракт. Но у меня к тебе одно дело. Прошу тебя, об этом — молчок. Словом, я познакомился с одной женщиной. Ее зовут Нина Вощинина. Живет на Трубной улице. Пожалуйста, свяжись сам знаешь с кем, наведи справки. Думаю, она — моя поклонница, но я должен знать о ней все — замужем ли она, с кем живет, есть ли у нее дети и все такое…»

Когда он писал, постоянно оглядывался — боялся, что за его спиной вдруг возникнет Нина. (С ножом в руке! Ха-ха.)

Рубин ответил моментально, по скайпу:

«Втюрился, что ли?»

«Можно и так сказать».

«Я рад за тебя. Все сделаю. Смотри не подкачай!»

«Я отключаюсь».

«Ок».

Захлопнув крышку ноутбука, Герман услышал громкое биение собственного сердца. Так разволновался. Словно он совершил по отношению к Нине предательство.

Она же, тактично переждав опасный момент, на редкость вовремя появилась в гостиной. Села рядом с Германом в соседнее кресло и уже знакомым жестом закрыла лицо руками.

Он понял, что сейчас последует очередное признание. И оно не заставило себя долго ждать.

— Боже, какая музыка… Да от такой музыки сердце может остановиться! От счастья.

— От счастья?

— Да, от счастья жизни, понимаешь? Как же хорошо, когда ты жив и здоров, и за окном — такая метель… Ты видел, что там творится?

— Нет, — Герман бросил взгляд в окно, но не увидел ничего. Встал, подошел, раздвинул кружевные занавески и понял, что на улице метель, стекла практически залеплены снегом.

— А если нас засыплет с головой и мы не сможем дышать? — спросила Нина.

— Не засыплет. У нас же камин, труба… Нет, это исключено. Нина, у меня такое чувство, будто ты хочешь что-то мне сказать.

— Да нет. Не то чтобы сказать… Просто я хотела поделиться с тобой своими мыслями и узнать, что ты думаешь по этому поводу.

— Ну, давай, говори.

— Тебе не кажется, что у нее голос, как у ангела?

— Кажется.

— Знаешь, в такие минуты, как мне кажется, каждый человек думает о чем-либо высоком… Хорошо, я расскажу тебе кое-что. Понимаешь, в жизни очень много зла. Ты согласен?

— К сожалению, это так.

— Но некоторые люди живут, ничего такого не замечая. И не потому, что они не желают видеть это зло, нет, просто оно как бы обходит их стороной. Это счастливые люди! И им просто повезло. Скажи, когда ты жил в Москве, у тебя были знакомые или родные, у которых случилась бы какая-нибудь трагедия? И повлияло ли это как-то на тебя, на твое творчество?

Поскольку он не смог быстро вспомнить ничего такого, что подошло бы к этой теме, он подумал о Леве Рубине, о том, что Лев каждый вечер слушает, как за стенкой его квартиры дочь измывается над прикованной к инвалидному креслу матерью, и сердце Рубина разрывается от жалости к этой несчастной старушке, но он ничего не делает для того, чтобы изменить положение дел.

— Пожалуй, нет, — ответил он, считая, что не вправе пересказывать Нине чужую историю. — Это значит, что я — счастливый человек?

— Конечно! Хотя, может, ты просто сейчас не можешь ничего такого вспомнить. Когда-нибудь ты непременно припомнишь какую-нибудь историю, не оставившую тебя равнодушным, и подумаешь обо мне, о моих словах.

— Может, у тебя гипертрофированное, обостренное чувство восприятия всего негативного? И вызвано это определенными жизненными обстоятельствами? Потому и грубую шутку своего мужа ты приняла так близко к сердцу, а потом еще и этот поступок твоей мачехи…

Вдруг ее лицо на мгновение просветлело, она явно собралась что-то сказать, признаться ему в чем-то еще, но, вероятно, тут же передумала. Просто вздохнула судорожно и закашлялась, словно подавившись невысказанными словами.

— Знаешь, я бы, может, и не поверил тебе, если бы не пистолет, который ты мне показала, и деньги. Надеюсь, они настоящие? Вернее, мне хотелось бы, конечно, чтобы все это было розыгрышем, — признался он.

— Да разве такими вещами шутят? И пистолет настоящий, и деньги. Не расстраивайся так! Это же не ты совершил убийство, а я, я, понимаешь? И это мои грехи. А ты только помогаешь мне. К тому же, если вдруг меня все-таки вычислят и найдут, ты просто скажешь, что и понятия ни о чем не имел. Мол, мы познакомились с тобою самым обыкновенным образом, я сказала тебе, что я — твоя поклонница, влюблена в тебя, тем более что это чистая правда. Неужели ты думаешь, что я обратилась бы к тебе за помощью, если бы не была в тебя влюблена?!

— Нина! Ты не перестаешь меня удивлять!

— По-моему, ты и так должен был это почувствовать. Огромное количество женщин влюблены в тебя! Разве у тебя нет своего сайта, где женщины не признавались бы тебе в любви?

Сайт у Германа был. Только занимался им нанятый Рубиным человек, следивший за тем, чтобы все было в порядке и сайт не засорялся письмами сумасшедших влюбленных теток. Понятное дело, не обходилось и без рекламы — оттуда можно было бесплатно скачивать отрывки с последних дисков, а также заказать и сами диски.

— Я понимаю, что кому-то может понравиться моя музыка. — Герман почувствовал, что краснеет. — Но я…

— Брось, ты прекрасно знаешь, что нравишься женщинам. Ты красивый, даже очень! И чем-то похож на Джереми Айронса. Что-то в тебе есть такое… сексуальное. К тому же ты очень талантлив, и твоя музыка отражает состояние твоей души. Музыка у тебя светлая, грустная, я бы даже сказала, гениальная! Я могла бы целыми днями слушать ее.

— Если бы ты любила меня, — пробормотал он, заметно нервничая и смущаясь, — то не стала бы так меня подставлять.

— Прости. Ты же понимаешь, что рано или поздно я оставлю тебя, уйду. Мне нужно только одно: чтобы люди, занятые поисками преступника — меня, закрыли бы свои дела и расписались в своем полном бессилии.

— Но это же невозможно!

— Почему?

— Да потому, что ты тоже исчезла — просто как жена твоего мужа, Вадима! И тебя тоже ищут, только, скорее всего, как жертву. И когда же ты собираешься вернуться в свою прежнюю жизнь? Когда? И как, каким образом?! Может, все-таки тебе стоит вернуться уже сейчас и сказать, что ты пришла в себя где-то на дороге? Назови какое-нибудь место неподалеку от того места, где ты расправилась со своим мужем и его приятелем. Опиши злодея, якобы гнавшегося за тобой. Спрячь пистолет куда-нибудь подальше и поглубже. И тогда ты окажешься вне всяких подозрений.

— Да? А как же моя мачеха? Получится, что все вокруг меня погибают. А я — жива! Нет, я боюсь.

— Но ты же убила их не просто для того, чтобы стереть с лица земли, наверное, ты хотела как-то облегчить себе жизнь, избавиться от тех, кто тебе мешал, разве не так?

— Нет. Я просто приговорила их, понимаешь? Я не допустила того, чтобы меня изнасиловали, предали! И не позволила кому-то забрать мою квартиру!

— Значит, ты действительно собираешься сделать пластическую операцию и поменять паспорт?! Думаешь, у тебя получится?

— Если ты мне поможешь — да.

— Но как?!

— Тебе почти ничего не понадобится делать. Сначала надо переждать какое-то время, а потом ты отвезешь меня к одному хирургу. Я тебе скажу, куда именно.

— У тебя есть знакомые «пластики»? Может, ты уже когда-то меняла свою внешность?!

— Нет. Такими глупостями, если бы мне не приспичило, я бы никогда не стала заниматься. Я вполне довольна своей внешностью. Но когда речь идет о жизни, о безопасности… Герман, я просто жить хочу!

— Ладно, хватит об этом. Я уже пожалел, что вновь завел разговор на эту тему. Давай лучше музыку послушаем.

Она внезапно улыбнулась и, поцеловав его — быстро, мимолетно, в щеку, замерла в своем кресле, уставившись на пляшущий огонь в камине.